ри комедии, которые
он создает в этот период, лишены прежнего света и  ласки,  и  их  счастливый
конец отравлен сильнейшим привкусом горечи.
     То чувство неблагополучия, тревожного разлада в  окружавшей  социальной
действительности, которое Шекспир живо ощущал уже  в  первый  период  своего
творчества,  теперь  созрело  и   углубилось   под   влиянием   исторических
обстоятельств. В последние годы XVI века былому союзу передовых  сил  страны
пришел конец, и английский абсолютизм вступил в фазу своего  разложения.  Та
покровительственная политика, которая  на  первых  порах  благоприятствовала
быстрому развитию промышленности о торговли, перестала отвечать их нуждам. С
1597 года начинаются конфликты между  королевой  и  буржуазным  парламентом,
оспаривающим у нее право раздавать привилегии и монополии своим любимцам  из
дворян. С воцарением Иакова Стюарта (1603), вступившего на  путь  феодальной
реакции, эти конфликты еще  более  обострились,  вылившись  в  форму  отказа
парламента королю в кредитах. В то же время гнет капиталистических отношений
в стране усиливается, приводя к еще большему разорению крестьянских  масс  и
некоторой части мелкопоместного дворянства. Параллельно  возрастает  влияние
активнейших представителей капитализма - пуритан,  стремящихся  окончательно
ликвидировать феодальные навыки и понятия вместе со всем тем  патриархальным
и поэтичным, что в них заключалось, расчищая  дорогу  бездушному  эгоизму  и
сухому расчету. Уже начинается подготовка  разразившейся  сорок  лет  спустя
английской буржуазной революции.
     Эти исторические коллизии Шекспир отразил  в  новом,  разработанном  им
теперь жанре трагедии с ее новой, еще  небывалой  в  английской  драматургии
проблематикой и стилем. Правда, уже и до этого Шекспир написал три трагедии.
Но первая из них, "Тит Андроник" (около 1593), принадлежит целиком к  старой
манере,  "Ромео  и  Джульетта"  (1595)  своим  светлым  лиризмом  и  обилием
комедийных элементов очень многим связана с мироощущением  Шекспира  первого
периода, и только "Юлий Цезарь" (1599), возникший на  стыке  двух  периодов,
приближается к новому типу трагедии.
     От  того,   что   обычно   называется   "драмой",   трагедию   отличают
масштабность, величественность и внутренняя неразрешимость, хотя бы даже при
внешне благополучном  исходе  изображаемого  конфликта.  Но,  в  отличие  от
древнегреческой,  римская  трагедия  в  лице  единственного  нам  известного
представителя  ее,  Сенеки,  понимала  эту  величественность  чисто  внешне,
изображая  ужасающие  катастрофы,  которые  постигают  великих  мира   сего,
низвергающихся  с  высот  своего   могущества.   Такое   внешнее   понимание
трагического, господствовавшее в  европейской  литературе  в  течение  всего
средневековья и раннего Возрождения, нашло выражение в трактатах  теоретиков
драмы XVI  века,  как,  например,  Ю.  Ц.  Скалигер,  считавших  подходящими
сюжетами  для  трагедий  "свержения  с  престола,  цареубийства,  разрушения
городов  и  царств,  изнасилования  женщин,  кровопролития,   предательства,
явления  мертвецов".  Это  типичная  тематика  "кровавых  трагедий",   столь
распространенных в итальянской и английской драматургии всего XVI и даже еще
начала XVII века.
     Но уже в пьесах "универсистских умов"  (Марло,  Кид)  намечается  новое
понимание  трагизма,  впервые  получающее  свое  законченное   выражение   у
Шекспира. Правда, и у Шекспира иногда сохраняется отчасти тематика "кровавой
трагедии" ("Тит Андроник" "Гамлет", "Макбет"),  но  у  него  она  насыщается
совершенно новым большим идейным содержанием. Это - изображение глубочайших,
безысходных   конфликтов   натур   противоположного   душевного   склада   и
мировоззрения, являющихся выразителями двух противоборствующих  миров,  двух
столкнувшихся  социальных  формаций.  Именно  исторический  характер   этого
конфликта придавал ему  подлинный  трагизм,  которого  не  могли  ощутить  и
вложить в свои произведения последователи Сенеки и Скалигера.  "Трагической,
- писал К. Маркс, - была история старого порядка, пока он  был  существующей
испокон веку властью мира,  свобода  же,  напротив,  была  идеей,  осенявшей
отдельных лиц, - другими словами, пока старый порядок сам  верил,  и  должен
был верить, в свою правомерность. Покуда  ancien  regime,  как  существующий
миропорядок, боролся с миром, еще только  нарождающимся,  на  стороне  этого
ancien regime стояло не личное, а всемирно-историческое заблуждение.  Потому
его гибель и была трагической" {К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т.
1, 1955, стр. 418.}.
     И в другом  еще  месте  К.  Маркс  писал,  без  сомнения  имея  в  виду
возникновение таких произведений,  как  "Дон  Кихот"  и  некоторые  трагедии
Шекспира, о том, что "...гибель прежних классов, например  рыцарства,  могла
дать материал для грандиозных произведений  трагического  искусства..."  {К.
Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, 1956, стр. 213.}.
     С потрясающей  силой  изображает  Шекспир  в  своих  трагедиях  второго
периода крушение и гибель тех представителей старого, патриархального  мира,
которых он идеализирует в противовес  миру  бездушной  корысти  и  алчности,
несущему  им  смертный  приговор.  Таков  прочувствованный  портрет  старого
Гамлета, трогательный облик Дункана, благородные фигуры Лира  и  верных  ему
Кента и Глостера. Все они, по существу, принадлежат к феодальному  миру,  но
Шекспир отнюдь не представляет их себе сословие  окрашенными  всеми  темными
суевериями и предрассудками феодализма. На их фигурах лежит налет  некоторой
сказочности, легендарности, как если бы они  принадлежали  к  доисторическим
временам. Для Шекспира важно противопоставить эти образы вполне  современным
и "историчным" образам их антагонистов, циничных стяжателей  и  аморалистов,
героев первоначального капиталистического накопления -  узурпатора  Клавдия,
Эдмунда, Яго, двух старших дочерей Лира.
     Но величие и глубина мысли Шекспира заключается в том, что  настоящими,
активными противниками названных современных  хищников  он  делает  не  этих
полусказочных героев безвозвратно ушедшего  прошлого,  а  реальных,  глубоко
жизненных борцов против зла, борющихся с ним беззаветно и смело  как  делом,
так  и  мыслью  во  имя  гуманистических  идеалов,  одинаково   чуждых   как
феодальному, так и  капиталистическому  миру,  -  Гамлета,  Отелло,  Эдгара,
Макдуфа.
     Сложность шекспировских трагедий состоит также в том, что  герои  их  -
как самые светлые, так и самые мрачные - не однотонны  (как,  скажем,  герои
классицистических трагедий), но  каждому  из  них  наряду  с  положительными
чертами обычно свойственны также и отрицательные, - если даже не пороки,  то
хотя бы слабости, иногда приводящие к их гибели (Отелло, Лир), точно так  же
как и худшие злодеи бывают не лишены если не подлинных добродетелей, то хотя
бы  несомненных  достоинств  (Клавдий.  Макбет).  В  связи  с   этим   герои
шекспировских  трагедий  наряду   с   борьбой   с   внешними   врагами   или
обстоятельствами нередко ведут внутреннюю борьбу  с  самими  собой  (Макбет,
Гамлет). Судьба шекспировского героя, таким образом, не всегда  определяется
только его характером или одними лишь внешними обстоятельствами,  но  обычно
сочетанием обоих  этих  факторов,  их  глубоким  внутренним  взаимодействием
(хищная хитрость Яго "наслаивается"  на  благородную  доверчивость  к  людям
Отелло, коварство и алчность дочерей Лира - на его самоуверенность).  Равным
образом под влиянием внешних катастроф или  внутренних  переломов  характеры
этих новых героев не просто раскрываются или даже развиваются, как бывало  у
персонажей его  первого  периода  (например,  Ромео),  но  трансформируются,
переламываясь или просветляясь (Макбет, Лир).
     Все это сильно  повышает  реалистическую  силу  искусства  Шекспира  по
сравнению с его ранним творчеством. Но особенно ярко реализм его проявляется
в следующем. Как внешние обстоятельства, так и  основные  черты  трагедийных
персонажей Шекспира не имеют случайного или  узкоиидивидуального  характера,
но типичны для его эпохи, для движущих сил и тенденций ее. И  тем  не  менее
никогда трагический конфликт у Шекспира не воспринимается нами как показ или
иллюстрация чего-то общего, но всегда - как  нечто  присущее  лишь  данному,
индивидуальному человеку, взятому в его живой конкретности. Синтез этих двух
начал - социального и индивидуализирующего  -  в  трагедиях  Шекспира  яснее
всего проявляется  в  том,  что  герой  является  одновременно  и  продуктом
окружающего его общества и антагонистом его (два крайних примера - Макбет  и
Гамлет). Он проявляется также в том, что не только судьба и  характер  героя
уясняются через показ окружающей его среды, но, в свою очередь, и сам  герой
служит реактивом для определения свойств  и  ценности  этой  среды  (Гамлет,
Отелло).
     Усиление психологической и идейной зоркости Шекспира  сказывается  и  в
том, что теперь он уже не ограничивается любовной тематикой (как в "Ромео  и
Джульетте"  и  во  всех  ранних  комедиях)  но  сосредоточивается  также  на
проблемах политических, общего морального  значения,  философских.  И  герои
его, даже отрицательные (Макбет, Эдмунд), выступают  теперь  не  только  как
борцы за свои чувства и влечения, но и как мыслители, пытающиеся  дать  себе
отчет в жизни мироздания и так  или  иначе  оправдать  или  обосновать  свои
принципы и свое поведение. В связи с этим задача Шекспира теперь - не только
и не столько в том,  чтобы  осудить  преступление  (наличие  этой  тенденции
отрицать у него невозможно), сколько в том, чтобы объяснить его,  -  не  для
того, конечно, чтобы оправдать преступника, но чтобы вызвать к  нему  своего
рода жалость и снисхождение. Тем самым трагедии Шекспира  в  такой  же  мере
укрепляют в нас истинную гуманность, - что и составляет сущность  гуманизма,
- в какой разрушают гуманность ложную.
     В трагедиях Шекспира  люди  рисуются  бредущими  по  краю  пропасти,  в
которую они могут ежеминутно сорваться и действительно  срываются.  Верность
природе и следование  естественным  влечениям  человеческой  натуры,  раньше
являвшиеся для Шекспира достаточным критерием поведения и гарантией счастья,
теперь перестают ими быть. Человек, освободившись от всех иллюзий,  приходит
к сознанию того, что он "бедное, голое двуногое животное" (слова Лира).
     Основываясь на  этом,  можно  говорить  о  пессимизме  второго  периода
Шекспира.  Однако  это  выражение  требует  оговорки.  Пессимизм  упадочный,
приводящий к унынию и отказу от борьбы, чужд Шекспиру. Прежде всего, как  бы
ужасны ни были страдания и  катастрофы,  им  изображаемые,  они  никогда  не
бывают  бесцельными,  но  раскрывают   глубокий   смысл   и   закономерность
происходящего с человеком. Гибель Макбета или Кориолана  показывает  роковую
силу страстей или заблуждений, охватывающих человека, когда  он  не  находит
верного пути. С другой стороны, даже от самых суровых трагедий  Шекспира  не
веет безнадежностью: в них приоткрываются перспективы лучшего  будущего  или
утверждается внутренняя победа правды над человеческой низостью.
     Характерны  некоторые  концовки  их.  "Гамлет"  заканчивается   гибелью
Клавдия и разгромом  порочного  датского  двора;  с  воцарением  Фортинбраса
должна начаться новая эра, позволяющая надеяться на лучшую  жизнь.  Также  и
"Макбет" заканчивается гибелью тирана и коронованием законного и  достойного
правителя. Необходимо заметить, что это не просто условная концовка,  потому
что, не говоря о том, что такой финал находится в полном  согласии  со  всем
развитием пьесы, трагедии того времени почти сплошь имели  самый  мрачный  и
душераздирающий финал.
     В  других  случаях  страдания  героя  производят   морально-примиряющее
впечатление уже потому, что они перерождают и просветляют  его:  таков  Лир,
который  из  деспота-короля  превратился  в  Человека,   в   своей   простой
человечности более великого, чем тот великий король, каким он был раньше.  В
обоих случаях от трагедий Шекспира веет бодростью, мужественным  призывом  к
борьбе, хотя  бы  эта  борьба  и  не  всегда  сулила  успех.  Героический  и
гуманистический характер этого пессимизма очень  далек  от  фаталистического
отчаяния.
     Две пьесы этого периода на сюжеты  из  римской  истории  -  "Антоний  и
Клеопатра" и "Кориолан", так же как и возникший раньше "Юлий Цезарь", близки
идейно к названным трагедиям. Но их социально-политическая проблематика  как
бы заменяет прежний жанр  национально-исторических  хроник,  Замена  эта  не
случайна:  Шекспир,  отходя  от  прежнего  безоблачного  оптимизма,   теперь
отказывается и от былого монархического идеала, что  ему,  конечно,  удобнее
было показать на материале истории далекого Рима. Его  герой  -  благородный
республиканец Брут, а развенчанию он подвергает как носителей  императорской
(читай - монархической) идеи Юлия Цезаря и  Октавиана,  так  и  честолюбивых
Эгоистов-аристократов Антония и Кориолана. Атмосфера всех  трех  трагедий  -
закат великой культуры, осень чувств и деяний с  ее  переспелыми  плодами  и
роскошными, но пахнущими уже тлением цветами.
     Все прежние безоблачные идеалы Шекспира подвергаются теперь пересмотру:
в природе наряду со здоровым началом подмечаются больные явления, извращения
("Лир", "Макбет"); все чаще ставится проблема обуздания страстей разумом; на
каждом шагу встают темы воспитания или перевоспитания личности, критического
отбора, перестройки понятий, обычаев, форм человеческих отношений.  Гуманизм
Шекспира помимо героического характера становится также и "критическим", что
острее всего проявляется в "Тимоне Афинском".
     Сурового критицизма и внутренней горечи полны также и три написанные  в
эту пору комедии Шекспира - "Троил и Крессида", "Конец - делу венец",  "Мера
за меру". Если в трагедиях второго периода жизнь предстает Шекспиру во  всем
своем суровом и страшном виде, то в этих комедиях она поворачивается к  нему
своей низкой и грязной стороной. Первая из этих пьес лишена даже  счастливой
развязки - казалось бы,  обязательного  признака  комедии,  а  во  второй  и
третьей счастье, заслуженное главной и второстепенной героинями и  состоящее
в браке с не очень-то заслуживающими  его  героями,  добывается  ими  обеими
одинаковым, морально не очень красивым способом - путем  любовного  подмена.
Если присоединить к этому большую долю скабрезности в шутовских сценах,  все
три пьесы не доставляют нынешнему  -  как,  без  сомнения,  и  тогдашнему  -
зрителю полного удовлетворения.
     Подобные мотивы и стиль  мы  встречаем  у  многих  комедийных  авторов,
младших современников Шекспира, особенно у  писавших  для  аристократических
зрителей, любивших фривольные, развлекательные пьесы.  Не  следует,  однако,
усматривать в этом уступку Шекспира  шедшим  из  верхов  вкусам  или  просто
"творческую неудачу" его. Это лишь результат его  изменившегося  взгляда  на
жизнь, муть которой стала ему  теперь  виднее.  Чистые,  но  не  героические
натуры вынуждены в этой обстановке порока и  низости  идти  на  компромиссы,
если они хотят жить, вынуждены мириться со злом, смягчая или  парализуя  его
любыми средствами, вплоть до названного выше подмена. Другой возможный исход
для них - уход от жизненной суеты. Этот мотив звучит дважды в "Мере за меру"
- сначала глухо в характере герцога,  который  не  любит  толпы  и  временно
уезжает из столицы, чтобы понаблюдать ход жизни  со  стороны,  а  затем  уже
отчетливо в характере Изабеллы,  настойчиво  стремящейся  уйти  в  монахини,
чтобы избежать соблазнов и грязи жизни.
     Но и тот и другой путь  изображения  людей  и  жизни  претил  Шекспиру.
Утратив свое прежнее наивное доверие к людям и жизни, он утратил тем самым и
ключ к созданию своих жизнерадостных комедий. После "Меры за меру" в течение
всех восьми последних дет своего творчества (1604-1612) ни одной  комедии  в
точном смысле слова он более уже не написал.

        VII

     После  серии  насыщенных  борьбой,  полных  кипения  мысли  и  страстей
героических трагедий Шекспира в его  творчестве  последних  лет  наблюдается
странная успокоенность. Чувствуются усталость и  разочарование,  объясняемые
изменениями в политической  и  общественно-культурной  обстановке  -  резким
спадом ренессансных настроений  и  крушением  веры  в  скорое  осуществление
гуманистических   идеалов,    которое    все    яснее    обозначается    при
феодально-реакционном режиме Иакова I Стюарта. Королевская опека над театром
привела к торжеству в нем трагикомедий - пьес, лишенных подлинного трагизма.
Этот драматургический жанр, признанными мастерами которого являлись Бомонт и
Флетчер,  слегка  волнуя  зрителей,  в  основном  имел  целью  развлечь  их,
доставить им острые и занимательные впечатления.
     Последние пьесы Шекспира -  "Перикл",  "Цимбелин",  "Зимняя  сказка"  и
"Буря" - по своим  внешним  признакам  могли  бы  быть  причислены  к  жанру
трагикомедий.  Шекспир  как  будто  бы  уступает  господствующему   течению,
пользующемуся   покровительством   двора,   желая   сохранить    возможность
дальнейшего творчества и связь  с  театром,  но  он  пытается  усвоить  лишь
внешние черты нового жанра,  вложив  в  него  более  глубокое  и  человечное
содержание.  Соединение  этих  двух  моментов  достигается  Шекспиром  путем
внесения в пьесы сказочного тона. Шекспир не изображает в них  (как  он  эго
делал в прежних своих пьесах) типичные жизненные положения и борьбу чувств в
конкретной исторической обстановке. Он уводит зрителя в воображаемый мир,  в
далекие полусказочные страны или в легендарною старину и на этом поэтическом
фоне показывает столкновения страстей, которые без борьбы  или  каких-нибудь
осложнений всегда оканчиваются  благополучно  -  торжеством  добрых  свойств
человеческой души над дурными инстинктами. При этом всегда  бывают  выведены
представители молодого поколения -  добрые  и  чистые  существа,  охваченные
взаимной  любовью  (очень  абстрактной,  как  они  сами),  не  способные   к
жестокости или лжи и не ведающие о существовании на земле зла.  Это  как  бы
мечта о золотом веке, но перемещенном из прошлого в будущее,  утопическая  и
убаюкивающая сказка о возможности жизни светлой и  блаженной,  свободной  от
насилия и себялюбия, под властью которых были обречены жить их родители.
     В этих эфирных и абстрактных  сказочных  пьесах  мы  встречаем  темы  и
положения, которые уже раньше трактовались  Шекспиром  в  плане  героической
борьбы, и конкретной обстановке и на реальном общественном  фоне;  но  здесь
эти  темы  и  положения  оказались  сниженными  и  обесцвеченными.   Такова,
например, в "Цимбслпне" тема "Ромео и Джульетты" (любовь Постума и Имо"ены),
"Отелло" (Якимо  как  крайне  редуцированный  Яго),  "Макбета"  (королева  в
"Цимбелине" как слабый оттиск образа леди Макбет). Ту же тему "Отелло", но с
полным снятием подлинного трагизма, находим мы в "Зимней сказке", как и тему
"Ромео и Джульетты" - в "Буре" (любовь Фердинанда и Миранды,  долженствующая
примирить их отцов). В "Перикле" мы находим мотивы "Комедии ошибок" (разлука
во время бури), "Меры за меру" (картина распутства с  образом  сводника  или
сводни)  и  т.  п.  Но  счастливое  разрешение  драматических  ситуаций   (о
"коллизиях" здесь почти не  приходится  говорить)  обеспечено  заранее,  ибо
самый тон и характер изложения таковы, что  мы  ощущаем  это  обычно  уже  с
первом  акте  (в  "Буре"  эго  даже  прямо   высказано   устами   Просперо).
Трагического напряжения  нет,  есть  лишь  увлекательное,  слегка  волнующее
действие с благополучной развязкой.
     Два момента, внутренне связанные между  собой,  принципиально  отделяют
эти пьесы от  всего  остального  творчества  Шекспира.  Первый  относится  к
пониманию  жизненного  процесса  в  его  существенных  проявлениях,   вт