мистер Горман.
   — А ветер?
   — И ветер — тоже.
   — И вы чувствовали их? Потому что... становится  так  холодно,  когда
они появляются. Вы тоже чувствовали их присутствие, правда.
   — Да, что-то чувствовал, — сказал Мейер менее уверенно.
   — Вы удовлетворены? — неожиданно вклинился в разговор Ван-Хоутен.
   — Чем? — не понял его Мейер.
   — Вы убедились, что в этом доме есть духи? Ведь именно ради этого  вы
явились сюда, не так ли? Для того, чтобы удостовериться...
   —  Детектив  Мейер  оказался  здесь  потому,  что  я  попросил  Адель
связаться с полицией, — сказал Горман.
   — А почему вы это сделали?
   — Из-за украденных ценностей, — сказал Горман. — И еще потому... — он
не сразу нашел нужные слова, — потому что  я...  Видите  ли,  я  потерял
зрение и  это  —  факт,  но  мне  хотелось  убедиться  в  том...  что  я
одновременно с этим не потерял и разум.
   — Вы абсолютно нормальны, Ральф, — сказал Ван-Хоутен.
   — Я вот  хотел...  кстати  об  этих  драгоценностях,  —  нерешительно
проговорил Мейер.
   — Их украли они, — сказал Ван-Хоутен.
   — Кто?
   — Иоганн и Элизабет. Наши милые привидения, эти скоты.
   — Это невозможно, мистер Ван-Хоутен.
   — Как это — невозможно?
   — Потому что привидения... — начал было Мейер, но замолчал.
   — Да?
   — Ну, как вам сказать, привидения не воруют драгоценностей. Я имею  в
виду, что им они вроде бы ни к чему, зачем они им?  —  и  он  растерянно
умолк, поглядывая на чету в ожидании поддержки. Но те явно не собирались
идти кому бы то ни было на выручку. Они сидели  на  диване  у  камина  с
грустным и обреченным видом.
   — Они хотят выжить нас из этого дома, — сказал Ван-Хоутен. — Это ясно
как божий день.
   — А откуда это вам известно?
   — Потому сто они сами это говорили.
   — Когда?
   — Прямо перед тем, как они украли брошь и серьги.
   — Они об этом сказали именно вам?
   — И мне, и детям. Мы тогда сидели здесь втроем.
   —  Но,  насколько  я   понимаю,   привидения   эти   говорят   только
по-голландски.
   — Правильно. Но Ральфу и Адели я перевел.
   — И что же тогда случилось?
   — О чем вы спрашиваете?
   — Когда вы обнаружили пропажу драгоценностей?
   — Сразу же, как только они ушли.
   — Вы хотите сказать, что вы сразу бросились к сейфу...
   — Да, и сразу же открыл его, но драгоценности уже успели исчезнуть.
   — Мы положили их в сейф всего за десять  минут  до  того,  —  сказала
Адель. — Мы пришли из гостей — Ральф и я  —  мы  вернулись  тогда  домой
очень поздно. Папа все еще не спал и читал, сидя как раз в том кресле, в
котором сейчас сидите вы. Я попросила его отпереть сейф, он его открыл и
положил в него драгоценности. Он тут же запер сейф и... и  потом  пришли
они... и стали угрожать.
   — И какое это было время?
   — Их обычное время. Время, когда они имеют обыкновение  появляться  —
без четверти три ночи.
   — А когда, утверждаете вы, были положены в сейф драгоценности?
   — Примерно в половине третьего.
   — А когда сейф был открыт снова?
   — Как только они удалились, — ответил  Ральф,  —  они  пробыли  всего
несколько мгновений. На этот раз они просто объявили  моему  тестю,  что
забирают брошь и серьги. Он бросился к  сейфу,  как  только  свет  снова
зажегся...
   — А свет всегда гаснет?
   — Всегда, — сказала Адель. — Все повторяется неизменно. Свет  гаснет,
в комнате становится холодно и сразу начинают возникать эти...  странные
спорящие голоса. — Она приостановилась и тут же продолжила.  —  И  тогда
появляются Иоганн с Элизабет.
   — Но сегодня они так и не появились, — заметил Мейер.
   — Такое случилось раз и раньше, — быстро вставила Адель.
   — Они хотят выжить нас из этого дома, — сказал Ван-Хоутен, — вот чего
они добиваются. И очень может быть, что нам придется выехать отсюда.  Не
дожидаясь, пока они отнимут у нас все остальное.
   — Все остальное? А что вы под этим подразумеваете?
   — Остатки драгоценностей дочери. Различные акции. В  общем,  все  то,
что хранится в сейфе.
   — А где этот сейф?
   — Здесь. Вот за этой картиной, — Ван-Хоутен подошел к противоположной
камину стене. Там висела старинная картина в тяжелой позолоченной  раме,
изображавшая пасторальный  пейзаж.  Оказалось,  что  рама  эта  с  одной
стороны прикреплена к стене петлями. Ван-Хоутен потянул  раму  на  себя,
взявшись за ее край, и картина отошла от  стены,  подобно  открывающейся
двери. За ней в стене был небольшой круглой формы черный сейф. — Вот он.
   — Скольким людям известна цифровая комбинация шифра замка?
   — Шифр известен только мне, — сказал Ван-Хоутен.
   — И эта комбинация цифр записана у вас где-нибудь?
   — Да.
   — И где?
   — Она спрятана в надежном месте.
   — Где именно?
   — А вот это уж, по-моему, не должно вас интересовать, детектив Мейер.
   — Я просто пытаюсь  выяснить,  мог  ли  еще  кто-нибудь  каким-нибудь
образом узнать эту комбинацию.
   — Я полагаю, что это теоретически возможно, — сказал Ван-Хоутен, — но
на практике абсолютно исключено.
   — Ну что ж, — сказал Мейер, пожимая плечами. — Я просто не знаю,  что
и подумать. Мне, по-видимому, остается только обмерить комнату,  нанести
на план расположение окон, дверей и прочего, если вы не возражаете.  Мне
ведь придется составить отчет, — и он снова пожал плечами.
   — А не кажется ли вам, что время уже достаточно  позднее?  —  заметил
Ван-Хоутен.
   — Но я ведь и  сюда  добрался  довольно  поздно,  —  сказал  Мейер  и
улыбнулся.
   — Идем, папа, я приготовлю нам всем чай на кухне, — сказала Адель.  —
Вы еще долго здесь пробудете, детектив Мейер?
   — Трудно сказать. Придется, по-видимому, повозиться.
   — Тогда я и вам принесу сюда чай, хорошо?
   — Благодарю вас, это было бы очень любезно с вашей стороны.
   Она поднялась с дивана и взяла мужа за руку. Медленно и осторожно она
провела его мимо своего отца и вывела в открытую дверь.  Ван-Хоутен  еще
раз глянул на Мейера, кивнул ему и тоже вышел. Мейер притворил  за  ними
дверь и сразу же направился к торшеру.
   Женщине на вид было лет шестьдесят и от всех  остальных  бабушек  она
отличалась только тем, что только что она  убила  своего  мужа  и  троих
детей. Ей разъяснили ее права, и она сразу же объявила, что скрывать  ей
нечего и она готова отвечать на любые вопросы, которые им  угодно  будет
ей задать. В черном пальто, накинутом на забрызганные  кровью  пижаму  и
халат, держа скованные наручниками руки с черной записной книжкой в  них
на коленях, она спокойно сидела на  казенном  стуле  с  прямой  спинкой.
О'Брайен  и  Клинг  глянули  на  полицейского,  который  стенографировал
допрос, а тот в свою очередь посмотрел на часы и занес в протокол  время
начала допроса — три часа пятьдесят минут утра,  —  затем  он  подал  им
знак, что готов продолжать.
   — Ваше имя и фамилия? — спросил О'Брайен.
   — Изабель Мартин.
   — Сколько вам лет, миссис Мартин?
   — Шестьдесят.
   — Где вы проживаете?
   — На Эйнсли-авеню.
   — Где на Эйнсли?
   — В 657-ом номере.
   — С кем вы там проживаете?
   — С моим мужем Роджером, сыном Питером и дочерьми — Энни и Эбигейл.
   — Не скажете ли вы нам, что произошло этой ночью,  миссис  Мартин?  —
спросил Клинг.
   — Я поубивала их всех, — ответила  она.  У  нее  были  седые  волосы,
тонкий нос с горбинкой, карие глаза за очками  без  оправы.  Отвечая  на
вопросы, она смотрела  прямо  перед  собой,  не  поворачивая  голову  ни
вправо, ни влево, полностью игнорируя допрашивающих. Казалось,  что  она
сидит в полном  одиночестве,  погруженная  в  воспоминания  о  том,  что
произошло всего каких-нибудь полчаса назад.
   — Можете ли вы сообщить нам какие-либо детали, миссис Мартин?
   — Сначала я убила его, этого мерзавца.
   — Кого вы имеете в виду, миссис Мартин?
   — Моего мужа.
   — Когда это произошло?
   — Недавно.
   — Сейчас почти четыре часа утра, — сказал Клинг. — Как  вы  считаете,
могло это произойти, скажем, в половине четвертого или что-нибудь  около
этого?
   — Я не смотрела на часы, — сказала она. — Я услышала, как он отпирает
входную дверь, сразу же пошла на кухню и взяла его.
   — На кухню?
   — Да. Я пошла туда за  ножом  для  разделки  мяса,  который  лежал  в
раковине. Я ударила его этим ножом.
   — Почему вы сделали это?
   — Потому что хотела это сделать.
   — Вы ссорились с ним, да?
   — Нет. Он как раз запирал  дверь,  а  я  пошла  на  кухню,  взяла  из
кухонной раковины нож, а потом ударила его этим ножом.
   — Куда вы нанесли удар, миссис Мартин?
   — В голову, в шею, наверное, и в плечо.
   — Вы ударили его три раза этим ножом?
   — Я била его много раз, а сколько, я не могу сказать.
   — Вы сознавали то, что наносите ему удары ножом?
   — Да, я сознавала это.
   — И сознавали то, что удары наносятся  тяжелым  и  острым  ножом  для
разделки мяса?
   — Да, это я знала.
   — И вы намерены были убить его этим ножом?
   — Да, я хотела убить его этим ножом.
   — А потом, потом вы поняли, что убили его?
   — Да, потом я увидела, что этот сукин сын мертв.
   — Что вы сделали после этого?
   — Тут появился мой старший. Питер. Мой сын. Он заорал на  меня,  стал
кричать: «Что ты наделала?» Принялся ругаться. И я  ударила  его,  чтобы
заставить замолчать. Я ударила его только один раз — по горлу.
   — А сознавали вы тогда, что именно вы делаете?
   — Я знала, что делаю. Он такой же точно, этот Питер. Такой же подлец,
только помоложе.
   — А что было потом, миссис Мартин?
   — Я пошла в спальню, где спали девочки, и сначала ударила разделочным
ножом Энни, а потом Эбигейл.
   — Куда вы наносили им удары, миссис Мартин?
   — По лицу. По их лицам.
   — И много вы нанесли ударов?
   — Мне кажется, что Энни я ударила один раз, а Эбигейл — два раза.
   — А почему вы сделали это, миссис Мартин?
   — А кому же о них заботиться, если меня заберут в тюрьму? —  спросила
миссис Мартин, не обращаясь ни к кому в частности.
   — Не хотите ли вы еще  что-нибудь  добавить  к  своим  показаниям?  —
спросил Клинг.
   — Нечего мне добавлять. Я поступила совершенно правильно.
   Детективы отошли от стола. Оба они были бледны.
   — Господи, — прошептал О'Брайен.
   — Да-а, — протянул Клинг. — Следует немедленно  сообщить  в  районную
прокуратуру и пусть прокурор сразу же снимет с нее показания.
   —  Убила  всех  четверых,  не  моргнув  глазом,  —  сказал  О'Брайен,
задумчиво покачивая головой. Потом он подошел к  стенографисту,  который
перепечатывал на машинке протокол допроса миссис Мартин.
   Зазвонил телефон. Клинг подошел к ближайшему столу и снял трубку.
   — Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг у телефона.
   — Говорит Доннер.
   — Слушаю тебя, Жирный.
   — Мне, кажется, удалось раскопать одну из твоих колымаг.
   — Выкладывай.
   — Это та, которую сперли на Четырнадцатой улице.  Если  верить  тому,
что мне сказали, ее угнали вчера утром. Сходится?
   — Мне придется еще раз свериться со  списком.  Ну,  а  что  тебе  еще
удалось выяснить?
   — Ее уже бросили, — сказал Доннер. — Если вам не терпится  ее  найти,
то пошуруйте в районе электростанции на Ривер-Роуд.
   — Спасибо, мы обязательно посмотрим. А кто ее угнал?
   — Это строго между нами, — сказал Доннер. — Я  не  хочу,  чтобы  меня
могли как-нибудь припутать к этому делу. Малый, который упер эту машину,
гнуснейший  из  подонков,  он  за  грош  собственную  мать  зарежет.  Он
ненавидит негров и года четыре назад уже угробил двух из  них  во  время
уличной заварушки. Но тогда ему удалось как-то  отбояриться  и  уйти  от
ответственности. Я думаю, что он просто откупился, как считаешь, Клинг?
   — Откупиться от обвинения в убийстве в  этом  городе  нельзя,  и  ты,
Жирный, это прекрасно знаешь.
   — Да что ты? Не смеши меня. Откупиться можно  от  чего  угодно,  если
только денег хватает.
   — Так кто же это?
   — Денни Райдер. Живет около парка. Гроувер-авеню, 3541. Но сейчас  ты
его там не застанешь.
   — А где я его застану сейчас?
   — Десять минут назад он был в ночном баре на Мэйзон,  бар  называется
«Филиция». Ты что, прямо сейчас хочешь отправиться за ним?
   — Да.
   — Тогда не забудь прихватить с собой револьвер, — сказал Доннер.
   Было без четверти пять,  когда  Клинг  вошел  в  «Фелицию».  К  этому
времени в баре оставалось семь человек. До этого он осмотрел зал  сквозь
витринное окно, расстегнул пуговицу на пальто, сунул туда руку,  нащупал
револьвер, расстегнул кобуру,  попробовал,  легко  ли  он  достается,  и
только потом толкнул дверь.
   В лицо ему ударил тяжелый запах застарелого сигаретного  дыма,  пива,
потных   тел   и   дешевых   духов.   Девушка-пуэрториканка   о   чем-то
перешептывалась с моряком в одной из выгороженных кабин. Еще один  моряк
стоял наклонившись  над  автоматическим  проигрывателем,  сосредоточенно
выбирая пластинку. Лицо его при этом освещалось попеременно  то  желтым,
то зеленым, то красным цветом от мигающих  цветных  лампочек  на  панели
проигрывателя. Усталая толстая  блондинка  лет  пятидесяти,  сидевшая  у
стойки бара, следила за моряком с таким пристальным вниманием, как будто
от того, на какую кнопку нажмет подвыпивший морячок, зависит  ее  жизнь.
Бармен был занят протиркой стаканов. Едва глянув на вошедшего Клинга, он
сразу же понял, что это полицейский.
   Двое мужчин сидели у противоположного конца стойки.
   Один из них был в синем свитере, высоко закрывающем шею, серых брюках
и тяжелых  армейских  ботинках.  Его  темно-русые  волосы  были  коротко
подстрижены на военный манер. На втором  была  ярко-оранжевая  куртка  с
какой-то сложной надписью готическим шрифтом. Тот,  что  носил  короткую
стрижку, что-то тихо проговорил. Его собеседник засмеялся  в  ответ.  За
стойкой  мягко  звякнули  стаканы  в   руках   бармена.   Автоматический
проигрыватель наконец разразился песней Джимми Хендрикса.
   Клинг подошел к мужчинам, обосновавшимся за стойкой бара.
   — Который тут из вас Денни Райдер? — спросил он
   —  А  кто  спрашивает?  —  ответил   вопросом   на   вопрос   коротко
подстриженный.
   — Полиция, — ответил Клинг и тут же тот, что был в оранжевой  куртке,
резко развернулся в его сторону, держа в руке револьвер. Клинг только  и
успел, что широко раскрыть глаза от изумления, когда тот выпалил.
   Времени на раздумья не оставалось. Выстрел прогремел так близко,  что
в нос ударил кислый и сладкий запах пороха. Огромная  радость  от  того,
что он пока еще жив, что пуля каким-то загадочным образом миновала  его,
— все это промелькнуло где-то в подсознании. Действия же его были  чисто
рефлекторными. Револьвер выскользнул из кобуры, палец сам собой оказался
на спусковом крючке и нажал  на  спуск,  едва  только  ствол  револьвера
появился из-за отворота пальто. Выстрелив в оранжевую куртку,  он  почти
одновременно с такой яростной силой ударил плечом  стриженого,  что  тот
навзничь свалился  с  высокого  стула.  Человек  в  оранжевой  куртке  с
искаженным от боли лицом снова направлял на  него  револьвер.  Без  тени
раздумья Клинг выстрелил еще раз и сразу же развернулся в сторону  того,
с короткой стрижкой, что упал  со  стула  и  сейчас  пытался  подняться,
опираясь о стенку бара.
   — Встать! — крикнул Клинг.
   — Не стреляйте.
   — Вставай, гадина!
   Рывком руки он поставил упавшего на ноги, грохнул его о стенку бара и
сунул ствол своего револьвера за высокий воротник его свитера. Потом  он
быстро обшарил свободной рукой подмышки  и  внутреннюю  поверхность  ног
коротко остриженного, а  тот  все  это  время  только  и  повторял:  «Не
стреляйте, пожалуйста, не стреляйте...»
   Не спуская с него взгляда, Клинг шевельнул  ногой  того,  что  был  в
оранжевой куртке.
   — Это Райдер? — спросил он стриженого.
   — Да.
   — А ты кто?
   — Я Фрэнк... Фрэнк Паскуале. Послушайте, я...
   — Заткнись, Фрэнк, — скомандовал Клинг. — Ну-ка, руки за спину! Живо!
   Он уже успел снять наручники со своего пояса и теперь защелкнул их на
запястьях Паскуале. И только после  этого  до  него  дошло,  что  Джимми
Хендрикс продолжает орать свою песню,  что  у  моряков,  наблюдавших  за
происходящим, побледнели  их  румяные  лица,  что  девушка-пуэрториканка
пронзительно кричит, блондинка сидит на прежнем месте с открытым ртом, а
бармен застыл на месте со стаканом в руке.
   — Хорошо, — сказал Клинг. — Хорошо, все в  порядке,  —  повторил  он,
обращаясь неизвестно к кому. И тут только он перевел дух и отер  пот  со
лба.
   Тимоти  Аллен  Мортон  оказался  здоровяком  лет  сорока  с  солидным
брюшком, густыми черными усами, гривой таких же черных  волос  и  карими
глазами, на редкость ясными и бодрыми для пяти минут  шестого  утра.  Он
так быстро открыл дверь, словно всю ночь так и не сомкнул глаз.  Сначала
он  спросил  у  детективов  их  удостоверения,  затем  попросил  минутку
подождать, прикрыл входную дверь и вскоре снова  появился  на  пороге  в
халате, накинутом на полосатую пижаму.
   — Вас зовут Тимоти Аллен Мортон? — спросил Карелла.
   — Да, именно так меня и зовут, — сказал Мортон. —  А  не  кажется  ли
вам, что сейчас довольно позднее время для визитов?
   — Это смотря как, при желании его можно назвать и ранним.
   — Вот уж чего мне недоставало в жизни, так это остряков-полицейских в
пять часов утра, — заметил Мортон. — Да и вообще, как  вы  сюда  попали?
Вас натравил этот зануда, что вечно дрыхнет за столом внизу?
   — На кого вы намекаете? — спросил Карелла.
   — На Лонни Сэнфорда или как его там...
   — Ронни Сэнфорд.
   — Вот-вот. Этот мелкий зануда вечно пытается чем-нибудь донять меня.
   — И к чему же сводятся его придирки?
   — Да вечные истории из-за баб, — сказал Мортон. — Он ведет себя  так,
будто они тут завели детский приют, его просто  корчит,  если  он  видит
человека с приличной девчонкой. Но, как я  вижу,  он  совсем  не  против
того, чтобы сюда приводили полицию, и готов пустить вашего брата в любой
номер в любое время дня и ночи.
   — Оставим Сэнфорда и потолкуем о вас.
   — Оставим. А чего вы хотите от меня?
   — Где вы находились этой ночью между двадцатью минутами  двенадцатого
и двенадцатью?
   — Здесь и находился.
   — А можете это доказать?
   — Конечно. Я вернулся домой в одиннадцать  и  с  тех  пор  никуда  не
выходил. Можете спросить внизу у этого вашего Сэнфорда... Впрочем,  нет,
его тогда еще не было. Он не появляется тут до двенадцати часов.
   — А у кого еще мы могли бы спросить, Мортон?
   — Послушайте, вы что, в самом деле собираетесь цепляться ко мне?
   — Только в том случае, если у нас  появятся  солидные  основания  для
зацепок.
   — У меня здесь сейчас девчонка. Она уже совершеннолетняя, так что тут
беспокоиться нечего. Но, видите ли, она  немного  балуется  наркотиками,
понимаете? Правда, с собой у нее ничего нет, но уж я-то вас  знаю,  если
вам захочется прицепиться к человеку...
   — Где она?
   — В туалете.
   — Позовите ее.
   — Послушайте, сделайте одолжение, пойдите мне  навстречу,  ладно?  Не
трогайте девчонку. Она пытается бросить это занятие, я это точно знаю. Я
даже пытаюсь помочь ей отвыкнуть от этой муры.
   — Каким это образом?
   — А я занимаю ее другими делами, — сказал Мортон и подмигнул.
   — Позовите ее. — Беата, поди-ка сюда! — крикнул Мортон.
   После минутного замешательства дверь ванной комнаты  открылась  и  на
пороге  появилась  высокая  брюнетка   в   коротеньком   халатике.   Она
недоверчиво и пугливо вошла в комнату, как бы ожидая,  что  ее  в  любой
момент могут ударить. Она явно уже встречалась с  полицией,  знала,  что
значит быть задержанной  за  наркотики,  а  кроме  того,  она  прекрасно
слышала из-за двери весь разговор и поэтому ничего хорошего не ожидала.
   — Назовите себя, мисс, — сказал Хейвс.
   — Беатрис Норден.
   — В котором часу вы пришли сюда, Беатрис?
   — Около одиннадцати.
   — Этот человек был вместе с вами?
   — Да.
   — Он выходил потом куда-нибудь после вашего прихода?
   — Нет.
   — Вы уверены в этом?
   — Уверена. Он заехал за мной примерно в девять...