щена
какой-то дикой силой, и именно этим  она  мне  и  нравится.  Люблю  я  и
поп-музыку,  но,  так  сказать,  сентиментального  толка,   а   не   эти
современные  хит-парады.  Предпочитаю  вещи  вроде  «Соринка  в  глазу»,
«Звездная пыль» или «Моя любовь». Ну, надеюсь, вы  понимаете,  о  чем  я
говорю. Очень люблю Френка Синатру — он мне всегда нравился и мне совсем
не интересно, что там у  него  было  с  Эвой  Гарднер.  Я  часто  слушаю
пластинки. Когда живешь одна, трудно бывает выносить тишину. По  вечерам
я ставлю свои любимые пластинки и это помогает мне убить время.
   Слушая музыку, я обычно шью. Я довольно приличная портниха  и  многие
свои платья шью сама. Но я ненавижу штопать носки и полагаю, что  должна
честно предупредить Вас об этом заранее. Наверное, мне также нужно сразу
же  сказать  Вам,  что  мои  домашние  занятия  отнюдь  не  сводятся   к
прослушиванию пластинок в полном одиночестве...»
   Тут она приостановилась и задумалась. Не слишком ли она  разболталась
и разоткровенничалась. Способен ли он понять, почему она обо  всем  этом
так откровенно рассказывает? Вдовцу, наверное, совсем не захочется иметь
дело с перезрелой девицей, лишенной всякого опыта совместной  жизни!  Ну
что ж, пускай...
   «... Я сама делаю почти все по дому. Люблю, например,  готовить,  как
впрочем, и многое другое. Можно сказать, что я — хороший повар.  Я  знаю
рецепты приготовления  сорока  двух  различных  блюд  из  одного  только
картофеля. И, поверьте, я ничуть не  преувеличиваю,  но  моим  фирменным
блюдом является курица, зажаренная «по-южному», хотя я никогда не бывала
на Юге. Я все собираюсь пуститься когда-нибудь  в  путешествие  по  всем
Соединенным Штатам. В глубине души я подозреваю, что именно с этой целью
я и коплю деньги с какой-то просто религиозной настойчивостью.
   Да, кстати, о религии. По вероисповеданию  я  протестантка.  Надеюсь,
что Вы тоже протестантского вероисповедания, хотя для меня это не так-то
уж и важно. Надеюсь также, что белой расы, потому что я белая и для меня
это может иметь значение — и дело здесь вовсе не в том, что у меня  есть
какие-то расовые предрассудки. Честно говоря, у меня их  нет.  Просто  я
уже слишком взрослая для того, чтобы  совершать  вызывающие  поступки  и
таким образом  бороться  за  демократию,  что  для  меня,  пожалуй,  уже
поздновато. Надеюсь, что Вы  поймете,  что  дело  тут  не  в  ханжестве.
Скорее, здесь имеет место простая осторожность, страх,  даже,  возможно,
желание оставаться в своем кругу — можете назвать  это  как  угодно.  Но
все-таки ханжества здесь нет.
   Я немного езжу  верхом,  обычно  весной  и  осенью.  Я  вообще  люблю
упражнения на свежем воздухе, хотя и не могу считать себя  спортсменкой.
Плаваю я вполне прилично,  особенно  кролем.  Однажды  я  даже  работала
инструктором по плаванию в детском лагере и  с  того  лета  недолюбливаю
детей. Естественно, своих детей у  меня  не  было,  поэтому  мне  трудно
судить, как получилось бы в этом случае. Полагаю, что у Вас это не  так.
О Вас я знаю, что Вы вдовец. Значит ли это, что у Вас есть дети?
   Пока что Вы для меня просто номер почтового ящика в одном из почтовых
отделений, а я тут выложила Вам буквально все о себе и не знаю, что  еще
могло бы Вас интересовать. Я еще люблю  кино.  Мой  любимый  актер  Джон
Уэйн. Он не слишком-то красив, но у него мужественная внешность, а  это,
по-моему, самое главное.
   Вот, собственно, и все. Надеюсь, что Вы ответите мне на  это  письмо.
Если Вы захотите, я пошлю Вам свою карточку, но только после  того,  как
снова услышу о Вас.
   Я пишу здесь «снова», потому что у меня такое  чувство,  будто  читая
Ваше объявление, я слушала Вас.  И  если  говорить  откровенно,  то  мне
кажется, что я «услышала» Вас. Надеюсь, что Вы поймете это правильно.
   С  искренним  уважением  Приссила  Эймс.  41  Ла-Месса-стрит  Феникс,
Аризона.»
   Приссила Эймс перечитала письмо.
   На этот раз она сочла его честным и вполне искренним. Ей не хотелось,
чтобы в этом письме она выглядела более привлекательно, чем в жизни.  Не
стоит начинать отношения со лжи, в которой потом легко будет запутаться.
Нет, пусть все будет так как есть.
   Приссила Эймс сложила вчетверо свое  послание,  а  заняло  оно  целых
шесть страниц, и аккуратно вложила в конверт. Потом  она  переписала  на
конверт адрес, указанный в журнальном объявлении, заклеила его  и  вышла
из дома, чтобы отправить его заказным с ближайшей почты.
   Приссила  Эймс  и  не  подозревала,  во  что   она   этим   поступком
впутывается.
   Глава VII
   Человека всегда подводят мелочи.
   Почему-то всегда получается так,  что  легче  всего  решаются  именно
большие проблемы. Большие проблемы решают многое и, может  быть,  именно
поэтому их и решают в первую очередь. А вот что касается мелочей, то они
проявляют тенденцию как-то незаметно накапливаться. Например,  стоит  ли
побриться сегодня вечером перед встречей с Очаровательной Блондинкой или
лучше будет отложить это дело до завтра,  чтобы  посвежее  выглядеть  на
собрании акционеров «Элюминием Эмалгамейтэд»? Господи, решая эти  мелкие
проблемы, можно просто с ума сойти!
   Большой проблемой 87-го  участка  была  в  настоящее  время  проблема
утопленницы. Ведь не так-то часто вылавливают из реки трупы.
   А вот проблема поимки мошенника, действовавшего на  территории  87-го
участка, считалась почему-то мелочью.
   Но вот именно эта мелочь и сводила  сейчас  с  ума  детектива  Артура
Брауна.
   Браун и сам терпеть не мог, когда его  обжуливали,  но  он  не  любил
также, когда обжуливают и других людей. Человек этот — а  вернее,  люди,
потому что так будет точнее, — которые всяческими ухищрениями выманивают
деньги из карманов честных граждан честного города, на службе у которого
состоял Браун, доводили его до бешенства. Они  не  давали  ему  спокойно
спать по ночам. Это даже некоторым образом отражалось  на  его  семейной
жизни, потому что из-за этого он стал мрачным и раздражительным.  С  ним
даже работать стало труднее. Правда, дело тут еще и  в  том,  что  люди,
которые работали с ним рука об руку, как правило,  довольно  приятные  в
общении, внимательные и даже чуткие полицейские, казалось, делали все от
них зависящее, чтобы испортить ему настроение.  Буквально  и  минуты  не
проходило без того, чтобы кто-либо из них, появившись на работе в  87-ом
участке, так просто  мимоходом  не  подшутил  над  Брауном  и  над  теми
трудностями, которые возникли у него в связи с попытками  изловить  этих
мошенников.
   — Ну как, Арти, ты уже наконец поймал его? — спрашивал один.
   — Послушай-ка, вчера какой-то малый выманил у моей бабки ее  вставную
челюсть, — говорил другой. — Как ты думаешь, Браун, это случайно не твой
подопечный?
   И все эти милые шуточки Браун  воспринимал  на  редкость  болезненно,
проявляя при этом удивительное отсутствие вежливости и сдержанности  при
наличии при этом крайней горячности. Обычно он отвечал на такие  вопросы
весьма кратко, всего лишь несколькими словами, причем каждое  второе  из
них было явно нецензурным.
   У Брауна не было сейчас времени на шутки. Все свое время он  посвящал
работе с картотекой.
   Он знал, что в какой-то из этих многочисленных карточек  должно  быть
имя человека, которого он разыскивает.
   Берт Клинг тем временем был занят совсем иными материалами.
   Берт  Клинг  стоял  в  настоящий  момент  перед  доской   объявлений,
помещенной на стене дежурной комнаты детективов. За окном снова  моросил
мелкий дождик. Капли дождя медленно стекали по оконным стеклам и поэтому
все помещение казалось каким-то расплывчатым и растекающимся.
   На доске объявлений был вывешен график  отпусков.  Клинг  внимательно
изучал его. Рядом с ним стояли еще  два  детектива  и  тоже  внимательно
изучали график. Одним из этих детективов был  Мейер  Мейер.  Вторым  был
Роджер Хэвиленд.
   — Ну, и что ты тут высмотрел, сынок? — спросил Хэвиленд.
   — С десятого июня, — ответил Клинг.
   — Десятое июня? Так, так, так, да это же  просто  великолепное  время
для отпуска, правда? — сказал Хэвиленд, подмигивая Мейеру.
   — Да уж, куда как прекрасное, — мрачно сказал Клинг.
   Честно говоря, он и не рассчитывал  на  что-нибудь  приличное.  Он  в
отделе детективов был новичком, произведенным совсем недавно из  обычных
патрульных полицейских, и поэтому даже не  надеялся  на  то,  что  самое
удобное время для отпуска может достаться ему в обход детективов с более
серьезным стажем. И все-таки он был явно разочарован. Надо же —  десятое
июня! Это даже нельзя назвать летом!
   — А мне нравятся отпуска в  первой  декаде  июня,  —  продолжал  свое
Хэвиленд. — Прекрасное время для отпуска.  Я,  правда,  всегда  стараюсь
сбежать отсюда в конце апреля. Но это потому, что  я  более  предпочитаю
прохладу. Я, например, ни за что не согласился бы покинуть эти уютные  и
гостеприимные стены нашего участка на период удушающей  жары  в  июле  и
августе. Я просто обожаю жару, а ты как, Мейер?
   Голубые  глаза  Мейера  лукаво  заблестели.  Он  всегда   готов   был
поддержать дружескую шутку или розыгрыш, даже если шутка эта исходила от
человека вроде Хэвиленда. которого Мейер вообще-то недолюбливал.
   — Да, жара, это прекрасно, — сказал Мейер. — Прошлый год  был  просто
великолепен в этом смысле.  Можно  сказать,  незабываемый  выдался  год.
Какой-то тип носится  по  улицам,  стреляя  в  полицейских,  а  тут  еще
термометр не падает ниже тридцати градусов.  Да,  такое  лето  не  скоро
забудется.
   — Нет, ты только сам подумай, сынок, — сказал  Хэвиленд.  —  Ведь  не
исключено, что и это лето будет таким же жарким. И ты тогда будешь  себе
сидеть здесь, у окна, и  наслаждаться  прохладным  ветерком,  дующим  из
парка. И как тогда  тебе  будет  приятно  вспоминать  о  своем  отпуске,
который ты провел в прохладе июня.
   — Не трави душу, Хэвиленд, — сказал Клинг.
   Он отвернулся от доски и хотел направиться на свое место, но Хэвиленд
удержал его, опустив свою мясистую лапу ему на плечо.
   У Хэвиленда  были  очень  сильные  пальцы.  И  сам  он  был  огромным
полицейским с ангельским лицом. На лице этом сейчас  блуждала  нехорошая
ухмылка. Клингу не нравился Хэвиленд. Он  не  нравился  ему  еще  тогда,
когда Клинг работал патрульным полицейским и достаточно наслышался о тех
методах допроса, которые позволяет себе Хэвиленд. А с тех пор как  он  и
сам  стал  детективом  третьего  разряда  ему  не  раз   предоставлялась
возможность  наблюдать  Хэвилленда  в  действии.  И  надо  сказать,  что
неприязнь эта возрастала пропорционально количеству  случаев,  когда  он
видел как Хэвиленд пускает в ход свои огромные  кулаки,  расправляясь  с
беззащитными задержанными.
   Дело в том, что если вообще детективов на  уличном  жаргоне  называют
«быками», то Хэвиленд как ни кто другой соответствовал этому прозвищу  —
был он самым настоящим быком. Честно  говоря,  когда-то  он  был  весьма
мягким полицейским. Но потом он как-то вмешался в уличную драку, пытаясь
разнять дерущихся, однако те, оставив на время свои счеты, общими силами
напали на него, отобрали его служебный револьвер, а потом  перебили  ему
руку свинцовой дубинкой. Сложный этот перелом измучил его вконец,  когда
в больнице его не раз снова ломали и  заново  сращивали.  Рука  заживала
долго и мучительно. Именно за  это  время  успела  выработаться  главная
жизненно-философская теория Хэвиленда:  сразу  бей,  поговорить  успеешь
потом.
   Однако  с  точки  зрения  Клинга  сломанная  рука  не  может  служить
Хэвиленду ни оправданием, ни отпущением грехов. Все равно он не мог  его
понять. Когда он впервые услышал  эту  историю,  это,  конечно,  помогло
как-то разгадать его натуру, но и тогда он пришел к заключению,  что  по
сути своей Хэвиленд всегда был порядочным подонком.
   Клинг был далек от разных там психологических выкладок. Вот и  сейчас
он просто знал, что ему не нравится эта ухмылка на роже Хэвиленда, да  и
руку, которая совсем не была дружеской, ему не мешало бы снять с плеча.
   — И куда же  ты  собираешься  поехать  в  отпуск,  сынок?  —  спросил
Хэвиленд. — Ведь  тебе  обязательно  следует  воспользоваться  прохладой
июньских деньков, не так ли? И помни, что примерно двадцать первого июня
официально наступит лето. Так где же ты собираешься его провести?
   — Мы еще пока не решили, — сказал Клинг.
   — Мы? Ты сказал — мы? Значит, ты собираешься провести  его  вместе  с
кем-то?
   — Я собираюсь поехать куда-нибудь вместе  с  моей  невестой,  —  сухо
ответил Клинг.
   — Значит, с девушкой, да? — сказал Хэвиленд.
   Он заговорщически подмигнул Мейеру, как  бы  давая  тому  возможность
присоединиться к дружескому розыгрышу, хотя сам Мейер  предпочел  бы  на
этот раз воздержаться.
   — Да, — ответил Клинг. — Я поеду вместе со своей девушкой.
   — Но смотри, что бы вы там ни делали, — сказал Хэвиленд, на этот  раз
подмигивая уже самому Клингу, — ни в коем  случае  не  пересекай  с  ней
границ штата.
   — Почему это? — спросил утративший на мгновение бдительность Клинг.
   Спросил и тут же пожалел об этом, не успел еще Хэвиленд раскрыть  рот
для ответа.
   — Ну, что ты, не забывай о законе Манна, сынок! — сказал Хэвиленд.  —
Старайся не пересекать границ своего штата. Помнишь? «Пересечение границ
штата с целью
   вступления во  внебрачные  связи,  предпринятое  совместно...»  Клинг
яростно уставился на Хэвиленда.
   — А не хотелось бы тебе схлопотать по морде, Хэвиленд? —  выдавил  он
из себя.
   — О, господи! —  заржал  Хэвиленд.  —  Этот  мальчишка  решил  совсем
уморить меня. Что ты, дорогой, я ведь совсем не против твоего приобщения
к сексуальной жизни. Валяй  себе  на  здоровье,  давно  пора.  Просто  я
предупреждаю тебя, чтобы ты не пересекал для этого границу штата!
   — Отстань от него, Рог, — сказал Мейер.
   — А в чем дело? — спросил Хэвиленд. — Да я просто завидую  мальчишке.
Ему и отпуск в июне, и хорошенькая бабенка, с которой...
   — Отстань от него! — сказал на этот раз довольно резко Мейер.
   Он успел заметить, как сердито сверкнули глаза Клинга и  как  сжались
его кулаки.
   Хэвиленд был значительно выше и  тяжелее  Клинга,  а  кроме  того,  в
драках Хэвиленд отнюдь не отличался честностью  и  чистотой  приемов.  И
Мейеру совсем не хотелось пролития крови в помещении участка.  И  уж  во
всяком случае ему не хотелось, чтобы это была кровь Клинга.
   — Нет, в этой дыре уже ни у кого не сохранилось ни  капельки  чувства
юмора, — мрачно изрек Хэвиленд. — Здесь просто необходимо чувство юмора,
иначе мы тут все передохнем.
   — Сходи-ка ты лучше в картотеку и помоги Брауну  с  работой.  Он  там
разбирает карточки мошенников, — сказал Мейер.
   — А у вашего Брауна тоже отсутствует чувство  юмора,  просто  начисто
отсутствует, — сказал Хэвиленд и направился к выходу.
   — Ну что за дубина, — сказал Клинг. — Он когда-нибудь...
   — Ну что ж, — заговорил Мейер, а глаза  его  при  этом  подозрительно
поблескивали, — в известном смысле он не так-то уж и не прав.  Нарушение
закона Манна считается серьезным преступлением. И даже очень серьезным.
   Клинг внимательно посмотрел на него.
   Мейер говорил сейчас о том же самом и почти теми же  самыми  словами,
что и Хэвиленд, но звучало это у него как-то совсем по-другому.
   — Я понимаю, что это  очень  серьезно,  —  сказал  он.  —  И  я  буду
соблюдать предельную осторожность, Мейер.
   — Осторожность — это для вас  ключевое  слово,  —  сказал,  улыбаясь,
Мейер.
   — Да, собственно, если говорить по правде, — сказал Клинг, — так этот
чертов срок — с десятого июня — может вообще все  испортить.  Клэр,  как
вы, конечно, знаете, учится в колледже. И может оказаться,  что  на  эти
дни придется самый разгар ее выпускных экзаменов.
   — А вы, небось, уже давно планировали эту поездку? — спросил Мейер.
   — Да-а, — неуверенно протянул Клинг, все еще  обдумывая  эту  чертову
дату — десятое июня, которая может войти в  столкновение  с  расписанием
Клэр, и пытался найти хоть какой-нибудь выход, учитывая при этом  и  тот
случай, если такого столкновения не произойдет.
   Мейер с сочувствием покивал головой.
   — Наверное, для вас это будет целое событие?  —  спросил  он.  —  Это
первая совместная поездка, я так понимаю.
   Погруженный в свои размышления и  связанные  с  этим  расчеты,  Клинг
совершенно  машинально  ответил  правду,  снова  не  думая  о  том,  что
разговаривает сейчас с одним из своих коллег — с полицейским.
   — Да, — сказал он. — Мы ведь влюблены друг в друга.
   — Самое паршивое в тебе это то,  —  сказал  Хэвиленд,  наблюдая,  как
Браун сосредоточенно изучает карточки, —  так  это  то,  что  ты  просто
влюблен в свою работу.
   — Если не считать сна, то большую часть своей жизни я провожу в  этом
помещении, — сказал Браун. — Черт возьми, было бы,  по-видимому,  просто
ужасно, если бы при этом я не любил того дела, которым занимаюсь.
   — Ничего подобного, ничего страшного не было бы, — сказал Хэвиленд. —
Я, например, просто ненавижу работу полицейского.
   — Так почему же ты в таком случае не уходишь с этой работы?  —  прямо
спросил Браун.
   — Просто я им необходим, — сказал Хэвиленд.
   — Это уж точно.
   — Конечно, точно. Да ведь наш отдел и недели  бы  не  просуществовал,
если бы я не вел его за руку.
   — В таком случае не отпускай эту руку, — сказал Браун.
   — Преступность сразу же расцвела  бы  пышным  цветом,  —  невозмутимо
продолжал Хэвиленд. — Город целиком оказался бы во власти мелких жуликов
и всякого ворья.
   — Роджер Хэвиленд — Защитник Народа, — сказал торжественно Браун.
   — Да, я таков, — скромно признался Хэвиленд.
   — Послушай-ка, Защитник Народа, — сказал Браун. — Погляди-ка  вот  на
эту анкету.
   — А что это?
   — Карточка жителя района с уголовным прошлым. — Перед  ним  на  столе
лежала картонная карточка, на лицевой стороне которой значилось:
   ИМЯ: Фредерик Дойч (клички — Фритци, Датч, Голландец).
   АДРЕС: д. 67, 4-я Саут-стрит.
   ЭТАЖ: 2-ой
   КВАРТИРА: 1-С.
   ИЗМЕНЕНИЕ АДРЕСА: Переехал в  отель  «Картер»,  угол  Калвер  и  11-й
Саут-стрит.
   СПЕЦИАЛИЗИРУЕТСЯ: В мошенничестве.
   ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК: 87-ой
   НАЗВАНИЕ ТЮРЬМЫ: Находится на свободе.
   — Ну, как ты смотришь на такого кандидата?
   — А что тут смотреть? — спросил Хэвиленд.
   — Это профессиональный мошенник, — сказал Браун. Он  подал  Хэвиленду
картонный  квадратик.  По  старой  полицейской  привычке  тот  тщательно
осмотрел карточку.
   — Она мне ни о чем не говорит, — изрек он наконец.
   — А ты переверни и посмотри с обратной стороны.
   На оборотной стороне  была  приклеена  фотография  довольно  молодого
сухощавого мужчины, кроме того, был указан его  возраст  (тридцать  один
год), рост, вес и особые приметы. В графе «Примечания» было впечатано:
   «Молод, но довольно искусен в  азартных  играх  и  шулерстве.  Приемы
меняются  в  зависимости  от  обстановки.  Работает  в  одиночку  или  с
напарником, однако, напарника ни разу не удалось задержать.  Отсидел  по
приговору суда 18 месяцев. По отбытии срока выпущен и в настоящее  время
находится на свободе».
   — Подходит, — сказал Хэвиленд.
   — Почему он меня особенно заинтересовал — дело в  том,  что  он,  так
сказать, мастер на все руки, — сказал Браун. — Вот,  возьмем,  например,
обычного мошенника, так тот чаще всего придерживается какого-то  одного,
хорошо отработанного приема. А этот парень  меняет  и  приемы,  и  игры.
Точно так же, как тот, которым занимается сейчас наш восемьдесят седьмой
участок. И должно быть, он очень осторожен — промышляет этим чуть ли  не
с детства, а влип только один раз. — Браун еще раз  внимательно  оглядел
карточку. — И какой только болван составляет их? Ведь тут нужно было  бы
по крайней мере указать, где он  «ломал»  свой  срок  и  на  чем  именно
попался.
   — А какая тебе разница? — безразлично поинтересовался Хэвиленд.
   — Так должен же я знать, с кем имею дело, — сказал Бра