длинный нос, Зигги, поэтому по-дружески тебя
предупреждаю, укороти его".
   — И он так и поступил?
   — Конечно.
   — Откуда вы знаете?
   — Послушайте, уж в клиентах-то своих я неплохо  разбираюсь.  Если  бы
кто-либо из сотрудников решился на шантаж,  через  секунду  бы  зазвонил
телефон. Нет, нет, с тех пор Зигги держался в стороне от  подобных  дел.
Больше я не слышал ни единой жалобы.
   — Что несколько странно, разве нет?
   — Странно? Почему?
   — Если, конечно, он не научился все время выигрывать.
   — Да нет, бывало, что и  проигрывал.  Нет  такого  игрока  на  свете,
который бы постоянно выигрывал.
   — И чем же он расплачивался?
   — Не знаю.
   — М-мм, — промычал Хоуз.
   — А что, в этом убийстве замешана игра? — спросил Кавано.
   — Вроде того.
   — Видите ли, — сказал Кавано,  —  во  многих  проступках  можно  было
обвинить Зигги Рера, но не в убийстве. А как был убит человек?
   — Топором.
   — То есть была кровь?
   — Что?
   — Кругом было много крови?
   —Да.
   — Тогда  забудьте  про  Зигги.  Если  бы  яд,  тогда  еще  стоило  бы
поразмышлять. Но топором? И кругом кровь? Зигги, порежь  он  себе  палец
перочинным ножом, тут же хлопнулся бы в обморок. Нет, сэр. Коли человека
зарубили топором, Зигги Рер тут ни при чем.
   Одним из полицейских, оказавшихся утром во  вторник  в  подвале  дома
4111 на Пятой Южной, был Стив Карелла.
   Летом на улице полно народа. Большинство жителей выползают  из  своих
квартир вдохнуть глоток свежего воздуха, окна широко раскрыты, шум стоит
неимоверный, потому что между улицей и домами идет общение, которого  не
существует зимой. Даже плавящийся под горячим солнцем  гудрон,  кажется,
отражает это сонмище непонятно от кого и отчего  исходящих  звуков,  что
более всего гнетет обитателя трущоб, ибо, обделенный многими  жизненными
благами и удовольствиями, он лишен  и  самого  главного  преимущества  —
чувствовать себя защищенным, чего летом лишается окончательно. В  январе
же дела обстоят несколько лучше.
   Человек испытывает некоторую защищенность в теплом зимнем  пальто,  с
высоко поднятым воротником и глубокими, уютными  карманами,  куда  можно
спрятать  руки,  ощущает  защищенность  в  вестибюле  дома,  где   шипит
раскаленный радиатор,  чувствует  себя  надежно  защищенным  за  большим
столом, который купил сразу по приезде из Пуэрто-Рико, на кухне, где так
вкусно пахнет, и  в  беседе  со  старым  знакомым,  где  перебрасываются
словами на ходу и только по делу, а изо рта идет пар — говори побыстрее,
голубчик, здесь чертовски  холодно!  Когда  Карелла  появился  на  Пятой
Южной, на тротуаре возле дома 4111  стояли,  о  чем-то  беседуя,  миссис
Уитсон, которая мыла окна и полы  в  этом  здании  и  сын  которой,  Сэм
Уитсон, колол дрова для покойного Джорджа Лассера, трудившегося по этому
же адресу, и пожилой человек в  голубом  комбинезоне.  Карелле  не  было
слышно, о чем они говорили, но он заметил, что миссис Уитсон его узнала,
потому что она слегка кивнула головой в его сторону,  заставив  человека
повернуться и посмотреть на него, а потом снова вернуться к  прерванному
было разговору.
   — Здравствуйте, — поздоровалась миссис Уитсон, когда Карелла  подошел
поближе. — Вы ведь детектив, верно?
   — Да, миссис Уитсон, — подтвердил Карелла.
   — Скажите, пожалуйста, он даже помнит, как  меня  зовут,  —  заметила
она, упрямо вздернув подбородок и глянув на него с вызовом,  что  должно
было свидетельствовать  о  том,  что  никто  не  помешает  ей  выполнить
задуманное.
   — Я никогда не забываю, как зовут даму, миссис  Уитсон,  —  отозвался
Карелла, и на секунду из ее глаз исчез вызов,  ибо  в  эту  секунду  она
стала  худенькой  трудолюбивой   женщиной,   к   которой   с   искренней
приветливостью обратился пригожий молодой человек.
   — Спасибо, — поблагодарила она, и взгляд ее  встретился  со  взглядом
Кареллы. — Не за что, — улыбнулся он.
   — Мы вот тут разговариваем с  мистером  Айверсоном,  —  сказала  она.
Глаза ее не отрывались от лица Кареллы. В  них  вдруг  вползло  какое-то
подозрение, почти против воли самой женщины, почти в силу привычки — уже
сто лет вы преследуете мой несчастный народ, мой дед был рабом, которого
регулярно стегали плеткой, а теперь вы величаете меня дамой и  пытаетесь
умаслить, значит, вам кто-то нужен? Мой сын? Что вам нужно от меня?  Мой
сын Сэм, который никогда не обидел и  бабочки!  Вы  знакомы  с  мистером
Айверсоном?
   — По-моему, нет, — сказал Карелла. — Добрый день! Я детектив Карелла.
   — Добрый день! — протянул руку Айверсон.
   — Мистер Айверсон, управляющий из соседнего дома, — объяснила  миссис
Уитсон. — Мы разговариваем о работе для Сэма.
   — Миссис Уитсон считает, что, может, он снова согласится колоть дрова
для меня, — добавил Айверсон.
   — А он раньше колол дрова для вас? — спросил Карелла.
   — Да. Пока его не  переманил  к  себе  Лассер.  У  нас  тоже  есть  в
квартирах камины.
   — Камины! — усмехнулась миссис Уитсон. — Одно название,  что  камины.
Как только разожжешь огонь, в комнате полно дыму.
   — Зато становится тепло, — возразил Айверсон.
   —  Конечно.  Только,  если  не  хочешь  умереть  от  холода,   можешь
задохнуться от дыма.
   Она засмеялась, и Карелла с Айверсоном засмеялись вслед за ней.
   — Не забудьте прислать его ко  мне,  —  сказал  Айверсон,  когда  они
отсмеялись. — Может, мы чего-нибудь придумаем.
   — Пришлю, — ответила миссис Уитсон и помахала ему  на  прощанье.  Как
только он отошел на такое расстояние, что уже не  мог  их  слышать,  она
подняла голову и, глядя на Кареллу в упор, спросила: — Вы пришли за моим
сыном?
   — Нет, миссис Уитсон.
   — Не обманывайте меня.
   — Я не обманываю вас. Я не считаю, что  ваш  сын  имеет  отношение  к
убийству Джорджа Лассера.
   Миссис Уитсон продолжала смотреть на  Кареллу.  Потом  вдруг  коротко
кивнула и сказала:
   — Ладно, верю.
   — Так и следует, — отозвался Карелла.
   — Тогда зачем вы здесь? — Я хотел еще раз взглянуть на подвал.
   — Если хотите посмотреть, — посоветовала миссис Уитсон,  —  ступайте,
пока мы не замерзли здесь до смерти. — Она  улыбнулась.  —  Знаете,  как
туда пройти?
   — Знаю, — отозвался он.
   Возле двери в подвал его встретил человек по фамилии Капловиц.
   — Моя фамилия Капловиц, — сказал он. — А  кто  вы  и  что  вам  здесь
нужно?
   —  Моя  фамилия  Карелла,  —   ответил   Карелла,   протягивая   свое
удостоверение. — Я хочу спуститься в подвал и осмотреть его.
   — Невозможно, — покачал головой Капловиц.
   — Почему?
   — Потому, что час назад я вымыл подвал водой из  шланга.  —  Капловиц
снова  покачал  головой.  —  Видел  я  грязные  подвалы.  Поверьте  мне,
по-настоящему грязные подвалы видел я в своей жизни. Но  такой  грязный?
Ни разу! Ни разу в жизни! Два дня я провел в этом подвале. Целых два дня
прошло с тех пор, как мистер Готлиб меня нанял! Два дня я  сижу  в  этом
подвале. Практически живу в нем. Осмотрев его, я сказал себе: "Капловиц,
это в самом деле грязный подвал". Два дня я провел  в  нем.  Но  сегодня
утром я не выдержал. "Капловиц,  —  сказал  я  себе,  —  ты  занимаешься
уборкой или роешься в помойке?" Я уборщик, вот кто я,  Капловиц-уборщик!
И такой грязный подвал я видеть не могу. Поэтому я вытащил  оттуда  вещи
жильцов, чтобы они не намокли, прикрыл  брезентом  уголь,  взял  в  руки
шланг и сильной струей воды окатил весь пол! Я вымыл  все:  стены,  пол,
под баками для мусора, под верстаком,  возле  топки,  позади  стиральной
машины и раковины, промыл водосток, словом, вычистил все вокруг. Поэтому
сейчас в подвал войти нельзя.
   — Почему нельзя? Если там так чисто...
   — Потому, что там еще не высохло,  —  объяснил  Капловиц.  —  Хотите,
чтобы на полу остались следы?
   — А вы не расстелили газеты? — улыбнулся Карелла.
   — Ха-ха-ха, очень смешно, — отозвался  Капловиц.  —  Газеты  я  стелю
только по пятницам.
   — Сколько же времени пройдет, пока там высохнет? — спросил Карелла.
   — Послушайте, мистер, — обратился к нему Капловиц, — не  спешите,  а?
Подвал не мыли  целых  сто  лет.  Наконец  его  вымыли,  так  дайте  ему
высохнуть, ладно? Не торопитесь, прогуляйтесь по улице взад и вперед, и,
когда вы вернетесь, в подвале будет чисто и сухо. Вы его и не узнаете. —
Ладно, — согласился Карелла. — Десять минут.
   — Пятнадцать.
   — Десять, — повторил Карелла.
   — Что вы делаете? Торгуетесь  со  мной?  Вы  думаете,  что,  если  вы
говорите "десять", пол услышит и высохнет за десять  минут?  Пятнадцать,
идет? Все будет чистым и сухим, и тогда вы сможете  спуститься  и  снова
начать его пачкать.
   — Пятнадцать минут, — сказал Карелла и,  выйдя  из  здания,  пошел  в
кондитерскую  на  углу,  где  выпил  чашку  кофе,   потом   позвонил   в
следственный отдел, поинтересовавшись, не просили ли ему чего  передать,
на что Берт Клинг сказал, что звонил Хоуз, сообщив, что  прямо  из  дома
поедет в "Кавано энд Пост". Карелла поблагодарил его  и  пошел  назад  к
зданию. Капловица нигде не было видно. Карелла прошел до конца  коридора
на первом этаже, открыл дверь в подвал и остановился на площадке ведущей
вниз лестницы.
   В подвале стояла тишина. Только гудел  огонь  за  дверцей  топки,  да
время от времени подвывали трубы над головой. Спустившись  по  лестнице,
он очутился в темноте. Где-то в глубине подвала горел свет, но  лестница
была погружена во тьму. Он нащупал шнур от лампочки в потолке, дернул, и
она зажглась, качаясь и  бросая  огромные  дуги  света  на  серую  стену
подвала и верстак, которые то уплывали во  тьму,  то  вновь  появлялись,
пока лампочка окончательно не замерла, выхватив из темноты широкий  круг
серого бетонного пола и верстак. Другой  источник  света  был  далеко  —
вторая лампочка висела над раковиной и водостоком.
   Резко пахло дезинфицирующим средством. Капловиц потрудился на славу.
   Карелла подошел к верстаку возле бункера с углем, и  вдруг  его  лицо
обдуло сильным ветром, как будто где-то осталось открытым окно. Он вышел
из круга света и направился  туда,  откуда  дуло.  Миновав  второй  крут
света, освещавший стиральную машину, раковину и  водосток,  вделанный  в
бетонный пол, он опять  очутился  в  темноте.  Где-то  в  дальнем  конце
подвала пробивался дневной свет. Он пошел на него и обнаружил ведущую на
улицу дверь. А он-то был уверен, что  в  подвал  можно  попасть,  только
спустившись по лестнице из коридора на  первом  этаже.  Приблизившись  к
двери со стеклянными панелями, он понял, что она ведет коротким маршем в
проход между домами, где была кладовая с  инвентарем.  В  этой  кладовой
Джордж Лассер и хранил свой топор.
   Дверь была открыта.
   Карелла закрыл дверь, подумав, не ветер ли отворил ее. На ней не было
замка, она просто входила в паз. Вполне возможно, что ее  отворил  порыв
ветра. Он отошел от двери и направился обратно к верстаку.  На  какое-то
пугающее мгновенье  ему  почудилось  в  темноте  движение,  и  его  рука
машинально потянулась к кобуре за револьвером. Он так и застыл  с  рукой
над револьвером. Он ничего не слышал, ничего не видел. Прождав  в  таком
положении секунд тридцать, он снова вошел в круг света над верстаком.
   Человек, стоявший в темноте, держал в правой руке разводной ключ.  Он
не сводил с Кареллы глаз и выжидал.
   Карелла осмотрел верстак, примечая все, на что обратил  его  внимание
Гроссман, в том числе и пятно на полке  там,  где  стояла  банка  из-под
кофе, которую конфисковали сотрудники лаборатории. По наитию  и  потому,
что полицейские любят смотреть не только сверху,  но  и  внизу,  Карелла
опустился на колени и заглянул под верстак, но, если что и было на полу,
струя из шланга, которым орудовал Капловиц, все смыла. Карелла  поднялся
на ноги. На брюках не было ни пылинки.
   Человек выжидал в темноте недалеко от раковины.
   Карелла повернулся и пошел в сторону раковины.
   Человек стиснул в руке разводной ключ, который  нашел  за  раковиной,
где тот лежал на случай, если случится  засор.  Он  схватил  ключ  через
несколько секунд после того, как положил на место решетку от  водостока,
а ее он положил через секунду после того,  как  услышал,  что  открылась
дверь и кто-то вошел в подвал. Ему пришлось  спешить,  и  решетка  легла
неплотно. Если кто-нибудь на нее наступит...
   Карелла шел прямо к раковине.
   Его нога очутилась в четырех дюймах от металлической решетки. Наступи
он на нее, он бы сразу обнаружил, что она лежит неплотно, скорей  всего,
нагнулся бы посмотреть, и вот тут-то получил бы удар по голове разводным
ключом. Но он шагнул в четырех дюймах от решетки, ничего  не  задел,  не
нагнулся посмотреть, а поэтому и не получил удара по голове. Он поглядел
на раковину, отошел к стиральной машине, открыв крышку, заглянул в  нее,
ожидая найти бог знает что,  а  затем,  опустив  руки,  вздохнул.  Потом
вздохнул еще раз.
   Человек в темноте ждал.
   Пожав плечами, Карелла  направился  к  лестнице.  Поднявшись  наверх,
выключил свет, открыл дверь и вышел из подвала, плотно затворив за собой
дверь.
   Человек, стоявший возле раковины, не двинулся с места.
   Он ждал.
   Он решил, что просчитает до ста и только тогда выйдет.  Он  просчитал
бы до ста, затем поднял бы снова решетку на водостоке и положил  ее  как
следует, потому что четко знал, почему она зацепилась и не ушла в  пазы.
Он просчитал бы до ста, только чтобы удостовериться, что полицейский  не
вздумал вернуться обратно. Он и так уже ошибся, решив,  что  он  уходит,
когда увидел, как он ушел после разговора  с  Капловицем.  На  этот  раз
ошибки быть не должно.
   Он не спеша досчитал уже до пятидесяти семи, когда дверь, ведущая  на
лестницу, снова отворилась и в подвале появился другой полицейский.
   Этот полицейский был в форме.
   Этого полицейского  звали  Ральф  Кори,  у  него  были  свои  причины
спуститься этим утром в подвал, и он понятия не имел, что  четыре  дюйма
будут стоить ему жизни. Кори ждал  возможности  очутиться  здесь  с  той
самой минуты, когда неделю  назад,  в  понедельник,  у  него  состоялась
беседа с Кареллой, но в подвале все  время  кто-то  был:  то  сотрудники
лаборатории, то проклятые полицейские фотографы, то  репортеры,  то  еще
черт знает кто. Кори очень хотел спуститься сюда, потому что всякий раз,
когда в подвале шла игра в кости, Джордж Лассер давал ему двадцать  пять
долларов, из  которых  десять  Кори  отдавал  патрульным,  а  пятнадцать
оставлял себе. Но после беседы с Кареллой Кори вспомнил  еще  одно,  что
обычно делал Джордж Лассер, и вот эта привычка  Джорджа  не  давала  ему
покоя, заставляя  стремиться  проникнуть  в  подвал.  Он  вспомнил,  как
однажды разговаривал с Лассером, стоя у  верстака,  в  тот  день,  когда
должна была состояться игра, и как Лассер  заносил  в  маленькую  черную
книжечку какие-то цифры. Оказалось,  что  Лассер  просто  подводил  итог
своей торговле дровами, и Кори вспомнил об  этом  только  в  понедельник
семь дней назад, когда Карелла начал допытываться, что и почему.  Именно
тогда Кори и пришли на память те цифры, что были  записаны  в  маленькой
черной книжечке аккуратным, четким почерком  Лассера,  одна  под  другой
строгой колонкой:
   Миссис Горман	(Зс, 4111)	2.00	15/12
   Миссис Албертсон	(1а, 4111)	0.50	19/12
   Миссис Кармайкл	(4а, 4113)	6.00	22/12
   Миссис Ди Нагро	(2в, 4113)	4.00	22/12
   Именно Кори пришла в голову мысль, а не вел ли аккуратный, методичный
Джордж Лассер, который фиксировал все эти ничтожные  доходы,  полученные
им за продажу дров, — два доллара, полдоллара, шесть долларов — такой же
реестр своих расходов, поскольку  они  составляли  целых  двадцать  пять
долларов всякий раз, когда шла игра. Ему привиделась  страничка  в  этой
черной книжечке, где аккуратным мелким почерком Лассера было записано:
   Кори	25.00	7.11
   Кори	25.00	16/11
   Кори	25.00	4/12
   Кори пошарил по стене в поисках выключателя, ничего не нашел и решил,
что где-то,  по-видимому,  должен  быть  шнур.  Он  поводил  руками  над
головой, задев лампочку, поправил ее, отыскал шнур  и  включил  свет.  В
подвале таилась тишина.
   Он вспомнил, что Лассер делал свои записи, стоя у верстака. Туда он и
направился сейчас.
   Он слишком давно служил в полиции, чтобы не почувствовать, что подвал
не такой, как  всегда.  Почти  мгновенно  он  насторожился,  волоски  на
затылке вздыбились, но в чем эта необычность —  он  не  понял,  пока  не
приблизился к верстаку. С первого же взгляда он  заметил,  что  из  ряда
аккуратно установленных банок и коробок на средней полке одна исчезла, и
сразу подумал, не в той ли банке или коробке Джордж Лассер  хранил  свою
черную записную книжечку. Волоски на  затылке  продолжали  торчать,  как
иголки у дикобраза; Ральф Кори ощущал опасность, смертельную  опасность,
а думал, что его ждет всего лишь увольнение со службы в полиции. Сильный
запах бил ему в ноздри, но он ассоциировал  его  с  запахом  лаборатории
этого проклятого еврея  Сэма  Гроссмана,  который  перелистывает  своими
лапами книжечку с записями выплат человеку по фамилии Кори, из чего этот
итальяшка Карелла, конечно, не замедлит сделать определенные выводы.
   Кори попятился от верстака. Во рту  у  него  вдруг  пересохло.  Углом
глаза он заметил раковину в свете огня, повернулся и быстро направился к
ней. Подойдя  к  раковине,  носком  ботинка  он  задел  за  решетку  над
водостоком и чуть не упал.
   — Какого черта... — выругался он вслух и нагнулся посмотреть, обо что
споткнулся. Сквозь  металлические  прутья  решетки  он  заметил,  что  в
бетонном  колодце  что-то  лежит.  На  это  что-то  упал  свет,  и   оно
заблестело. На мгновенье Кори решил,  что  это  деньги.  Половину  своей
жизни он прослужил в полиции, вымогая деньги, и это что-то, черт побери,
было тоже похоже на деньги. Если бы он схватил то, что лежало в колодце,
так же быстро, как хватал взятки при исполнении служебных  обязанностей,
если бы наклонился чуть скорее, его голова оказалась бы на четыре  дюйма
ниже того места, куда пришелся  удар  разводным  ключом.  Но  только  он
отреагировал  на  блеск  металла  в  колодце  водостока,  только   начал
наклоняться, чтобы схватить его, как из тьмы возник разводной ключ. Удар
был нанесен мгновенно, беззвучно и с силой. Ключ раскроил Кори  череп  и
завяз в мозгу, который  за  две  минуты  до  этого  мыслил  о  возможном
увольнении его владельца из полиции.
   Человек, который нанес удар, вытащил ключ из головы Кори и понес  его
к мусорному баку возле бункера с углем. С ключа капала кровь. Он вытащил
из бака обрывок газеты и досуха обтер ключ. На ручке крови не  было,  но
он не сомневался, что остались отпечатки пальцев.  Он  перевернул  ключ,
держа его за головку одним куском газеты, в то время  как  другим  обтер
ручку. Потом, глянув на пол, увидел, что, пока нес ключ к баку, запачкал
кровью ботинки, а поэтому оторвал еще кусок газеты и стер капли крови  с
ботинок. Собрав все испачканные куски газеты, он бросил их в топку,  где
горел огонь, и, подождав, пока бумага не сгорела, закрыл дверцу топки.
   Разводной ключ  он  кинул  в  мусорный  бак  и  подошел  к  раковине.
Наклонившись, он поднял металлическую решетку и  взял  предмет,  который
стоил Ральфу Кори его жизни.
   Это была медная пуговица.
   Теперь погиб полицейский. Сначала убили управляющего домом. А  теперь
еще и полицейского. И это большая разница.
   Чтобы понять, что означает убийство полицейского, вы  должны  сначала
четко осознать, что  существует  только  две  категории  людей,  которые
решаются  на  подобное  преступление.  Это  сумасшедшие   и   наркоманы.
Сумасшедший не может отвечать за свои поступки,  а  наркоман  просто  не
соображает, что делает. Разумный же человек ни при каких обстоятельствах
не пойдет на убийство полицейского. Человек, который  способен  мыслить,
на убийство полицейского не  пойдет  хотя  бы  потому,  что  это  чистое
безумие и глупость. И самое  главное,  совершенно  бесполезное