сят тому назад, до перестроенного
здания в целой группе  себе  подобных,  как  бы  объединенных  отчаянной
попыткой высоко держать голову среди моря окружающих трущоб. Дом  был  в
полной собственности Флоры и Фриды, и как  раз  сейчас  одна  из  хозяек
рассказывала, что спальни у  них  расположены  на  самом  верху,  кухня,
столовая и еще одна комната для гостей занимают второй этаж, а  гостиная
— первый. Именно здесь и сидели сейчас детективы, в комнате, пронизанной
потоками солнечного света, прорывающимися сквозь кружевные занавески.  У
живописного камина мирно дремала кошка. Гостиная  занимала  весь  первый
этаж и была  хорошо  и  уютно  обставлена.  Она  производила  обманчивое
впечатление мирной гостиной английского загородного  дома  где-нибудь  в
Дорсете  или  в  каком-нибудь  уэльском  имении,  за   окнами   которого
расстилаются покрытые травой  или  вереском  холмы.  Но  одно  дело  так
перестроить дом в районе трущоб, чтобы он стал похож  на  некое  подобие
загородной  резиденции,  а  совсем  иное   —   игнорировать   окружающую
действительность. Флора и Фрида были слишком умны, чтобы избрать  второй
путь, и на окнах у них  были  прочные  металлические  решетки,  а  двери
запирались целой системой замков.
   — Надеюсь, вы пришли не  с  тем,  чтобы  сообщить  нам  об  очередном
ограблении нашего магазина? — спросила Флора. Голос у нее был немного  с
хрипотцой, как у певиц, которые слишком близко держат микрофон ко рту.
   — Нет, нет, — заверил ее Уиллис. — Мы просто пришли  спросить  у  вас
насчет некоторых вещей, которые могли быть куплены в нем.
   — Слава тебе, господи, — сказала Флора. Фрида успела уже спуститься к
ним и сейчас стояла за спинкой ее кресла.
   — С тех пор как мы открыли магазин, в него уже четыре раза  проникали
воры, — сказала Фрида.
   — И каждый раз они забирали товара долларов на сто, а  то  и  меньше.
Как-то глупо получается. Нам значительно дороже  обходилось  каждый  раз
заново вставлять стекла. Если бы они просто зашли в лавку и  потребовали
то, что они обычно крадут, мы бы с удовольствием отдали им это барахло.
   — К тому же нам пришлось уже четыре раза менять  замки,  а  это  тоже
стоит денег, — сказала Фрида.
   — Мы ведь торгуем с очень маленькой наценкой, — сказала Флора.
   — Это наверняка дело рук наркоманов, — сказала  Фрида.  —  А  ты  как
думаешь? — обратилась она к Флоре.
   — Несомненно, — подтвердила Флора.  —  А  ваш  опыт  что  говорит?  —
спросила она детективов.
   — Бывает и так, —  сказал  Уиллис.  —  Но  взломщики  не  обязательно
наркоманы.
   — А наркоманы зато почти всегда оказываются ворами,  да?  —  спросила
Фрида.
   — Некоторые воруют.
   — Большинство?
   — Многие. Им приходится тратить массу денег  на  покупку  наркотиков.
Город просто обязан принять какие-то меры.
   Кошка у камина  встала,  потянулась,  сладко  зевнула  и,  глянув  на
детективов, гордо прошествовала мимо, направляясь к выходу.
   — Проголодалась, — кивнула в ее сторону Флора.
   — Скоро покормим, — сказала Фрида.
   — Так о каких это вещах вы хотели спросить? — поинтересовалась Флора.
   — Ну главным образом о куртке,  которая  была  выставлена  у  вас  на
витрине на прошлой неделе. Меховая куртка с...
   — Да-да, лама, я знаю. Так в чем же дело?
   — На ней еще было нарисовано оранжевое солнце на спине, да? — спросил
Дженеро.
   — Да, это она.
   — Не помните, кто из вас ее продал? — спросил Уиллис.
   — Я не продавала ее, —  сказала  Флора  и  вопросительно  глянула  на
Фриду.
   — Правильно. Я ее продала, — сказала Фрида.
   — А кто купил ее, вы помните?
   — Молодой человек. У него были длинные светлые волосы и висячие  усы.
Молоденький. Я объяснила ему, что куртка,  собственно,  женская,  но  он
сказал, что ему это не важно. Она показалась ему  шикарной  и  он  решил
взять ее. Понимаете, на ней нет пуговиц и поэтому не  так  заметно,  что
она женская. Женская одежда имеет застежки с другой стороны и...
   — Да, мы знаем.
   — Но именно эта куртка застежек вообще  не  имела.  Ее  можно  носить
совсем распахнутой или с поясом. И я помню,  что  он  примерял  ее  и  с
поясом и без него.
   — Простите, пожалуйста, — сказал Дженеро, — но  это  все-таки  куртка
или полупальто?
   — Ну, как вам сказать, для пальто она коротковата. До половины бедра.
Она, собственно, предназначалась для женщин,  которые  носят  мини-юбки.
Она вот такой примерно длины.
   — Понятно.
   — Хотя и мужчина тоже, наверное, мог ее носить, — сказала Фрида, но в
голосе ее звучало сомнение.
   — А вы знаете, кто был этот молодой человек?
   — К сожалению, нет. До этого я никогда не видела его.
   — Сколько стоила эта куртка?
   — Сто десять долларов.
   — Он расплатился наличными?
   — Нет, он... Господи, ну конечно же!..
   — Да? — сказал Уиллис.
   — Он выписал мне чек. Значит, на чеке должно быть его имя, так  ведь?
— она обернулась к Флоре. — Где эти чеки,  которые  мы  должны  сдать  к
оплате завтра? — спросила она.
   — Наверху, — сказала Флора. — В запирающемся ящике. — Она  улыбнулась
детективам и пояснила:  —  Один  из  ящиков  нашего  туалетного  столика
запирается. Правда, это вряд ли поможет, если  кому-то  взбредет  на  ум
залезть туда.
   — Принести его вам? — спросила Фрида.
   — Это было бы очень любезно с вашей стороны, — сказал Уиллис.
   — Отлично, да и чайник наверняка успел вскипеть. —  И  она  вышла  из
гостиной. Шаги ее четко прозвучали по ступенькам лестницы.
   — Есть еще одна вещица, — проговорил Уиллис. — Дик, где  у  тебя  эта
блузка?
   Дженеро вручил ему конверт из плотной бумаги.  Уиллис  открыл  его  и
достал оттуда черную шелковую блузку, которая была найдена  в  ванной  у
Скотта.  К  одной   из   ее   пуговиц   была   прикреплена   полицейская
инвентаризационная   бирка   с   указанием,   что    это    вещественное
доказательство. Флора оглядела блузку, вывернув ее наизнанку. — Да,  это
наша, — сказала она.
   — А не могли бы вы сказать, кому вы ее продали?
   — Этого я никак не могу сказать, — ответила она, с сожалением покачав
головой. — Такие блузки мы продаем дюжинами каждую неделю, — она еще раз
сверилась с ярлыком. — Да, и размер один из  самых  ходовых  —  тридцать
четвертый. Нет, здесь ничем не могу вам помочь, — и она  снова  покачала
головой.
   — Ну что ж, ладно,  —  сказал  Уиллис.  Он  снова  засунул  блузку  в
конверт. Флора как раз входила в комнату с подносом, на  котором  стояли
чайник, четыре чашки,  молочник,  сахарница  и  блюдечко  с  полукругами
лимонных долек на нем. Чек лежал под сахарницей. Фрида поставила поднос,
подняла сахарницу и вручила Уиллису чек.
   Имя и адрес владельца чековой книжки были напечатаны вверху чека:
   РОБЕРТ ХАМЛИНГ, 3541-АВЕНЮ. АЙСОЛА.
   Чек был выписан на получателя — магазин «Тоска обезьяны» на сумму сто
тридцать пять долларов и  шестьдесят  восемь  центов;  подписан  он  был
Хамлингом размашистой подписью. Уиллис внимательно осмотрел его.
   — Я полагал, что куртка стоила сто десять долларов, а этот чек...
   — Правильно, ведь он купил еще и блузку. Блузка  стоила  восемнадцать
долларов, а остальное — налог.
   — Черную шелковую блузку?
   — Да, — сказала Фрида.
   — Эту? — спросил Дженеро и снова  вынул  блузку  из  конверта  жестом
фокусника, достающего кролика из шляпы.
   — Да, это та самая блузка, — сказала  Фрида.  Дженеро  удовлетворенно
кивнул. Уиллис оглядел чек с обратной стороны.
   Там карандашом было написано: «Вод. Уд. 215468916506607-52».
   — Это вы написали? — спросил Уиллис.
   — Да, — ответила Фрида.
   — Значит, он, насколько я понимаю, предъявил  вам  свое  водительское
удостоверение?
   — Конечно. Мы никогда не принимаем чеков, не проверив личности.
   — А можно мне посмотреть? — спросил Дженеро. Уиллис протянул ему чек.
— Карриер-авеню, — сказал Дженеро. — Где это?
   — Почти за городом, — ответил Уиллис. — В Куортере.
   — Как вы предпочитаете чай, джентльмены? — спросила Флора.
   Они посидели еще немного, болтая ни  о  чем  и  попивая  чай  в  этой
залитой солнцем гостиной. Воспользовавшись  паузой,  Дженеро  неожиданно
спросил:
   — А почему вы назвали свой магазин «Тоска обезьяны»?
   — А что, разве плохое название? — ответила ему Фрида.
   Визит явно подходил к концу.
   Самое забавное, что  вылавливание  маскарадной  маски  из  прикрытого
решеткой люка канализации заразило Брауна таким азартом, которого он  не
испытывал с далеких дней своего  детства.  Припомнились  сотни  подобных
случаев, когда ему или его друзьям приходилось  снимать  всю  решетку  и
спускаться  в  люк,  чтобы  достать  провалившийся  туда  мяч  или   еще
что-нибудь очень нужное,  а  бывало,  что  и  двадцатицентовик,  который
выскользнул из потного кулака, а потом закатился на обочину  тротуара  и
провалился сквозь эту злосчастную решетку. Теперь он был  большой  и  не
смог бы протиснуться в узкий люк даже если бы очень захотел, но он сумел
все-таки разглядеть, по крайней мере,  одну  из  масок,  которая  лежала
футах в пяти от решетки, зацепившись  за  выступ  трубы.  Он  растянулся
плашмя на тротуаре и, повернув голову в  сторону,  попытался  дотянуться
сквозь щель решетки до  маски.  Но  рука,  сколько  он  ни  вертелся  на
решетке, стараясь поглубже просунуть ее, так и не дотянулась до маски. С
неожиданным для себя огорчением он поднялся, отряхнул на коленях брюки и
запачканное пальто, а потом оглядел улицу, но так и не увидел ни  одного
мальчишки. Впрочем, мальчишек никогда не бывает в  тех  редких  случаях,
когда они нужны. Тогда он совершенно по-мальчишечьи стал рыться в  своих
карманах. Ему удалось найти проволочную скрепку, которая держала  в  его
записной книжке чью-то визитную карточку. Разогнув скрепку, он сделал из
нее крючок. Потом он добыл из внутреннего кармана  пиджака  пачку  бирок
для вещественных доказательств. На  каждой  бирке  был  небольшой  кусок
шпагата, продетый в дырку. Освободив от бирок несколько таких  шпагатов,
он связал их друг с  другом  и  получил,  наконец,  веревку  необходимой
длины. К одному из ее концов он прикрепил сделанный из скрепки крючок. В
качестве грузила пришлось использовать ключи от гаража. И вот,  наконец,
он  занялся  вылавливанием   маски,   улыбаясь   при   этом   счастливой
мальчишеской улыбкой. Примерно с двадцатой попытки ему удалось  зацепить
крючком за маску. Медленно, осторожно и с огромным терпением он принялся
подтягивать на импровизированной леске свою добычу.
   С радостью разглядывал он с таким трудом добытую изрядно  испачканную
Белоснежку.  Что  поделаешь,  сейчас,  во  второй  половине   двадцатого
столетия никто уже не верит, что из канализационной трубы можно вытащить
чистоту или невинность.
   Все еще улыбаясь, Браун разобрал свои снасти, снова отряхнул одежду и
направился в участок.
   Состояние Хосе Висенте  Уэрты  было  достаточно  тяжелым.  Встреча  с
четырьмя неизвестными у порога своего дома стоила  ему  переломов  обеих
ног. Кроме того, лицо его было почти скрыто под маской бинтов  и  только
щелочки-глаза среди стерильной белизны бинтов горели злобным блеском. Он
напоминал   утратившего   невидимость   человека-невидимку.   Рот    его
ярко-красной прорезью выделялся на фоне белых бинтов и казался одной  из
ран. Он был в сознании, но врачи  предупредили  Дельгадо,  что  больного
только что накачали седативными и поэтому он может в любой момент впасть
в дремотное состояние. Однако Дельгадо решил все же попробовать.
   Он присел на стуле рядом с кроватью Уэрты. Уэрта  лежал  на  постели,
вытянув поверх одеяла руки ладонями вверх. Обе его ноги  были  в  гипсе.
Горящие лихорадочным блеском глаза следили за Дельгадо.  Когда  детектив
назвал себя, потерпевший молча кивнул, подтверждая, что сможет  ответить
на интересующие его вопросы.
   — Прежде всего, — сказал Дельгадо, — знаете ли вы, кто эти люди?
   — Нет, — ответил Уэрта.
   — И вы никого из них не узнали?
   — Нет.
   — Это были молодые люди?
   — Не знаю.
   — Но вы же видели их, когда они напали на вас, правда?
   — Да.
   — Так какого же примерно возраста они были?
   — Не знаю.
   — Может, это были люди, живущие где-то по соседству?
   — Не знаю.
   — Мистер Уэрта, любая информация, которую вы сможете сообщить мне...
   — Я не знаю, кто они, — сказал Уэрта.
   — Они нанесли вам тяжкие телесные повреждения, и, конечно...
   Забинтованная голова Уэрты  отвернулась  от  Дельгадо  и  зарылась  в
подушку.
   — Мистер Уэрта? Молчание.
   — Мистер Уэрта?
   И  снова  никакого  ответа.  По-видимому,  он  впал  в  то  дремотное
состояние, о  котором  доктор  предупреждал  Дельгадо.  Дельгадо  тяжело
вздохнул и встал со стула. Раз уж он находился в больнице  «Буэнависта»,
и чтобы визит  сюда  не  пропал  даром,  он  решил  заодно  навестить  и
лежавшего здесь Энди Паркера. Дела Энди Паркера шли примерно так же, как
и Уэрты. Он тоже спал. Дежуривший по  этажу  врач  сказал,  однако,  что
жизнь Паркера сейчас уже вне опасности.
   Самое неприятное в  работе  детектива,  закрепленного  за  каким-либо
определенным районом, является то обстоятельство, что почти все  в  этом
районе отлично знают, что ты работаешь именно  детективом.  А  поскольку
розыск  или,  по  крайней  мере,  определенная  часть   работы   требует
секретности, то очень трудно бывает разнюхать что-либо, когда  девяносто
процентов встречных отлично знают, что ты  занят  именно  разнюхиванием.
Бармен в баре «17» (а именно такое название носил бар, расположенный  на
Семнадцатой улице, бар, в котором военный моряк встретился  с  девушкой,
заманившей его в ловушку и  оставившей  избитым  на  тротуаре),  отлично
знал, что Карл Капек — полицейский, а Капек отлично знал, что бармен это
знает. И поскольку оба они были прекрасно информированы, то никто из них
не стал играть в прятки. Бармен молча поставил пару  кружек  пива  перед
Капеком, не имевшим права пить при исполнении служебных обязанностей,  а
Капек принял их и не думая расплачиваться, причем все это было проделано
по давно заведенному порядку. Капек и не пытался расспрашивать бармена о
лягающейся девушке или о ее друзьях. Бармен, в  свою  очередь,  не  стал
спрашивать Капека, что привело его к нему в бар. Раз уж он пришел  сюда,
значит у него были на то причины, и бармен  прекрасно  знал  это.  Капек
тоже знал, что  бармену  известно  и  это.  Поэтому  оба  они  соблюдали
некоторую дистанцию, вступая в контакт только  в  момент,  когда  бармен
ставил перед Капеком новую кружку пива.  Это  был  давно  сложившийся  и
молчаливо воспринимаемый симбиоз. Бармен, правда, втайне  надеялся,  что
Капек явился сюда не ради расследования какого-то очередного нарушения с
его стороны, которое неизбежно станет ему в копеечку. Он уже платил дань
двум парням из управления  пожарной  охраны,  не  говоря  о  полицейском
сержанте, ведавшем  здешними  постовыми  полицейскими;  еще  один  такой
нахлебник с протянутой  рукой,  —  и  выгоднее  станет  вести  дело  без
нарушений. Капек  со  своей  стороны  втайне  надеялся,  что  бармен  не
оповестит всех и каждого из  посещающих  заведение,  что  этот  здоровый
светловолосый парень на самом деле — полицейский детектив.  Да,  в  наши
дни нелегко дается честный кусок хлеба — у каждого хватает своих забот.
   Метод, при помощи которого Капек решил вести свою честную игру именно
в это светлое октябрьское воскресенье, такое яркое и светлое  снаружи  и
столь мрачное и затхлое здесь, в баре, сводился к тому, чтобы  заставить
разговориться кого-либо из местных пьяниц.  Капек  просидел  за  стойкой
бара уже около часа, изучая посетителей и пытаясь определить, кто из них
завсегдатай, кто может знать его самого, а значит и род его  занятий,  и
кого  это  знание  может  настроить  к  нему   явно   недоброжелательно.
Раздумывая обо всем этом, он старался вести себя  весьма  непринужденно:
раз позвонил по телефону, имитируя оживленный  разговор,  раз  сходил  в
туалет,  три  или  четыре  раза   опускал   монетку   в   автоматический
проигрыватель, а потом, наконец, занял место на высоком стуле  у  стойки
так,  чтобы  можно  было  слышать  разговор  бармена  с  посетителем   в
темно-синем костюме.
   Капек  развернул  прихваченный  предусмотрительно  воскресный  выпуск
какой-то газеты, делая вид, что весь  погружен  в  спортивную  страничку
новостей. Он добыл из кармана карандаш и  принялся  что-то  помечать  на
полях, всем своим видом показывая, что  увлечен  подсчетами  результатов
вчерашних скачек, тогда как все его внимание было сосредоточено на  том,
что говорит человек в синем костюме.  Наконец,  когда  бармен  отошел  к
другому концу стойки, обслуживая нового  клиента,  Капек  решил  сделать
первый ход.
   — Эта чертова лошадь никогда не приходит в нужное время, — сказал он.
   — Простите? — сказал человек в синем костюме, поворачиваясь  к  нему.
Он уже был здорово пьян, приняв, по-видимому, изрядную дозу еще дома  до
того, как открылись бары. Он смотрел сейчас на Капека с доброжелательным
выражением лица, которое бывает у человека, твердо решившего вести  себя
по-дружески с любым встречным, даже если этот встречный  вдруг  окажется
полицейским. Правда, он, похоже, не знал, что Капек полицейский, и Капек
отнюдь не собирался посвящать его в этот маленький секрет.
   — В девяти случаях из десяти эта кляча считается железным  фаворитом,
— сказал Капек, — но никогда не приходит первой, если я на нее поставил.
Уверен, что жокеи договариваются между собой.
   Бармен  вернулся  на  свое  место.  Капек  бросил   в   его   сторону
предостерегающий взгляд: «Не вмешивайся, дружок.  Ты  занимаешься  своим
делом, а я буду заниматься своим». Бармен только на  какое-то  мгновение
застыл  в  нерешительности,  а  потом  повернулся   и   занялся   другим
посетителем.
   — Разрешите представиться — Карл Капек,  —  сказал  Капек  и  свернул
газету,  как  бы  открывая  этим  путь  для  дальнейшего  разговора.   —
Двенадцать  лет  играю  на  скачках   и   за   все   это   время   всего
один-единственный раз сорвал приличный куш.
   — Сколько? — спросил человек в синем костюме.
   — Четыреста долларов в динаре. Я тогда поставил два доллара.  Но  это
было просто великолепно, — сказал Капек и улыбнулся, качая головой,  как
бы припоминая этот торжественный момент,  которого  никогда  не  было  в
действительности.  Самым  крупным  выигрышем  в  его  жизни  был   набор
химикалий  для  школьных  опытов,  выигранный  им  на  благотворительной
лотерее, устроенной при церкви.
   — И когда это было? — спросил человек в синем костюме.
   — Шесть лет назад, — ответил Капек и добродушно расхохотался.
   — Да, недурной перерыв между двумя выпивками, — сказал человек и тоже
рассмеялся.
   — Простите, я не расслышал вашего  имени,  —  сказал  Капек,  подавая
руку.
   — Леонард Сазерленд, — сказал мужчина. — Но  мои  друзья  зовут  меня
просто Ленни.
   —  Очень  приятно,  Ленни,  —  сказал   Капек,   и   они   обменялись
рукопожатием.
   — А как вас кличут по-дружески? — осведомился Ленни.
   — Карлом.
   — Рад с вами познакомиться, Карл, — сказал Ленни.
   — Взаимно, — ответил Капек.
   — А я предпочитаю покер, — сказал Ленни. — Играть на скачках  —  это,
простите меня, занятие для сосунков. А покер — игра ума.
   — Это точно, — подтвердил Капек.
   — А вы что, в  самом  деле  отдаете  предпочтение  пиву?  —  внезапно
спросил Ленни.
   — Что?
   — Я вот вижу, что вы все  время  пьете  одно  только  пиво.  Если  вы
разрешите, Карл,  то  я  сочту  большой  честью  поставить  вам  кое-что
покрепче.
   — Да вроде бы рановато для меня в эту пору, — сказал Капек,  виновато
улыбаясь.
   — Никогда не рано для первой рюмашки, — сказал Ленни и улыбнулся.
   — Я вчера вечером увлекся  и,  пожалуй,  перебрал,  —  сказал  Капек,
пожимая плечами.
   — Я увлекаюсь каждый вечер и каждый вечер перебираю, — сказал  Ленни,
— но, уверяю вас, что пропустить первую рюмашку никогда  не  рано.  —  В
дока