занятие.
Если убить одного полицейского, всегда найдется другой,  который  займет
его место, поэтому какой же в этом толк? Подобное  убийство  вызывает  у
блюстителей порядка  лишь  злость,  раздражение  по  малейшему  пустяку,
особенно в январе,  когда  самое  время  лежать  под  теплым  одеялом  с
какой-нибудь девицей и мечтать о поездке в Майами. Кому нужен  в  январе
мертвый полицейский, который лежит,  воняет  и  только  вызывает  лишние
волнения?
   От живых-то полицейских  только  и  жди  беды.  А  уж  хуже  мертвого
полицейского нет ничего на свете.
   В 87-м участке не было ни одного полицейского, кто  бы  не  испытывал
участия,  восхищения,  уважения  или  доверия  к  убитому  полицейскому,
который был когда-то сержантом Ральфом Кори.
   Но дело было не только в этом.
   Некто поступил весьма  неразумно,  рассуждали  они,  ударив  Кори  по
голове разводным ключом как раз тогда, когда он был занят расследованием
убийства управляющего домом, случившегося  несколько  дней  назад.  Если
бедный,  трудолюбивый  муниципальный  служащий  не  может  спуститься  в
подвал,  чтобы  в  свободное  от  работы  время  кое-что  выяснить,   не
подвергаясь нападению, рассуждали они, значит, в нашем  проклятом  богом
городе творится нечто неладное.  Если  позволить  каждому  жителю  этого
проклятого города, когда ему  заблагорассудится,  бить  полицейского  по
голове,  рассуждали  они,  значит,  состоять  на  муниципальной   службе
становится довольно опасно. А если сидеть сложа руки и ждать, пока  люди
окончательно дадут себе волю и  начнут  бегать  по  улицам  с  разводным
ключом в руках и, встречая регулировщика на углу,  не  задумываясь  бить
его по голове, дела пойдут совсем плохо. Нельзя позволить толпе метаться
по улицам, размахивая разводными ключами, и убивать первого  встречного,
облаченного в синюю форму, нет, сэр, позволить этого нельзя, потому  что
тогда возникнет хаос, да, самый настоящий хаос.
   Вот как рассуждало большинство сотрудников 87-го участка. Кроме того,
их охватил страх. Кому, черт побери, нужна работа, на которой тебя могут
прихлопнуть в любую минуту?
   Поэтому почти каждый полицейский этого участка, да и сотни других  во
всем городе, испытывая совершенно справедливое  возмущение,  оправданный
гнев и естественный страх, принялись за поиски убийцы. Карелле  и  Хоузу
осталось только задаваться вопросом, что предпримет этот легион жаждущих
мщения людей в синей форме, поскольку вряд ли кто-либо из них был знаком
с фактами преступления и лишь немногие знали о том,  что  убийство  Кори
было связано  с  имевшим  место  десять  дней  назад  убийством  Джорджа
Лассера. Детективы предполагали, что, поскольку  был  убит  полицейский,
значит, убийца ненавидел полицейских, но больше склонялись к  тому,  что
смерть Кори была лишь следствием предыдущего убийства и не имела  ничего
общего с тем фактом, что Кори был полицейским. А раз так, то  они  никак
не могли понять, чем так возмущены все остальные. Они  упорно  трудились
над этим делом, начиная с третьего  января,  и  вдруг  все  всполошились
только из-за того, что нечистоплотный  полицейский  был  убит  разводным
ключом.
   В гибели Кори их беспокоила только причина случившегося. Если  он  на
что-то наткнулся в подвале,  то  на  что  именно?  Или,  если  отбросить
возможность того, что он отыскал нечто, являющееся угрозой  для  убийцы,
что иное могло  послужить  причиной  для  убийства?  Договорился  ли  он
встретиться с  кем-то  в  подвале?  Знал  ли,  кто  убийца?  Вымогал  ли
очередную взятку, на сей раз имеющую прямое отношение к убийству?
   — У нас в городе нельзя справиться с  двумя  вещами,  —  давным-давно
кто-то сказал Карелле. — С убийством и наркоманией.
   Вот об этом Карелла и размышлял сейчас.  Если  полицейский  оставляет
без внимания игру в кости, если  он  оставляет  без  внимания  водителя,
проехавшего на красный свет, если он все это оставляет без  внимания,  и
всякий раз за деньги, что помешает ему оставить без внимания и убийство,
если и на этом он сумеет заработать?
   Готов ли был Кори так поступить?
   Какую сумму он требовал?
   Сообразил ли убийца, что есть иной способ  заставить  Кори  замолчать
навсегда, исключить возможность того, что он будет требовать еще и еще?
   А ведь такая возможность существовала.
   К сожалению, только два человека могли это подтвердить. Прежде всего,
сам Ральф Кори, но он был мертв. И  его  убийца,  но  они  не  имели  ни
малейшего понятия о том, кто он такой.
   Прошла среда.
   А за ней и четверг.
   В пятницу состоялись похороны сержанта Ральфа Кори.
   Бабушка Кареллы всегда считала пятницу "черным днем". Она не имела  в
виду пятницу тринадцатого числа и не какую-то определенную пятницу.  Она
просто была убеждена, что любая пятница — день несчастливый  и  что,  по
возможности, лучше в этот день ничего не  предпринимать.  В  пятницу  17
января произошло нечто невероятное.
   В пятницу 17 января в следственный отдел по собственной  воле  явился
Энтони Лассер и сознался, что убил своего отца, Джорджа Лассера.
   IX
   Допрос Тони Лассера оказался таким  испытанием,  какое  ни  Хоуз,  ни
Карелла не пожелали бы  себе  на  весь  остаток  жизни,  но  пройти  его
следовало. В конце концов, человек сознался, что совершил убийство.
   Они допрашивали его в следственном отделе,  сидя  возле  зарешеченных
окон, о стекло которых, сотрясая рамы, бился январский ветер, а в унисон
с  ним  выли  радиаторы.  Трясся  и  Лассер,  сидя  на  стуле   напротив
детективов. Полицейский стенограф был сильно  простужен  и  томился,  не
отрывая глаз от блокнота, потому  что  не  хотел  смотреть  на  Лассера,
который стучал зубами и глотал слюну —  казалось,  он  вот-вот  потеряет
сознание. Полицейский стенограф чихнул.
   — За что вы его убили? — спросил Карелла.
   — Не знаю, — ответил Лассер.
   — Должна же у вас быть причина.
   — Да. Была.
   — Какая же?
   — Я его не любил, — сказал Лассер и опять затрясся.
   — Вы готовы рассказать нам, как все это произошло? — спросил Хоуз.
   — А что вы хотите знать?
   — Когда у вас появилась мысль убить его?
   — В какое-то время... на прошлой неделе.
   — На прошлой неделе? — удивился Хоуз.
   — Нет, нет. Разве я сказал на прошлой неделе?
   — Именно так вы сказали.
   — Я хотел сказать, на той неделе, когда это произошло.
   — А когда это случилось, мистер Лассер?
   — Перед той пятницей.
   — Перед какой пятницей?
   — Тре... Да, третьего, в пятницу.
   — Продолжайте, мистер Лассер.
   — Вот на той неделе у меня и появилась мысль его убить.
   — То есть перед Новым годом, хотите вы сказать?
   — Да.
   — Когда же? На Рождество?
   — Между Рождеством и Новым годом.
   — Хорошо, мистер Лассер, продолжайте. У вас появилась  эта  мысль,  и
что же дальше?
   — В пятницу после обеда я вышел из дома.
   — А мы думали, что вы никогда не выходите из дома, мистер Лассер.
   Лассер несколько секунд не мог совладать с  собой:  его  била  дрожь,
зубы стучали, руки тряслись. Наконец он  сумел  собраться  с  силами  и,
заикаясь, произнес:
   — Обычно я не выхожу. Но на этот раз в... вышел. Уб... бить его.
   — Каким образом вы предполагали убить его, мистер Лассер?
   — Что? — Каким образом вы намеревались убить вашего отца?
   — Топором.
   — Вы взяли топор с собой?
   — Нет. Я н... нашел топор там. В подвале.
   — Топор был в подвале?
   — Да.
   — Где именно?
   — Возле... топки.
   — А не в кладовой?
   — Нет.
   — Вы знали, что там есть топор?
   — Что?
   — Вы когда-нибудь бывали в этом подвале, мистер Лассер?
   — Нет.
   — Откуда же вы тогда знали, что там есть топор?
   — Что?
   — Мистер Лассер, откуда вы знали, что в подвале будет
   топор?
   — Я... я не знал.
   — Тогда каким же образом вы собирались убить своего отца?
   — Я об этом не д... думал.
   — Вы собирались решить это на месте, верно?
   — Совершенно верно, — сказал Лассер.
   — Ты записываешь, Фил? — спросил Карелла у стенографа.
   — Ага, — отозвался стенограф, не поднимая глаз.
   — Продолжайте, мистер Лассер, — предложил Хоуз.
   — Ч... что вы хотите знать?
   — Что вы делали после того, как убили его?
   — Я...я...я... — Он никак не мог одолеть  этого  слова.  Глотнув,  он
предпринял новую попытку. — Я... я... я... — Он так  дрожал,  что  слово
застряло у него в горле. Он побледнел,  и  Карелла  не  сомневался,  что
через несколько секунд либо его вырвет, либо он хлопнется в обморок. Ему
было жаль Лассера и хотелось чем-нибудь помочь.
   — Мистер Лассер, может, принести вам кофе? — предложил он.  —  Хотите
выпить чего-нибудь горячего?
   — Н... н... нет, — с трудом выдавил из себя Лассер.
   — Мистер Лассер, в день убийства вы тоже плохо себя чувствовали?
   — Ч... ч... что?
   — Когда вышли из дома, я имею в виду?
   — Нет, я ч... ч... чувствовал себя хорошо.
   — Мистер Лассер... — начал было Карелла, но Хоуз его перебил:
   — Мистер Лассер, зачем вы нам  лжете?  Лассер  вдруг  поднял  взгляд,
замигал и снова затрясся.
   — Зачем  вы  говорите  нам,  что  убили  вашего  отца,  когда  ничего
подобного вы не совершали? — спросил Карелла.
   — Я убил!
   — Нет, сэр.
   — Убил! Ч... что с вами? Р... р... р... разве...
   — Успокойтесь, мистер Лассер.
   — Разве вы не видите, ч... ч... что я говорю правду?
   — Мистер Лассер, человек, который нанес удар  топором,  был  сильным,
беспощадным и действовал безошибочно. Вам  же  трудно  даже  усидеть  на
стуле.
   — Я это сделал, — сказал Лассер и опять  задрожал.  —  П...  поверьте
мне. Я это с... с... сделал.
   — Нет, мистер Лассер.
   — Да.
   — Нет. Зачем вы пришли сюда?
   — Потому что я уб... уб... уб...
   Он не мог произнести этого слова. В мучительном молчании  они  ждали,
пока он справится с ним, и, наконец, когда, словно  судорогой,  свело  и
отпустило его тело, он  выплюнул  его,  как  кусок  грязи,  прилипшей  к
кончику языка.
   — Убил! — выкрикнул он. — Я убил своего отца!
   — В таком  случае,  мистер  Лассер,  —  спокойно  сказал  Карелла,  —
надеюсь, вы не будете возражать, если мы возьмем у вас отпечатки пальцев
и сверим с найденными нами в подвале?
   Лассер молчал.
   — Мистер Лассер? Он ничего не ответил.
   — Мистер Лассер, — ласково обратился к нему Хоуз, — почему вы сегодня
вышли из дома?
   Лассер вдруг зарыдал. Полицейский стенограф в удивлении оторвал глаза
от блокнота, и Карелла взмахом руки велел ему уйти. Стенограф  встал  не
сразу. Тогда Карелла взял его за локоть и поднял со стула.
   — А дальше мне не надо записывать? — спросил стенограф.
   — Нет, — ответил Карелла. — Если вы нам понадобитесь, мы вас позовем.
   — Ладно, — не стал возражать все еще удивленный стенограф и вышел  из
комнаты.
   А Тони Лассер, сидя на стуле возле затянутого легким  морозцем  окна,
продолжал дрожать и всхлипывать.
   — Что случилось, мистер Лассер? —  спросил  Карелла.  Лассер  покачал
головой.
   — Должно быть, что-то случилось, раз  вы  пришли  сюда,  сэр.  Лассер
снова покачал головой.
   — Может,  расскажете  нам?  —  участливо  предложил  Хоуз,  и  Лассер
дрожащими пальцами вытащил свой носовой  платок,  высморкался  и  затем,
по-прежнему заикаясь и всхлипывая, поведал им о том, что произошло.
   Кто-то с тихой нью-эссекской улицы с ее домами, выстроенными в  стиле
эпохи Тюдоров, кто-то из соседей Тони Лассера...
   — Не миссис ли Московиц из дома напротив? — спросил Карелла.
   — Нет, нет, — сказал Лассер, — нет, не миссис  Московиц.  Она  ужасно
надоедливая, но ничуть не злая женщина. Нет,  это  был  другой  человек,
неважно кто именно, просто сосед.
   — И что же случилось? — спросил Хоуз.
   Вот  этот  кто-то  явился  накануне  к  Тони  Лассеру.   В   качестве
представителя, так сказать, от группы линчевателей  северного  варианта,
потому что никого они не собирались вешать или мазать дегтем с  перьями,
разумеется, нет, если "им будут соответствовать". Именно  так  выразился
сосед Лассера. Он сказал, что все будет в полном  порядке  и  все  будут
довольны, если "им будут соответствовать". До той минуты Лассер  понятия
не имел, чего хочет от него этот сосед. Он вышел к нему  из  кабинета  в
задней части дома, где рисовал картинки для очередной детской книжки,  а
тут явился этот  незнакомец...  практически  незнакомец...  которого  он
видел раз-другой в  окно,  но  знаком  не  был.  Незнакомец  этот  завел
разговор о "соответствии", и Лассер спросил его, что он имеет в виду.
   — Вашу мать, — ответил сосед.
   — Мою мать?
   — М-м-м.
   — А что именно касательно нее?
   — Мы хотим, чтобы вы поместили ее в лечебницу, мистер Лассер.
   — Почему?
   — Таково желание всех соседей, мистер Лассер.
   — Но оно не совпадает с моим, — ответил Лассер.
   — По-моему, у вас  нет  выбора,  мистер  Лассер,  —  сказал  сосед  и
объяснил, что соседи затеяли целую кампанию против Лассеров.
   Они все читали про убийство отца  Тони,  а  в  одной  из  газет  была
приведена фраза о том, что  топор  держал  в  руке  человек,  обладающий
"силой безумца" или что-то в этом роде. Они собрались,  проголосовали  и
решили пойти в полицию и заявить, что видели, как Эстель Лассер вышла из
дома около двенадцати дня в ту  злополучную  пятницу,  третьего  января,
когда ее мужа,  Джорджа  Лассера,  зарубили  топором  в  подвале  жилого
здания.
   — Но это же неправда, — возразил Тони Лассер.
   — Пусть неправда, но двое из нас согласились подтвердить, что видели,
как она выходила из дома.
   — Моя мать скажет, что она никуда не выходила.
   — Ваша мать ненормальная.
   — Тогда я скажу, что она не выходила, — сказал Лассер.
   — Всем известно, что вы  не  переступаете  порога  дома,  —  возразил
сосед.
   — Какое это имеет отношение к...?
   — По-вашему, они примут всерьез показания  человека,  который  боится
выйти на улицу? По-вашему, его показания будут чего-нибудь стоить против
заявления двух нормальных соседей?
   — Я тоже нормальный, — сказал Лассер.
   — Разве? — удивился сосед.
   — Вон из моего дома! — грозным шепотом произнес Лассер.
   — Мистер Лассер, — ничуть не смутившись, продолжал сосед, — все будет
в  порядке,  если  мы  сумеем  договориться.  Мы  не  собираемся  никому
причинять неприятностей, мы просто не хотим, чтобы безумная...
   — Она не безумная, — крикнул Лассер.
   — ...безумная, мистер Лассер, жила среди нас. Пусть  она  живет  там,
где ей полагается. Мы пришли к следующему выводу:  либо  вы  добровольно
определяете ее в сумасшедший дом, мистер Лассер, либо  мы  обращаемся  в
полицию, через них взываем к соответствующим властям, попросив их задать
ей пару вопросов. Как вы думаете, мистер Лассер, сумеет она ответить  на
эти вопросы, а? Итак, мы договариваемся или нет?
   — Она никому не причиняет вреда.
   — Она  нам  мешает,  мистер  Лассер,  и  нам  надоело  извиняться  за
помешанную, что живет у нас в квартале.
   — Она никому не причиняет вреда, — повторил Лассер.
   —  Мистер  Лассер,  вы  меня  слышите?  Мы  даем  вам  срок  до  утра
понедельника.  Решайте.  Если  к  тому  времени  вы   подтвердите,   что
обратились к врачам и что вашу мать уберут, прекрасно, тогда  мы  пожмем
друг другу руки и выпьем за продолжение нашей дружбы. Если же мы  ничего
от вас не услышим, мистер Лассер, мы сами обратимся в полицию и  заявим,
что видели вашу мать на улице в день убийства  вашего  отца.  А  там  уж
пусть они делают выводы.
   — Но это же ложь, — настаивал Лассер. — Моя мать была дома.
   — Совершенно справедливо, мистер Лассер, это ложь. — Сосед улыбнулся.
— Но ложь перестает быть ложью, когда клянешься говорить правду.
   — Убирайтесь! — крикнул Лассер.
   — Обдумайте все как следует.
   — Убирайтесь!
   — Обдумайте все как следует.
   Он обдумал. И решил, что бы ни  случилось,  мать  в  больницу  он  не
определит. Если соседи пойдут в полицию, чтобы бросить  тень  подозрения
на мать... если полиция начнет задавать вопросы... если, не дай бог, она
утратит над собой контроль... ее непременно упрячут. Этого он  позволить
не имеет права. А защитить ее можно только одним путем. Если он  скажет,
что убийство совершил он, тогда ее оставят в покое.
   Лассер вытер слезы.
   — Вот почему я и пришел к вам, — заключил он.
   — Понятно, мистер Лассер, — сказал Карелла. —  Дженеро,  принеси  нам
кофе! — зычно крикнул он.
   — Я н... н... не хочу кофе, — с трудом проговорил Лассер.
   Карелла оставил его слова без  внимания.  Когда  принесли  кофе,  они
спросили у него, пьет ли он черный или со сливками, и Лассер сказал, что
пьет черный. Сколько сахара, спросили они, и он ответил, что  пьет  кофе
без сахара. Он хочет побыстрее вернуться домой к матери, сказал  он.  Ее
нельзя оставлять одну так надолго.
   — Мистер Лассер, — сказал Карелла, — а что, если  бы  мы  поверили  в
вашу историю?
   — Какую историю?
   — Что вы убили своего отца.
   — Ах да!
   — Что, если бы мы поверили вам и вас бы судили и приговорили...
   — Да?
   — Мистер Лассер, кто бы тогда взял на себя заботу о вашей матери?
   Лассер вдруг смутился.
   — Я почему-то об этом ни разу не подумал, - ответил он.
   — М-м-м. Значит, получилось удачно, что мы вам поверили?
   — По-моему, да.
   — Патрульный проводит вас домой, мистер Лассер, — сказал Хоуз. —  Как
только вы допьете кофе...
   — Я способен добраться домой сам.
   — Мы это знаем, сэр, — участливо сказал Хоуз, — но лучше будет... — Я
возьму такси, — не сдавался Лассер.
   — Это ничуть нас не затруднит, поверьте, сэр, — настаивал Хоуз. —  Мы
вызовем патрульную машину...
   — Я возьму такси, — повторил Лассер. — Я и  сюда  приехал  на  такси,
поеду на такси и обратно. Я... я... я  не  хочу,  чтобы  к  нашему  дому
подъезжала патрульная машина. У нас уже побывало немало полиции... с тех
пор как умер отец.  —  Лассер  помолчал.  —  Он,  знаете,  был  неплохим
человеком. Я, правда, никогда его особенно не любил. Должен  признаться,
я... я... не плакал, узнав о  его  смерти.  Слез  у  меня  не  было,  но
человеком он был неплохим. Он отправил меня в хорошую школу, лечил  мать
в частной лечебнице. Он был неплохим человеком.
   — А каким образом он мог позволить себе все  это,  мистер  Лассер?  —
вдруг спросил Хоуз.
   — Позволить что?
   — Школу. Санаторий.
   — Видите ли, раньше он зарабатывал больше, — пожал плечами Лассер.
   — Что значит больше? Ведь он был управляющим с 1939 года, не так ли?
   — Да, но в более приличном доме. Не в районе трущоб.
   — А где?
   — В нижней части города, — ответил Лассер.
   — Где именно?
   — В доме 1107 на Ганнинг-стрит, вы знаете этот район?
   — Да, — ответил Хоуз. — Там находится... — И умолк. — Ганнинг,  1107,
сказали вы?
   — Да.
   — В 1939 году ваш отец был управляющим в доме 1107 на Ганнинг-стрит?
   — Совершенно верно. А что?
   — Стив, — сказал Хоуз, — Зигги Рер работал в "Кавано энд Пост" в 1939
году.
   — Ну и что?
   — В доме 1107 на Ганнинг-стрит, — уточнил Хоуз.
   Зигмунд Рер еще не вставал, когда  детективы  постучались  к  нему  в
дверь. Он спросил, кто там,  и  когда  они  ответили,  что  полиция,  он
пробормотал нечто неразборчивое,  но  прошлепал  по  квартире  к  двери.
Открыв дверь, он завязал пояс разрисованного огурцами  халата,  надетого
на полосатую пижаму.
   — Что на этот раз? — спросил он. — Очередной гестаповский допрос?
   — Всего несколько вопросов,  мистер  Рер,  —  сказал  Карелла.  —  Не
возражаете, если мы зайдем?
   — А что, вы бы не зашли, начни я возражать?
   — Конечно, —  отозвался  Хоуз.  —  Начни  вы  возражать,  мы  бы  вас
арестовали и доставили  в  участок.  А  вот  так  мы  чисто  по-дружески
побеседуем, обсудим  все  "за"  и  "против"  и  разойдемся  к  обоюдному
удовольствию.
   — Да уж, по-дружески, — пробурчал Рер, но впустил их в квартиру. —  Я
только что встал, — сказал он. — И намерен сварить кофе. Я  не  способен
на разговор, пока не выпью чашку кофе.
   — Располагайте собой, мистер Рер, —  любезно  со