из  шлангов  на
ряды складных стульев, и те под мощным ударом воды разлетались по  всему
маленькому  залу.  Санитары  с  трудом  пробирались  среди  переплетения
шлангов, нагромождения стульев, стараясь поскорее вынести  из  помещения
раненых, — мертвые могли и подождать.
   —  Вы  сообщили  в  отдел  взрывных  устройств?  —  спросил  Клинг  у
полицейского.
   — Нет, — ответил тот, сразу испугавшись, что  чем-то  нарушил  твердо
установленный порядок.
   — Тогда, может, сейчас созвонитесь с ними? — предложил Клинг.
   — Слушаюсь, сэр, — обрадовался патрульный и бегом кинулся к выходу.
   Санитары пронесли мимо Клинга  на  носилках  стонущую  женщину.  Очки
каким-то чудом продолжали удерживаться у нее на носу, хотя одно стекло у
них вылетело, а по щеке стекала тоненькая струйка крови. В воздухе витал
стойкий запах порохового  дыма  и  гари  от  потушенного  пожара.  Самые
сильные разрушения произошли у дальней стены маленького  зала.  У  того,
кто бросал бомбу, явно была сильная  и  твердая  рука,  так  как  бомба,
пробив витринное стекло, пролетела еще метров  пять  и  попала  прямо  в
импровизированный алтарь. Священник лежал на самом алтаре, одна  рука  у
него была начисто оторвана  взрывом.  Две  женщины,  сидевшие  во  время
службы  на  своих  складных  стульях  у  самого  алтаря,  лежали  сейчас
бесформенной кучей на полу, брошенные  смертью  в  объятия  друг  другу.
Одежда на них все еще продолжала  дымиться.  Стоны  раненых  переполняли
зал, но тут их перекрыл вой сирены подъехавшей наконец-то машины «скорой
помощи». Наскоро осмотрев церковь, Клинг вышел на улицу,  к  поджидавшей
его там толпе.
   — Кто-нибудь был свидетелем случившегося? — спросил он.
   Молодой  человек,  темнокожий,  с  небольшой  бородкой   и   курчавой
шевелюрой, отделился от группы молодежи и направился прямо к Клингу.
   — Священник убит? — спросил он.
   — Да, он мертв, — ответил Клинг.
   — А кто еще?
   — Еще две женщины.
   — Кто именно?
   — Я пока еще не знаю. Мы установим их личности, как только санитары и
пожарные закончат свои дела. — Он снова повернулся к толпе. — Так  видел
кто-нибудь, что здесь произошло? — спросил он.
   — Я все видел, — сказал молодой человек.
   — Как твои имя и фамилия?
   — Эндрю Джордан.
   — Хорошо, а теперь рассказывай все по порядку.
   — А кому все это  нужно?  —  спросил  Джордан.  —  Зачем  зря  бумагу
тратить?
   — Вы сказали, что были очевидцем случившегося...
   — Да, я видел, это верно. Я проходил мимо, когда шел играть в  карты.
Это немного дальше по улице. В церкви женщины пели свои  псалмы,  а  тут
подъезжает машина, из нее выходит этот тип,  бросает  в  окно  бомбу,  а
потом опять прыгает в машину.
   — Какой марки была машина?
   — Красный «фольксваген».
   — Какого года модель?
   — А кто их знает, эти «фольксвагены»...
   — Сколько человек было в машине?
   — Два. Водитель и тот, кто бросил бомбу.
   — Заметили номер машины?
   — Нет, они слишком быстро отъехали.
   — Вы можете описать внешность человека, бросившего бомбу?
   — Могу. Он был белый.
   — Так... А что еще вам удалось заметить?
   — Больше ничего, — сказал Джордан. — Но он был белый.
   Смоук-Райз состоял не более чем из двух дюжин  особняков,  в  которых
около сотни людей вели роскошную  и  почти  абсолютно  замкнутую  жизнь,
занимая многие акры драгоценнейшей земли, пересеченной четырьмя частными
дорогами, обеспечивающими удобный подъезд к каждому из особняков.  Мейер
Мейер проехал между  двумя  приземистыми  каменными  колоннами,  которые
отмечали западный въезд в Смоук-Райз. Это был  город  внутри  города.  С
севера его прикрывала река, а с  юга  от  Ривер-Хайвей  он  был  защищен
несколькими  рядами  тополей  и  стенами  живой  изгороди.  Это  и  была
резиденция  избранных,  знаменитый  Смоук-Райз,  более  известный  среди
жителей города как «Клуб».
   Дом № 374 по Мак-Артур Лейн  находился  в  самом  конце  той  дороги,
которая дугой огибала мост Гамильтон. Дом этот оказался  огромным  серым
каменным зданием под шиферной крышей, испещренной немыслимым количеством
слуховых окон и каминных труб, фантастически вырисовывающихся  на  сером
фоне неба. Выйдя из машины, Мейер ясно различил доносящиеся с реки звуки
— пыхтение буксиров, пароходные  гудки  и  чей-то  крик  через  мегафон,
донесшийся со стоявшего здесь военного  корабля.  Он  бросил  взгляд  на
поблескивавшую внизу  воду.  В  ней  отражалось  множество  разноцветных
огоньков и это придавало пейзажу особое очарование. Было холодно, легкий
пронизывающий  ветерок  тянул  с  реки.  Мейер  зябко  поежился,  поднял
воротник пальто и по скрипящему  под  ногами  гравию  дорожки,  вьющейся
среди живой изгороди направился к старому серому зданию.
   Камни старого особняка, казалось, сочились влагой.  Обильные  заросли
дикого  винограда  покрывали  стены,  подымаясь  до  самых  фронтонов  и
взбираясь даже на угловые башенки На ярко начищенной медной табличке  на
массивной дубовой двери он отыскал кнопку  звонка  и  нажал  ее.  Звонок
прозвучал где-то в самых глубинах старого дома. Мейер стал ждать.
   Дверь распахнулась совершенно неожиданно.
   Человеку, который уставился на него  пронзительным  взглядом  голубых
глаз, на вид было лет  семьдесят.  Он  был  совершенно  лысым,  если  не
считать торчащих из-за ушей клочков седых  волос.  На  нем  был  смокинг
красного цвета, черные брюки и черный же  повязанный  на  шее  шарф.  На
ногах его были красные бархатные шлепанцы.
   — Что вам нужно? — неприветливо осведомился он, едва приоткрыв дверь.
   — Детектив Мейер из восемьдесят седьмого участка...
   — Кто вас прислал сюда?
   — Женщина, назвавшаяся Аделью Горман, пришла к нам в участок и...
   — Моя дочь дура, — сказал старик. — Мы не нуждаемся здесь  в  услугах
полиции, — и он захлопнул дверь перед самым носом Мейера.
   Мейер так и застыл на пороге, чувствуя себя полным  идиотом.  С  реки
донесся гудок буксира. В одном из верхних окон загорелся свет и высветил
циферблат его часов.  Часы  показывали  без  двадцати  пяти  три.  Ветер
становился все более пронизывающим. Мейер достал платок,  высморкался  и
стал раздумывать над тем, что же ему  делать.  Он  без  особой  симпатии
относился к привидениям, к сумасшедшим и  злобным  неопрятным  старикам,
которые  даже  остатки  своих  волос  толком  расчесать  не   могут,   а
захлопывают тем не менее двери перед носом у посетителя. Он уже собрался
вернуться к своей машине, когда дверь снова отворилась.
   — Детектив Мейер? — услышал он  голос  Адели  Горман.  —  Прошу  вас,
заходите, пожалуйста.
   — Спасибо, — поблагодарил Мейер и вошел  в  переднюю.  —  Вы  прибыли
точно в срок.
   — Собственно, я пришел немного раньше срока, — мягко возразил  Мейер.
Он все еще чувствовал себя весьма глупо. И какая  нелегкая  занесла  его
сюда в Смоук-Райз в погоне за привидениями да еще среди ночи!
   — Прошу вас, сюда, — проговорила Адель, и  он  прошел  вслед  за  нею
через обшитую темным  деревом  переднюю  в  огромную,  слабо  освещенную
гостиную. Мощные дубовые балки перекрещивались  на  потолке,  окна  были
занавешены  тяжелыми  бархатными  портьерами,  а   сама   комната   была
заставлена старинной массивной мебелью. Да, в таком доме вполне  уместно
появляться привидениям, в данный момент он почти готов был поверить в их
существование.  Довольно  молодой  человек  в  темных  очках  беззвучно,
подобно призраку, поднялся с  дивана,  стоявшего  у  камина.  Лицо  его,
освещаемое светом единственного в комнате торшера,  казалось  бледным  и
мрачным. Безмолвная фигура в черном свитере и темных брюках двинулась  к
Мейеру  с  протянутой  для  приветствия  рукой,  но  лицо  при  этом  не
улыбалось. Однако он не взял руку, протянутую ему в ответ Мейером.
   И тут только Мейер осознал, что человек этот — слепой.
   — Я Карл Горман, — сказал тот, все еще держа протянутую руку. — Я муж
Адели.
   — Здравствуйте,  мистер  Горман,  —  сказал  Мейер  и  наконец  пожал
протянутую руку. Ладонь ее оказалась влажной и холодной.
   — Очень мило с вашей стороны, что вы согласились  прийти,  —  говорил
тем временем Горман. — Эти призраки могут вконец свести нас с ума.
   — Который сейчас час? — внезапно проговорила Адель  и  посмотрела  на
свои часы. — У нас еще в запасе пять минут, — сообщила она. В голосе  ее
слышалась дрожь. Весь вид ее говорил, что она напугана.
   — А ваш отец разве не присоединится к нам? — спросил Мейер.
   — Нет, он снова улегся спать, —  сказала  Адель.  —  Боюсь,  что  ему
вообще наскучила вся эта история, а кроме того,  он  ужасно  разозлился,
узнав, что мы заявили в полицию.
   Мейер промолчал. Если бы он  знал  заранее,  что  Уиллем  Ван-Хоутен,
бывший судья, был против того,  чтобы  заявляли  в  полицию,  то  он  не
приехал бы сюда ни за что на свете. Мейер уже  подумывал  о  том,  а  не
уехать ли ему прямо сейчас, но Адель Горман снова заговорила, и было  бы
невежливо уйти, так и не дав договорить хозяйке.
   — ...ей наверное тридцать с небольшим.  На  мой  взгляд,  по  крайней
мере. Другое привидение — мужчина примерно вашего  возраста  —  так  лет
сорок, сорок пять или что-то вроде этого.
   — Мне тридцать семь, — сказал Мейер.
   — О!..
   — Лысина вводит в заблуждение многих.
   — Да...
   — Я облысел, будучи еще совсем молодым.
   — Во всяком случае, — продолжала Адель, — их зовут Элизабет и Иоганн,
и очень может быть, что они...
   — Значит у них есть и имена, я вас правильно понял?
   —  Да.  Они,  видите  ли,  являются  нашими  предками.  Мой  отец  по
национальности голландец и несколько сот лет назад в  нашей  семье  и  в
самом деле были некие Элизабет и Иоганн Ван-Хоутены, но это было  еще  в
те далекие времена, когда Смоук-Райз была просто  маленькой  голландской
деревушкой.
   — Значит, они голландцы. Так-так, понятно, — проговорил Мейер.
   — Да. И они всегда появляются  в  старинных  голландских  платьях.  И
говорят они тоже по-голландски.
   — А вы слышали их, мистер Горман?
   — Да, —  подтвердил  Горман.  —  Я  слеп,  вы  понимаете...  —  и  он
приостановился, как бы ожидая какого-то замечания со стороны Мейера.  Но
поскольку такового не последовало, он продолжил. — Но я слышал их.
   — Вы знаете голландский язык?
   — Нет, но мой тесть свободно владеет им. Он-то и сказал нам, на каком
языке они разговаривают и пересказал содержание их разговора.
   — И что же они говорили?
   — Ну, прежде всего они говорили  о  своем  намерении  присвоить  себе
драгоценности Адели и, черт возьми, они незамедлительно это и сделали.
   — Драгоценности вашей жены? А я считал...
   — Они были завещаны ей ее матерью. Мой тесть хранит их в своем сейфе.
   — Хранил, вы хотели сказать.
   — Нет. Продолжает хранить. Помимо тех, что были украдены,  там  лежат
еще несколько вещей. Два кольца и ожерелье.  —  И  какова  их  примерная
стоимость?
   — Всех? Я полагаю, что стоят они тысяч сорок, в долларах.
   — У этих ваших привидений губа не  дура.  Лампочка  торшера  внезапно
замигала. Мейер глянул на нее  и  почувствовал,  как  по  спине  у  него
поползли мурашки.
   — Свет начинает гаснуть, Ральф, — прошептала Адель.
   — Сейчас без четверти три?
   — Да.
   — Они явились, — прошептал Горман.
   Девушка, снимавшая квартиру на паях с Мэри Хоуэлл,  досматривала  уже
четвертый сон, когда они постучались в ее  дверь.  Но  она  была  весьма
предприимчивой  леди,  прекрасно   приспособившейся   к   неожиданностям
большого  города,  поэтому  прежде  всего  она   приступила   к   своему
собственному расследованию, едва  только  приоткрылась  дверь.  Глядя  в
узенькую щелку, она незамедлительно потребовала  от  пришедших  четко  и
ясно произнести по буквам их фамилии.  Потом  она  потребовала  сообщить
номера их жетонов. Затем она потребовала поднести к  дверному  глазку  и
жетоны, и удостоверения так, чтобы она могла хорошенько все  разглядеть.
Но и этого ей показалось мало.
   — А теперь погодите минутку, — проговорила она через закрытую дверь.
   Прождали они около пяти минут, пока не услышали вновь  ее  торопливые
шаги. Тяжелый засов с грохотом отодвинулся, дверная цепочка была  снята,
щелкнул замок, потом — еще один и, наконец, девушка отворила дверь.
   — Входите, — сказала она, — простите, что мне пришлось заставить  вас
ждать. Я только позвонила в ваш участок и мне там сказали, что вам можно
открыть.
   — А вы очень осторожная девушка, — заметил Хейвс.
   — Такой поздней ночью? Да что я, с ума сошла, чтобы  открывать  дверь
незнакомым? — отозвалась она.
   Ей было не более двадцати пяти лет, рыжие волосы ее были намотаны  на
бигуди, а лицо густо намазано кольдкремом, удаляющим косметику.  На  ней
был розовый халатик, накинутый поверх фланелевой пижамы. И хотя в девять
часов  утра  она  наверняка  будет  выглядеть   вполне   привлекательной
девушкой, сейчас она была страшна, как смертный грех.
   — Назовите, пожалуйста, ваши имя  и  фамилию,  мисс,  —  попросил  ее
Карелла.
   — Лу Каплан. А что все-таки случилось? Неужто опять ограбили какую-то
квартиру в доме?
   —  Нет,  мисс  Каплан.  Мы  хотим  задать  вам   несколько   вопросов
относительно Мэрси Хоуэлл. Она проживала здесь вместе с вами?
   — Да, — сказала Лу. Но тут она недоверчиво уставилась  на  них.  —  А
почему вы говорите «проживала»? Она и сейчас тут живет.
   Они все еще стояли в маленькой передней их скромной  квартирки,  и  в
этой передней вдруг наступила такая тишина, что сразу стали  слышны  все
далекие  и  близкие  ночные  шумы.  Было  такое  впечатление,  будто  их
неожиданно впустили сюда специально для того, чтобы рассеять эту тишину.
Шум  спущенной  в  унитазе  воды,  бормотание  радиаторов   центрального
отопления, плач ребенка, лай собаки — все эти звуки налетели откуда-то и
неожиданно заполнили тесную переднюю,  в  которой  двое  мужчин  и  одна
женщина молча и настороженно всматривались друг другу в  глаза.  Наконец
Карелла глубоко вздохнул и сказал: — Ваша соседка по квартире умерла. Ее
сегодня убили ножом сразу после того, как она вышла из театра.
   — Нет! — выкрикнула Лу, а потом произнесла каким-то тихим, но упрямым
голосом. — Нет, она жива.
   — Мисс Каплан, она умерла.
   — О, господи Иисусе, — проговорила Лу и вдруг залилась слезами, —  о,
господи, о черт побери!
   Мужчины стояли и чувствуя себя очень глупо, понимая, что, несмотря на
свою  силу,  они  совершенно  беспомощны,  а  поэтому  выглядят  в  этой
крохотной передней особенно неуклюже.
   Лу Каплан закрыла ладонями лицо и повторяла без умолку: «Простите, о,
господи, очень прошу вас, о, господи, извините,  господи,  бедная  Мэри,
боже мой...»
   Они старались не смотреть на ее вздрагивающие плечи и вообще  на  всю
ее жалкую фигурку. Наконец плач постепенно затих,  она  глянула  на  них
некрасивыми печальными глазами, неожиданно проговорила  почти  неслышным
голосом: «Входите, пожалуйста», и ввела  их  в  комнату.  В  продолжение
почти  всего  последующего  разговора  она  упрямо  не  подымала   глаз.
Казалось, что она просто не  может  себя  заставить  посмотреть  в  лицо
людям, принесшим ей такую ужасную новость, и сидела, уставившись в пол.
   — Вам известно, кто это сделал? — спросила она.
   — Нет, пока нет. — И мы не стали бы будить вас вот так среди ночи...
   — Это ерунда.
   —  Видите  ли,  очень  часто  бывает  так,  что,  если  мы   начинаем
действовать достаточно быстро, пока след еще не остыл...
   — Да, я понимаю.
   — То нам часто удается...
   — Да, да. Пока не остыл след, — сказала Лу.
   — Вот именно.
   И в комнате опять воцарилась тишина.
   — Не можете ли вы сказать нам, были ли у мисс Хоуэлл враги? — спросил
наконец Карелла.
   — Она была самой милой девушкой на свете, — сказала Лу.
   — Ссорилась ли она с кем-нибудь в последнее время или...
   — Нет.
   — ...звонил ли ей кто-нибудь по телефону  с  угрозами,  а  может,  ей
присылали такие письма?
   Лу Каплан более внимательно посмотрела на них.
   — Да, — сказала она. — Было одно такое письмо.
   — Письмо с угрозами?
   — Мы так и не смогли решить. Но все же  оно  здорово  напугало  Мэри.
Из-за него она купила себе пистолет.
   — Какой пистолет?
   — Не знаю. Маленький какой-то.
   — А не был ли это браунинг двадцать пятого калибра?
   — Я не разбираюсь в пистолетах.
   — И это письмо пришло к ней по почте или было вручено лично?
   — Оно пришло по почте. На адрес театра.
   — Когда?
   — Неделю назад.
   — Она заявляла о нем в полицию?
   — Нет.
   — А почему?
   — А вы что, не видели «Гремучую змею»?
   — То есть как это? Что вы хотите сказать? — не понял Карелла.
   — «Гремучая змея» — это мюзикл. Пьеса, в которой играла Мэрси.
   — Нет. Не видел.
   — Но вы, конечно, слышали о ней.
   — Нет.
   — Господи, да в каком же мире вы живете? Вы что, с луны свалились?
   — Весьма сожалею, но я не...
   — Простите, — тут же прервала его Лу. — Обычно я...  Я  просто  очень
хочу... Простите меня ради бога.
   — Ничего, ничего, — успокоил ее Карелла.
   — Во всяком случае... спектакль наделал много  шума...  вначале  были
неприятности, понимаете... Нет, вы и в самом деле ничего не слыхали?  Об
этом писали все газеты.
   — Ну, что же, по всей вероятности, я пропустил эти статьи,  —  сказал
Карелла. — Так в чем же состояли эти неприятности?
   — Ну, уж об этом-то вам следовало бы знать!
   — Увы! Не знаю.
   — Вы не слышали о танце Мэрси?
   — Нет.
   — Ну, хорошо.  В  одной  из  сцен  Мэрси  танцует  в  заглавной  роли
совершенно раздетая. Главная идея заключалась в том,  чтобы  выразить...
да ну ее к черту эту идею. Главное в том,  что  в  танце  этом  не  было
ничего неприличного, даже ничего сексуального!  Но  полиция  в  этом  не
разобралась  и  запретила  пьесу  после  первых  же   двух   спектаклей.
Постановщикам  пришлось  обратиться  в  суд  с   требованием   разрешить
спектакль.
   — Ага. Теперь я припоминаю, — сказал Карелла.
   — Все это я говорю к тому, что никто из связанных с «Гремучей  змеей»
не стал бы ровным счетом ничего сообщать в полицию, включая и  письма  с
угрозами.
   — Но если уж она решила купить пистолет, — сказал Хейвс, —  то  ей  в
любом случае пришлось обращаться в полицию за разрешением.
   — У нее не было разрешения.
   — Так как же она в таком случае умудрилась раздобыть пистолет? Нельзя
же просто так войти в магазин и купить его без...
   — Один из ее друзей продал его ей.
   — А фамилия этого ее друга?
   — Гарри Донателло.
   — Импортер, — сухо заметил Карелла.
   — Импорт сувенирных пепельниц, — добавил Хейвс.
   — Я не знаю, чем он занимается, — сказала Лу. — Но  он  раздобыл  для
нее пистолет.
   — Когда это было?
   — Через пару дней после получения письма. — А какого содержания  было
это письмо?
   — Сейчас я отдам вам его, — сказала Лу и  пошла  в  спальню.  До  них
донесся скрип выдвигаемого ящика, шорох перебираемых  бумаг  и  потом  в
дверях появилась Лу. — Вот оно, — сказала она.
   Не имело особого  смысла  пытаться  сохранить  отпечатки  пальцев  на
бумаге, побывавшей в руках Мэрси Хоуэлл, Лу Каплан и бог  знает,  какого
еще числа  людей.  Но  Карелла  тем  не  менее  принял  его  на  платок,
разложенный  на  ладони,  а  затем  бросил  взгляд  на  лицевую  сторону
конверта.
   — Ей следовало сразу отнести его к нам, — сказал он, — Оно напечатано
на фирменной бумаге отеля, и мы выяснили бы адрес  отправителя,  даже  и
пальцем не шевельнув.
   Письмо и в самом деле было  написано  на  фирменной  почтовой  бумаге
жалкого клоповника под гордым названием «Отель Эддисон»,  расположенного
примерно в двух кварталах от театра на Тринадцатой улице,  где  работала
Мэрси Хоуэлл. В конверте был один-единственный листок. Карелла развернул
его. Текст написанный карандашом был краток:
   ОДЕНЬТЕ ВАШУ ОДЕЖДУ, МИСС! АНГЕЛ МЕСТИ.
   Лампа, мигнув, погасла, и комната погрузилась во мрак.
   Сначала не было слышно никаких  звуков,  кроме  прерывистого  дыхания