оворит Карлайл Баттерфорд. Я хотел бы проверить
достоверность информации.
   Сначала Майер решил, что это розыгрыш, поскольку у  журналиста  не  может
быть столь изысканного имени, как Карлайл Баттерфорд. Но затем он  вспомнил,
что в этой  газете  у  всех  сотрудников  такие  имена  и  фамилии:  Престон
Финглевер, Клайд Мастерфилд, Эймлер Купермер.
   - Я вас слушаю, мистер Баттерфорд, - сказал он. - Чем могу помочь?
   - Сегодня утром к нам в редакцию звонил один человек.
   - Кто же?
   - Он не назвался, - сказал Баттерфорд.
   - Вот как?
   - Да. Он посоветовал нам связаться с восемьдесят  седьмым  участком.  Нас
интересуют звонки и письма с  требованием  денег,  которыми  преступник  вас
шантажировал перед убийствами смотрителя парков Каупера и  заместителя  мэра
Скэнлона.
   Возникла продолжительная пауза.
   - Детектив Майер, есть ли в этом сообщении хотя бы доля правды?
   - А почему бы вам не обратиться  в  отдел  по  связям  с  общественностью
Главного полицейского управления? - спросил Майер. - Свяжитесь с  детективом
Гленном.
   -  Думаете,  он  располагает  информацией  насчет  звонков  и  писем?   -
осведомился Карлайл Баттерфорд.
   - Вам лучше спросить об этом его самого.
   - А у вас есть такая информация?
   - У меня лично есть информация по очень многим вопросам, - ответил Майер.
- Убийства, разбойные нападения, грабежи,  изнасилования,  вымогательства  -
все что душе угодно. Но, как  вам,  наверно,  известно,  детективы  работают
одной командой, и попытки некоторых лиц преувеличить собственное значение  у
нас не  поощряются.  Если  вы  желаете  поговорить  с  лейтенантом,  советую
позвонить часов в десять. К этому времени он обязательно появится.
   - Послушайте, - попросил Баттерфорд, - может, вы  все-таки  сделаете  для
меня исключение?
   - Виноват, дружище, но ничем помочь не могу.
   - Я, как и вы, на службе.
   - Лейтенант тоже, - сказал Майер и положил трубку.
   Второй звонок раздался в 9.30. Трубку взял дежурный сержант Дейв Мерчисон
и передал ее Майеру.
   - Говорит Клифф Севидж, - услышал он. - Помните такого?
   - Еще бы! - хмыкнул Майер. - Чем могу быть вам полезен, Севидж?
   - Кареллы нет поблизости?
   - Отсутствует.
   - Я хотел бы с ним поговорить.
   - Зато он вряд ли этого хочет, - отрезал Майер. - Ваши дурацкие  статейки
чуть было не угробили его жену. Могу дать вам  совет  -  держитесь  от  него
подальше.
   - В таком случае я хотел бы поговорить с вами, - сказал Севидж.
   - Если по правде, вы и мне не особенно нравитесь.
   - Благодарю за откровенность, хотя меня интересует кое-что другое.
   - Что же?
   - Сегодня утром мне позвонил человек, который отказался назвать себя.  Он
сообщил очень любопытные новости. - Севидж  сделал  выразительную  паузу.  -
Скажите, вам что-нибудь об этом известно?
   У Майера сильно забилось сердце, но он спокойно ответил:
   - Я не ясновидящий, Севидж.
   - А я думал, вы в курсе.
   - Севидж, я уже потратил на вас пять минут крайне ценного времени. Если у
вас есть что-то конкретное, то ради Бога...
   - Ладно, ладно. Тот, кто мне позвонил,  сказал,  что  вам  в  восемьдесят
седьмой участок несколько раз звонили и  угрожали  убить  смотрителя  парков
Каупера. Затем вы получили три письма, в которых преступник требовал денег и
грозил убить заместителя мэра Скэнлона. Вам что-нибудь об этом известно?
   - Насчет телефонных звонков вам лучше обратиться в телефонную компанию.
   - Кончайте, Майер. Не надо водить меня за нос.
   - Мы не имеем права давать информацию  представителям  печати,  -  сказал
Майер. - Неужели вам это неизвестно?
   - Сколько? - спросил Севидж.
   - Что сколько?
   - Сколько вы хотите, Майер?
   - А сколько вам не жалко?
   - Сотню. Годится?
   - Маловато.
   - А две?
   - Тоже. Мой приятель, торговец наркотиками, платит  мне  за  охрану  куда
больше.
   - Триста - мой предел, - признался Севидж.
   - Будьте любезны повторить ваше предложение, - сказал  Майер.  -  Я  хочу
записать его на магнитофон. Мне  нужны  доказательства,  что  вы  предлагали
взятку сотруднику полиции.
   - Я предлагал взаймы.
   - Взаймы мы не берем и сами в долг не даем,  -  сказал  Майер  и  положил
трубку.
   Ничего хорошего эти звонки не  сулили.  Все  обстояло  довольно  скверно.
Майер уже собрался позвонить домой лейтенанту, чтобы поговорить с ним до его
ухода на работу, но телефон на столе снова напомнил о себе.
   - Детектив Майер, восемьдесят седьмой участок.
   Звонил репортер одной из дневных газет. Он сказал примерно то же,  что  и
его коллеги, и попросил Майера прокомментировать эти  сведения.  Майеру  уже
надоело  отнекиваться:  шила  в  мешке  все  равно  не  утаишь.  Посоветовав
журналисту обратиться к лейтенанту, он подтвердил, что в  слухах  есть  доля
истины. Положив трубку, он взглянул на часы и решил подождать, не  будет  ли
еще звонков, а потом уж звонить лейтенанту. К счастью, в городе лишь  четыре
большие ежедневные газеты - результат мудрой политики  газетных  профсоюзов,
которые считали, что лучший способ обеспечить высокие оклады  и  пожизненные
контракты сотрудникам - это предъявить хозяевам  газет  жесткие  требования.
Оклады повысили, но газеты стали гибнуть одна за другой.
   Ждать долго не пришлось. Через пять минут Майеру  позвонил  представитель
четвертой газеты. У него был звонкий птичий голос и заискивающие  интонации.
Разумеется, он тоже ничего не добился и быстро дал отбой.
   Часы показывали без пяти десять. Звонить домой Бернсу было уже поздно.
   В ожидании лейтенанта Майер рисовал  на  листке  человечка  в  ковбойской
шляпе и с кольтом калибра ноль сорок пять. Человечек был как две капли  воды
похож на Майера, только из-под шляпы у него выбивалась  роскошная  шевелюра.
Такая же в прошлом была у самого рисовальщика. А когда же это было? В первом
классе. Майер посмеялся собственной шутке. В  комнату  вошел  Бернс.  Вид  у
лейтенанта был кислый. Майер решил, что  он  скучает  без  маляров.  Как  ни
странно, сотрудникам 87-го участка их очень не хватало. Они вносили в  жизнь
участка теплоту и веселье.
   - У нас неприятности, - начал Майер, но не  успел  он  пожаловаться,  как
снова зазвонил телефон.
   Майер снял трубку и сказал, что шеф на месте. Бернс вздохнул и  побрел  в
кабинет к своему телефону.
 
   В тот день телефон звонил тридцать три раза. Восемьдесят седьмой  участок
и различные муниципальные службы отчаянно пытались найти выход из положения.
Если действительно произошла утечка информации, имело смысл наладить контакт
с газетчиками. Так или иначе, подробности преступления должны были  всплыть.
Но у звонившего могло и не быть никаких конкретных фактов, а  лишь  гипотезы
насчет  вымогателя.  В  таком  случае  информация  могла  только  приблизить
опасность, которая пока маячила на горизонте. Что делать?  Господи,  что  же
делать?!
   Телефоны трезвонили в самых разных кабинетах.  Возникали  новые  и  новые
планы. Эмоции били через край, головы шли кругом.  Мэр  Джеймс  Мартин  Вейл
отменил свою обычную прогулку из  муниципалитета  до  Гровер-парка  и  лично
позвонил лейтенанту Бернсу, чтобы узнать, что происходит.  Тот  живо  свалил
ответственность  на  начальника  следственного  отдела  Главного  управления
полиции, который в свою очередь напустился  на  капитана  Фрика,  начальника
87-го участка. Фрик не придумал ничего лучшего, как  посоветовать  секретарю
мэра позвонить шефу городской полиции, а тот ни с того ни с сего заявил, что
должен проконсультироваться у начальника автоинспекции.  Последний  отправил
шефа полиции в дорожное  управление,  откуда  позвонили  главному  ревизору,
который срочно связался с мэром и спросил, что происходит.
   После двухчасового обмена звонками и вопросами было решено взять быка  за
рога и передать записи телефонных разговоров  с  вымогателем,  равно  как  и
фотокопии его писем, во все четыре газеты. Либеральный орган, опубликовавший
серию статей о подпольных лотереях, подкрепляя  свою  позицию  сведениями  о
резко возросшем числе азартных игроков в детских садах и начальных  классах,
первым ринулся в бой, дав фотографии всех трех посланий вымогателя на первой
полосе.      Вторая      газета,       недавно       переименованная       в
"Юниверсал-Интернешнл-Кроникл-Геральд"  или  что-то  в   этом   роде,   тоже
поместила злополучные записки на первой полосе, добавив  к  ним  стенограммы
телефонных переговоров.
   Утренние газеты также не обошли вниманием  сенсацию.  Это  означало,  что
теперь около четырех миллионов человек знали об угрозах вымогателя.
   Что будет дальше?
   Вечером в понедельник Энтони Ла Бреска и его друг Питер  Калуччи  (он  же
Куч, Калуч или Кучер) должны были встретиться в варьете,  что  находилось  в
переулочке недалеко от Стема.
   За Ла Бреской следовал хвост от места его работы в деловой части  города,
где сносили старое здание. Хвост состоял из трех человек,  они  использовали
метод наблюдения под названием "Алфавит".
   Детектив Боб О'Брайен был  буквой  А.  Он  следовал  за  Ла  Бреской,  не
выпуская его из вида, в то  время  как  детектив  Энди  Паркер  (В)  шел  за
О'Брайеном, не выпуская из  вида  уже  его.  Детектив  Карл  Капек  (С)  шел
параллельно Ла Бреске по другой стороне улицы. Это  означало,  что  если  Ла
Бреска вдруг зайдет в кафе или свернет  в  боковую  улицу,  Капек  сразу  же
поменяется ролями с О'Брайеном, заняв позицию А. О'Брайен же, оказавшись вне
игры, перейдет на другую  сторону  улицы,  превратившись  в  С.  Этот  метод
позволял  детективам  по  собственному  усмотрению   меняться   местами,   а
последовательность могла быть не только АВС, но и ВСА, СВА и CAB, что давало
возможность преследовать объект долгое время.
   Теперь Ла Бреска был под колпаком. Даже в самых людных местах можно  было
не опасаться потерять его в толпе. Капек в любой момент мог пересечь улицу и
идти шагах в пятнадцати впереди Ла Брески. Тогда схема выглядела бы так:  С,
Ла Бреска, А, В. Детективы действовали четко, несмотря на холод и на то, что
Ла Бреска оказался любителем пеших прогулок. Коротая время перед свиданием с
Калуччи, он устроил им неплохую экскурсию по городу.
   Наконец Ла Бреска и его приятель вошли в  варьете  и  уселись  в  десятом
ряду. Представление было в полном разгаре. Двое  комиков  в  широких  штанах
горячо обсуждали дорожное происшествие, главным действующим  лицом  которого
была блондинка за рулем.
   - Говоришь, она врезалась в твою выхлопную трубу? - спросил первый комик.
   - Фарами, - уточнил второй.
   - Угодила фарами в твою выхлопную трубу? - переспросил первый комик.
   - Чуть трубу не оторвала, - пожаловался второй.
   Капек, сидевший через проход от Ла Брески и  Калуччи,  внезапно  вспомнил
маляров и  в  который  раз  пожалел,  что  они  закончили  работу.  О'Брайен
устроился позади Ла Брески и Калуччи. Энди Паркер  занял  место  чуть  левее
Калуччи в том же ряду.
   - Как добрался? - шепотом спросил Калуччи у Ла Брески.
   - Нормально, - шепнул Ла Бреска.
   - Что Дом?
   - Хочет войти в долю.
   - Я так понял, что ему нужна сотня-другая.
   - Это на прошлой неделе.
   - А сейчас?
   - Требует треть.
   - Пусть идет в задницу!
   - Ты что! Он же в курсе.
   - Как он пронюхал?
   - Пес его знает.
   В  оркестровой  яме  взвыла  труба.  Над  сценой   вспыхнули   фиолетовые
прожекторы,  на  занавесе  появилось  яркое  пятно.  Труба  уступила   место
кларнету, которого поддержал саксофон,  вызывая  у  одних  зрителей  сладкие
воспоминания, у других эротические грезы, а у третьих и то и  другое.  Из-за
занавеса  показалась  рука  в  перчатке.  "А  теперь,  -  прозвучал   голос,
многократно   усиленный   динамиками,   -   свое   несравненное    искусство
продемонстрирует  нам  очаровательная  юная  леди  из   Франции.   Мы   рады
представить вам мисс... Фриду... Панцер!"
   Из-за занавеса показалась нога.
   Обутая в черную лакированную туфлю на  высоком  каблуке,  она,  казалось,
плыла в воздухе. Затем нога согнулась, и носок  туфли  указал  в  пол.  Нога
стала  видна  чуть  больше,  черный  найлоновый  чулок   сверкал   в   свете
прожекторов. Показалась черная подвязка и часть  белой  ляжки.  Фетишисты  в
зале пришли в восторг. Детективы, которые не были фетишистами, тоже остались
довольны. На эстраде показалась Фрида Панцер, освещенная фиолетовыми огнями.
Она была в длинном лиловом платье с разрезами до талии, в которых  виднелись
длинные ноги в черных чулках с черными подвязками.
   - Ножки первый сорт! - сказал Калуччи Ла Бреске.
   - М-да! - пробормотал тот.
   Сидевший за  ними  О'Брайен  тоже  глянул  на  ножки  Фриды  Панцер.  Они
действительно были в полном порядке.
   - Очень не хочется никого принимать в долю, - прошептал Калуччи.
   - Мне тоже, - согласился Ла Бреска. - Но что делать? Если мы дадим ему от
ворот поворот, он по-мчится в полицию.
   - Он так сказал?
   - Намекнул.
   - Сволочь!
   - Что ты думаешь делать? - спросил Ла Бреска.
   - Может, замочить гада? - предложил Калуччи.
   Фрида Панцер начала раздеваться.
   Оркестр в яме выдавал  нечто  сногсшибательное.  Большой  барабан  глухим
уханьем приветствовал падение  на  подмостки  очередного  предмета  туалета.
Казалось, сцену усыпали лепестки гигантских астр.  Девица  вращала  задом  -
подавала голос труба, она гладила себя  по  бедрам  -  завывал  саксофон,  а
пианист играл галоп в такт ее порханью по сцене.
   - С сиськами у нее порядок! - шепнул Калуччи, и Ла Бреска шепотом выразил
полное согласие.
   Затем они замолчали.
   Музыкальное  крещендо  достигло  апогея.  Барабанная   дробь   напоминала
пулеметную  стрельбу,  труба  визжала,  штурмуя  верхнее  "до"   и   пытаясь
продраться еще выше, беспокойно урчал саксофон, неистово  наяривал  пианист,
гремели тарелки, труба еще раз взвизгнула  и  снова  не  одолела  очередного
пика. Сцена превратилась в  водоворот  звуков  и  огней,  девушка  совершала
ритуал,  передавая  в  зал  шифровки,  давным-давно  разгаданные  любителями
эстрады, - обещание греха и экстаза. В зале пахло потом и  страстью.  Иди  и
возьми, иди и возьми, детка. Давай, давай, давай, давай!
   Сцена погрузилась во мрак.
   В наступившей темноте Калуччи прошептал:
   - Твое мнение?
   На сцене опять появился комик в обществе  маленькой,  нахальной  и  очень
грудастой блондиночки. Они разыграли скетч в приемной врача.
   - Мне не хотелось бы никого убивать, - шепнул Ла Бреска.
   - Что поделаешь. Так надо.
   - И все же...
   - Деньги-то большие, учти.
   - Тогда тем более можно поделить на троих,  разве  нет?  -  отозвался  Ла
Бреска.
   - Зачем делить на троих, когда можно пополам?
   - Затем, что, если мы не возьмем  Дома  в  долю,  он  нам  все  испортит.
Слушай, хватит сто раз говорить об одном и том же. Нам придется взять его  в
долю.
   - Я в этом не уверен. Надо еще подумать.
   - Думай скорее, время не ждет. Назначено-то на  пятнадцатое.  Дом  сейчас
хочет знать, что мы решили.
   - Ладно, скажи, что мы берем его в долю. А пока  я  подумаю,  что  с  ним
делать, с этим поганым мерзавцем.
   - А теперь, дамы и господа, -  разливался  голос  в  динамиках,  -  мы  с
огромной радостью  познакомим  вас  с  грозой  Сан-Франциско,  юной  особой,
повергавшей в трепет обитателей этого прекрасного города у Золотых Ворот.  С
молодой леди, чье экзотическое  искусство  танца  заставляло  краснеть  даже
добродетельных  чиновников  Гонконга  -  краснеть   в   физическом,   а   не
политическом смысле. С радостью и гордостью мы приглашаем на  сцену  мисс...
Анну... Мэй... Зон!
   Свет в зале стал гаснуть. Оркестр  грянул  весьма  вольную  версию  блюза
"Лаймхауз". Не успели  затихнуть  финальные  удары  тарелок,  как  на  сцене
появилась большеглазая девушка в китайском платье с широкими  рукавами.  Она
двигалась маленькими  шажками,  молитвенно  сложив  руки  и  слегка  склонив
голову.
   - Люблю китаянок! - сказал Калуччи.
   - Может, вы все-таки помолчите?  -  обернулся  к  ним  лысый  человек  из
переднего ряда. - Из-за вашей болтовни  я  не  понимаю,  что  происходит  на
сцене.
   - Заткнись, лысый хрен, - сказал Ла Бреска.
   Тем не менее они замолчали. О'Брайен подался  вперед.  Паркер  наклонился
вправо, облокотившись на руку кресла. Капек, сидевший через проход,  не  мог
слышать их разговора и потому спокойно смотрел, как раздевается китаяночка.
   Когда номер кончился, Ла Бреска и Калуччи вы-шли из зала.  На  улице  они
разошлись. Паркер отправился за Калуччи, Капек - за Ла Бреской,  а  О'Брайен
двинулся в участок сочинять отчет.
   Трое сыщиков встретились только в одиннадцать вечера. К этому времени  Ла
Бреска и Калуччи уже крепко спали. Детективы сидели в кафе в пяти  кварталах
от участка. За кофе и рогаликами они сошлись на том, что единственным ценным
сведением, добытым  ими,  была  дата  предполагаемой  операции.  Пятнадцатое
марта. Кроме того, они пришли к единодушному мнению, что у Фриды Панцер бюст
лучше, чем у Анны Мэй Зон.
 
   В трех  милях  от  кафе,  где  Капек,  О'Брайен  и  Паркер  рассуждали  о
достоинствах артисток  варьете,  в  прекрасно  обставленной  гостиной  сидел
Глухой и потягивал виски с содовой. Шторы были отдернуты, из окон открывался
чудесный вид на реку и мост,  по  которому  бежали  огоньки,  а  дальше,  на
противоположном берегу,  россыпи  красных  и  желтых  огней  придавали  ночи
обманчиво весенний вид. Термометр за окном показывал минус десять.
   На кофейном столике у дивана, обитого черной кожей,  стояли  две  бутылки
дорогого виски (одна уже пустая). На противоположной  стене  висел  оригинал
Руо - правда, гуашь, но оттого не менее ценная. За роялем, играя  "Сердце  и
душу", сидела невысокая брюнетка в белой вышитой блузке и мини-юбке.
   Девушке было года двадцать три:  курносый  носик,  большие  карие  глаза,
длинные черные волосы, накладные ресницы. Они  начинали  дрожать,  когда  их
обладательница брала фальшивую ноту, что, впрочем, случалось довольно часто.
Глухой явно не замечал, что девица фальшивит. То ли у  него  и  впрямь  было
плохо со слухом, то ли сказывалось  выпитое  виски.  Двое  других  мужчин  в
комнате  тоже  относились  к  ее  игре  снисходительно.  Один  даже  пытался
подпевать, но девица то и дело брала фальшивую ноту и начинала все сначала.
   - Не выходит, - капризно надула она губы.
   - У тебя все выйдет, радость  моя,  -  сказал  Глухой.  -  Ты  только  не
сдавайся.
   Один из мужчин - невысокий, стройный, со смуглым лицом индейца,  в  узких
черных брюках, белой рубашке и накинутой на плечи черной куртке -  сидел  за
письменным столом и печатал на машинке. Второй, подпевавший девице  приятным
голосом, - высокий, широкоплечий и  голубоглазый  -  был  одет  в  джинсы  и
голубой свитер.
   Девушка  продолжала  бренчать,  а  Глухим  овладела   блаженная   истома.
Развалившись на диване,  он  размышлял  о  второй  части  плана  и  еще  раз
порадовался, как хорошо он все продумал. Он  посмотрел  на  девицу,  которая
опять сфальшивила,  и  ласково  ей  улыбнулся.  Потом  взглянул  на  Ахмада,
согнувшегося над пишущей машинкой.
   - Самое замечательное, - сказал он, - что никто нам не поверит.
   - Еще как поверят! - ухмыльнулся Ахмад.
   - Это потом.
   - Потом поверят непременно, - согласился Ахмад, хлебнул виски,  покосился
на ножки девушки и снова забарабанил по клавишам.
   - Во сколько обойдется нам рассылка писем? - спросил человек в джинсах.
   - Видишь ли, Бак, - сказал Глухой, - мы должны отправить сто конвертов по
пять центов, это будет стоить  пять  долларов.  Если,  конечно,  я  сосчитал
правильно.
   - Ты всегда считаешь правильно, - сказал Ахмад и улыбнулся.
   - Жутко трудное место, - подала голос девушка и стала повторять одну и ту
же ноту, словно надеясь запомнить ее на всю жизнь.
   - Ты, главное, не сдавайся, Рошель, - подбодрил ее  Глухой.  -  Рано  или
поздно у тебя получится.
   Бак взял стакан, обнаружил, что ви