о или умственного перенапряжения. Майер же определил это для себя
как "сдвиг по фазе" и подчеркнул в деле, что Соколина выпустили из больницы
как не представлявшего угрозы для общества летом 1956 года.
      Его стычка с законом произошла лишь через два года, в марте 1958- го.
В  то  время он служил коммивояжером  в  компании по производству красок  в
Сан-Франциско. Он  приехал на восток,  чтобы заключить торговую сделку, и в
баре в центре города разговорился  у  стойки с одним человеком, В  какой-то
момент речь зашла о войне в Корее. Незнакомец  неосторожно проболтался, что
его признали негодным к солдатской службе из-за незначительных шумов в сер-
дце, по статье 4- Ф, чем он был немало доволен,  ибо  благодаря этому сумел
сделать фантастическую  карьеру в своей компании, в то  время как его свер-
стники подставляли себя под пули.
      Соколин отреагировал  на  признание  собутыльника с некоторой мрачной
торжественностью. Он чуть не пустил слезу. Его лучший друг, поведал он нез-
накомцу, погиб в  Корее  из-за того, что другой  солдат  не выполнил своего
долга. Собеседник посочувствовал ему, но, вероятно,  Соколину послышалась в
его словах неискренность. И прежде чем дошло до того, что всегда происходит
в таких случаях, Соколин уже осыпал его бранью и проклятиями,  называя "де-
зертиром", "симулянтом" и "еще одним  сукиным  сыном",  который не выполнял
своего долга, когда это  было  нужно. Незнакомец попытался ретироваться, но
Соколин все  больше ожесточался, теряя  контроль над собой, и, наконец, ша-
рахнул с  размаху пивную кружку об угол стойки  и бросился на незадачливого
собеседника, зажав в руке обломанную ручку.
      Он не убил ошалевшего  от  удивления белобилетника, но сумел-таки его
здорово исполосовать. Возможно,  это  классифицировали бы как нанесение те-
лесных повреждений второй степени, не скажи Соколин пяти слов, громко и от-
четливо, в присутствии полдюжины свидетелей, околачивавшихся у стойки.
      Эти слова были: "Я убью тебя, сукина сына".
      От этого пьяная драка  стала  рассматриваться как покушение на жизнь,
за которое полагалось уже не пять, а, согласно 240-й статье  Уголовного ко-
декса, все десять лет тюремного заключения.
      Впрочем, Соколин отделался довольно  легко.  Суд учел, что он ветеран
войны и что это первая  судимость.  Но  тем  не менее это было покушение на
жизнь, и судья не мог просто так отпустить его, взяв с него штраф и отечес-
ки погрозив пальцем. Его признали виновным и приговорили к двум  годам зак-
лючения в тюрьме Каслвью на севере штата. В тюрьме он  вел  себя идеально и
через год подал прошение об освобождении условно. Его освободили, как толь-
ко комиссия получила от фирмы заявку, гарантирующую ему предоставление мес-
та. Он вышел из Каслвью два месяца назад -- третьего апреля.
      Майер Майер подтянул к себе телефон и набрал  домашний номер Кареллы.
Карелла ответил с третьего звонка.
      -- Я получил тут кое-что на Соколина, -- сказал Майер.  -- Патрульный
за запиской не приезжал?
      -- Был полчаса назад, -- сказал Карелла.
      -- Ну сюда он еще не  добрался. Так, значит, ты уходишь около двенад-
цати?
      -- Вообще-то, около часа.
      -- Как  я смогу с тобой связаться, если  у лаборатории будут какиени-
будь результаты?
      -- Свадьба в три в церкви Святого Сердца -- на пересечении Гейдж и Эш
в Риверхеде. Гости приглашены на пять в дом к моей матери. Все будет проис-
ходить на открытом воздухе.
      -- Какой там адрес?
      -- Чарлз-авеню, 831,
      -- О'кей. Так тебе нужна информация о Соколине?
      -- Давай выкладывай.
      Майер доложил ему. Когда он кончил говорить, Карелла сказал:
      -- Гм, значит, теперь он на свободе. Уехал в Калифорнию,  имея гаран-
тированную заявку с предложением работы.
      -- Нет, Стив. Я этого не говорил.
      -- Тогда где же он?
      -- Здесь, в городе. Заявка на него подана из нашего города.


      ГЛАВА 3

      В то  погожее воскресенье в  половине второго Антонио Карелла был уже
готов застрелить  жену, придушить сына, отречься  от дочери и  отменить всю
свадьбу к чертовой матери.
      Прежде всего, свадьбу оплачивал он.  Это  был  первый и, благодарение
Богу, последний раз, когда Тони выдавал замуж дочь. Когда женился  Стив, за
торжество платили родители невесты. Но на этот раз все было  по-другому. На
этот раз раскошеливаться  приходилось Тони и он с раздражением обнаруживал,
что свадьба  обойдется ему, по самым  скромным подсчетам, в  половину того,
что он зарабатывал за целый год в своей пекарне.
      Самые большие грабители работали в фирме "Свадьбы и торжества" (Анто-
нио даже всерьез подумывал, не попросить ли Стива арестовать мошенников). В
то утре они прибыли по указанному  адресу на Чарлзавеню в девять часов (это
после того, как Тони провел всю  ночь, не ложась спать, в пекарне, наблюдая
за выпечкой  утреннего хлеба) и устроили на  его дворе  и в саду  форменный
разгром. Дом  Антонио Кареллы в Риверхеде  был небольшой, зато  участок, на
котором он стоял,  пожалуй, превосходил все остальные в округе, вытянувшись
почти до параллельной улицы. Тони очень гордился своим участком. Его бесед-
ка, увитая виноградом, не уступала по красоте любой другой в его родном го-
роде Марсале, в Сицилии. На участке росли даже фиговые деревья, за которыми
он любовно  ухаживал, подравнивая их  кроны летом и укрывая зимой брезентом
от холода. А теперь эти мошенники, эти brigandi  [Бандиты (итал.)] вытапты-
вали его  газон со своими столами,  нелепыми флажками и  идиотскими навеса-
ми...
      -- Луиза!  -- завопил  он, обращаясь к жене. --  Почему, во имя всего
святого, мы не сняли зал? Почему, во имя всего святого, мы должны справлять
свадьбу на улице? Меня устраивал  зал,  тебя устраивал и сына моего  устра-
ивал, а Анджеле понадобилась свадьба на открытом создухе!  Чтобы эти мошен-
ники изрыли мне весь газон  и  загубили  мой  виноград и мои фиги! Pazzo! E
propio pazzo! [Безумие! Настоящее безумие! (итал.)]
      -- 3аткнись, -- сказала Луиза Карелла ласково. -- Ты поднимешь на но-
ги весь дом.
      -- Весь дом я без того на ногах, -- сказал он. -- Весь дом -- зто ты, я и
Анджела, а она сегодня выходит замуж и поэтому все равно не спит!
      -- Тебя услышат рабочие, -- сказала Луиза.
      -- За те деньги, что я им плачу, они просто  обязаны  это слышать, --
ответил Тони.
      Продолжая ворчать, он слез с кровати и пошел вниз посмотреть, как ус-
танавливают столы и сооружают беседки для жениха и невесты, помост  для ор-
кестра и танцплощадку. В конторе, как он убедился, работали люди  с вообра-
жением. Они не только возводили на его дворе нечто вроде декораций к голли-
вудскому фильму "Отец невесты" ("В главной роли со мной, Антонио Кареллой",
-- подумал он раздраженно), но еще собирались уложить трехметровую русалку,
высеченную из льда, в набитую льдом ванну, в которой будут  охлаждаться бу-
тылки с шампанским для всех, кому захочется выпить. Тони молил  Бога, чтобы
солнце не слишком припекало. Он уже представлял себе, как эта полурыба рас-
тает в ванной и шампанское превратится в тепловатое ситро.
      В час приехали его сын с невесткой. Нужно сказать, что Стив был таким
сыном, на  которого Тони  никогда не мог пожаловаться. Еще  до того как его
забрали в  армию, он работал ночами в  пекарне, хотя  днем учился в  школе.
Стив был таким сыном, которому можно  было доверять. Он был сыном, на кото-
рого отец мог  положиться.  Но тут -- San  Giacinto  di California! [Святой
Джанчинто калифорнийский! (итал.)]  -- даже Стив против него. Именно сегод-
ня, когда  эти грабители из "Свадеб и торжеств"  перепахали ему весь газон,
когда Анджела носится по дому, как курица senza capo [Без  головы (итал.)],
когда мир Антонио Кареллы медленно рушится вокруг него, его собственный сын
Стив привез в дом  троих незваных гостей! Не то чтобы Тонн  переживал из-за
дополнительных расходов.  Нет, это не  имело для него никакого значения. Ну
что ж,  он еще поработает в своей  пекарне четыре  месяца и заработает  эти
деньги. Но теперь надо было как-то объясняться с этими придурками  из фирмы
по поводу  того, что на свадьбе будет еще три лишних человека и что их надо
рассадить за разными столами. Стив настаивал  на этом. Нет, он не хочет си-
деть со  своими друзьями.  Он хочет одного сюда, другого  туда, а сам сядет
там! Pazzo! Собственный сын -- такой же сумасшедший, как все остальные.
      А чего стоит этот высокий, рыжий,  с белой прядью над левым виском --
sangue della maruzza! [Грубое  ругательство  (итал.)]. Да он распугает всех
подружек невесты  в Риверхеде! Тони готов был поклясться,  что видел у него
под пиджаком револьвер,  когда тот наклонился, чтобы завязать шнурок. Боль-
шой черный револьвер, торчащий из кобуры  под мышкой. Ну ладно, то, что его
сын полицейский,  -- это неплохо, но неужели его  друзья должны приходить с
оружием на мирную христианскую свадьбу?
      А потом накатило  на  Анджелу. В час пятнадцать,  ровно  за час сорок
пять минут до свадьбы,  она начала рыдать так, словно весь белый  свет соб-
рался ее насиловать. Луиза выбежала от нее, ломая в отчаянии руки.
      -- Стив,  --  сказала  она, -- пойди к ней. Скажи ей, что все будет в
порядке, прошу тебя. Иди же, иди к своей сестре.
      Тони проводил сына взглядом. Тот поднялся к Анджеле, но стенания, до-
носившиеся из окна спальни в верхнем этаже дома, не прекратились.  Тони си-
дел со  своей невесткой Тедди  (com'e grande, подумал он, povera Theodora!)
[Как она раздалась, бедняжка Теодора!] и тремя чужими  людьми: мистером Хо-
узом, мистером Клингом и мисс Максуэлл -- и пил с  ними  вино, готовый зас-
трелить свою жену, придушить сына, отречься от дочери и послать всю свадьбу
к чертовой матери!
      Он пыхтел и злился, пока Тедди не погладила его по  руке.  И тогда он
вдруг улыбнулся  ей, кивнул головой и, сложив руки  на животе, положился на
волю Божью, надеясь, что  все в конечном счете обойдется и он,  Антонио Ка-
релла, как-нибудь переживет этот день.
      Стоя в коридоре  перед спальней Анджелы, Карелла слышал ее всхлипыва-
ния, доносившиеся из-за двери. Он мягко постучал и стал ждать.
      -- Кто там? -- спросила Анджела прерывающимся голосом.
      -- Это я, Стив.
      -- Что тебе нужно?
      -- Ну полно, Комби, открой.
      -- Уходи, Стив.
      -- Меня ты не прогонишь. Я -- полицейский,  разбирающий нарушение об-
щественного спокойствия.  -- Он не мог  поручиться, но ему  показалось, что
сестра его за дверью тихонько прыснула.
      -- Комби! -- позвал он.
      -- Что?
      -- Мне выломать дверь?
      -- О, подожди минуту,  --  сказала Анджела. Он услышал приближающиеся
шаги, задвижка щелкнула, но дверь не открылась. Затем шаги удалились,  и на
кровати под Анджелой громко скрипнули пружины. Он легонько  толкнул дверь и
вошел в  комнату. Сестра  лежала на постели, уткнув лицо  в подушку. На ней
была длинная белая комбинация,  пышные  темные волосы в беспорядке рассыпа-
лись по плечам. Комбинация немного задралась, и из-под нее была видна голу-
бая подвязка, стягивающая нейлоновый чулок.
      -- Одерни платье, -- сказал Карелла. -- Зад видно.
      -- Это не платье, -- обиженно ответила Анджела. -- Это  комбинация. И
никто не просил тебя смотреть, куда  не надо. -- Но комбинацию все же одер-
нула.
      Карелла присел на край кровати.
      -- Что случилось?
      -- Ничего не  случилось. -- Она  помолчала. -- Совершенно  ничего  не
случилось. --  Она вдруг присела на  кровати, устремив на  брата прекрасные
карие глаза, в которых было что-то восточное, что-то такое, что  говорило о
далеких посещениях арабами Сицилии. Это поражало всякого, кто впервые видел
ее лицо с широкими скулами -- лицо Кареллы, но в утонченном варианте.
      -- Я не хочу выходить за него замуж, -- сказала она. Она помолчала. -
- Вот что случилось.
      -- Почему?
      -- Я не люблю его.
      -- Это черт знает что! -- выругался Карелла.
      -- Стив, я не терплю, когда  ругаются. Ты знаешь. Я всегда это не пе-
реносила, даже когда мы были  еще  маленькими. А ты нарочно ругался,  чтобы
позлить меня. И еще я не люблю, когда ты называешь меня Комби.
      -- С Комби ты сама первая начала.
      -- Неправда, -- возразила Анджела. -- Это ты начал. Потому что ты был
вредный и испорченный.
      -- Я говорил тебе правду, -- сказал Карелла.
      -- Это неблагородно:  говорить  тринадцатилетней девочке, что она еще
не настоящая девушка,  только потому, что она носит хлопчатобумажные комби-
нации.
      -- Я  помогал тебе взрослеть. Ты ведь попросила  после этого маму ку-
пить тебе нейлоновую комбинацию?
      -- Ну да, и она отказала.
      -- Все равно, направление было верное.
      -- Из-за тебя у меня появился комплекс неполноценности.
      -- Я помогал тебе овладеть секретами женственности.
      -- Вот дерьмо собачье, -- сказала Анджела, и  Карелла расхохотался. -
- Это не смешно. Я не пойду  за него  замуж. Мне  ничего в нем не нравится.
Такой же неотесанный хам, как и ты, только хуже. И  ругается  больше. И по-
том... -- Она запнулась: -- Стиви, я боюсь. Стиви, я не знаю, как быть. Я в
ужасе.
      -- Ну, -- сказал он,  -- ну  же, -- и ласково привлек сестру к себе и
погладил ее по волосам. -- Не надо этого бояться.
      -- Стив, он убивал людей, ты знал об этом?
      -- Я тоже.
      -- Я знаю, но... сегодня ночью  мы останемся одни... в одном из самых
больших отелей мира... здесь,  в этом городе... а я даже не  знаю человека,
за которого вот-вот выйду замуж. Как я позволю... позволю ему...
      -- Комби, ты говорила с мамой?
      -- Говорила.
      -- И что она тебе сказала?
      -- Она сказала: "Любить -- это ничего не бояться".
      Я передаю приблизительно, она сказала это по-итальянски.
      -- Она права.
      -- Я знаю, но... Я не уверена, что люблю его.
      -- Я чувствовал то же самое в день свадьбы.
      -- Но у тебя не было всей этой шумихи с церковью.
      -- Я знаю. Но у нас был прием, а это выматывает нервы не меньше.
      -- Стив... ты  помнишь, однажды ночью... мне было, по-моему, шестнад-
цать. Ты только пошел служить в полицию. Помнишь? Я вернулась со свидания и
сидела тут в комнате,  пила молоко перед сном. А у тебя  была, по-видимому,
смена с четырех до двенадцати, потому  что ты пришел следом. Ты еще посидел
со мной и тоже выпил молоко. Помнишь?
      -- Да, помню.
      -- Еще у старика Бирнбаума горел свет. Вон в том окне напротив.
      Он повернулся к  окну и поглядел  поверх садовых деревьев  туда,  где
стоял островерхий дом Джозефа Бирнбаума, ближайшего друга и  соседа отца на
протяжении сорока лет. Он отчетливо помнил ту весеннюю ночь, гудение мошка-
ры в саду, одинокий огонек, светившийся в чердачном окне у  Бнркбаума, тон-
кий желтый серп луны, висевший безучастно над крутым скатом крыши.
      -- Я  тебе рассказала о том, что со мной случилось в ту ночь, -- ска-
зала Анджела. -- О... об этом парне, с которым я  встречалась,  и... о том,
что он пытался сделать.
      -- Да, я помню.
      -- Я никогда не  рассказывала об этом маме, -- сказала Анджела.  -- Я
вообще рассказала об этом только тебе.  И я спросила тебя... все ли так де-
лают? И  значит, мальчишки, с которыми я буду  встречаться, будут делать то
же самое? Мне было важно понять, как себя вести. Ты помнишь, что ты мне от-
ветил?
      -- Да, -- сказал Карелла.
      -- Ты сказал, что я должна  делать то, что мне кажется правильным. Ты
сказал, что я сама пойму, что правильно. -- Она помолчала. -- Стив... я ни-
когда...
      -- Лапочка, давай я позову маму.
      -- Нет,  я хочу поговорить с тобой. Стив, я не знаю, что я должна де-
лать сегодня ночью. Я знаю, что  это ужасно глупо, мне двадцать три года, и
я должна знать, что делать, но я не знаю, и мне страшно, что он меня разлю-
бит, что он будет разочарован, что он...
      -- Ш-ш-ш, ш-ш-ш, -- сказал он. -- Ну полно, перестань. Чего ты от ме-
ня хочешь?
      -- Я хочу, чтобы ты все объяснил мне.
      Он посмотрел ей в глаза, взял ее руки в свои и сказал:
      -- Я не могу этого сделать, Комби.
      -- Но почему?
      -- Потому что ты уже не ребенок в бумажной комбинации  и  не юная де-
вушка, пришедшая в смятение от своего первого поцелуя. Ты женщина, Анджела.
И ни один мужчина на свете не может дать женщине инструкций, как любить. Да
я и не думаю, что они тебе понадобятся, дорогая. Я действительно думаю, что
они тебе не понадобятся.
      -- Ты думаешь, что все... будет в порядке?
      -- Я думаю, что все будет замечательно. Но еще я думаю, что тебе пора
начать одеваться. Иначе ты опоздаешь на свою собственную свадьбу.
      Анджела хмуро кивнула.
      -- Да  перестань же,  -- сказал он. -- Ты  будешь, черт возьми, самой
очаровательной невестой, которую когда-либо видели в  этой  округе.  --  Он
крепко прижал ее к себе, поднялся и направился к двери.
      -- А... Тедди боялась? -- спросила Анджела.
      -- Как старший брат, я хочу дать тебе один маленький совет, -- сказал
Карелла. -- Я не скажу тебе,  была ли Тедди растеряна, или смущена, или ис-
пугана, или еще что-нибудь. Я не  скажу тебе потому, что брак -- это тайна,
Анджела, и он строится в первую очередь на доверии. И  что  бы ни произошло
между тобой и Томми (сегодня  или  еще когда-нибудь), об этом будете  знать
только вы  двое.  И  в этом-то одна из тягот брака... но это же и чертовски
успокаивает. -- Он снова подошел к кровати и взял ее руки в свои: -- Запом-
ни, Анджела, тебе нечего  бояться. Он любит тебя до того, что  весь дрожит.
Он любит тебя, солнышко. Он хороший человек. Ты правильно выбрала.
      -- Стив, я тоже его люблю. Правда. Только...
      --  Никаких  "только". Какого черта тебе нужно? Письменных  гарантий,
что жизнь  --  это сплошная малина? Ну, так это не так. Но ты начинаешь се-
мейную жизнь с чистой страницы, и от тебя зависит, что на ней будет написа-
но. И главное для начала у тебя уже есть, солнышко. -- Он улыбнулся: -- Так
что ты не можешь промахнуться.
      -- О'кей, -- сказала она, энергично тряхнув головой.
      -- Будешь одеваться?
      -- Да.
      -- Хорошо.
      -- О'кей,  -- сказала Анджела  еще более энергично. Потом после паузы
добавила: -- И все же,  я думаю,  ты гнида, за то, что не намекнул мне хотя
бы одним словом!
      -- Я не гнида, а любящий брат.
      -- Стив, мне уже лучше. Спасибо.
      -- За что? Одевайся. Твоя голубая подвязка очень тебя украшает.
      -- Иди к черту, -- отмахнулась она, и он вышел за дверь, ухмыляясь.


      Молодого человека звали Бен Дарен.
      Ему было двадцать шесть лет, у него были ярко-голубые глаза  и распо-
лагающая улыбка. Длинноногий,  в синем спортивном костюме из ангорской шер-
сти, он пересек вприпрыжку газон и остановился перед  верандой с внутренней
стороны дома, на которой сидел Тони Карелла со своими гостями.
      -- Здравствуйте, мистер Карелла, -- поздоровался он. -- У вас тут все
кипит. Волнуетесь?
      -- Работают, -- неопределенно сказал  Тони,  поглядев  через газон на
бесконечный ряд столов, белеющих свежими скатертями. -- Ты  рано, Бен. Бан-
кет начнется только в пять.
      -- Но свадьба же в три. Вы ведь не думаете, что я пропущу свадьбу Ан-
джелы!
      -- Я думаю, что, похоже, она  сама ее пропустит, -- проворчал Тони. -
- Ты знаком с моей невесткой Тедди? Это Бен Дарси.
      -- По-моему, мы уже встречались раньше, миссис Карелла, -- сказал он.
      Тедди кивнула. У  нее убийственно болела спина. Ей хотелось попросить
стул  с  прямой  спинкой, но она знала, что Тони уступил ей самое удобное и
мягкое кресло на веранде, и ей не хотелось его обижать.
      -- А это друзья моего сына, -- продолжал Тони. -- Мисс Максуэлл, мис-
тер Хоуз и мистер Клинг. Бен Дарси.
      -- Зовите меня  просто  Бен, -- сказал Бен,  поднимаясь  на веранду и
здороваясь со всеми за руку.  --  Я  знаком  с Кареллами так давно, ч