ля всеобщего обозрения  на
стене, однако сам задержанный был явно не в состоянии  ни  прочесть,  ни
понять его. Патрульный, задержавший мальчишку, провел его на второй этаж
в дежурную комнату, где детектив  Берт  Клинг  как  раз  разговаривал  с
Хейвсом по телефону. Он сделал знак патрульному, чтобы тот  подождал  на
скамье по другую сторону перегородки, а  сам  нажал  кнопку  внутреннего
телефона, соединявшего его с Мэрчисоном внизу.
   — Дейв, — сказал он,  —  у  нас  возбуждается  дело  об  убийстве  на
Одиннадцатой улице, что сразу же за театром.  Не  займешься  ли  ты  его
оформлением?
   — Хорошо, — сказал Мэрчисон и повесил трубку.
   Убийства были обычными событиями повседневной жизни этого  города,  и
каждое из них подвергалось общей для  всех  процедуре,  в  которой  ужас
перед насильственной смертью низводился до  привычной  рутины.  Делалось
это усилиями самой полиции,  которая,  в  противном  случае,  уже  давно
оказалась бы погребенной под завалами статистических выкладок и отчетов.
Поэтому, когда в дежурном помещении на втором этаже Клинг знаком  указал
патрульному, что он  может  ввести  задержанного,  сержант  Мэрчисон  на
первом  этаже  в  канцелярии  уже   соединился   с   капитаном   Фриком,
ответственным за весь 87-й участок, и доложил ему об убийстве. Затем  он
сообщил о нем лейтенанту Бернсу,  который  возглавлял  отдел  детективов
87-го участка. Затем он связался с отделом убийств в управлении полиции,
а те в свою очередь поставили в известность о  происшествии  полицейскую
лабораторию,  телеграфное,  телефонное  и  телетайпное  бюро  в  главном
управлении,   отдел   медицинской   экспертизы,   районного   прокурора,
начальника  управления   детективной   службы   управления,   начальника
оперативной службы и, наконец, самого комиссара полиции. Кто-то приложил
немало усилий для того, чтобы  лишить  одну  юную  женщину  жизни,  и  в
результате этого множество мужчин протирали заспанные глаза,  поднимаясь
с уютных и теплых постелей в эту холодную октябрьскую ночь.
   Стенные часы в дежурке на втором этаже  показывали  половину  первого
ночи. Парнишка, выломавший двенадцать автомобильных антенн, сидел сейчас
на стуле перед столом Берта Клинга. Клинг, едва взглянув на него,  сразу
же крикнул Мисколо в канцелярию,  чтобы  тот  принес  кофейник  крепкого
кофе. Пьяный,  сидевший  в  зарешеченной  выгородке  по  другую  сторону
комнаты, настойчиво требовал, чтобы ему объяснили, наконец, где он, черт
возьми, находится. Как только  он  немного  протрезвеет,  его  выпустят,
порекомендовав на прощание постараться не добавлять  к  уже  выпитому  и
продержаться хотя бы до утра.
   Однако ночь только начиналась.
   Они прибывали поодиночке или парами, зябко ежась и  втянув  голову  в
плечи от холода, шумно дышали в ладони, и  пар  от  дыхания  шел  белыми
столбами от их ртов. Положение тела девушки на асфальте дорожки уже было
очерчено мелом, были сделаны фотографии ее трупа, вычерчена схема  места
совершения преступления. Поиски орудия, которым было совершено убийство,
оказались  бесплодными.  И  теперь  они  собрались   кружком,   обсуждая
возможные детали этой внезапной смерти. Полицейские чувствовали  себя  в
центре  внимания,  подобно  знаменитым  артистам,  любимцам  публики,  к
которым старается пробиться  толпа,  которая  уже  успела  собраться  на
театральной  аллее,  и  сейчас  глядела  из-за   временных   ограждений,
поставленных вокруг  места  убийства.  Люди  пытались  разглядеть  бляхи
полицейских, поблескивающие на их куртках и пальто. Без  этих  знаков  в
обычной  обстановке  трудно  бывает  отличить  переодетого  в   штатское
работника полиции от любого другого гражданина.
   От отдела убийств полицейского управления прибыли  Моногэн  и  Монро.
Они бесстрастно наблюдали сейчас за тем, как младший медицинский эксперт
суетится вокруг убитой девушки. Оба они были  в  черных  пальто,  черных
шарфах и черных шляпах. По  телосложению  оба  были  значительно  мощнее
Кареллы,  стоявшего  сейчас  между  ними  с   видом   перетренированного
спортсмена. На лице Кареллы застыло болезненное выражение.
   — Славненько он ее обработал, — сказал Монро.
   — Сукин сын, — добавил Моногэн.
   — Личность установлена?
   — Нет. Я дожидаюсь, пока медицинский эксперт закончит  свое  дело,  —
ответил Карелла.
   — Неплохо бы узнать, что она делала в  этой  аллее.  Куда  ведет  эта
дверь? — спросил Монро.
   — Это вход на сцену.
   — Думаете, она была занята в спектакле?
   — Не знаю, — сказал Карелла.
   — Так какого черта мы здесь дожидаемся, — проговорил Моногэн.  —  Они
ведь уже кончили осматривать ее записную книжку, так? Почему бы и вам не
просмотреть ее? Эй, вы  там,  записная  книжка  у  вас  освободилась?  —
крикнул он кому-то из работников лаборатории.
   — Да, можете взять ее, когда  угодно,  —  крикнул  в  ответ  один  из
технарей.
   — Давайте, Карелла, посмотрите, что там.
   Технарь стер кровь с сумочки убитой и подал  ее  Карелле.  Моногэн  и
Монро также подошли поближе. Карелла открыл замок сумки.
   — Придвиньтесь поближе к свету, — посоветовал Монро.
   Над ведущей на сцену дверью висел фонарь под металлическим  абажуром.
Удары, нанесенные девушке, были настолько яростными,  что  мелкие  капли
крови попали даже на белую эмалированную поверхность абажура. В  сумочке
оказалось водительское удостоверение на имя Мэрси Хоуэлл, проживающей по
Резерфорд-авеню 1113, возраст двадцать  четыре  года,  рост  5  футов  3
дюйма, глаза голубые. Была обнаружена карточка члена актерского общества
на то же имя и две кредитные карточки для использования в  двух  крупных
универмагах.  Еще  там  был  нераспечатанный  пакетик  с  колготками   и
спичечный коробок с рекламой актерских курсов на ней, а также расческа с
недостающими зубьями. Наличными было обнаружено  семнадцать  долларов  и
сорок три  цента.  Помимо  этого,  в  сумочке  лежали  записная  книжка,
шариковая ручка с прилипшими к ее поверхности  табачными  крошками,  два
жетона метро и вырезка  из  местной  газеты  с  рекламой  полупрозрачной
блузки.
   И уже после  того  как  медицинский  эксперт  объявил  ее  мертвой  и
констатировал, что смерть наступила в результате  множественных  колотых
ран в области шеи и грудной клетки, в кармане ее плаща был обнаружен  не
бывший  в  употреблении  автоматический  пистолет   системы   «браунинг»
двадцать пятого калибра. Пистолет и сумочка были внесены в опись, к  ним
прицепили картонные ярлыки с номерками, а потом тело  девушки  унесли  с
аллеи к стоявшему рядом автомобилю скорой  помощи,  который  должен  был
доставить его в морг. И ничего больше не осталось от Мэрси Хоуэлл, кроме
меловой линии, грубо очертившей на асфальте аллеи  контуры  ее  тела,  и
лужи крови на этом же месте.
   — Ну как, протрезвел немного? Понимаешь хоть,  что  тебе  говорят?  —
спросил Клинг у мальчишки.
   — Начнем с того, что я вообще не был пьян, — услышал он в ответ.
   — Ладно, в таком случае  приступим  к  делу,  —  сказал  Клинг.  —  В
соответствии с решением Верховного Суда Соединенных Штатов, принятым  по
делу «Миранда против штата Аризона», нам  не  разрешается  задавать  вам
какие-либо вопросы, предварительно не предупредив  вас  о  том,  что  вы
имеете право обратиться к адвокату, а  также  вправе  отказаться  давать
такие ответы, которые могут быть истолкованы как самообвинение.
   — А что это значит? — спросил мальчишка. — Что это
   — самообвинение?
   — Именно это я и намерен сейчас объяснить вам, — сказал Клинг.
   — Этот ваш кофе воняет чем-то.
   — Во-первых, вы имеете право вообще ничего не говорить, если  сочтете
это полезным для себя, — сказал Клинг.
   — Это вы понимаете?
   — Это я понимаю.
   — Во-вторых, вы имеете право вообще не отвечать на  вопросы  полиции.
Показания даются только добровольно. Это вы понимаете?
   — Да что это вы прицепились ко мне: «Понимаете?  Понимаете?»  Я  что,
похож на идиота?
   — Закон требует, чтобы я обязательно задал вопросы относительно того,
понятен ли  вам  смысл  делаемых  мною  предупреждений.  Так  поняли  вы
все-таки то, что я предупредил  вас  о  том,  что  вы  имеете  право  не
отвечать на вопросы, или нет?
   — Да, понял, понял.
   — Хорошо. В-третьих, если вы все-таки решите отвечать  на  задаваемые
вам  вопросы,  то  ответы  эти  могут  потом  фигурировать  в   качестве
свидетельских показаний при доказательстве вашей вины. Понятно ли вам?
   — Да что я, преступник какой-то,  что  ли?  Подумаешь,  поломал  пару
антенн! Господи!
   — Так поняли вы или нет?
   — Понял.
   — Вы также имеете право советоваться с  адвокатом  до  или  во  время
проводимого в полиции допроса. Если у  вас  нет  средств  на  то,  чтобы
нанять платного адвоката, власти штата назначат своего  адвоката,  чтобы
он мог консультировать вас.
   Делая последнее предупреждение, Клинг  сидел  с  каменным  выражением
лица,  хотя  прекрасно  знал,  что  согласно   внутренним   инструкциям,
действующим в настоящее время в городе,  а  именно  этому  городу  он  и
служит, адвокат, нанятый за счет налогоплательщиков, может быть назначен
только уже в процессе предварительного следствия, проводимого  судебными
властями.  Не  было  также  и  каких-либо  официальных  распоряжений,  в
соответствии с которыми можно  было  бы  назначать  адвокатов  на  время
предварительных допросов в полиции или даже в судах низшей инстанции, не
говоря уже о том, что у полиции и  на  свои  нужды  средств  никогда  не
хватало. Где уж там нанимать адвокатов для  таких  щенков!  Теоретически
считалось,  что  звонок  в  Общество  правовой  защиты  граждан   должен
незамедлительно привести квалифицированного адвоката в ветшающее  здание
87-го участка, и адвокат этот,  вооруженный  знаниями  и  преисполненный
энтузиазмом, примется защищать правовые интересы  неимущего  гражданина.
Однако на практике выходило так,  что  если  сейчас  вот  этот  сопливый
мальчишка объявит, что у него нет средств на то, чтобы нанять  адвоката,
и потребует, чтобы ему предоставили бесплатного, то Клингу не  останется
ничего иного, как просто прекратить допрос. Дурацкое положение.
   — Я понимаю, — ответил мальчишка.
   —  Вы  удостоверили  то,  что   вам   понятны   все   сделанные   вам
предупреждения, — продолжал Клинг,  —  а  теперь  я  задаю  вам  вопрос:
желаете ли вы отвечать на мои вопросы в отсутствие адвоката, который мог
бы консультировать вас?
   — Я не желаю отвечать ни на какие вопросы, — объявил мальчишка.  —  И
вали ты, знаешь куда?..
   Вот такие пироги.
   Ему предъявили обвинение в преступно вызывающем поведении, в  судебно
наказуемом  поступке,  который  определяется  как   преднамеренное   или
возникшее в результате небрежности  приведение  в  негодность  имущества
посторонних лиц, после чего препроводили в подвальную  камеру,  где  ему
предстоит просидеть, пока не прибудет транспорт, которым его доставят  в
здание криминального суда.
   А телефон тем временем  звонил  почти  беспрерывно,  кроме  того,  на
скамье перед дверью дежурки сидела какая-то женщина, явно поджидая своей
очереди.
   Каморка сторожа располагалась сразу же за дверью, ведущей  на  сцену.
Электрические часы, висящие на стене за  спиной  у  сторожа,  показывали
1.10. Сторожу было хорошо за семьдесят и он ничуть  не  возражал  против
того, чтобы полиция задала ему несколько вопросов. Он приходит на работу
ежедневно в половине восьмого вечера, сообщил он полицейским.  Остальные
собираются тут к восьми и он уже встречает их у двери,  когда  они  идут
переодеваться и  накладывать  грим.  Спектакли  обычно  заканчиваются  в
двадцать минут двенадцатого, и молодежь обычно расходится  без  четверти
двенадцать, но не позже двенадцати.  Он  остается  и  дежурит  здесь  до
девяти часов  утра  следующего  дня,  потому  что  именно  в  это  время
открывается театральная касса.
   — По ночам здесь нет почти никакой работы, разве что обойдешь  иногда
помещение и убедишься, что сцену никто не унес, — сказал он и засмеялся.
   — А не заметили ли вы, в котором часу вышла из театра Мэрси Хоуэлл? —
спросил Карелла.
   — Эта та, которую убили? — спросил старик.
   — Да, — сказал Хейвс. — Мэрси Хоуэлл.  Девушка  примерно  вот  такого
роста, — и он показал рукой, — светлые волосы, глаза голубого цвета.
   — Господи, да они  все  здесь  примерно  такого  роста,  со  светлыми
волосами и голубыми глазами, — старик снова рассмеялся. — Я их тут почти
никого не знаю по имени. Труппы здесь выступают разные, понимаете.  Если
всех этих ребят запоминать по именам, то можно совсем рехнуться. Как тут
упомнишь, кто когда прошел в дверь.
   — А вы сидите здесь у двери всю ночь? — спросил Карелла.
   — Нет, что вы, не всю ночь... Я обычно делаю так: дверь запираю после
того, как все разойдутся, потом проверяю свет. К распределительному щиту
я не прикасаюсь, это у нас запрещено, но  я,  например,  могу  выключить
свет в коридоре, если кто его там оставил, или внизу в туалетах, там они
его часто оставляют невыключенным. Потом я возвращаюсь сюда  в  кабинку,
читаю или слушаю радио. Часа в два я обхожу все здание театра  еще  раз,
ну, чтобы не было пожара или еще чего, а потом опять возвращаюсь сюда  к
себе. Такие обходы я делаю каждые два часа —  в  четыре  часа,  в  шесть
часов и последний — в восемь. Так и ночь проходит.
   — Вы сказали, что запираете эту дверь...
   — Совершенно верно.
   — А не запомнили ли вы, в котором часу вы ее сегодня заперли?
   — Минут без десяти двенадцать. Как только узнал, что все ушли.
   — А как вы узнаете, все или не все ушли?
   — Выхожу на лестницу и кричу им. Видите эту лестницу наверх? Они  там
наверху гримируются. Артистические уборные  у  нас  все  расположены  на
втором этаже. Вот я и выхожу к этой лестнице, а потом  кричу  им  оттуда
наверх: «Театр закрывается! Есть там кто-нибудь?» Если кто-то отзывается
на мой крик, я понимаю, что кто-то остался. Тогда я опять кричу: «Хватит
прихорашиваться, красотка», если, конечно, ответили мне женским голосом,
а если мужским, то «поторапливайся, сынок», или еще что. — Старик  снова
усмехнулся. — С этой их новомодной постановкой иногда по  внешнему  виду
не сразу и поймешь,  кто  тут  девчонка,  а  кто  мальчишка.  Но  как-то
справляюсь, — и он засмеялся еще раз.
   — Значит, дверь вы заперли без десяти двенадцать?
   — Верно.
   — И к этому времени все уже вышли из театра?
   — За исключением меня, естественно.
   — Вы не выглянули за дверь, в сторону аллеи, когда запирали дверь?
   — Нет. А зачем?
   — Слышали ли вы какой-нибудь шум снаружи, когда запирали дверь?
   — Нет. — А перед тем как запереть ее?
   — Видите ли, снаружи всегда стоит шум, когда они  расходятся.  Иногда
их ждут друзья, либо они сговариваются пойти вместе, так что тут у двери
всегда стоит шум от их трепа.
   — Но когда вы запирали дверь была тишина, так?
   — Стояла мертвая тишина.
   Женщине, которая  уселась  на  стул  перед  столом  детектива  Мейера
Мейера, на вид было года тридцать два. У нее были прямые черные  волосы,
ниспадающие на спину и  широко  расставленные  карие  глаза,  в  которых
застыло выражение ужаса. На дворе стоял  октябрь  и  ее  отлично  сшитое
пальто, казалось, призвано было дополнить великолепие красок осени.
   — Я понимаю, что выгляжу ужасно  глупо,  —  сказала  она,  —  но  муж
настаивает на том, чтобы я обязательно обратилась в полицию.
   — Я его понимаю, — сказал Мейер.
   — У нас появились привидения, — объявила женщина.
   В другом конце комнаты Клинг отпер дверь «клетки» и  сказал:  «Ладно,
дружок, выходи. Постарайся побыть трезвым до утра, договорились?».
   — Да сейчас еще нет и половины второго, —  сказал  освобождаемый.  Он
лихо поправил  шляпу,  подмигнул  Клингу  и  со  словами:  «Ночь  только
начинается», покинул дежурку.
   Мейер изучающе поглядел на сидевшую перед ним женщину. Если  говорить
по правде, то поначалу она показалась ему совершенно нормальной. Он  уже
проработал детективом куда больше лет, чем ему хотелось бы  признаваться
в этом, и за это время он успел насмотреться на психов  любых  калибров.
Но еще ни разу они не являлись перед ним в образе  красивой  и  светской
женщины, подобно этой, назвавшей себя Аделью Горман. В изысканном пальто
с богатым меховым воротником, с прекрасно поставленным голосом, с лицом,
чуть тронутым косметикой, она казалась очень молодой и при  этом  весьма
интеллигентной дамой. Но то, что перед ним очередной псих,  не  вызывало
ни малейшего сомнения.
   — В доме у нас, — говорила она. — Привидения.
   — Где вы проживаете, миссис  Горман?  —  спросил  он.  Он  уже  успел
записать на листок блокнота ее имя и теперь с карандашом в  руке  ожидал
следующего ее ответа. Ему тут же припомнилась женщина, которая  с  месяц
назад пришла сюда в участок и заявила, будто к ней в спальню с  пожарной
лестницы заглядывает горилла. Они тогда на  всякий  случай  выслали  для
проверки сообщения патрульную  машину  и  даже  обзвонили  все  соседние
зоопарки и цирки (и то, и другое как раз находилось  в  городе,  поэтому
вероятность, пусть и ничтожная, того, что  жалоба  эта  имеет  некоторые
основания,  была),  однако  нигде  никакой   пропажи   четвероруких   не
обнаружили, как не обнаружила гориллы на пожарной лестнице и  патрульная
машина.
   На следующий день заявительница снова пришла в  участок  и  объявила,
что горилла ее изменила внешность и теперь является к ней в цилиндре и с
тростью черного дерева в руке. Мейер тут же заверил ее,  что  немедленно
выделит целый взвод полицейских, которые будут самым тщательным  образом
следить за ее домом. Это казалось, несколько успокоило даму, по  крайней
мере, на время. Он, помнится, сам выпроводил ее из дежурного  помещения,
помог ей спуститься по лестнице, проводил на крыльцо и даже прошел с ней
несколько шагов по улице. Сержант Мэрчисон, сидевший за своим  столом  в
канцелярии, пробормотал после ее ухода: «На свободе их  намного  больше,
чем в дурдомах».
   И глядя теперь на Адель Горман, застывшую  перед  ним  с  тревогой  в
глазах, Мейер вспомнил слова Мэрчисона и подумал: «Гориллы  в  сентябре,
привидения в октябре — все нормально».
   — Так по какому адресу вы проживаете?
   — 374 по Мак-Артур  Лейн.  Вы  сворачиваете  на  дорогу,  ведущую  на
Смоук-Роуд  и  это  будет  примерно  в  полутора  милях  к   западу   от
Сильвермайн-Овал. На почтовом ящике  написана  фамилия  Ван-Хоутен.  Эта
фамилия моего  отца.  Мой  отец  Уиллем  Ван-Хоутен,  —  сказала  она  и
посмотрела на Мейера так, будто ожидала какой-то определенной реакции на
свои слова.
   — Хорошо, — сказал Мейер и провел ладонью по своему совершенно голому
черепу. — Итак, вы утверждаете, миссис Горман, что...
   — Что у нас появились привидения.
   — Ага. И какие же это привидения?
   — Привидения. Полтергейст. Духи... Право, я не знаю, —  сказала  она,
пожимая плечами. — А какие вообще бывают привидения?
   — Ну, знаете ли, это ваши привидения, так вы и расскажите мне о  них,
— сказал Мейер.
   На столе Клинга зазвонил телефон, он снял трубку и сказал  в  нее:  —
Восемьдесят седьмой участок. Детектив Клинг слушает.
   — Их два. — сказала Адель.
   — Мужчины или женщины?
   — И мужчина, и женщина.
   — Да, — проговорил Клинг в трубку. — Продолжайте.
   — А какого они примерно возраста, как вы думаете?
   — Им уже по несколько сот лет, я так полагаю.
   — Нет, я хотел сказать...
   — А, вы имеете в виду, на сколько лет они выглядят? Ну, мужчина...
   — Вы что — видели их?
   — О, конечно, и не раз.
   — Ага, — сказал Мейер.
   — Я сейчас же приеду, — сказал Клинг в телефонную  трубку..  —  А  вы
оставайтесь на месте. — Он положил трубку, выдвинул ящик  стола,  достал
из него револьвер в кобуре и поспешно пристегнул оружие к своему  ремню.
— Кто-то бросил бомбу в церковь. Это 1733 по Калвер-авеню. Я отправляюсь
туда.
   — Хорошо, — сказал Мейер. — Желаю удачи.
   — Нам там понадобит