ьнее сжимая свою  жертву.  Сай  почувствовал,  как  сжатый  этими
железными руками, он почему-то разворачивается вокруг своей оси,  и  тут
затылок его ударился о ствол дерева. Рука с ножом оказалась  прижатой  к
туловищу Сая, и нож  теперь  только  беспомощно  мотался  из  стороны  в
сторону, встречая одну только пустоту. Пальцы Кинга на его шее сжимались
все  сильнее...  Кинг,  человек  могучего  телосложения,  человек,  руки
которого с детства привыкли к тяжкому труду, истово колотил Сая затылком
о дерево, ни на секунду не ослабляя своей железной хватки. Он  продолжал
методично  наносить  эти  удары,  пока  нож  окончательно  не  выпал  из
омертвевших пальцев.
   Совершенно обессилевший,  почти  потерявший  сознание  от  боли,  Сай
Бернард был в состоянии только чуть слышно пробормотать.
   — Дай... дай мне хоть минуту передышки...
   Однако Дуглас Кинг не был любителем вестернов и поэтому не знал,  что
в таких случаях следует говорить шерифам. Поэтому он продолжал  колотить
Сая, пока подбежавший к ним Карелла не надел на того наручники.
   На этом, можно сказать, все и кончилось.
   Патрульные в полицейской машине, принявшие радио-команду из  Главного
управления, подъехали к ферме и остановили свою машину перед въездом  во
двор. Они выхватили револьверы и, заняв позиции по  обе  стороны  двери,
прислушались  к  тому,  что  делается  внутри.  Дом  молчал.   Один   из
полицейских осторожно тронул ручку и дверь отворилась.
   На разложенной диван-кровати, прямо посередине ее сидел  мальчик  лет
восьми, тщательно укутанный в одеяло.
   — Джефф? — окликнул его один из полицейских.
   — Да.
   — С тобой все в порядке?
   — Да.
   Полицейский внимательно оглядел комнату. — Здесь есть еще кто-нибудь?
— Нет.
   — А куда они делись? — спросил второй  полицейский.  Джефф  Рейнольдс
ответил не сразу, он, казалось, старательно обдумывал свой ответ.
   — Кто делся? — спросил он наконец.
   — Ну, те люди, которые держали тебя здесь, — сказал полицейский.
   — Никакие люди меня здесь не удерживали, — ответил Джефф.
   — Да-а? — недоверчиво протянул  первый  полицейский.  Он  вытащил  из
кармана блокнот в черной обложке и начал сверяться со сделанными  в  нем
записями.  —  Послушай,  —  терпеливо  начал  он  таким   тоном,   будто
разговаривал не  с  ребенком,  а  с  крайне  растерявшимся  взрослым,  —
детектив по имени Карелла  позвонил  в  Главное  управление  полиции  по
установленному в автомобиле телефону. Он  сказал,  что  тебя  держат  на
ферме у Фейрлейн в полумиле от Стенберри. И вот  мы  нашли  тебя  здесь,
значит, все в порядке. Но он сказал также, что какая-то женщина по имени
Кэти выкрикнула эти указания по радио и что в то время рядом с  ней  был
еще какой-то мужчина. Так скажи нам, сынок, куда они  делись?  Ну,  куда
они ушли отсюда?
   — Я не знаю, о ком это вы говорите, — сказал Джефф. — Я  сидел  здесь
один  с  тех  пор,  как   Сай   уехал.   Двое   полицейских   растерянно
переглянулись.
   — Мальчик в явном шоке, — решил наконец один из них.
   Джефф и потом твердо держался первого своего заявления.
   И как бы в  доказательство  того,  что  жизнь  полна  сюрпризов,  Сай
Бернард целиком и полностью подтверждал версию ребенка. Он и представить
себе не может, о ком это толкуют полицейские, заявил  он.  Не  знает  он
никакой бабы, которую звали бы Кэти.  Всю  эту  операцию  он  задумал  и
совершил совершенно он один.
   — Ты лжешь и мы прекрасно знаем, что ты  лжешь,  —  сказал  лейтенант
Бернс. — Кто-то ведь должен был сидеть на радиопередатчике.
   — А может, это был какой-нибудь марсианин, — сказал Сай.
   — Какого только черта ты собираешься добиться этой ложью?  —  спросил
Карелла. — Кого ты покрываешь? Неужто  ты  не  знаешь,  что  именно  эта
женщина и заложила тебя?
   — Какая еще женщина? — спросил Сай.
   — Женщина, которую зовут Кэти. Мужчина выкрикнул ее имя как раз в тот
момент, когда она кричала в микрофон.
   — Я же сказал, что ни одной бабы по имени Кэти я не  знаю,  —  сказал
Сай.
   — Что это у тебя — какой-то моральный кодекс? Закон стаи?  Никого  не
закладывать — и все тут? Она же сказала нам,  где  именно  искать  тебя,
Бернард!
   — Не знаю, кто бы это мог сказать вам,  потому  что  в  этом  деле  я
работал в одиночку, — стоял на своем Сай.
   — Мы все равно возьмем их, Бернард — с твоей помощью или без нее.
   — Да? — сказал Сай. —  Не  понимаю,  как  это  вы  собираетесь  брать
кого-то, кого и на свете не существует.
   —  Единственный  случай,  когда  я  просто  не  могу  удержаться   от
блевотины, это когда мне попадается ворюга с понятиями о чести, — сказал
Паркер.
   — Вот и блюй себе на здоровье, — сказал Сай, и тут  же  Паркер  нанес
ему неожиданный и страшный удар.
   — Как фамилия этой женщины? — спросил Паркер.
   — Понятия не имею, о чем это вы!
   Паркер снова ударил его. — Кэти! Кэти! — кричал ему в лицо Паркер.  —
Как фамилия этой Кэти?
   — Понятия не имею, о чем это вы, — сказал Сай. Паркер  замахнулся.  —
Убери руки, Энди, — сказал ему Карелла. — Я хочу... — Убери  руки.  —  И
Карелла обернулся к Саю. —  Ты  совсем  не  облегчаешь  свое  положение,
Бернард, да и дружкам своим ты  не  очень-то  помогаешь.  Все  равно  мы
возьмем их. Ты не даешь им ничего, кроме временной передышки.
   — А очень может быть, что им только это  и  нужно,  —  сказал  Сай  с
оттенком  искренней  грусти  в  голосе.  —  Может  быть,  что  маленькая
передышка — это то, что бывает нужно буквально каждому.
   — Отведите его в камеру, — сказал Бернс.
   Глава XIV
   В дежурном помещении 87-го участка детектив Стив Карелла  допечатывал
на машинке последние строчки своего отчета по поводу  своего  участия  в
расследовании дела о похищении Джеффа Рейнольдса. Это был очень холодный
день, столь обычный для конца ноября, и поэтому пар,  поднимающийся  над
чашкой горячего кофе, стоявшей перед ним  на  столе,  придавал  казенной
обстановке дежурки хоть какое-то подобие уюта. Слабое ноябрьское  солнце
просачивалось сквозь забранные решетками окна и золотило доски крашеного
пола. Карелла выдернул заложенные  в  машинку  листки,  отделил  от  них
копировальную бумагу, обернулся к Мейеру Мейеру и с  облегчением  изрек:
«Финиш».
   — Конец романа, — сказал Мейер Мейер, — Стив  Карелла,  знаменитейший
репортер прославленного печатного органа под названием  «Половая  тряпка
Айсолы», наложил последние мазки на свой очередной литературный шедевр и
полон жажды новых подвигов. Справедливость восторжествовала. Сай Бернард
заживо догнивает в тюрьме.  Полиция  одержала  новый  триумф.  Еще  одна
угроза его величеству американскому народу ликвидирована. Стив  Карелла,
знаменитейший репортер, закуривает сигарету  и  погружается  в  глубокие
размышления о преступлении и наказании, о  справедливости  и  могуществе
прессы. «Ур-ра!» — выкрикивают благодарные толпы. — «Да здравствует  наш
великий Карелла!» —  кричат  граждане.  —  «Карелла  —  наш  кандидат  в
президенты...»
   — За всех вас, — сказал Карелла, подымая чашку с кофе.
   — Но кто же остался за сценой? — тем же  напыщенным  тоном  продолжал
Мейер. — Кто эта загадочная женщина, о которой только  и  известно,  что
зовут  ее  Кэти?  Кто  этот  таинственный  мужчина,  который  где-то  на
заброшенной ферме выкрикнул в микрофон  передатчика  это  имя?  Где  они
сейчас? Вы вправе задать этот законный вопрос, — сказал Мейер, —  ибо  и
сам несгибаемый и прославленный репортер не знает ответа на него.
   — Скорее всего, где-то за пределами нашей страны, если  хотите  знать
мое мнение, — сказал Карелла. — И честно говоря, я желаю им удачи.
   — Кому — удачи? Гнусным похитителям детей?
   — Дети очень похожи на щенков, —  сказал  Карелла.  —  И  если  Джефф
Рейнольдс почему-то  отказывается  кусать  чью-то  руку,  то  это  может
означать только одно — рука эта была добра по отношению к нему. Вот  что
я думаю по этому поводу. И куда нам, к черту, гадать о том, что в  самом
деле кроется за всем этим, Мейер? Бернард не обмолвился о сообщниках  ни
словом, и так, будьте уверены, и не заговорит. Молчание это  делает  его
крупной фигурой в тюрьме  Кастельвью  —  он  там  пользуется  репутацией
героя, которого так и не смогли сломить полицейские. Ну, что ж, пусть  и
у этого подонка будет свой звездный час. Очень может быть,  что  каждому
совсем не мешало бы иметь когда-то свой звездный час, —  Карелла  сделал
паузу и продолжил совсем иным тоном. — Кэти. Красивое имя.
   — Правильно. Да она, наверное, и собой недурна к тому  же,  —  сказал
Мейер. —  Заковырка  только  в  том,  что  она  все-таки  участвовала  в
похищении ребенка с целью получения выкупа.
   — Нам не известны многие факты, —  сказал  Карелла.  —  Вполне  может
быть,  что  она  заслужила  тот  подарок,  который  преподнес  ей  Джефф
Рейнольдс. Кто знает?
   — И  стальные  глаза  знаменитейшего  Стива  Кареллы  увлажнились,  —
торжественно   продолжил   Мейер,   —   ибо   под   суровой   внешностью
знаменитейшего репортера билось отзывчивое сердце старой прачки. — Мейер
вздохнул. — Кто у нас следующий в очереди на отбеливание? Дуглас Кинг?
   — Он тоже нахватался своих фонарей, — сказал Карелла.
   — Все эти шишки он сам навлек на себя. Ты знаешь, чему  этот  подонок
радовался больше всего, когда все утряслось? Тому, что эта его проклятая
сделка с пакетом акций все-таки состоялась и теперь он собирается  стать
президентом этой их паршивой обувной компании. Ну, Стив, что ты  на  это
скажешь? Как тебе это нравится?
   — Ну, что ж, бывают везучие люди,  у  которых  бутерброд  никогда  не
падает маслом вниз, — сказал Карелла. — Мало того, ты, наверное, знаешь,
что к нему и жена вернулась?
   — Вот именно. И почему это все ордена всегда достаются недостойным?
   — Тогда как самые достойные погибают молодыми, — в тон  ему  закончил
Карелла.
   — Но я пока еще не погиб, — сказал Мейер.
   — Кинг — тоже жив. Может быть, во всей этой  истории  самое  забавное
то, что не только никому не пришлось уплачивать выкуп, а скорее — каждый
получил по своей маленькой доле.
   — А он-то тут причем? — спросил Мейер.
   — Не будь к нему несправедливым. Ему вовсе незачем  было  подставлять
собственную шею под этот пружинный нож.
   — Если у человека хватает смелости встретиться лицом к лицу с  ножом,
— сказал Мейер, — совсем не обязательно,  что  он  в  силах  встретиться
лицом к лицу с самим собой.
   — Ты просто засыпал нас перлами мудрости, — сказал Карелла. —  Дай  и
ему некоторое время. Он, например, считает, что он не может  измениться.
А я вот думаю, что он просто должен измениться, иначе ему конец. Почему,
как ты думаешь, его жена вернулась к нему? Потому что он  пай-мальчик  и
переводит через дорогу старушек?
   — Потому что она все поставила на этого  подонка,  вот,  если  хочешь
знать, почему, — сказал Мейер.
   — Вот именно. Но она не ставила все на Гренджер.  Она  поставила  все
именно на Дугласа Кинга. А она произвела на  меня  впечатление  женщины,
которая отлично знает, когда следует  избавляться  от  падающих  в  цене
акций.
   — Полегче на поворотах, иначе мы тут  же  переведем  тебя  заведовать
финансовой страницей в нашей славной газете, — сказал Мейер.
   — Ух, ты! — с таким возгласом ввалился Энди  Паркер,  хлопая  себя  с
мороза руками по бокам. — Если тут станет еще холоднее, то я перебираюсь
прямо на Южный полюс.
   — Ну, что там творится на улицах?
   — Холодище там.
   — Нет, я спрашиваю...
   — А кто его знает?  Ты  что  —  думаешь,  что  я  стану  высматривать
каких-то там нарушителей в такой денек? В такую  погодку  я  ищу  только
какое-нибудь теплое кафе или какую-нибудь хорошую кондитерскую. Вот  чем
я сейчас занят на улицах.
   — Значит, все меняются, так? — сказал Мейер.  —  В  тот  день,  когда
изменится Энди Паркер, я сразу же ухожу в дворники — улицы мести.
   — А ты и сейчас — самый настоящий чистильщик улиц,
   — сказал Паркер. — Где это ты раздобыл себе этот кофе, Стив?
   — У Мисколо.
   — Эй, Мисколо! — тут же взревел Паркер. — Принеси-ка  и  мне  чашечку
радости!
   — Ему однажды придется расплачиваться за все, — задумчиво  проговорил
Карелла.
   — Что? Кто это должен будет расплачиваться и за что?
   — рявкнул Паркер.
   — Кинг, — ответил Карелла. — Ему еще придется уплатить выкуп за себя.
   — Терпеть не могу загадок, когда стоят такие холода, — сказал Паркер.
   — Тогда зачем тебе было становиться полицейским?
   — Мать заставила, — он промолчал. — Мисколо, да где же, наконец, этот
твой проклятый кофе?
   — Уже несу, — послышался крик Мисколо.
   — Мне чертовски не хочется сдавать это дело в архив,
   — сказал Карелла, рассматривая свой отчет.
   — Почему? — спросил Мейер.
   — Может быть потому, что подсознательно я продолжаю  считать  его  не
закрытым. Да, Мейер, для очень многих участников его еще рано закрывать.
   Мейер усмехнулся. «Ты просто неисправимый мечтатель», — сказал  он  и
тут же в дежурку вошел Мисколо с подносом, уставленным чашками  с  кофе,
приятный  аромат  которого  сразу  же  ударил  всем  в  ноздри.  Мужчины
расхватали чашки и, прихлебывая кофе, принялись рассказывать друг  другу
похабные анекдоты.
   А за стенами дежурки притаился застывший на морозе город.



   Эд Макбейн
   КУКОЛКА

   Глава I
   Энни, маленькая девочка, сидевшая на полу у стены,  играла  со  своей
куклой. Она говорила ей что-то, внимательно слушала  ее  ответы.  Сквозь
тонкую стену до нее доносились сердитые голоса из  маминой  спальни,  но
она упорно продолжала болтать с куклой и старалась  при  этом  не  очень
пугаться этих голосов. Мужчина в маминой спальне уже просто орал. Она не
хотела вслушиваться в то, что он говорит. Крепко прижимая к лицу  куклу,
она целовала ее пластмассовое личико, говорила ей разные ласковые  слова
и выслушивала ответы куклы. В спальне за стеной в это время  убивали  ее
мать. Тинка, имя, под которым была известна ее  мать,  получилось  путем
соединения двух имен — Тины и  Карины.  Тинка  звучало  и  экзотичней  и
шикарней. Тинка, вне всяких сомнений, была красивой женщиной  —  тут  уж
ничего не скажешь. Она была бы красивой, даже если бы звали  ее  Бертой,
Брунгильдой или даже Белугой. Экзотическое имя  только  подчеркивало  ее
красивую внешность, придавало ей какой-то  загадочный  блеск,  содержало
намек на тайну и некоторую авантюристичность.
   Тинка работала манекенщицей для журналов  мод.  У  нее  было  отлично
вылепленное лицо, которое полностью отвечало требованиям ее профессии  —
высокий лоб, слегка выступающие скулы, четко очерченный крупный рот, нос
благородной  формы,  чуть  приподнятые  уголки  глаз,  умело  удлиненные
искусно наложенной косметикой, да и сами глаза — зеленые,  с  крохотными
искорками янтаря — были очаровательны. Да,  по  общепринятым  стандартам
она, несомненно, могла считаться красавицей. Фигура у нее была  типичной
фигурой манекенщицы — гибкое тело, тренированное, длинноногое,  с  узкой
талией, с узкими бедрами  и  плоским  втянутым  животом.  Она  настолько
привыкла передвигаться, улыбаться, да и просто сидеть со свойственной ее
профессии легкостью и изяществом, что даже оставаясь наедине с собой,  в
своей маленькой гостиной, она инстинктивно выбирала наиболее  выигрышные
позы, как бы постоянно чувствуя на себе взгляд  фотообъектива.  Все  это
давало ей право считаться самой настоящей красавицей.
   Однако в данный момент в ней трудно было бы разглядеть красавицу.
   Красавицей ее трудно  было  назвать  потому,  что  мужчина,  который,
выкрикивая ругательства, гонялся за ней по  комнате,  теперь,  когда  он
сумел загнать ее в узкий проход между  стеной  и  роскошной  двуспальной
кроватью, чуть не  опрокинув  при  этом  туалетный  столик  с  мраморной
доской, с остервенением наносил ей беспорядочные удары  кухонным  ножом,
не обращая внимания на ее мольбы.
   Шквал ругательств, которыми он осыпал ее, изрыгался теперь  ровным  и
даже монотонным потоком, не повышаясь и не понижаясь, а  нож  с  той  же
монотонностью вздымался и падал. Тинка уже вся была залита  кровью.  Она
продолжала выкрикивать имя убийцы,  умоляя  его  оставить  ее  в  покое.
Наконец  она  в  последний  раз  выкрикнула  его  имя,   добавив   слово
«пожалуйста» и упала на спину, зацепив затылком маленькую картину  Марка
Шагала, которая сорвалась с гвоздя и, ударив ее по плечу,  свалилась  на
пол. Женщина упала рядом, заливая все вокруг  кровью  из  многочисленных
ран, хрипя и задыхаясь. Лоб  ее  ударился  о  дубовую  раму  картины,  а
белокурые волосы рассыпались по красному и желтому фону картины  Шагала,
покрыв полотно как бы легким налетом тумана. Последний удар,  нанесенный
по горлу, довершил дело. Поток крови хлынул на  полотно  и  хлещущая  из
раны кровь перетекла через раму и разлилась по ковру.
   В соседней комнате девочка по имени Энни сидела  на  полу,  судорожно
вцепившись в куклу.
   Она шептала ей ободряющие слова,  а  потом  в  страхе  услышала,  как
тяжелые мужские шаги  пересекли  спальню,  направляясь  в  холл.  Затаив
дыхание, она продолжала прислушиваться к  ним,  пока  не  услышала,  как
открылась, а потом захлопнулась входная дверь.
   Она так и продолжала сидеть на полу в детской, когда смотритель  дома
зашел сюда утром, чтобы заменить прокладку  в  кране,  на  неисправность
которого миссис Закс пожаловалась ему накануне.
   Апрель — четвертый месяц года. Об этом очень важно помнить, особенно,
если ты являешься полицейским, иначе это может привести к путанице. Чаще
всего  эта  путаница  и  сопряженные  с  ней  неприятности  объясняются,
во-первых, накопившейся усталостью, во-вторых, монотонностью и скукой, а
в-третьих, отвращением. Усталость — это постоянное состояние, к которому
с годами начинаешь постепенно привыкать. Тебе  прекрасно  известно,  что
главное управление полиции не признает ни  суббот,  ни  воскресений,  ни
прочих законных праздников, и поэтому ты должен быть готов к  тому,  что
тебе  придется  работать  даже  в  день  Рождества,  если  подошло  твое
дежурство, а особенно если кому-то взбрело на  ум  именно  в  этот  день
совершить преступление, возможно, даже  специально  спланировав  его  на
этот день, следуя хрестоматийному примеру — вспомните хотя  бы  генерала
Джорджа Вашингтона, который обрушился на ничего не подозревающих пьянчуг
гессенцев. Кроме того, тебе хорошо известно, что работа детектива вообще
не подчиняется никаким графикам и поэтому ты уже давно  приспособился  и
вставать, и ложиться в необычные часы, а значит, притерпелся и  к  тому,
что на  сон  у  тебя  остается  все  меньше  и  меньше  времени.  Однако
невозможно привыкнуть к  тому,  что  преступность  постоянно  растет,  а
времени на раскрытие преступлений у тебя остается все меньше и  что  все
меньше находится людей, готовых вступить в борьбу с  преступностью.  Все
это, вместе взятое, и приводит  к  накоплению  усталости.  И  ты  иногда
срываешь злость на жене и детях, но ты и  сам  понимаешь,  что  все  это
происходит только потому, что ты устал. Увы, такова жизнь, и если она  и
позволяет тебе вырвать лишний час, то только для работы, но никак не для
развлечений. Вот так-то.
   Со скукой и монотонностью дело обстоит  несколько  иначе,  но  и  они
способны добавить  путаницы  и  неприятностей.  Казалось  бы,  раскрытие
преступления — одно из самых увлекательных занятий, так ведь? Не  верите
— спросите у первого встречного.  Но  оказывается,  что  и  распутывание
преступлений  может  оказаться  нудным  и  скучным,  если  вы  работаете
полицейским, которому приходится печатать  протоколы  и  отчеты  в  трех
экземплярах, а при этом вам еще приходится таскаться  по  всему  городу,
ведя бесконечные разговоры со старушками в цветастых  домашних  халатах,
просиживая часы в квартирах,  где  еще  витает  дух  смерти.  Да  и  как
заформализованная до предела процедура расследования,  которая,  подобно
бою быков, расписана до мельчайших подробностей, может быть  интер