это виртуозно.  Он  глядел  на  сыщиков  невинными
голубыми глазами и говорил о том, что ему завтра  рано  вставать,  чтобы  не
опоздать на работу, которую он с таким трудом получил, о том, как важно  для
него хорошенько выспаться, ведь в здоровом теле - здоровый дух и так  далее.
Детективы смягчились. Если бы Ла Бреска врал - а они так и не смогли поймать
его на противоречиях в описании незнакомца, которого он якобы встретил возле
бюро по найму, не обнаружили ни одного расхождения между утренней версией  и
тем, что услышали сейчас, - если он все-таки врал,  то  возникало  следующее
предположение. Он и тот, кто звонил, - одно лицо. Никакой  преступной  шайки
нет и в помине. Все это фикция, выдумка  Ла  Брески,  ложь,  которая  должна
убедить полицию в том, что, хотя где-то и есть банда  злодеев,  задумал  все
это и осуществил один-единственный человек. Но если Ла Бреска  -  тот  самый
звонивший в участок незнакомец, то из этого следует, что убийца Каупера и Ла
Бреска - одно и то же лицо. Тогда надо тащить этого негодяя в участок, а там
обвинить его в убийстве и поместить в камеру предварительного заключения. Но
для этого нужны неопровержимые улики, иначе после предварительного  слушания
дела в суде их с позором выгонят вон.
   Бывают такие дни, когда все валится из рук.
   После часа с четвертью весьма изобретательного  допроса,  который  должен
был сбить с толку и вывести из равновесия Ла Бреску, они  не  узнали  ничего
такого, чего не знали бы утром. Однако за это время погиб смотритель  парков
Каупер.  Они  поблагодарили  миссис  Ла  Бреску,  попрощались  с  ее  сыном,
извинились, что вытащили его из постели в такой поздний час, и пожелали  ему
успеха. Еще раз сказав "спокойной ночи", сыщики покинули квартиру  семейства
Ла Бреска и  стали  спускаться  по  лестнице,  которая  скрипела  и  грозила
обвалиться. В квартире лязгнул засов. Они прошли через двор и сели в машину.
   Уиллис завел двигатель, включил печку и некоторое время о чем-то серьезно
разговаривал с Брауном.  Они  решили  утром  получить  у  лейтенанта  Бернса
разрешение на прослушивание телефонных разговоров семейства Ла Бреска.
   После этого детективы поехали в участок.
 
   Стив Карелла занял свой пост в темном и  холодном  проулке.  Он  лежал  в
потрепанном рваном пальто. Снег был сметен  к  кирпичной  стене,  и  сугробы
покрылись черным слоем  грязи.  Перед  дежурством  Карелла  надел  две  пары
теплого белья и стеганую куртку, а в карман сунул грелку.  И  все  равно  он
жутко мерз.
   Глядя на сугробы у кирпичной стены, он мерз еще  больше.  Стив  не  любил
снега. Разумеется, в детстве у него были санки,  и  он  помнил,  как  весело
съезжал на них с  горок.  Впрочем,  теперь  это  воспоминание  казалось  ему
фальшивым, так он ненавидел снег. Снег - это холод.  Снег  надо  сгребать  с
тротуаров и мостовых, а потом отвозить к реке Дике и  сваливать  в  нее.  От
снега только одни неприятности.
   В  его  нынешних  занятиях  было  мало  приятного.  Хотя  кое-что   могло
показаться забавным. Хотя бы то, что Карелла валялся  в  темном  и  холодном
проулке в час, когда хороший хозяин собаку не выгонит на улицу.  Разумеется,
Карелла делал это не по собственной воле, а по  приказу  лейтенанта  Бернса.
Бернс был очень симпатичным  человеком,  однако  ему  не  мешало  бы  самому
провести ночку в таком проулке. Комизм положения состоял в том, что  Карелла
лежал у сугроба вовсе не для того, чтобы предотвратить ограбление  банка,  и
не для решающего удара по международному синдикату торговцев наркотиками. Он
не прятался возле  спальни  старой  девы,  чтобы  подкараулить  сексуального
маньяка. Он коротал время  в  темном  проулке  только  потому,  что  кому-то
вздумалось подпалить двух пьяниц бродяг.
   Сколько помнил  себя  Карелла,  городская  полиция  постоянно  воевала  с
бродягами. Их арестовывали, сажали в тюрьму, опять отпускали и снова сажали.
И так до бесконечности. Теперь  же,  когда  наконец  появились  благодетели,
предложившие  полицейским   бесплатные   услуги   по   очистке   города   от
нежелательных элементов, что, черт побери, делает  полиция?  Полиция  тотчас
отряжает одного из лучших своих сотрудников в засаду, и он  должен  валяться
часами, глядя на грязный сугроб, в надежде изловить  тех,  кто  вознамерился
искоренить бродяг раз и навсегда. Это же  чистый  абсурд!  Просто  курам  на
смех!
   Впрочем, в работе полиции  многое  выглядит  смешным.  Разве  не  смешно,
например, лежать здесь, на  ветру  и  морозе,  а  не  в  постели  с  любимой
женщиной? Настолько смешно, что Карелла чуть не заплакал. Он представил себе
Тедди в постели, с распущенными черными волосами,  в  прозрачной  нейлоновой
рубашке... Господи, с горечью думал он, я могу замерзнуть в этом сугробе,  а
любимая жена узнает об этом из газет. Увидит мое имя на  четвертой  странице
и...
   В проулке послышались шаги.
   Карелла насторожился. Его рука соскользнула с теплой грелки под пальто  и
ухватилась за ледяную рукоятку  револьвера.  Он  быстро  вытащил  оружие  из
кобуры и стал ждать злоумышленника.
   - Вот он, голубчик! - услышал Карелла чей-то молодой голос.
   - Угу! - ответил второй.
   Карелла ждал. Прикрыв глаза, он лежал неподвижно, делая  вид,  что  спит.
Его палец застыл на предохранителе.
   Кто-то пнул его ногой:
   - Проснись!
   Карелла рванулся, но оказалось,  что  все-таки  недостаточно  быстро.  Не
успел он вскочить и наставить на негодяев револьвер, как что-то брызнуло ему
на грудь.
   - Опохмелись малость! - крикнул один из молодых  людей,  затем  вспыхнула
спичка, и Кареллу охватило пламя.
   Он сразу почувствовал запах бензина -  пары  ударили  ему  в  нос.  Огонь
спички показался ему просто слепящим в сочетании с бензиновой вонью. И когда
Карелла вспыхнул, как факел, он не поразился случившемуся. Он ужаснулся.
   Стив Карелла бросил на землю револьвер и, подчиняясь инстинкту, кинулся к
грязному сугробу. В это мгновение он совершенно  забыл  о  своих  обидчиках,
успев лишь заметить, что они с хохотом убежали в ночную тьму. Карелла  думал
только о том, что может сгореть. Не отрывая рук от лица, он  упал  плашмя  в
снег. Огонь уже  добрался  до  кистей  рук,  и  в  ноздри  Карелле  шибануло
отвратительным запахом паленого  мяса.  Он  сунул  руки  в  снег,  раздалось
шипение, и  Кареллу  окутало  облаком  пара.  Он  барахтался  в  прекрасном,
замечательном, спасительном сугробе и  чувствовал,  как  у  него  на  глазах
выступают слезы. А потом он уже ничего не чувствовал, ни о чем не  думал,  а
только лежал без движения, уткнувшись лицом в снег, и тяжело дышал.
   Карелла с трудом поднялся на ноги, подобрал револьвер и  медленно  побрел
прочь. При свете ближайшего фонаря он осмотрел руки, перевел дух и  двинулся
к телефону-автомату на перекрестке.  Он  сообщил  дежурному  сержанту  Дейву
Мерчисону, что снова объявились "пожарники", а у него обожжены руки и лицо и
нужна машина, чтобы доехать до больницы. Мерчисон выслушал его и спросил:
   - А вообще-то ты как, Стив?
   Карелла еще раз глянул на обожженные руки и ответил:
   - Нормально, Дейв.
 
   Детектив Клинг был, похоже, единственным влюбленным человеком  в  городе.
Всех прочих обуревали совсем иные чувства.
   Мэр был в бешенстве. Он позвонил начальнику городской полиции и  спросил,
что это за город, где такого  уважаемого  человека  могут  подстрелить,  как
куропатку.
   - Что, черт возьми, происходит? - вопрошал мэр.
   - Видите ли, сэр... - начал было начальник полиции, но мэр перебил его:
   - Может быть, вы объясните мне, почему у  смотрителя  парков  Каупера  не
было  охраны?  Сегодня  утром  мне  звонила  его  жена  и   сообщила,   что,
оказывается, полиция знала о готовящемся покушении.  Объясните  мне,  почему
ничего не было сделано?! - кричал он в телефонную трубку.
   - Видите ли, сэр, - снова начал начальник полиции, но мэр  опять  перебил
его:
   - Прошу сделать все необходимое, чтобы наш город не стал  посмешищем  для
всей Америки. Надеюсь, вы не хотите этого?
   Начальник полиции этого совершенно не хотел, а потому ответил:
   - Я сделаю все, что в моих силах, сэр.
   - Очень рад это слышать, - сказал мэр и повесил трубку.
   Ситуация  складывалась  пренеприятнейшая.   Поэтому   начальник   полиции
обратился к своему  секретарю,  высокому,  чахоточного  вида  блондину  (тот
объяснял свой постоянный кашель тем, что выкуривал три пачки сигарет в  день
на работе, которая и без всякого курева кого угодно могла свести в  могилу),
и поручил ему выяснить, что имел  в  виду  мэр,  говоря,  что  полиции  было
известно о готовящемся покушении. Высокий чахоточный секретарь-блондин сразу
же взялся за дело  и  узнал,  что  сотрудникам  87-го  участка  неоднократно
звонило неустановленное лицо, которое грозило убить смотрителя парков,  если
ему не уплатят пять тысяч  долларов.  Услышав  об  этом,  начальник  полиции
пробурчал: "Вот оно что", позвонил  по  телефону  ФРедерик-8024  и  попросил
лейтенанта Питера Бернса.
   У Бернса и без того хватало забот.  Стив  Карелла  угодил  в  больницу  с
ожогами  второй  степени,  а  маляры  перекочевали   из   дежурной   комнаты
следственного  отдела  в  его  кабинет,  где  мигом  перевернули  все  вверх
тормашками.  Взгромоздившись  на  стремянки,  они  водили  кистями,   громко
рассказывая  друг  другу  анекдоты,  а  хозяин  кабинета  пытался  работать.
Лейтенант  Бернс  не  жаловал  начальника   городской   полиции.   Когда   в
муниципалитет  пришла  новая  администрация,  шефом  полиции  стал  человек,
который не  справился  с  теми  же  обязанностями  в  соседнем  городе,  где
преступность была еще выше, чем здесь. Начальник полиции, со своей  стороны,
тоже не сгорал от любви к Бернсу, злоязычному ирландцу, который  при  всяком
удобном случае сообщал коллегам свое мнение о  профессиональной  пригодности
шефа. Поэтому в то утро по телефонным проводам между кабинетом начальника  в
Главном управлении на Хай-стрит и заляпанной светло-зеленой краской берлогой
Бернса на втором этаже  старого  здания  на  Гровер-авеню  текли  не  мед  с
патокой.
   - Что там у вас творится, Бернс? - спросил начальник.
   - Как бы вам сказать... - начал Бернс и ни с того ни с сего вспомнил, что
прежний шеф звал его Питом. - В участок несколько раз звонил  неизвестный  и
угрожал смотрителю парков Кауперу. Мы сообщили об этом ему.
   - Что вы предприняли, Бернс?
   - Установили наблюдение за местом, где он велел оставить деньги,  сэр,  и
задержали человека, пытавшегося их забрать.
   - Дальше.
   - Мы его допросили, а потом отпустили.
   - Почему?
   - За недостаточностью улик. Второй раз мы его допросили  сразу  же  после
убийства Каупера, поздно ночью. Мы  не  нашли  оснований  его  арестовывать.
Сейчас он на свободе, но его телефон с утра прослушивают, и, если выяснится,
что он причастен к убийству, мы примем меры.
   - Почему у Каупера не было охраны?
   - Я предлагал охрану, сэр, но он отказался.
   - Почему, отпустив подозреваемого, вы не установили за ним наблюдение?
   - Не было свободных людей, сэр. Я связался со сто пятнадцатым участком  в
Риверхеде, где живет подозреваемый, но  у  них,  как  выяснилось,  тоже  нет
лишних сотрудников. Кроме того, я уже говорил вам, сэр, Каупер отказался  от
охраны. Он решил, что это какой-то сумасшедший, и признаться, сэр,  мы  тоже
так думали. Увы, последующие события этого не подтвердили.
   - Почему вы не отыскали место, откуда стреляли в Каупера?
   - Преступление совершено не на территории нашего участка. Здание театра -
это пятьдесят третий участок. Я  не  сомневаюсь,  что  сотрудники  пятьдесят
третьего участка предпримут все, чтобы...
   - Не делайте из меня дурака, Бернс, - сказал начальник
   - Так расследуются преступления в нашем городе, сэр, - ответил Бернс.
   - Это ваше преступление, Бернс. Надеюсь, вы меня понимаете?
   - Как прикажете, сэр.
   - Вот я вам и приказываю отправить ваших людей к театру  и  найти  место,
откуда стреляли.
   - Да, сэр.
   - О результатах доложите мне.
   - Да, сэр, - сказал Бернс и повесил трубку.
   - Что, в трубке трещит? - осведомился первый маляр.
   - Нагоняй от шефа? - спросил второй.
   - Убирайтесь из моего кабинета! - заорал Бернс.
   - Мы еще не закончили, - сказал первый маляр.
   - Кончим - уйдем, - пообещал второй.
   - Мы делаем все, как нам приказывают.
   - Мы ведь работаем не в полиции.
   - А в отделе коммунального хозяйства.
   - В ремонтном управлении.
   - И никогда не оставляем ничего недоделанным.
   - Хватит пачкать краской пол, черт побери! - рявкнул  Бернс  и  опрометью
выскочил из кабинета. - Хоуз! - закричал он. - Клинг! Уиллис! Браун! Куда вы
все подевались?!
   Из уборной, застегивая на ходу ширинку, вышел Майер Майер.
   - Что случилось, шеф?
   - А ты где был? - набросился на него Бернс.
   - Зашел отлить. Да что случилось-то?
   - Пошли кого-нибудь на место.
   - Куда?
   - На место преступления.
   - Сделаем,  -  сказал  Майер.  -  Хотя  при  чем  тут  мы?  Это  не  наше
преступление.
   - Уже наше.
   - Вот как?
   - Именно так. Кто дежурит у телефона?
   - Я.
   - А Клинг где?
   - Взял отгул.
   - Браун?
   - Прослушивает телефон Ла Брески.
   - А Уиллис?
   - Пошел в больницу навестить Стива.
   - А Хоуз?
   - Обедает.
   - У нас тут что, курорт или дом отдыха? Как только появится  Хоуз,  пусть
немедленно едет к театру. А ты свяжись с баллистиками. Узнай, что там у них.
И еще позвони судмедэксперту, спроси, что показало вскрытие.
   - Слушаю, сэр, - отчеканил Майер и ринулся к телефону.
   - Я, наверно, скоро рехнусь, - пробормотал Бернс и двинулся было к себе в
кабинет, но вспомнил, что там маляры, и направился в канцелярию.
   - Приведи в порядок бумаги, Мисколо! - крикнул он с порога. - Чем ты  тут
весь день занимаешься? Кофе варишь?
   - Сэр? - удивился Мисколо, который как раз ждал, когда закипит вода.
 
   4
   Берт Клинг влюбился.
   Наверно, март не самое лучшее время для любви. Приятнее влюбляться летом,
когда много цветов,  с  реки  дует  ласковый  ветерок  и  домашние  животные
подходят к тебе лизнуть руку. В марте есть смысл влюбляться только по  одной
причине: как заметил мудрец, лучше в марте, чем никогда.
   Берт Клинг был влюблен до умопомрачения.
   Он влюбился в блондинку двадцати трех лет  с  широкими  бедрами,  высокой
грудью, длинными волосами и голубыми глазами. Даже на каблуках она доставала
Клингу лишь до подбородка. Это  была  интеллигентная  девица  -  по  вечерам
готовилась к экзаменам на степень магистра психологии,  а  днем  работала  в
фирме на Шеперд-стрит, где консультировала  желающих  получить  работу.  Это
была серьезная девица - она хотела стать доктором, а затем всерьез  заняться
наукой. Это была безумная девица - ей ничего не стоило отправить с посыльным
в дежурную комнату следственного отдела огромное, почти в два метра  высотой
сердце из фанеры, выкрашенное в красный  цвет,  с  желтой  надписью  "Синтия
Форрест любит детектива третьего класса Бертрама Клинга. Разве это  карается
законом?". Именно так она и сделала месяц назад в Валентинов  день,  что  до
сих  пор  в  окружении  Клинга  служило  поводом   для   шуток.   Это   была
чувствительная девица, способная пожалеть слепого, играющего на  аккордеоне,
положить ему в кепку пять долларов, а затем дать  волю  слезам  у  Берта  на
плече. Это была страстная девица, которая после бурной ночи могла  разбудить
Клинга в шесть утра и спросить: "Эй, сыщик, мне скоро на работу -  тебя  это
не интересует?" На что Клинг отвечал: "Нет, секс уже не для меня",  а  потом
целовал ее, пока у нее не начинала кружиться  голова.  Он  любил  сидеть  за
столом в ее квартире и глядеть на  нее.  Однажды  он  вогнал  ее  в  краску,
сказав: "На Мейсон-стрит женщина продает pidaguas1. Ее зовут Иллюминада. Мне
кажется, тебе больше подходит это имя. Ты наполняешь комнату светом".
   Берт Клинг был влюблен до умопомрачения.
   Но сейчас шел март, улицы были в сугробах, дули сильные ветры.  В  общем,
стояла суровая  зима.  Она  началась  где-то  в  сентябре  и  не  собиралась
заканчиваться раньше августа, когда, быть может, растает снег и, если  очень
повезет, расцветут цветы. В такую погоду лучше все-таки не сидеть в полиции,
а бежать по улице вместе с Синтией и, перекрикивая ветер, рассказывать ей  о
загадочном убийстве смотрителя парков.
   - Да, все это  очень  загадочно,  -  согласилась  Синтия  и  едва  успела
придержать платок, который ветер чуть было не  сорвал  у  нее  с  головы.  -
Послушай, Берт, - вдруг жалобно сказала она, - я так устала от зимы, а ты?
   - Угу, - рассеянно отозвался Клинг. - Знаешь,  Синди,  я  все-таки  очень
надеюсь, что это не он.
   - Ты о ком?
   - О том, кто звонил, а потом убил смотрителя парков. Не дай бог, если это
он!
   - Да кто он-то?
   - Глухой.
   - Кто-кто?
   - Глухой. Мы имели с ним дело несколько  лет  назад.  Он  тогда  чуть  не
взорвал весь город,  пытаясь  ограбить  банк.  Это  очень  ловкий  и  наглый
преступник.
   - А кто он? - опять спросила Синди.
   - Глухой, - повторил Клинг.
   - Это я поняла. Как его зовут?
   - Не знаю. Мы его так и не поймали. В последний момент он сиганул в реку.
Все решили, что он утонул, но  кто  знает,  вдруг  он  опять  вернулся.  Как
чудовище Франкенштейн.
   - Ты хочешь сказать, как чудовище Франкен-штейна? - поправила его Синди.
   - Вот именно. Помнишь, он должен был сгореть в аду, но не тут-то было.
   - Как не помнить!
   - Потрясающая картина, - сказал Клинг. - Глухой! Неужели снова он?
   Впервые один из сотрудников  87-го  полицейского  участка  вслух  выразил
опасение, что убийцей смотрителя парков  мог  быть  человек,  в  свое  время
причинивший им столько  неприятностей.  Одна  лишь  мысль  о  нем  отравляла
существование. Берт Клинг прекрасно помнил, что Глухой (однажды он  подписал
свою угрозу "Эль-Сордо", что по-испански означает "глухой") мог просчитывать
свои комбинации с быстротой и точностью компьютера, чем частенько  ставил  в
тупик полицию, заставляя асов сыска выглядеть идиотами из старой комедии про
полицейских.  Интуиция  подсказывала  Клингу,  что  если  смотрителя  парков
Каупера и впрямь убил Глухой, то главные  неприятности  еще  впереди.  Клинг
поежился, но не от холода, а при мысли о том, на что способен  Глухой,  если
его вовремя не остановить.
   - Только бы не он! - выдохнул Клинг, и ветер унес его слова.
   - Поцелуй меня, - сказала Синди, - и купи мне  чашку  горячего  шоколада,
жмот несчастный.
 
   В среду днем в дежурную комнату следственного  отдела  пожаловал  мальчик
лет двенадцати. На нем были грубые ботинки, в которых дети из  трущоб  ходят
круглый год, и старая лыжная куртка, похоже, старшего брата - голубая  и  на
три размера больше.  Мальчишка  нахлобучил  на  голову  капюшон,  а  тесемки
завязал вокруг шеи, но все равно  капюшон  был  слишком  велик  и  постоянно
спадал, а мальчишка все время поправлял его. В участок он вошел с  конвертом
в руке. Приблизившись к столу дежурного подпрыгивающей  походкой,  мальчишка
еще раз попытался поправить капюшон,  вытер  нос  и,  взглянув  на  сержанта
Мерчисона, спросил:
   - Вы тут дежурный?
   - Я,  -  буркнул  Мерчисон,  не  отрывая  глаз  от  списка  отсутствующих
сотрудников, который составлял по утренней сводке. Сейчас было 14.10,  через
час на дежурство заступала новая смена  патрульных,  а  это  означало  новую
перекличку и новый список отсутствующих. Не жизнь, а каторга. Почему  он  не
пошел в пожарные или в почтальоны?
   -  Вам  велено  передать  это,  -  сказал  мальчик  и  вручил   Мерчисону
запечатанный конверт.
   - Спасибо, - не отрываясь от списка, буркнул Мерчисон и взял конверт.  Но
потом он поднял голову и сказал:
   - А ну-ка, погоди!
   - Чего?
   - Погоди минутку!
   Дейв Мерчисон открыл конверт. Развернув сложенный вчетверо листок бумаги,
он прочитал текст, посмотрел на курьера и спро