серокопию, а я немного погодя его заберу...
     - Боюсь, выдавать копии счетов кому-то, кроме владельца номера, не положено, сэр.
     - Я полицейский, - возразил Карелла.
     - Я понимаю, сэр. Но, видите ли, тайны частного лица...
     - Этого частного лица нет в живых! - не выдержал Карелла. - Послушайте, в чем дело? Это самая элементарная просьба, а вы мне мотаете нервы, как...
     - Прошу прощения, сэр, если вам кажется, что мы мотаем вам нервы...
     - Мне не кажется, а так оно и есть! Так когда я могу забрать этот список? Или мне, черт побери, придется ради этого выписывать ордер?
     - Не ругайтесь, сэр, - сказала мисс Шульц.
     - Так когда можно его забрать?
     - Минутку, пожалуйста, - сказала мисс Шульц.
     Карелла снова принялся ждать. Он думал о том, что в один прекрасный день народ Соединенных Штатов объявит войну телефонным компаниям. И танки загрохочут по улицам, ведущим к телефонным узлам, и...
     - Мистер Карелла!
     - Да?
     - Я могу выслать вам его завтра днем.
     - Нет, - терпеливо сказал Карелла. - Не надо мне его высылать. Я пришлю за ним курьера.
     - Но мне сказали отправить его по почте, сэр.
     - Кто это вам сказал?
     - Мой начальник, сэр.
     - Ну, так скажите вашему начальнику, что не надо посылать его по почте, скажите вашему начальнику, что я пришлю патрульного полицейского в вашу контору - где она находится? Дайте мне адрес!
     - Сэр...
     - Дайте мне адрес, черт возьми!
     - Пожалуйста, не ругайтесь, сэр!
     - Какой у вас адрес?!
     - Бенедикт, 384.
     - Бенедикт, 384, - повторил Карелла. - Хорошо. Патрульный будет у вас ровно в два, мисс Шульц, и он спросит вас лично, и я надеюсь, что он получит список этих звонков и распишется в получении, потому что в противном случае я пойду в магистрат и потребую ордер на...
     - Минуточку! - сказала мисс Шульц.
     Карелла снова принялся ждать.
     Ждать пришлось довольно долго.
     - Алло! - сказала мисс Шульц.
     - Да, я слушаю.
     - Нам нужен письменный запрос, - сказала мисс Шульц.
     - Хорошо, забудем об этом. Я сам, лично съезжу в центр, возьму этот треклятый ордер...
     - Ну пожалуйста, сэр, не надо ругаться! - сказала мисс Шульц. - Если вас не затруднит прислать человека с письменным запросом, список этих звонков будет подготовлен к завтрашнему утру. Простите, что не могу сделать этого раньше, но у нас все это на компьютере, сэр, а это значит...
     - Завтрашнее утро меня устраивает, - перебил Карелла.
     - Но ваш письменный запрос понадобится нам сегодня.
     - Патрульный завезет его и передаст из рук в руки.
     - Спасибо, сэр, - сказала мисс Шульц. - Всего хорошего.
     Когда десять минут спустя позвонили из бюро по найму автомашин, Карелла ожидал новых проволочек. В этом городе простейший запрос влечет за собой такую бюрократическую волокиту, что просто невозможно работать! Но женщина из бюро, которая с ним разговаривала, сказала, что они проверили своих таксистов, подняли списки вызовов за первое августа, когда Энн Ньюмен должна была улететь в Лос-Анджелес, и за восьмое, когда она вернулась. И действительно, в списках за первое августа обнаружился вызов к 8.45 на Сильвермайн-Овал, 74, пассажиру нужно было ехать в международный аэропорт, а восьмого августа - вызов в аэропорт к 7.30, пассажира довезли до Сильвермайн-Овал, 74.
     Удостовериться в том, что этим пассажиром была действительно Энн Ньюмен, не представлялось возможным, но, принимая во внимание то, что это подтверждалось обстоятельствами, выясненными Дженеро (он обзвонил три аэрокомпании, самолеты которых летали в Лос-Анджелес, и наконец в четвертой выяснил, что в их списках действительно значится Энн Ньюмен, которая прилетела в Лос-Анджелес и улетела оттуда в указанные числа), в то время, когда умер ее муж, она, видимо, действительно была в Калифорнии. Невзирая на невыясненные обстоятельства с кондиционером - а может, Клинг все-таки прав, и дело в том, что Ньюмен был мертвецки пьян, когда проглотил эти капсулы, - Карелла собирался закрыть это дело как доказанное самоубийство.
     Приемник на столе Дженеро молчал - но это только потому, что лейтенант Бернс вернулся на работу и сидел у себя в кабинете. К тому же сейчас, в понедельник, в помещении сидели еще четверо детективов, которые планировали рейд на притон на Калвер-авеню. С января этого года, согласно прямому распоряжению самого комиссара, копы 87-го участка (как и всех прочих участков в городе) с удвоенной энергией принялись отлавливать торговцев наркотиками. Притон на Калвер находился под наблюдением с конца февраля. Было давно установлено, что в доме 1124 по Калвер бывают ширялы всех мастей. На улице напротив дома копы поставили фургон, замаскированный под хлебный, и засняли практически всех известных наркоманов округа. Разогнать эту лавочку было бы проще простого. Подняться на четвертый этаж, повязать ширял и мелкого торговца, продающего одноразовые порции, и отвезти всех в суд, где они получат смешные сроки - копы были уверены, что большого количества наркотиков у них не будет.
     Но по крайней мере раз в месяц поток ширял внезапно иссякал. Притон, похоже, закрывался. По крайней мере, так считали копы - до тех пор, пока не обнаружили по фотографиям, что в те дни, когда посещения ширял прекращаются, в дом заходят иностранцы французского происхождения. И копы заподозрили, что в эти дни в притоне огромные партии героина или кокаина обмениваются на толстые пачки долларов. На самом деле этот притон служил прикрытием для гораздо более крупных сделок. Гангстеры, видимо, рассчитывали, что копы не станут особенно интересоваться копеечными сделками, и надеялись, что крупные партии пройдут незамеченными среди ежедневной розничной торговли. Лейтенант Бернс решительно не мог поверить, что дешевый притон, работающий почти в открытую, может служить ширмой для многомиллионных операций. Но детектив Мейер Мейер - которому было поручено наблюдение и организация операции, - полагал, что гангстеры позаимствовали идею у ЦРУ. Мейер говорил, что ни одно профессиональное разведывательное управление не может быть таким тупым, как ЦРУ, и что ЦРУ явно служит прикрытием для настоящего разведывательного управления Соединенных Штатов.
     Точно так же и гангстеры, покупающие наркотики у своих галльских собратьев, должно быть, решили, что мелкой невинной лавочке позволят процветать безнаказанно, поскольку копы ловят рыбку покрупнее. Но теперь копы были твердо убеждены, что крупная рыбка ловится на четвертом этаже дома 1124 по Калвер-авеню ежемесячно, раз в месяц. И рейд был назначен на ночь среды, тринадцатое августа. Детективы как раз разрабатывали планы, когда по железным ступенькам, ведущим на третий этаж здания полицейского участка, поднялась женщина и остановилась у решетчатого барьера, отгораживавшего помещение детективов от коридора.
     - Чем могу помочь? - спросил у нее Карелла.
     Женщине было, наверно, лет под сорок. Одета она была по-летнему, вся в белом: белое платье, белые босоножки на высоких каблуках, белая кожаная сумка через плечо и белая гвоздика в черных, как вороново крыло, волосах. Высокая, с великолепным загаром, угольно-черные глаза на остроносом средиземноморском лице, которое могло бы принадлежать испанке или итальянке, роскошные губы, в уголке рта - родинка.
     - Мне нужен полисмен, расследующий убийство Джереми Ньюмена, - сказала женщина. Говорила она с отчетливым акцентом, но с каким именно - Карелла никак не мог определить. Она держалась спокойно и невозмутимо, словно приход в полицейский участок не вызывал в ней тревоги, которую испытывает здесь большинство людей, виновных или невиновных.
     - Детектив Карелла, - представился он. - Это дело веду я.
     - Можно войти? - осведомилась она.
     - Да, пожалуйста, - сказал Карелла, встал, обошел зеленые шкафы с папками и открыл перед ней дверцу в барьере. Дженеро, сидевший на противоположном конце комнаты, поднял голову от своей пишущей машинки и оглядел женщину с головы до ног, особенно пристально рассмотрев последние. Теперь и Карелла заметил, что ноги у нее очень стройные. Женщина уселась на стул рядом со столом Кареллы, закинув ногу на ногу, и Дженеро невольно присвистнул. Женщина как будто и не услышала. Мейер, сидевший за своим столом в кругу детективов, которые внимательно слушали разработанный им план операции, поднял голову и грозно посмотрел на Дженеро. Тот пожал плечами и снова принялся печатать.
     - Я Джессика Герцог, - сказала женщина. - Я когда-то была замужем за Джереми.
     - Здравствуйте, - сказал Карелла и умолк, выжидая продолжения. Джессика окинула взглядом комнату, словно желая оценить обстановку перед тем, как сказать что-то еще. Дженеро снова оторвался от своей пишущей машинки. На этот раз он уставился на ее грудь, видневшуюся в глубоком вырезе белого платья, полную и крепкую. Через секунду он потянулся за ластиком.
     - Мне позвонил брат в субботу, - сказала Джессика. - Сказал, что завтра похороны. Думал, может, я захочу прийти. Но я, естественно, не могла там появиться. Мы ведь уже скоро шестнадцать лет как разведены. При всем моем уважении, это было невозможно.
     - Почему, мисс Герцог?
     - Ну как же, из-за Энн, разве вы не понимаете?
     - Боюсь, что нет.
     - Это ведь из-за Энн он меня тогда бросил. Я подумала, что может выйти неловко, понимаете? Прийти на похороны вместе с его нынешней женой?
     - Да, кажется, теперь я понимаю...
     - Поэтому я сказала, что не смогу прийти. Надеюсь, Мартин меня понял.
     - Мартин?
     - Ну да, мой брат. Это ведь он познакомил меня с Джереми, когда я только что приехала сюда.
     - Простите, мисс Герцог, но откуда, собственно, вы приехали?
     - Из Израиля.
     - А-а!
     - У меня до сих пор ужасный акцент, я знаю.
     - Да нет, что вы! - сказал Карелла.
     - Нет, я знаю, так что не обманывайте, пожалуйста. Я здесь уже девятнадцать лет и до сих пор не научилась как следует говорить по-английски. Я приехала сюда продавать израильские облигации - я тогда была капитаном израильской армии, - пояснила она, и Карелла вспомнил, как она только что оглядела комнату - словно оценивала позицию. - Ну, это было давно, мне тогда было только двадцать два. Я осталась жить тут, но время от времени езжу в Тель-Авив. У меня там мать. Но все мои друзья теперь тут, и брат, конечно, тоже. Мне было бы трудно вернуться туда насовсем.
     - Так вы говорите, с мистером Ньюменом вас познакомил брат?
     - Да. Мы полюбили друг друга и поженились. А через два года он встретился с Энн и попросил меня о разводе. Бывает, знаете ли.
     - Бывает, - согласился Карелла. Зачем же она все-таки пришла? Он ждал.
     - Брат мне сказал, что Джереми умер от снотворного. От того, что принял смертельную дозу снотворного.
     - Да, это было установлено при вскрытии.
     - Да, но этого же не могло быть, понимаете?
     - Не могло? Почему?
     - Ну, понимаете, я была за ним замужем всего два года, но когда живешь с человеком, то узнаешь его очень близко, и я вам говорю, что Джереми не мог бы принять даже одной таблетки снотворного, не то что такую огромную дозу, какую он якобы принял.
     - Двадцать девять, - сказал Карелла.
     - Не может быть, - сказала Джессика. - Только не Джереми.
     - Не понимаю.
     - Видите ли, он дико боялся лекарств. Это у него с тех пор, как он был подростком. Доктор прописал ему таблетки стрептомицина, а у него оказалась жуткая аллергия, и он едва не умер. Поверьте мне, Джереми не смог бы добровольно проглотить какие бы то ни было таблетки. Я знаю. Я жила с ним. Можете мне поверить, он даже аспирин не принимал. Он готов был скорее промучиться целую ночь, чем проглотить таблетку аспирина. Он говорил, что его стошнит. Как же мог человек, который так боялся таблеток, принять смертельную дозу лекарства?
     - Но ведь это безболезненная смерть, мисс Герцог. Отравление барбитуратом...
     - Только не для Джереми! Только не таблетки. Для него это не было бы безболезненным. Он бы раньше умер от страха.
     - Понятно, - сказал Карелла.
     - Я как раз на прошлой неделе говорила с Джонатаном, - продолжала она, - о том, как его брат боялся таблеток. Мы еще смеялись над этим, когда я была за ним замужем, - над тем, как Джереми бледнел, стоило только упомянуть при нем о каком-нибудь лекарстве. Конечно, его брат Джонатан об этом помнил. На самом деле, удивительно, что он сам к вам не пришел. Он у вас был?
     - Нет, не был.
     - Странно.
     - Ну, он ведь живет в Сан-Франциско...
     - Да, конечно, но сейчас-то он здесь.
     - Что вы имеете в виду?
     - Джонатан здесь.
     - Вы хотите сказать, что он в городе?
     - Да, конечно.
     - То есть он приехал на похороны?
     - Да нет, до похорон. Он здесь уже почти две недели.
     Карелла посмотрел на нее.
     - А я думала, вы поняли, когда я сказала, что говорила с ним.
     - Я думал, вы говорили по телефону.
     - Нет, он здесь. Он позвонил мне, когда приехал, и мы один раз пообедали вместе. Джонатан очень приятный человек.
     - Странно, что его мать нам не сказала...
     - Ну, у нее столько забот! Похороны, понимаете ли...
     - Да. А вы не знаете, где он остановился?
     - В "Пирпойнте". Знаете этот отель?
     - Знаю.
     - В центре, недалеко от Фарли-сквер.
     - Да, я знаю.
     - Вам бы стоило съездить к нему, прежде чем он уедет, - сказала Джессика. - Он вам расскажет, как Джереми относился к лекарствам. Он вам скажет, что Джереми не мог принять эти таблетки. Просто не мог! - сказала она, энергично мотнув головой.

***

     Клингу следовало бы понять, что его брак обречен, с той минуты, как он принялся выслеживать свою жену.
     Карелла мог бы сказать ему, что в любом браке есть границы, переступать которые нельзя. Стоит перешагнуть эту невидимую черту, сказать или сделать что-то, чего уже не вернешь - и семье конец. В любой нормальной семье случаются споры и даже ссоры - но, если хочешь сохранить семью, надо драться честно. А как только начнешь бить ниже пояса - все, можно идти к адвокату и оформлять развод. Вот почему Карелла просил его непременно поговорить с Огастой.
     А Клинг вместо этого решил самостоятельно разузнать, не встречается ли она с другим мужчиной. Он принял это решение после жаркой бессонной ночи, душным утром одиннадцатого августа, когда они с Огастой сидели за завтраком. Он принял его за десять минут до того, как она отправилась на первую съемку этой недели.
     Клинг был копом. И, естественно, первое, что ему пришло в голову, - это выследить подозреваемую. Пока Огаста лихорадочно поглядывала на часы, а Клинг в разгар утреннего часа "пик" ловил такси, он сказал ей, что у него кое-какие дела в офисе и его, вероятно, целый день не будет дома. У Клинга был выходной, но она ему поверила: он и раньше довольно часто сидел в участке даже по выходным. В конце концов ему удалось остановить такси. Когда машина затормозила у тротуара, Клинг распахнул перед женой заднюю дверцу.
     - Куда тебе надо, солнышко? - спросил он.
     - "Фотоателье Рейнджера", Гедкуп, 1201.
     - Вы слышали? - спросил Клинг у таксиста через открытое окно.
     - Слышал, - ответил тот.
     Огаста послала Клингу воздушный поцелуй, и такси отъехало от тротуара, влившись в поток машин, несущихся в центр. Чтобы поймать другое такси, Клингу потребовалось минут десять. Впрочем, он не торопился. Вчера, еще только обдумывая и пережевывая свое решение, он успел проверить календарь Огасты, пока она принимала ванну перед сном. На утро в нем значилось две встречи: одна в "Фотоателье Рейнджера" в девять, другая в "Студии Куперсмита" в одиннадцать. Следующая встреча была назначена на два часа дня в "Последнем писке". Рядом с этой записью было вписано - "Катлер - если успею". "Катлер" - это было агентство, на которое она работала.
     Гедкуп-авеню была расположена в самой старой части города. Ее узкие улочки и дома с черепичными крышами, выходящие на набережную, восходили к тем временам, когда здесь еще распоряжались голландцы. Этот район был расположен бок о бок с муниципальными зданиями и судами округа Чайнатаун, но, несмотря на такое соседство, он не имел никакого отношения ни к административной, ни к судебной деятельности. Гедкуп-авеню лежала в сердце деловой части города. Это был район небоскребов двадцатого века, разбавленных и смягченных старинными голландскими складами и причалами и более поздними английскими церквами и кладбищами. Там и сям в мансардах на узких боковых улочках располагались мастерские художников и ателье фотографов, которым не нашлось места в Квортере и вошедшем в моду позднее районе "Хопскотч", который назывался так потому, что первая открывшая в нем картинная галерея находилась на Хоппер-стрит и выходила на Скотч-Мидоус-парк. Клинг попросил таксиста высадить его у дома 1201 по Гедкуп, перешел улицу, огляделся в поисках телефона-автомата, потом зашел в табачную лавку на углу Гедкуп и Филдс и нашел в справочнике телефон "Фотоателье Рейнджера". Он позвонил в фотоателье из телефонной будки рядом с журнальным прилавком.
     - Рейнджер слушает! - ответил мужской голос.
     - Извините, можно поговорить с Огастой Блер? - спросил Клинг. Его коробило каждый раз, как ему приходилось называть ее девичьей фамилией, хотя он понимал, что это профессиональная необходимость.
     - Минуточку! - ответил мужчина.
     Клинг подождал.
     Когда Огаста взяла трубку, он сказал:
     - Гасси, привет! Извини, что я тебя беспокою...
     - Ничего, мы еще не начали, - сказала она. - Я только что приехала. В чем дело, Берт?
     - Я хотел тебе напомнить, что сегодня вечером мы обедаем с Манером и Сарой.
     - Да, я знаю.
     - Ну, тогда все нормально.
     - Мы же говорили об этом за завтраком, - напомнила она. - Ты что, забыл?
     - Верно, верно. Все нормально. Они придут к семи на коктейль.
     - Да-да, - сказала Огаста. - У меня в блокноте записано. Ты где сейчас?
     - Я только что сюда приехал. Тебя устроит этот новый итальянский ресторанчик на Трафальгар?
     - Да, конечно. Берт, мне пора. Мне уже машут.
     - Я закажу столик, - сказал он. - В восемь вечера нормально будет?
     - Да-да, конечно. Пока, дорогой. Потом поговорим.
     В трубке раздался щелчок. "Ладно, - подумал Клинг. - Огаста там, где и должна быть". Он повесил трубку и снова вышел на улицу. На часах было всего девять двадцать семь, но солнце палило нещадно. Он снова перешел через улицу к дому 1201, зашел внутрь и проверил, нет ли тут черного хода. Нет. Только большие медные двери, через которые он вошел и через которые придется пройти Огасте, когда она будет уходить. Он снова посмотрел на часы, потом опять пересек улицу и занял наблюдательный пост.
     Она вышла из здания только без четверти одиннадцать.
     За пять минут до того Клинг поймал такси, показал свою бляху и сказал таксисту, что он на службе и что через несколько минут он попросит его сопровождать машину с подозреваемым. Он рассчитывал, что Огаста выйдет самое позднее через двадцать минут, чтобы ехать на следующую встречу через весь город, в жилые кварталы. Правда, в ее расписании следующая встреча была назначена на одиннадцать ноль-ноль, но она, конечно, опоздает. Таксист уже пять минут как опустил свой флажок. Теперь он сидел, ковыряясь в зубах, и читал спортивную газету. Когда Огаста вышла из здания, в трех футах от нее затормозило другое такси. Она вскинула руку, крикнула: "Такси!" и бросилась к машине, размахивая сумочкой.
     - Вот она! - сказал Клинг. - Садится в такси на той стороне улицы.
     - Хорошенькая, - заметил таксист.
     - Угу, - сказал Клинг.
     - А что она натворила-то?
     - Быть может, и ничего.
     - Так из-за чего шум подымать? - пожал плечами таксист, завел мотор и развернулся под самым знаком "Разворот запрещен", полагая, что раз он везет копа, то ему законы не писаны.
     - Только не вплотную, - предупредил Клинг. - Но не теряйте ее из виду.
     - Это вы что же, всегда так делаете? - поинтересовался таксист.
     - Что именно?
     - Ну, на такси