о фельдмаршала. Носков - двадцать  две  пары.  Погиб,
говорят, ни за понюшку табаку! Туман подвел. Приказал полку биться  насмерть
и было назад поскакал, да  в  тумане  заплутался...  Угораздило  его  вперед
попасть, в самую баталию. Там на пулю  и  напоролся...  Всего  четыре  свечи
осталось...

                               Снаружи свист.

     Мамаша Кураж (подходит к стойке). И не стыдно  вам?  С  похорон  своего
фельдмаршала удрали! (Наливает.)
     Писарь. Напрасно жалованье перед похоронами выдали. Вот они пьянствуют,
чем бы на похороны идти!
     Священник (писарю). А ваше присутствие на погребении не обязательно?
     Писарь. Я решил не ходить в такой дождь.
     Мамаша  Кураж.  Вы  -  другое  дело.  У  вас  от  дождя  может   мундир
попортиться. Говорят, они хотели в колокола ударить, да  оказалось,  что  по
его приказу пушками все  колокола  разбили.  Так  что  не  придется  бедняге
фельдмаршалу и колокольного звона послушать, когда  его  в  могилу  опускать
станут. Наместо того они придумали три раза  из  пушки  выпалить,  чтобы  не
совсем всухую хоронить... Ремней семнадцать.

                 За стойкой крик: "Хозяйка, налей стопку!"

Деньги вперед! Нет, нет, сюда не заходи - еще наследите своими сапожищами. И
там  выпьете.  Не  сахарные,  не  растаете.  (Писарю.)  Я  в  палатку только
начальство  пускаю.  Говорят,  в последнее время у фельдмаршала неприятности
были.  Во  Втором полку, слыхать, бунтовались, потому как он им жалованье не
заплатил. Говорит, у нас, мол, война за веру, вы должны бесплатно воевать.

                 Звучит похоронный марш. Все оглядываются.

     Священник. Войско дефилирует перед священным прахом своего полководца.
     Мамаша  Кураж.  Поглядишь  на  такого  полководца   или,   скажем,   на
императора,  прямо  жалость  берет!  Он  ведь  небось  хочет  невесть   чего
сотворить. Надеется, ему монумент поставят, чтобы люди о нем говорили еще  и
в предбудущие времена. Небось спит и видит, как он весь мир завоюет, это для
них - первое дело! Умнее ничего не выдумают. Словом,  из  кожи  вон  человек
лезет, надрывается, а потом все прахом  идет.  Из-за  кого?  Из-за  простого
народа. Тому что желательно? Кружку пива и компанию... Темнота!  Так-то  вот
распрекрасные затеи всегда ничем и кончаются. И все из-за мелкоты. Ведь  она
все делает. Сам-то император, чего он может? Без слуг, как без рук.  Ведь  у
него вся сила в солдатах да в народе, какой ему достался. Верно я говорю?
     Священник (смеется). Воистину так. Однако касательно солдат я не могу с
вами согласиться. Они детают все, что могут. Взгляните на тех,  которые  так
весело под дождем распивают вашу водку! Да с  такими  молодцами,  хоть  я  в
стратегии и не искушен, готов сто лет воевать, даже по две войны сразу!
     Мамаша Кураж. Стало быть, по-вашему, войне сейчас конца не будет?
     Священник Из-за того, что убит военачальник?  Какая  наивность!  Да  их
хоть пруд пруди. Герои всегда найдутся.
     Мамаша Кураж. Слышьте-ка, я вас спрашиваю не для  разговора,  а  потому
как мне знать надо, запасаться товаром, пока все дешево достать  можно,  или
нет. Коли война кончится, куда я с товаром денусь?
     Священник. Я знаю, что вами движет не праздное любопытство. Ибо 'каждый
из нас встречал заблудших, кричащих: вот, война кончится! А  я  говорю  вам:
нигде не сказано - война кончится. Конечно, и война  знает  свои  приливы  и
отливы. - Ибо нет ничего совершенного в юдоли сей, и вовеки не будет  войны,
о которой скажут: смотрите, в ней нет изъяна, нет порока, нельзя, убавить  и
нельзя прибавить. Да, и война знает препоны на пути  своем,  ибо  кто  такой
человек, чтобы все предвидеть? Упустил он одно, забыл другое, и  вот  -  все
идет прахом! Но императоры, и короли, и папа римский  уже  спешат  войне  на
помощь, торят ей пути могуществом своим, и она  снова  цветет,  и  несть  ей
предела.
     Солдат (поет у стойки).

                       Хозяин, водки дай хлебнуть:
                       Солдат уходит в дальний путь,
                       За веру будем биться!

Двойную порцию - нынче праздник!
     Мамаша Кураж. Уж и не знаю, поверить, что ли, вам?..
     Священник. Рассудите сами, что может помешать войне?
     Солдат (поет).

                       Эй, баба, дай пощупать грудь,
                       Солдат уходит в дальний путь,
                       Он должен торопиться.

     Писарь (неожиданно). А как насчет мира?.. Когда ж он будет-то? Я сам из
Богемии, домой иногда тянет.
     Священник. Ах, вас тянет? Да, мир, мир... Когда сыр съеден, куда  дырки
денутся?
     Солдат (поет в глубине сцены).

                       Дружок, спеши откозырнуть.
                       Солдат уходит в дальний путь,
                       Послушен офицеру.

                       Эй, поп, молитву не забудь.
                       Солдат уходит в дальний путь,
                       Чтоб умереть за веру.

     Писарь. Нельзя же, чтоб никогда мира не  было.  Так  и  жизнь  не  мила
будет!
     Священник. Но разве нет мира и на войне?  Есть,  есть!  О  всех  нуждах
людских позаботится война, и о мирных. Ибо как могла бы она  иначе  длиться?
Нет отказа в нужде твоей телесной. Война даст тебе  мирный  уголок,  доброго
вина поднесет тебе она, когда утихнет битва.  Сон  тебя  сморит  -  освежишь
усталые члены свои на лугу близ походной дороги. В час  сражения  не  можешь
предаться карточной игре, но ведь и пахарь, шагая за плугом,  воздерживается
от порока сего! Но не запрещено тебе предаваться ему,  когда  победа  осенит
тебя своими крылами. Лишился ты одного из членов своих на поле  брани  -  не
сетуй! Милосердна война, и вином успокоишь ты сердце свое, и вновь ты весел,
как прежде. Спрашиваю я вас, понесла ли война от того ущерб? Заповедано нам:
плодитесь и размножайтесь. Но препятствует ли война выполнять  эту  заповедь
господню? На тучных полях или в житницах, средь душистого сена  утоляешь  ты
плоть свою и отпрысков своих отдаешь войне, и она пребывает вовеки.  Истинно
говорю - нет ей предела.

  Катрин перестает работать и неподвижным взглядом смотрит на священника.

     Мамаша Кураж. Пошлю за товаром. Положусь на вас.

      Катрин внезапно бросает на землю корзину с бутылками и выбегает.

Катрин!  (Смеется.)  Ах  ты  господи!  Она  ведь ждет не дождется мира. Я ее
обещала замуж отдать, когда замиренье выйдет. (Выбегает за Катрин.)
     Писарь  (встает).  Я  выиграл,  пока  вы  тут  проповедовали.   С   вас
причитается.
     Мамаша Кураж  (возвращается  с  Катрин).  Будь  умницей!  Еще  немножко
повоюем,  еще  немножко  деньжат  сколотим,  а  как  мир  придет  -  заживем
припеваючи. Ты сейчас сходи в город, в трактир Золотого Льва  -  туда  рукой
подать. Заберешь вещи, только что подороже, за остальным мы потом заедем - с
фургоном. Я с хозяином договорилась. Господин писарь тебя проводит.  Бояться
некого, сейчас все на похоронах. Смотри, чтобы у  тебя  ничего  не  стащили.
Помни о приданом!

          Катрин накидывает на голову парусину и уходит с писарем.

     Священник. Как вы решаетесь отпускать ее с этим писарем?
     Мамаша Кураж. Не такая она красавица, чтобы ее так уж сразу погубили.
     Священник. Не скрою, я восхищаюсь вами. Как вы свое дело ведете! Как  у
вас все ладится! Теперь я вполне понимаю, что вас изрекли Кураж.
     Мамаша Кураж. "Бедным людям без куражу  никак  нельзя.  Иначе  их  дело
пропащее. Поутру глаза открыть - и то не сразу решишься. Поглядишь  -  война
ведь идет, а народ пашет! И детей рожает! Сколько куражу-то надо! И  на  что
только надеются? Всех ведь на убой гонят. Они  же  сами  друг  друга  режут.
Откуда только кураж берется друг другу в глаза смотреть! И  всех  терпят.  И
папу римского, и императора - самую  свою  погибель!  (Садится,  достает  из
кармана  коротенькую  трубочку  и  закуривает.)  Не  мешало  бывай  дровишек
наколоть.
     Священник (с неохотой снимает куртку). Я, собственно, пастырь духовный,
а не дровосек.
     Мамаша Кураж. У меня тут пасти некого, а вот дрова требуются.
     Священник. Что это у вас за трубка?
     Мамаша Кураж. Так, трубочка.
     Священник. Нет, не "так трубочка", а трубочка весьма определенная.
     Мамаша Кураж. Да?
     Священник. Это трубка повара из полка Оксеншерна.
     Мамаша Кураж. А коли вы знаете, зачем с таким подвохом спрашивать?
     Священник. Потому что мне неизвестно,  знаете  ли  вы,  чью  трубку  вы
курите. Она могла вам случайно под руку  попасться,  и  вы  ее  закурили  по
рассеянности.
     Мамаша Кураж. Может, так оно и есть.
     Священник. Нет, не так. Вы ее закурили преднамеренно.
     Мамаша Кураж. А если бы и так?
     Священник. Анна, мой долг вас предостеречь! Вряд ли вы еще когда-нибудь
увидите этого господина, но жалеть об этом не приходится. Напротив, это ваше
счастье. Он не произвел на меня впечатление приличного человека. Отнюдь.
     Мамаша Кураж. Ну? А по мне - славный был человек.
     Священник. Ах, вот как?  По-вашему,  это  называется  славный  человек?
По-моему, нет. Я далек от того, чтобы желать ему зла, но славным человеком я
его не могу назвать. Скорее это донжуан. Опасный человек! Взгляните  на  его
трубку, если вы мне не верите. Весь его характер в ней!
     Мамаша Кураж. Ничего я не вижу. Трубка как трубка, только прокурена.
     Священник. Она прокушена! О чем это говорит?  Владелец  этой  трубки  -
сущий зверь. Насильник! И вы это должны понимать, если вы в здравом уме.
     Мамаша Кураж. Вы сами-то не зверствуйте, колоду мою расколете!
     Священник. Я вам уже говорил, что не обучался  искусству  дровосека.  Я
штудировал   душеспасительные   науки.   Здесь   явно   пренебрегают   моими
дарованиями, и я вынужден  заниматься  черным  трудом.  Я  зарываю  в  землю
дарованные мне господом таланты. Это грех. Вы не слыхали  меня  на  кафедре.
Солдатам, вдохновленным моей проповедью, неприятельская  армия  не  страшнее
стада овец. Они расстаются с жизнью легче, чем с заношенной портянкой! У них
одна мысль - о победе! Да, богу угодно было ниспослать мне дар слова. Я могу
вам сказать такую проповедь, что у вас руки и ноги отнимутся!
     Мамаша Кураж. Ну, это уж мне ни к чему!
     Священник, Анна, я часто размышляю, не тщитесь ли вы насмешками  скрыть
свое пылкое сердце? Вы ведь женщина, и вам нужно тепло.
     Мамаша Кураж. Вот дровишек наколете, и будет в палатке тепло.
     Священник.  Вы  уклоняетесь,  Анна.  Не  будем  шутить.  Часто-часто  я
спрашиваю себя: что, если бы наши отношения приняли более близкий  характер?
Недаром водоворот войны столь чудесно свел нас!
     Мамаша Кураж. Куда уж ближе! Я вам обед варю, вы тоже хлопочете:  дрова
колете.
     Священник (подходит к ней).  Вы  знаете,  что  я  разумею  под  большей
близостью. Речь не о еде, дровах и тому  подобных  низменных  нуждах.  Дайте
волю своему сердцу. Не ожесточайтесь!
     Мамаша  Кураж.  Отойдите  с  топором-то,  а  то  что-то  больно  близко
получается!
     Священник. Оставим эти шутки. Я человек серьезный  и  обдумал  то,  что
говорю.
     Мамаша Кураж. Ваше преподобие, не валяйте дурака. Я с вами по-хорошему.
Ссориться нам ни к чему. У меня одно на уме, как себя и детей  прокормить  -
своей торговлей. Я ведь не ради себя одной стараюсь. А эти ваши глупости мне
и в  голову  не  лезут.  Сейчас  вот  я  товару  набрала  -  риск-то  какой!
Командующий убит, все говорят, мир будет. Куда вы денетесь, коли я разорюсь?
То-то вот, и сами не знаете! Наколите-ка  вы  нам  дровишек,  будет  вечером
тепло - и на том спасибо по нынешним временам... Что там такое? (Встает.)

 Вбегает Катрин запыхавшись. Лицо ее залито кровью, она тащит связки сапог,
                      ремни, барабан, свертки и т. д.

Что  с  тобой?  На тебя напали? На обратном пути? Напали на нее, когда домой
шла!  Уж  не  тот  ли  рейтар,  который у меня тут нализался? И зачем я тебя
отпустила!  Да  брось  вещи!  Ну,  не  так  страшно. Кость не задета. Сейчас
перевяжу, за неделю зарастет. Хуже зверей, право слово. (Перевязывает рану.)
     Священник. Не решусь их укорить.  Дома  у  себя  они  не  бесчинствуют.
Виновны те, кто затевает войну. Это по их вине  низменные  страсти  берут  в
людях верх.
     Мамаша Кураж. А писарь тебя обратно разве не проводил? Все оттого,  что
ты порядочная, им на таких плевать. Ничего, рана не глубокая. Через неделю и
следов не останется. Ну вот  и  перевязала.  А  я  тебе  гостинец  припасла.
Гляди-ка что! (Достает красные сапожки Иветты.) Не ожидала? Ты  ведь  всегда
на них заглядывалась. Надевай-ка скорей, пока я  не  передумала.  Не  горюй,
следа не останется. А хоть бы и остался, по мне, не велика беда.  Хуже  нет,
как мужикам нравиться! Будут тебя таскать, пока совсем не истаскаешься.  Кто
им не нравится,  дольше  на  свете  проживет.  Сколько  я  девиц  перевидала
смазливеньких! Оглянуться не успеешь, а уж она такая стала  -  впору  волков
пугать. Они и в сад выйти боятся, разве это жизнь? Наша сестра что березка в
лесу:  прямую  да  стройную  -  сразу  срубят,  а   кривые   да   неказистые
живут-поживают. Коли шрам останется, почитай за счастье. А сапожки  еще  как
новенькие, я их хорошо смазала.

             Катрин, не глядя на сапожки, забирается в фургон.

     Священник. Будем надеяться, что девица не останется уродом.
     Мамаша Кураж. Шрам останется. Теперь ей мира дожидаться незачем.
     Священник. А добро все сохранила.
     Мамаша Кураж. Напрасно я ей на дорогу про приданое поминала. Хотела  бы
я знать, что у нее на душе творится. Одну ночь она дома  не  ночевала.  Одну
только ночь за все эти годы. Пришла такая же, как всегда, только  на  работу
злей стала. Так я и не знаю, что с ней  в  ту  ночь  было.  Долго  я  голову
ломала. (Сердито разбирает товары.) Вот она, война! Вот от нее и барыш!

                        Слышатся пушечные выстрелы.

     Священник. Тело полководца опускают в могилу. Исторический момент.
     Мамаша Кураж. Для меня исторический момент, что дочке лицо изуродовали.
И так богом обижена, а тут еще... Мужа ей теперь не видать. А ведь по  детям
- с ума сходит... Немая она - тоже через войну. Солдат один, когда маленькая
была, что-то в рот ей сунул. Швейцарца моего я потеряла, где  Эйлиф  -  один
бог ведает... Будь она проклята, эта война!


VII

                       Дело мамаши Кураж процветает.

   Тракт. Мамаша Кураж, священник и Катрин тянут фургон; он увешан новыми
          товарами. На мамаше Кураж монисто из серебряных талеров.

     Мамаша Кураж. Вы мне тут войну не черните! Она слабых губит? Ну  и  что
ж, они и в мирное время мрут как мухи! Зато наш брат на войне сытей  бывает!
(Поет.)

                        Кому в войне не хватит воли,
                        Тому добычи не видать.
                        Коль торговать, не все равно ли,
                        Свинцом иль сыром торговать?

И  что  толку на месте сидеть? Кто на месте сидит, тот первым в землю ляжет.
(Поет.)

                        Иной хитрит, юлит, хлопочет,
                        Вовсю противится судьбе,
                        Себе нору он вырыть хочет -
                        Могилу роет он себе.

                        Кто отдохнуть от шума боя
                        Стремится, не жалея сил,
                        Тот в царстве вечного покоя
                        Пускай поймет, куда спешил.

                            Фургон едет дальше.


VIII

В  том  же  году в битве под Лютценом пал шведский король Густав Адольф. Мир
грозит  мамаше  Кураж  разорением.  Отважный  Эйлиф  совершает  один  лишний
                     подвиг и находит бесславный конец.

   Бивак. Летнее утро. Перед фургоном старая крестьянка и ее сын, молодой
        парень. У него в руках большой мешок с перинами, подушками.

     Голос мамаши Кураж (из фургона). Что вы притащились ни свет ни заря?
     Парень. Мы всю ночь шли, пока к вам добрались. Сегодня  засветло  домой
поспеть должны. Ведь двадцать миль ходу!
     Голос мамаши Кураж. Куда я ваши перины дену? У людей крыши над  головой
нет!
     Парень. Вы сперва поглядите, а потом говорите.
     Старуха. И тут толку не будет. Пойдем.
     Парень. Да у нас же все хозяйство  опишут,  коли  подать  не  заплатим.
Может, она даст три гульдена, если твой нательный крест приложить.

                         Слышится колокольный звон.

Слышишь, мать?
     Голоса (за сценой). Мир! Шведского короля убили!
     Мамаша Кураж (высовывает голову из фургона. Она еще не причесана).  Что
это они в будний день заблаговестили?
     Священник (вылезает из-под фургона). Что они кричат? Мир?
     Мамаша Кураж. Типун тебе на язык! Какой там мир, когда я столько товару
запасла.
     Священник (кричит людям в глубине сцены). Правда, мир наступил?
     Голос. Говорят, уже три недели, как мир. Одни мы только не знали!
     Священник (мамаше Кураж). По какой другой причине они могли в  колокола
ударить?
     Голос. В городе уже полным-полно лютеранских. Они нам и рассказали.
     Парень. Мать, мир настал! Чего ты?

                         Старуха падает в обморок.

     Мамаша Кураж (снова забирается в фургон). Надо же! Катрин, мир!  Надень
черное платье, пойдем в церковь помолимся. Давно  пора  Швейцарца  помянуть.
Только правду ли говорят?
     Парень. Кругом все говорят. Мира дождались. Мать, ты сама встанешь?

                       Старуха с трудом поднимается.

Теперь опять шорную мастерскую откроем. Мое слово верное. Все на лад пойдет.
И  отцу перину обратно отнесем. Ты идти-то сможешь? (Священнику.) Ноги у нее
подкосились, как услыхала. Не верила, что мир придет. А отец всегда говорил.
Ну, мы домой пошли.

                          Парень и старуха уходят.

     Голос мамаши Кураж: Дайте ей выпить!
     Священник. Они уже ушли.
     Голос мамаши Кураж. А что там, в лагере?
     Священник. Народ сбегается. Я поспешу туда. Не надеть ли мне облачение?
     Голос мамаши Кураж. Вы  сперва  все  получше  разузнайте,  а  потом  уж
показывайте, какой вы антихрист. Рада я, что мир, хотя мне от  него  -  одно
разорение. Уж двоих-то ребят у меня война не отнимет. Теперь и Эйлифа увижу.
     Священник. Кто это спешит к нам из лагеря? Да это повар военачальника!
     Повар (он несколько опустился. За плечами котомка). Кого я  вижу!  Ваше
преподобие!
     Священник, Анна, к нам гость!

                     Мамаша Кураж вылезает из фургона.

     Повар. Я же вам обещать: я приду,  как  только  будет  время,  немножко
повертеть языком. Я не забыл ваша водка.
     Мамаша Кураж. Иисусе, повар наш! Сколько лет, сколько  зим!  А  где  же
Эйлиф, старшенький мой?
     Повар. Разве его еще нет? Он выходить раньше меня и тоже хотел к вам.
     Священник. Я надену облачение. Погодите. (Уходит за фургон.)
     Мамаша Кураж. Стало быть, он с минуты на минуту может прийти. (Кричит в
фургон.) Катрин! Эйлиф придет! Подай повару стаканчик водки! Катрин!

                          Катрин не показывается.

Да  зачеши ты волосы на лоб - и делу конец. Ведь господин Ламб свой человек.
(Сама  подает  повару водку.) Не хочет выходить. Она и миру не рада. Слишком
долго  его ждать пришлось. Ей лоб рассадили, уж и следа почти не осталось, а
она думает, все на нее глаза пялят.
     Повар. Да, война, война!

                                Оба садятся.

     Мамаша Кураж. В худое время довелось нам встретиться. Разорилась я.
     Повар. Как? Вот неповезение!
     Мамаша Кураж. Этот мир меня погубит!  Недавно  послушала  я  треклятого
попа и товару накупила. Теперь все по домам разбегутся, а я  сиди  со  своим
товаром.
     Повар. Как вы могли послушать попа! Имей я тогда время -  увы,  католик
был слишком скор, - я бы вас от него  предостерегал!  Это  тунеядец...  Так,
так! Значит, теперь он у вас всему голова?
     Мамаша Кураж. Он у меня посуду мыл и фургон помогал тащить.
     Повар.