ы-
кался так сильно, что она  вздрагивала  от боли, уверенная, что все  вокруг
только и делают, что смотрят,  как  она дергается. Казалось, что у  ребенка
выросла тысяча  ног, не  приведи Господь! Он ударил ее  высоко в живот, под
самую грудь,  и  тут  же пнул ниже, в области таза, и она почти не сомнева-
лась, что  он перевернулся в животе, настолько сильные  удары шли из разных
мест.
      "На следующей  неделе это кончится, --  подумала она и  вздохнула. --
Прекратятся боли в пояснице. Да и мальчишки перестанут кричать мне  на ули-
це:  "Эй,  леди, в котором часу  запуск  воздушного шара?" -- Ха-ха,  очень
смешно". Она обвела взглядом  танцплощадку.  Рыжая девица с обложки журнала
для мужчин или  еще какого-нибудь подцепила  нового партнера, но  Тедди  от
этого было  не легче. На  протяжении последних нескольких часов Стива нигде
не было видно, и она сидела и размышляла, что бы это такое могло случиться,
если он покинул свадьбу своей сестры, где, как она полагала, он просто обя-
зан  был  играть  роль одного из хозяев. И почему Томми звонил ему так рано
сегодня утром? И что делали здесь Берт и Коттон? Инстинкт жены полицейского
подсказывал ей,  что происходит нечто  непредвиденное, но она не знала, что
именно.
      Ребенок снова брыкнулся. "Ох, -- подумала она, -- ну право же, перес-
тань".
      Тони Карелла  выпил море виски, море вина и  море шампанского. Он так
не напивался  со дня свадьбы Стива, а это было бог знает когда. В пылу опь-
янения он вдруг воспылал любовью к фирме "Свадьбы и торжества". Они в самом
деле были отличными ребятами. Все деньги, что он заплатил им, оправдались с
лихвой. О  мадонна, какую  уйму денег он им заплатил!  Но все окупилось. До
последнего цента. Отличные ребята, абсолютно  все.  Вон  какую  симпатичную
танцплощадку  они  отгрохали: принесли эту здоровенную платформу и  уложили
прямо в центре газона.
      О Санта Мария, мой газон! Но  все равно отличные ребята. А какую шту-
ковину для фейерверка они соорудили в конце участка! Фейерверк будет загля-
денье. Он всей душой уже любил "Свадьбы и торжества". Он любил сейчас всех:
свою жену, своего сына, свою невестку,  свою дочь и своего зятя. Словом, он
любил весь мир.
      Он любил Бирнбаума. А где, кстати, Бирнбаум? Почему он не сидит рядом
с ним в такой радостный  для него  день и не пьет с ним виски и шампанское?
Впрочем, если  он хоть чуть-чуть знает  Бирнбаума, то старик  сидит сейчас,
наверное, где-нибудь  в уголке и тихонько  плачет. "Мой старый  дружище, --
подумал Тони  со слезами на глазах. -- Я пойду найду его. Найду и угощу си-
гарой".
      Крик из дальнего конца  сада долетел до него как раз тогда,  когда он
вставал со стула.
      Карелла уже отправил назад приезжавших из 112-го отделения детектива,
фотографа, помощника медицинского  эксперта  и ассистентов из лаборатории и
теперь размышлял над  тем,  куда бы это мог  подеваться  Коттон Хоуз. Когда
нашли Бирнбаума, он попросил его побыть рядом с телом. Но  уже  и само тело
унесли,  и  почти  все, кто занимался телом, уехали, а Коттон Хоуз так и не
появился за все это время. "Погоди,  -- вспомнил Карелла, -- да ведь он ис-
чез еще до моего возвращения. Но куда?"
      Он работал с Хоузом не так уж давно, но не предполагал, чтобы тот мог
выкинуть такой детский номер, как уйти и бросить свою подружку  одну. Хотя,
впрочем, он был порядочно разгневан, когда говорил с Джоунзи.
      А Кристин, какая бы хорошенькая она  ни была, явно лезла на рожон. Ей
захотелось позлить Когтона, и  она  добилась своего, но впридачу наткнулась
еще и на труп, что лишний раз могло бы подсказать вам, девушки, что с огнем
шутить не надо.
      Но действительно ли Коттон  ушел  из-за Кристин? Вполне возможно. Ка-
релла вынужден был признать, что  это  даже более чем возможно. В  любовных
делах решительно  ничего нельзя предугадать.  Он знал не один случай, когда
внешне рассудительный молодой человек шел и выбрасывался из ближайшего окна
только потому,  что какая-нибудь штучка в юбке отказалась  прийти к нему на
свидание. Да что там далеко искать, взять хотя бы Тедди.  Разозлилась из-за
того, что он танцевал с этой вертихвосткой из Флемингтона. Их первая встре-
ча  состоялась  черт  знает когда, но он помнит все так, как будто это было
вчера. Фей,  гррр, она просто чудесна,  чудесна... А ну-ка  спокойнее, при-
ятель.
      Он вышел из-за  кустов  и увидел Тедди, сидевшую  рядом  с его отцом.
Улыбаясь, он  направился к ней. Но в этот миг из сада за его спиной донесся
крик: "На помощь! На помощь!" Он круто развернулся и помчался на голос, ло-
мая кусты. Его револьвер оказался у него в руке раньше,  чем  он успел сде-
лать второй шаг.


      Мальчишки стояли  на углу и  глазели на проходивших мимо девчонок. По
их словам,  они  стояли так уже полдня. Под одним и тем же фонарем, рядом с
"надземкой". Просто стояли. И просто глазели. Июнь для мальчишек был подхо-
дящим месяцем, чтобы пялиться на девчонок.
      -- Вы случайно не присматривались  к  людям, сходившим с поезда? -  -
поинтересовался Майер.
      -- Угу, к девчонкам, -- ответили мальчишки.
      -- А еще на кого-нибудь вы обращали внимание?
      -- Угу, -- ответили мальчишки, -- но в основном на девчонок.
      -- Вы случейно не заметили мужчину с футляром от тромбона в руке?
      -- А какой он, этот футляр?
      -- Ну как  же,  -- начал объяснять О'Брайен.  --  Футляр от тромбона.
Черный, кожаный. Длинный такой. Один конец пошире, вроде конуса.
      -- Не-ет! -- протянули мальчишки. -- Вы лучше спросите у Чарли,
      -- А где этот Чарли?
      -- Чарли работает в кондитерской. Эй, Чарли! Чарли,  выйди-ка сюда на
минутку!
      -- А Чарли что, музыкант? -- спросил Майер.
      -- Нет, но его сестра учится играть на пианино. Ей восемь лет.
      -- А самому Чарли сколько? -- спросил Майер скептически.
      -- О, сам он уже взрослый, -- ответили мальчишки. -- Ему шестнадцать.
      Из кондитерской вышел Чарли, худощавый парнишка со стрижкой ежиком, в
штанах цвета хаки и белой тенниске. Не торопясь, он приблизился  к мальчиш-
кам, стоявшим под фонарем, не сводя  с  двух  детективов  заинтересованного
взгляда.
      -- Угу! -- произнес он.
      -- Эти мужики хотят что-то у тебя спросить,
      -- Угу! -- Он произнес это не то как вопрос, не то как восклицание,
      -- Чарли, ты знаешь, как выглядит футляр от тромбона?
      -- Угу! -- ответил он, и  снова это прозвучало и как вопрос и воскли-
цание вместе.
      -- Ты видел, чтобы кто-нибудь сходил с этих ступенек с ним в руках?
      -- С футляром от тромбона? -- на этот раз это был чистый вопрос.
      -- Да, -- подтвердил Майер.
      -- Сегодня?
      -- Да.
      -- С этих ступенек?
      -- Да.
      -- Угу! -- ответил он, причем восклицательная интонация тут же переш-
ла в вопросительную.
      -- В какую сторону он направился?
      -- Откуда я знаю? -- сказал Чарли.
      -- Но ведь ты его видел, не так ли?
      -- Угу! А  что?  Вам нужен  тромбонист?  Это обязательно должен  быть
тромбонист? А то моя младшая сестренка умеет играть на пианино.
      -- Подумай, Чарли. В какую сторону он пошел?
      -- Да кто такие вещи помнит? Что вы думаете, я следил за ним, что ли?
      -- Он сошел с этих ступенек?
      -- Угу!
      -- Он повернул направо или налево?
      Чарли подумал с минуту.
      -- Не туда и не туда, -- сказал он наконец. -- Он пошел прямо.
      -- А потом куда?
      -- Не знаю.
      -- Он завернул за угол?
      -- Не знаю.
      -- Ты потерял его из виду, после того как он прошел мимо того угла?
      -- Я не знаю, прошел он мимо  того угла  или нет.  Я не знаю, кто его
потерял. Я, например, его и не искал. Да и кому он был нужен?
      -- И все-таки как ты думаешь, он прошел тот угол?
      -- Не знаю.
      -- Так ты считаешь, он не сворачивал за угол?
      -- Не знаю.
      -- А не мог он перейти улицу?
      -- Я вам  говорю, я не знаю. -- Он помолчал. -- Слушайте, а что вы не
спросите у хозяина гастрономической лавки на углу? Может, он его видел.
      -- Спасибо, сынок, -- ответил Майер, -- мы так и сделаем.
      -- Извините, -- проговорил Чарли. -- А вам действительно нужен только
тромбонист?
      -- Боюсь, что да.
      -- А то моя сестренка потрясно играет на пианино, ей-богу!
      Майер с грустью посмотрел на Чарли. Чарли передернул плечами.
      -- Да уж, бывает, некоторые просто зацикливаются на  трубе, -- сказал
он, смирившись, и пошел назад в кондитерскую.
      Майер и О'Брайен пошли вверх по авеню.
      -- Ну? -- спросил О'Брайен.
      -- Похоже, что это он. Кто знает? Может, нам повезет в гастрономичес-
кой лавке.
      Но в лавке им тоже не  повезло. Мужчина за прилавком весь день обслу-
живал воскресных  покупателей,  да к тому же, хотя на нем и были очки с ци-
линдрическими стеклами, создавалось впечатление, что  и  в  них он способен
легко перепутать футляр для тромбона с банкою крабов.
      Майер и О'Брайен вышли на тротуар.
      -- Куда теперь?
      Майер покачал головой.
      -- Н-да, -- произнес он, -- этот район вдруг весь как будто разросся.


      ГЛАВА 13

      Бен Дарси  лежал на спине под  большим деревом. Сгущались  сумерки, и
только на закате небо было еще окрашено в пурпуровый цвет. В саду насекомые
уже начинали выводить  вечерние мелодии. Город, глядя в небо, приветствовал
опускавшуюся ночь вздохом невольного сожаления: кончалось воскресенье, зав-
тра -- снова трудовой день. И во все его уголки, будь то район Айзолы с его
величественными зданиями из стали и бетона, многолюдные переулки Калмз-Пой-
нта или окраины Риверхеда, наступавшяя  ночь,  казалось,  приносила с собой
умиротворение и покой, граничившие с усталой  покорностью,  Еще  один  день
уходил в холод забвения. Вскоре взойдет луна, по небу рассыплются звезды, и
все вокруг озарится огнями вспыхнувших фонарей и окон.
      Бен Дарси, казалось,  сам  был частичкой этих умиротворявших сумерек.
Лежа на спине под большим кленом, который высоко поднимался над окружавшими
его кустами,  он был похож на путника, беспечно  уснувшего летней ночью под
деревом, на мечтателя, звездочета, юношу с соломинкой в зубах с картины ху-
дожникаклассика. С раскинутыми в стороны  руками  и  закрытыми глазами, он,
казалось, спал в мире с собой и вселенной.
      Из темени  его текла кровь.  Быстро склонившись к нему, Карелла сразу
же увидел рану и тут же ощупал вздутие под волосами. Рана была неглубокой и
недлинной и почти не кровоточила. Находилась она надо лбом точно посередине
головы, а шишка вокруг ссадины была величиной с грецкий орех.  Стив Карелла
шумно вздохнул. Он устал, очень устал. Ему не доставляло ни  малейшего удо-
вольствия гоняться за призраками.
      "Уж лучше бы  я  стал профессиональным  боксером,  -- подумал он.  --
Пусть это  и не очень-то чистый спорт, но в нем по крайней мере бой начина-
ется по сигналу, правила установлены заранее, ринг четко очерчен, а против-
ник  --  вот  он, перед тобой, и ты твердо знаешь, что противник именно он,
единственный человек, с которым нужно драться, единственный враг.
      Что вообще, черт побери, заставляет людей идти работать в полицию? Мы
имеем дело с убийством, -- размышлял  он, -- а убийство почти всегда подго-
тавливается в тайне, и наша работа  обычно заключается не в том, чтобы пре-
дотвратить его,  а в  том, чтобы обнаружить убийцу после  того, как оно уже
произошло. Мы разыскиваем преступников, тех, кто стремится к разрушению, но
от этого сами еще не  становимся  созидателями, потому что наша задача,  по
сути, негативна, а творчество никогда не  бывает  только  актом  отрицания.
Тедди, которая сидит сейчас там с ребенком под сердцем, творит  безо всяких
усилий, творит от природы,  и то, что совершает она, больше всего,  что со-
вершу я за пятьдесят  лет службы в полиции. Как вообще возникает  у кого-то
желание иметь дело с сукиным сыном, который подпиливает концы тяги  в авто-
мобиле, или убивает твоего  соседа  Бирнбаума, или раскраивает череп Дарси?
Почему человек решается посвятить  большую  часть своей жизни делу, которое
непременно должно заставить его соприкасаться с преступниками?
      Как может человек осознанно стремиться к  тому,  чтобы  проникнуть  в
тайны извращенного сознания убийцы, понять мотивы его действий и вообще ма-
рать себе руки,  копаясь в психологии этих омерзительных образчиков челове-
ческой породы,  которые день  за днем, из года в  год строем проходят через
дежурную комнату полицейского участка?
      А почему кто-то становится дворником?
      Я сейчас  тебе кое-что скажу, Стив,  -- продолжал он  свой внутренний
монолог. -- Я скажу тебе, во-первых, что не  очень-то пристало философство-
вать тому, кто чуть не завалил на школьных экзаменах почти все гуманитарные
предметы.
      Я скажу тебе,  во-вторых, что человек вообще крайне редко располагает
в жизни свободой выбора. Ты стал полицейским, потому что ты им стал, а что-
бы яснее ответить  себе  на вопрос "почему", тебе  пришлось  бы провести не
один час в кабинете психоаналитика, и  даже после этого еще не факт, что ты
бы все понял. И тем не менее ты остаешься полицейским -- почему?
      Потому что, не беря во внимание даже такую очевидную вещь,  как необ-
ходимость кормить и одевать себя и  жену, не беря во внимание те трудности,
с которыми мне пришлось бы столкнуться, оставь я сейчас полицейский участок
и начни  искать  в  моем  возрасте другую работу, -- а ведь я уже далеко не
мальчик, --  не беря все это во внимание, я бы все равно остался в полиции,
ибо я хочу быть полицейским. И не потому, что кто-то непременно должен раз-
гребать грязь. Может быть, ее и  вообще не надо разгребать. Может быть, ци-
вилизация двигалась бы вперед ничуть не медленнее, если бы на свете не было
ни дворников, ни полицейских.
      Но преступники выводят меня из себя. Когда убийца лишает жизни такого
человека, как Бирнбаум, я прихожу в  бешенство! И до тех пор, пока, сталки-
ваясь с преступлением, я буду испытывать это чувство, я буду оставаться по-
лицейским, я буду продолжать мотаться из пригорода в жалкую дежурную комна-
ту полицейского участка  в самом, быть может, отвратительном квартале мира,
выслушивать незатейливые шуточки своих  коллег,  их избитые остроты и отве-
чать на телефонные звонки и жалобы от законопослушных граждан, которые хоть
далеко и не все являются созидателями,  но по крайней мере не принадлежат к
разрушителям".
      В сгущавшейся темноте он слабо улыбнулся. "Может быть, вы этого  и не
заметили, отец  Пол, --  подумал он, -- но сегодня  в вашу ризницу приходил
один очень религиозный человек".
      Он оставил  Бена  Дарси лежать на спине, а сам пошел в дом за водой и
бинтами.
      Наступило время шутливых напутствий новобрачному.
      Стоя перед длинным, вновь убранным праздничным столом, на котором те-
перь  громоздились  подносы с dolci [Сладости (итал.)], огромный  свадебный
пирог, а в дальнем конце возвышались две бутылки вина, карточки  на которых
извещали, что одна из них предназначена жениху, а другая невесте,  Томми со
смешанным чувством слушал обступивших его мужчин. Их шутки  приводили его в
смущение, но в то же время в глубине души они ему нравились. Он втайне чув-
ствовал, что как бы достиг наконец зрелости. Что его уже  окончательно при-
нимают в  мировое братство мужчин в качестве младшего  члена. И может быть,
на следующей же свадьбе, на  которую  его пригласят, он будет иметь  полное
право давать  другому такие же советы,  какие сейчас слышит  сам. Сознавать
это ему было приятно, и он  искренне смеялся над каждой шуткой, несмотря на
то что большую часть из них уже слышал раньше. Подшучивание началось с того
старого проверенного анекдота о мужчине, который  забывает  свой  зонтик  в
гостинице. Он возвращается в номер и хочет взять зонт, но  в  этот момент в
комнате  появляются  молодожены, которые вселились туда после него.  Боясь,
что его примут за вора, мужчина прячется в шкаф и невольно вынужден слушать
их любовное воркование. Жених спрашивает у невесты: "А чьи это  глазки?" Та
отвечает: "Твои,  дорогой!" -- "А чьи это прелестные  губки?" -- "Твои, моя
радость" -- и так далее и тому подобное. И все  это  продолжается, не минуя
ни одной части  тела.  Наконец мужчина, сидящий в  шкафу,  не выдерживает и
кричит им: "Когда дойдете до зонтика, то знайте, что это мой!"
      Томми засмеялся. Анекдот  с  бородой, но  он  все равно рассмеялся  и
слегка покраснел. Краем глаза он увидел, что брат его жены вынырнул из кус-
тов, огораживавших участок,  и  промчался в дом, по  тут  начался анекдот о
карлике, который женился  на толстой циркачке; за этим анекдотом последовал
еще один и еще. Вспомнили даже древнюю историю о белом коне, который женил-
ся на зебре и весь медовый месяц пытался снять с нее полосатую пижаму. Пос-
тепенно шутки вышли за пределы  литературного  жанра  и приобрели некоторый
налет импровизации, когда  каждый  из шутников старался перещеголять других
знанием того, как надо  вести себя с молодой женой по приезде  в гостиницу.
Кто-то посоветовал Томми захватить с  собой  побольше  журналов, потому что
Анджела наверняка запрется на три часа в ванной, готовясь к самому большому
событию  в  своей  жизни, а кто-то еще сказал: "Он только на то и надеется,
что это будет самое большое событие". И хотя Томми не  совсем  понял, в чем
тут соль, он все равно рассмеялся.
      -- А в каком отеле вы будете, Том? -- спросил один из шутников.
      -- Хм-хм, -- промычал Томми в ответ, покачав при этом головой.
      -- Ну же, расколись! -- воскликнул кто-то. -- Ты ведь не думаешь, что
мы ввалимся к тебе в твою первую брачную ночь.
      -- Именно так я и думаю, -- ответил Томми.
      -- Чтобы  мы, старые приятели, так поступили? Постой,  а разве ты сам
не хочешь, чтобы мы навестили тебя?
      -- Нет!
      -- Нет? А почему? У тебя что, на сегодня другие планы?
      И так  далее  в том же духе. И все это время Джоди Льюис шнырял между
шутниками, стараясь поймать  выражение лица Томми всякий раз, как рассказы-
вался новый анекдот; затвор его фотоаппарата все щелкал  и щелкал, запечат-
левая для вечности и альбома "День нашей свадьбы" то нечаянный  румянец, то
улыбку, а то мимолетную тень заботы уже семейного человека, отразившиеся на
лице.
      -- Не забудь вино, когда будете уезжать! -- крикнул ему кто-то.
      -- Какое вино?
      -- Которое вам подарили. Вон в  конце стола две бутылки, одна для не-
весты и одна для жениха.
      -- Только не пей слишком  много,  Томми. А то нечаянно переберешь,  и
твоя женушка будет очень разочарована!
      -- Просто пригуби, Томми! Один тост! А потом за дело!
      Все  стоявшие  в толпе захохотали. Джоди Льюис безостановочно  щелкал
фотоаппаратом. Ночь опускалась с пугающей стремительностью.


      Уна Блейк сидела на корточках, склонившись над Коттоном Хоузом. Подол
ее платья задрался, обнажив великолепные сильные ноги, верх  платья был ра-
зодран до талии.  Темнота почти полностью окутала маленькое чердачное поме-
щение в  доме Бирнбаума. В слабом свете исчезающего  дня, падавшем из окна,
виднелись только ее светлые волосы и абрис обнаженного  бедра. Она накрепко
стянула веревками тело Хоуза и начала обшаривать его карманы.
      С сигарой  во рту, обхватив  одной ручищей ствол ружья, Марти Соколин
наблюдал за ней. Чем-то она его настораживала. Это была самая  красивая де-
вушка в его жизни, но в ней бушевала энергия баллистической ракеты, и порой
это пугало его. И одновременно возбуждало. С волнением он наблюдал, как она
раскрыла бумажник и быстро просмотрела его содержимое.
      -- Легавый, -- сказала она.
      -- С чего ты взяла?
      -- Жетон. И удостоверение. Почему ты не обыскал его раньше?
      -- Мне было некогда, А что тут нужно легавому? С какой стати...
      -- Нх тут полным-полно, -- перебила Уна.
      -- Но почему? -- Соколин замор