гал и свирепо закусил сигару.
      -- Я  застрелила человека, --  ответила она, и он почувствовал что-то
похожее на страх.
      -- Ты?..
      -- Да. Одного придурка, который направлялся в дом. Ты же  мне сказал,
чтобы я сюда никого не подпускала.
      -- Да, но застрелить человека! Уна, зачем ты?..
      -- А ты разве пришел сюда не для того, чтобы застрелить человека?
      -- Да, но...
      -- Ты хотел, чтобы кто-нибудь поднялся сюда к тебе?
      -- Нет,  Уна, но из-за этого сюда понаехали  полицейские. У меня ведь
судимость... Господи боже мой! Мне ведь нельзя...
      -- Мне тоже, -- отрубила она, и он увидел, как в глазах ее неожиданно
зажглась ярость, и ему снова стало страшно. На верхней губе у него выступил
пот. В сгустившемся мраке он сидел  и смотрел на нее со страхом и возбужде-
нием.
      -- Ты хочешь убить Джордано? -- спросила она.
      -- Я...
      -- Да или нет?
      -- Не знаю. Господи, Уна, я не знаю. Я не хочу попасть в лапы к поли-
цейским. Я не хочу снова загреметь в тюрьму.
      -- А раньше ты говорил по-другому.
      -- Я знаю, знаю.
      -- Ты говорил, что хочешь убить его.
      -- Да.
      -- Ты говорил, что ты не успокоишься, пока не увидишь его мертвым.
      -- Да.
      -- Ты попросил меня помочь тебе. И я согласилась. Без  меня  ты бы не
знал, как утереть  сопли. Кто раздобыл  квартиру возле фотоателье?  Я.  Кто
предложил пойти  в  этот дом? Я. Без меня, черт подери, ты бы точил на него
зуб до своей могилы. Ты этого хочешь? Да?
      -- Нет, Уна, но...
      -- Мужчина ты... или кто?
      -- Я мужчина.
      -- Ничтожество! Ты ведь боишься застрелить его, признайся.
      -- Нет.
      -- Я уже пошла на убийство  из-за тебя, ты это понимаешь? Я уже убила
человека, чтобы  защитить тебя.  А теперь ты идешь на  попятный. Так кто ты
после этого? Мужчина или кто?
      -- Я мужчина! -- повторил Соколин.
      -- Ты ничтожество. Не  знаю, зачем я с тобой связалась. У  меня могли
бы быть мужчины, настоящие мужчины. А ты не мужчина.
      -- Я мужчина!
      -- Так убей его!
      -- Уна! Просто... теперь тут полицейские. Один даже  прямо здесь, ря-
дом с нами...
      -- В восемь часов начнется фейерверк...
      -- Уна, чего я добьюсь тем, что убью его? Я знаю, я говорил...
      -- ...будет много шума, много взрывов. Если ты выстрелишь в  этот мо-
мент, то никто даже не услышит. Никто.
      -- ...что я хочу его смерти, но сейчас я даже не знаю. Может быть, он
не был виноват в том, что Арчи убили. Может быть, он не знал...
      -- Давай иди к окну, Марти. Поймай его на прицел.
      -- ...что в кустах засел снайпер. Я ведь сейчас чист.  Меня выпустили
из тюрьмы. К чему мне снова делать глупости?
      -- Дождешься  фейерверка. Нажмешь на  курок. Прикончишь его, и мы тут
же смоемся.
      -- А этот полицейский, который  валяется  на полу? Он ведь видел  нас
обоих, -- возразил Соколин.
      -- С ним я сама разберусь,  -- сказала Уна Блейк и расплылась в улыб-
ке. -- Мне только доставит удовольствие с ним разобраться. -- Голос ее упал
до шепота: -- Отправляйся к окну, Марти.
      -- Уна...
      -- Отправляйся к окну и разделайся с этим наконец. Как только начнет-
ся фейерверк.  Разделайся с этим раз и  навсегда. А  потом пойдем со  мной,
Марти, пойдем со мной, мой бэби.  Приди к своей Уне, бэби. Но сначала, Мар-
ти, разделайся с этим, разделайся, выгони этот микроб из своего организма!
      -- Да, -- сказал он. -- Да, Уна.


      То ли Антонио Карелла перепил вина, то ли перетанцевал, по, во всяком
случае, на ногах он держался с  трудом. Он притащил откуда-то стул и поста-
вил его в центре танцплощадки. И сейчас, взобравшись на него, он шатался из
стороны в сторону  и отчаянно размахивал руками, пытаясь одновременно удер-
жать равновесие и призвать всех к  молчанию. Гости в свою очередь тоже, ви-
димо, выпили немало и тоже натанцевались до упаду.
      И поэтому они долю не  могли  утихомириться и, может быть, вообще  не
смогли бы, если бы не опасение, что Тони Карелла, не добившись их внимания,
просто свалится со стула.
      -- Сегодня я  очень счастливый человек, -- торжественно произнес Тони
перед притихшими гостями. -- Моя дочь Анджела вышла замуж за чудесного пар-
ня. Томми! Томми! Где Томми?
      Он слез со стула, отыскал Томми в толпе и вытащил его на середину ос-
вещенной фонарями эстрады.
      -- Мой зять! -- прокричал он, и гости  зааплодировали. -- Замечатель-
ный парень, замечательная свадьба и замечательный вечер! А  теперь мы будем
пускать ракеты! Мы сделаем так, что все небо рассыплется звездами ради этих
двух детей. Все готовы?
      Раздалось дружное "ура", и в тот же момент Марти Соколин опустил дуло
своего ружья на подоконник и поймал в прицел голову Томми Джордано.


      ГЛАВА 14

      Одни считают,  что  успех работы полицейского наполовину определяется
его упрямством, а наполовину -- его терпением, другие. -- что он наполовину
зависит от везения и наполовину от  слепой веры в себя. Но четыре половины,
очевидно, составляют  не  одно, а два целых, и для них нужен не один, а два
полицейских, причем желательно  тоже  целых и невредимых. Вероятно, памятуя
об этом, Майер Майер и Боб О'Брайен старались всегда и всюду сохранить свои
головы в целости и сохранности, ибо дырка во лбу каждому из них представля-
лась еще более бессмысленной, чем вся та работа ногами, которую  они проде-
лали, например, с сегодняшнего утра, колеся по городу в поисках Марти Соко-
лина.
      Майер Майер охотно задержался бы еще в гастрономической лавке, приню-
хиваясь ко всем ее  соблазнительным  ароматам, вместо того чтобы продолжать
поиски потенциального убийцы.  В  атмосфере таких лавок, особенно кошерных,
для Майера всегда было что-то таинственное и интригующее, В детстве он даже
не догадывался, что люди ходят  туда  за покупками. Во время прогулок  мать
часто уводила его из  их нееврейского квартала в ближайшее гетто и  там на-
долго скрывалась в гастрономической лавке,  оставляя  маленького  Майера  у
входа, где  он вволю мог насыщаться витающими вокруг  него запахами. И пока
он не  подрос и  сам не сделал свою первую  покупку, Майер был непоколебимо
уверен, что гастрономы существуют только  для  того,  чтобы одаривать людей
ароматами. И  до сих пор, приобретая что-либо там,  он испытывал всякий раз
неловкость, словно язычник, оскверняющий храм.
      В гастрономической лавке  на  Довер-Плейнз-авеню он не сделал никакой
покупки. Вместо  этого он расспросил нескольких  человек, не видели  ли они
мужчину с тромбоном, получил  от ворот поворот и вновь оказался на  улице с
ощущением, что  они ищут не  человека с довольно громоздким музыкальным ин-
струментом в руках, а иголку в  стоге сена. Поиск велся научно, опираясь на
испытанный метод в практике расследований. Метод же заключался в том, чтобы
останавливать всех прохожих на  улице и спрашивать у них, не видели  ли они
мужчину с футляром для тромбона в руке.
      Между прочим, этот трудоемкий метод применялся во все  времена: как в
Скотланд-Ярде, так и в полицейском управлении графства Нассау, как в Сюрте,
так и в гестапо. Он рассчитан на то, чтобы путем тщательно сформулированных
вопросов (типа "Видели  ли  вы, как здесь проходил  мужчина  с футляром для
тромбона в руке?") отделить тех граждан, которые видели, от тех, кто не ви-
дел  собственными  глазами, как проходил мимо разыскиваемый субъект.  Важно
при этом, конечно,  еще уметь задавать вопросы соответствующим отрывистым и
властным тоном, повсеместно принятым среди полицейских.  Полицейский тон --
это необходимая составная успеха всякого поиска. Так, например, вопрос "Ви-
дели ли  вы, как  здесь проходил мужчина с футляром  для тромбона в руке?",
если бы его задал обычный человек, скорей всего вызвал бы целый шквал самых
противоречивых ответов. Заданный же детективом, который окончил полицейскую
школу, поднаторел в методах  расследования  и в совершенстве овладел искус-
ством  ведения  допроса, вопрос этот приобретал пугающую значительность.  И
слыша его, любой почему-то сразу начинал чувствовать себя загнанным в угол,
выйти из которого можно было, только дав прямой и однозначный ответ: да или
нет.
      Майер Майер  и Боб О'Брайен, при  том, что они  были профессионалами,
выслушали подряд двенадцать раз "нет", прежде чем услышали первое "да".
      Это "да" привело их на  улицу,  параллельную  Чарлз-авеню. На крыльце
двухэтажного каркасного дома  они услышали второе "да" от пожилого человека
со слуховой трубкой и почувствовали, что удача, кажется,  повернулась к ним
лицом.
      -- Вы не видели, как здесь проходил мужчина с футляром для тромбона в
руке? -- спросил Майер в лучших исследовательских традициях.
      -- Что? -- проорал в ответ старик. -- Я плохо слышу.
      -- Человека с футляром для тромбона?
      -- У меня есть в доме, если вам нужно, -- ответил старик.
      -- Тромбон?
      -- Он  самый. На столике в  прихожей. Просто наберите  номер, который
вам нужен. Вы ведь не собираетесь звонить в другой город?
      -- Нет-нет, тромбон, -- сказал  Майер  терпеливо.  -- Музыкальный ин-
струмент.
      -- Ах, тромбон. Да-да. И что вас интересует?
      -- Его никто не проносил мимо вас?
      -- Вы имеете в виду того парня, который проходил здесь днем?
      -- Вы его видели?
      -- Да. Прошел мимо меня в том направлении.
      -- Спасибо,  -- поблагодарил Майер. --  Это просто здорово.  Так, как
вы, нам никто не помог.
      -- Сам ты, мистер, оглох, -- возмутился старик. -- Вот и помогай пос-
ле этого всяким!.. -- он в ярости отвернулся.
      Опускалась ночь. Небо было похоже  на  многоцветную  чашу: на западе,
там, где солнце ушло за горизонт, оно было бледно-голубым, повыше -- синим,
цвета матросской форменки, а совсем вверху -- почти  черным, усеянным звез-
дами, как бархатное  платье  с алмазными блестками какой-нибудь сексуальной
блондинки из ночного ресторана.
      -- Здесь ведь где-то недалеко живут родители Стива, кажется? -- спро-
сил О'Брайен.
      -- Да, на Чарлз-авеню. Это следующая улица отсюда, -- сказал Майер.
      -- Думаешь, мы приближаемся к их дому?
      -- Что  касается меня, то я  приближаюсь к состоянию  прострации, это
точно.
      -- Вон еще  один  клиент, -- О'Брайен указал  на  игравшего у обочины
мальчишку. -- Будем его расспрашивать?
      -- Мы  ведь пока расспрашивали  всех подряд. Зачем же нарушать тради-
цию?
      На вид мальчишке было лет восемь. Он сидел на корточках и подбрасывал
вверх перочинный ножик,  внимательно наблюдая, как тот падает рукоятью впе-
ред на крошечный пятачок земли перед  ним. Похоже, ему не приходило в голо-
ву, что, чуть изменив наклон, можно заставить нож падать острием  вниз. По-
хоже, мальчишке просто доставляло удовольствие подбрасывать его и смотреть,
как он шлепается о землю с противным глухим стуком. Снова и снова он повто-
рял эту бессмысленную процедуру. Майер и  О'Брайен  некоторое  время  молча
наблюдали за ним.
      -- Привет, малыш! -- произнес наконец Майер.
      Мальчишка поднял лицо. То ли вечерние тени, то  ли небрежно размазан-
ная по щекам грязь исчертили всю его рожицу устрашающим боевым узором.
      -- Сгинь, -- коротко ответил он.
      Майер неуверенно рассмеялся:
      -- Ну же, ну же, малыш, --  сказал он,  -- мы  просто хотим кое о чем
спросить тебя.
      -- Да? -- в голосе пацана звучало ехидство.
      Майер тщательно сформулировал вопрос:
      -- Ты не видел, здесь не проходил мужчина с футляром для тромбона?
      Пацан полоснул его острым, как бритва, взглядом.
      -- Сгинь, -- повторил он. -- Не видишь, что я занят?
      -- Хочешь научиться кидать ножик в землю? --  спросил О'Брайен любез-
но.
      -- Не будь идиотом, -- отрезал пацан. -- Это любой дурак умеет. У ме-
ня здесь в ямке гусеница.
      -- Гусеница? -- удивился О'Брайен.
      -- Ну! Я хочу проверить, сколько раз нужно по ней шлепнуть, чтобы она
окочурилась. Я уже тридцать четвертый раз роняю нож, а она все двигается.
      -- А ты не пробовал наступить на нее ногой? -- поинтересовался Майер.
      -- Ты что, того? -- ответил  мальчишка вопросом на вопрос. -- Я бы ее
сразу раздавил, вот и все.
      -- Верно! А значит, мужчину с тромбоном ты здесь не видел?
      -- Видел, -- ответил пацан. Он подобрал ножик, поднял вверх  и уронил
рукоятью на гусеницу. -- Тридцать пять, -- произнес он.
      -- А куда он пошел?
      -- На свадьбу, куда же еще!
      -- Почему ты так думаешь?
      -- Тридцать шесть, -- сказал мальчишка, снова уронив нож. -- Помоему,
она слабеет.
      -- Так почему ты думаешь, что этот человек пошел на свадьбу? -- спро-
сил Майер.
      -- Потому что он свернул во двор к Бирнбауму.
      -- При чем тут Бирнбаум?
      -- Через его двор можно  прямо  пройти  во  двор к Кареллам. Вот он и
срезал дорогу, -- сказал мальчишка. -- Тридцать семь. Конечно, он мог зайти
и к Бирнбауму, но  зачем тогда ему инструмент? Тридцать восемь. Я  так могу
досчитать до ста.
      -- Во двор какого дома, ты говоришь, он завернул?
      -- Бирнбаума, -- ответил мальчишка. -- Третий дом отсюда. --  Он нак-
лонился над ямкой. -- Кажется, я доконал эту стерву, --  сказал  он. -- Ой,
гляньте-ка, из нее кишки вылезли.
      Но Майер и О'Брайен не стали  задерживаться,  чтобы  полюбоваться  на
раздавленную гусеницу, а прямиком направились к дому Бирнбаума.


      -- Ты видишь его? Его, его, его, его, его...
      -- Он  у меня на  прицеле. Прицеле, прицеле, прицеле, прицеле, прице-
ле...
      -- Не промахнись на этот раз!
      -- Не промахнусь.
      -- Тщательно прицелься.
      -- Хорошо...  Они уже начинают пускать  ракеты, пока маленькие.  Я не
люблю фейерверки, они напоминают мне настоящую стрельбу, а я ненавижу, ког-
да стреляют.
      -- Марти, заткнись, сосредоточься на том, что ты делаешь.
      -- Я сосредоточен. Смотри: теперь запускают огненные колеса!
      -- Ты не потерял его?
      -- Нет.
      -- Не стреляй! Дождемся больших ракет: нам нужно, чтобы взрывы заглу-
шили выстрел. Не стреляй пока, Марти!
      -- Не буду, не буду... -- нагромождение фраз,  раскаты грома, орудий-
ные выстрелы... Коттон Хоуз  карабкался  вверх по тоннелю беспамятства, на-
полненному эхом звуков и голосов, которые вибрировали у него з голове, сли-
ваясь в один бессмысленный шум, пока наконец чернота не уступила  место яр-
кому свету снаружи,  ослепительным  огненным колесам фейерверка, да, фейер-
верка, который пускают сейчас в...
      Он зажмурился. Попробовал  пошевелиться.  Он был стянут, как цыпленок
для жаркого тетушки Сэди: его руки были привязаны к ногам за спиной, отчего
живот, на котором он лежал, был круто изогнут наподобие основания огромного
коня-качалки. Он повернул голову: теперь ему было видно окно. На  фоне окна
четко вырисовывался силуэт неандертальца, согнувшегося над ружьем; над ним,
положив одну руку ему на плечо, стояла, чуть наклонившись вперед  и выпятив
обтянутые красным шелковым платьем великолепные ягодицы,  та самая блондин-
ка, которая треснула его туфлей.
      -- Прицелься как следует, Марти, -- шептала она.
      -- Стараюсь, стараюсь, он у меня на мушке. Не беспокойся.
      -- Дождись больших ракет, от которых много шума.
      -- Да. Да.
      -- Ты это можешь, Марти.
      -- Я знаю.
      -- Ты мужчина, Марти. Мой мужчина.
      -- Я знаю. Ш-ш-ш-ш... Не надо, это меня нервирует.
      -- Ладно. Я подожду, пока все это кончится, Марти. Прицелься получше.
      -- Да, да.
      "Он собирается  застрелить Томми, -- подумал  Хоуз в ужасе  от полной
своей беспомощности. -- О боже мой, он собирается застрелить Томми, и я аб-
солютно ничего не могу сделать, чтобы помешать ему".


      -- Что... что со мной? -- спросил Бен Дарси.
      Он отодвинул руку Кареллы, прижимавшую к его голове  мокрый бинт, по-
моргал и попытался сесть, но тут же резко схватился за затылок.
      -- О, моя голова. Черт, совершенно раскалывается. Что произошло?
      -- Я жду, что это ты мне расскажешь, -- сказал Карелла. -- И на, при-
ложи этот бинт к шишке.
      -- Ага. Спасибо. -- Дарси  снова  поморгал в недоумении. -- А  что...
что это за шум?
      -- Это фейерверк.
      -- А... Томми и Анджела уже уехали?
      -- Не думаю.
      -- О-о...
      -- Итак, что же случилось, -- спросил Карелла.
      -- Я точно не знаю... Я, понимаешь, гулял здесь...
      -- Почему?
      -- Что почему?
      -- Почему ты гулял здесь, в этих кустах?
      -- Я  чувствовал себя не  ахти как  от всей этой  круговерти и  из-за
скандала с Томми. И я ушел сюда, где потише.
      -- Что потом?
      -- Кто-то меня ударил.
      -- Кто?
      -- Я не знаю.
      -- Вспомни! Сначала ты крикнул,  --  сказал Карелла. -- Ты позвал  на
помощь. Почему ты это сделал?
      -- Потому  что сзади кто-то  обхватил меня  рукой за шею.  Тогда я  и
крикнул. Боже мой, чем он меня ударил? У меня ощущение, что он проломил мне
голову.
      -- Это был мужчина, Бен?
      -- Да. Да, рука была явно мужской.
      -- И ты крикнул: "На помощь!"
      -- Да.
      -- А мужчина что-нибудь сказал?
      -- Да.
      -- Что?
      -- Он сказал: "Ты паршивый сучонок, я всех вас поубиваю".
      -- Какой у него был голос?
      -- Низкий. Хриплый. Голос крупного мужчины.
      -- Ну, насколько крупного?
      -- Очень крупного. Рука была очень сильной.
      -- Какой у тебя рост, Бен?
      -- Ровно шесть футов.
      -- Как ты считаешь, он был намного выше тебя? Ну по твоему ощущению?
      -- Нет, ну не то чтобы очень. Я думаю, наверное, дюйма на три, на че-
тыре. Или около этого.
      -- И, значит, он сказал: "Ты паршивый сучонок, я всех  вас поубиваю".
Так?
      -- Да.
      -- А после этого он тебя ударил?
      -- Да.
      -- По голове?
      -- Да.
      -- Это единственное место, куда он тебя ударил?
      -- Да.
      -- Он не повалил тебя на землю? Не бил ногами? Нет?
      -- Нет.
      -- Он  просто обхватил  тебя сзади рукой за горло,  притянул к себе и
ударил по голове, так?
      -- Да.
      -- Во что он был одет?
      -- В смокинг, по-моему. Я  видел  только руку, но, по-моему, это  был
рукав смокинга.
      -- Ты уверен, что это был рукав смокинга?
      -- Да.
      -- И было не слишком темно, чтобы это разглядеть?
      -- Нет. Нет.
      -- Какого цвета был смокинг?
      -- Черного.
      -- А не синего?
      -- Нет. Черного.
      -- И ты уверен, что не ошибся? В такой темноте? В тени этого дерева?
      -- Да, Он был черный. По-моему, черный.
      -- Человек сначала  заговорил, а потом  ты закричал? Или  ты  сначала
позвал на помощь? А?
      -- Сначала он заговорил, а потом я... нет, минуточку. Сначала я крик-
нул "На помощь!", а потом он выругался и ударил меня,
      -- Только один раз, верно?
      -- Да. Он ударил меня по голове. Это все, что я помню,
      -- И ты упал без сознания, верно?
      -- Да.
      -- Один последний вопрос, Бен.
      -- Да?
      -- Почему ты лжешь?
      Уже растаяли в воздухе, с треском и шипением, огромные огненные коле-
са, уже отпылали в небе красные римские свечи, А теперь пиротехники из фир-
мы "Свадьбы и торжества", находившиеся позади платформы для фейерверка, го-
товились зажечь запалы последних ракет для грандиозного финала. Томми Джор-
дано стоял бок о бок со своим тестем и молодой женой в свете украшавших ор-
кестровую эстраду ламп и дожидался яростного каскада взрывов и огней, кото-
рый должен был разразиться через минуту.  Он не знал, что в точку, чуть по-
выше надбровья его левого глаза, уже нацелен крест окуляра оптического при-
цела. Он стоял, мило улыбаясь, и наблюдал, как  суетятся пиротехники позади
платформы. Заметив, что уже запалили первый шнур, он сжал руку Анджелы.
      Огонь с треском побежал по шнуру -- дальше, дальше! -- и наконец дос-
тиг порохового заряда. Первая ракета рассыпалас