й душой.
     Старик (подходя к ним). Поладили?
     Шен Де. Если бы боги слышали, что говорила ваша жена, господин Фен. Они
ищут добрых людей, которые счастливы. А вы, должно быть, счастливы,  помогая
мне, я ведь попала в беду из-за любви.

                  Старики с улыбкой смотрят друг на друга.

     Старуха. Вот деньги. (Передает Шен Де конверт.)

   Шен Де берет его и кланяется. Старики тоже кланяются. Они идут обратно
                               в свою лавку.

     Шен Де (Вану, высоко поднимая конверт).  Плата  за  полгода.  Разве  не
чудо? А что ты скажешь о моей новой шали, Ван?
     Ван. Ты купила ее ради того, кого я видел в городском парке?

                    Шен Де утвердительно кивает головой.

     Шин. Лучше бы взглянули на его сломанную  руку,  чем  болтать  о  своих
сомнительных похождениях!
     Шен Де (испуганно). Что с твоей рукой?
     Шин. Цирюльник повредил ее щипцами на наших глазах.
     Шен Де (ужасаясь своей  невнимательности).  А  я  ничего  не  заметила!
Сейчас же иди к врачу, не то рука одеревенеет и ты никогда  не  сможешь  как
следует работать. Какое несчастье! Вставай скорее! Иди же, иди!
     Безработный. Ему нужен не врач,  а  судья!  Он  вправе  потребовать  от
богатого цирюльника вознаграждение за ущерб.
     Ван. Ты думаешь, есть надежда?
     Шин. Если только она сломана.
     Ван. Кажется, да. Смотри, как распухла. Ты думаешь,  дадут  пожизненную
пенсию?
     Шин. Во всяком случае, тебе нужен свидетель.
     Ван. Но вы же все видели! И можете подтвердить. (Оглядывается кругом.)

         Безработный, дедушка, невестка сидят у стены дома и едят.
                          Никто не поднимает глаз.

     Шен Де (Шин). Вы же сами видели!
     Шин. Не хочу связываться с полицией.
     Шен Де (невестке). Тогда вы!
     Невестка. Я? Я не смотрела!
     Шин. Как не смотрели?  Я  сама  видела,  что  вы  смотрели!  Вы  только
боитесь, потому что у цирюльника - власть.
     Шен Де (дедушке). Я уверена, что вы не откажетесь засвидетельствовать.
     Невестка. На его показания не обратят внимания. Он выжил из ума.
     Шен Де (безработному). Дело, возможно, идет о пожизненной пенсии.
     Безработный. У меня уже два привода за попрошайничество. Мое  показание
скорее повредит ему.
     Шен Де (недоверчиво). Выходит, никто из вас не  решается  сказать,  что
здесь было? Среди бела дня человеку перебили руку, все видели, и все молчат?
(С гневом.)

              О вы, несчастные!
              Вашего брата оскорбляют, а вы закрываете глаза!
              Застигнутый врасплох кричит, а вы молчите?
              Насильник ходит меж вами и выбирает жертву,
              А вы говорите:
              Он пощадит нас,
              Потому что мы покорны.
              Что это за город? Что вы за люди?
              Если городом правят несправедливо - он должен
                                                     восстать.
              А если он не восстает - пусть погибнет в огне
              Еще до наступления ночи.

Ван,  если тот, кто видел, - отказывается свидетельствовать, то я скажу, что
видела я.
     Шин. Лжесвидетельство.
     Ван. Не знаю, вправе ли я это принять. Но, может быть, все-таки должен.
(Смотрит на свою руку, озабоченно.) Как  вы  находите,  она  уже  достаточно
распухла? Мне кажется, опухоль уже спала?
     Безработный (успокаивает его). Нет, опухоль ничуть не спала.
     Ван. В самом  деле?  Пожалуй,  она  стала  даже  чуть  больше.  Видимо,
все-таки сломан сустав. Лучше сразу побегу к судье!  (Осторожно  поддерживая
руку, не сводя с нее глаз, быстро уходит.)

                           Шин бежит в цирюльню.

     Безработный. Она помчалась к цирюльнику, чтобы подольститься к нему.
     Невестка. Мы не можем изменить мир.
     Шен Де (удрученная). Я не хотела вас обидеть. Я просто испугалась. Нет,
хотела. Прочь с моих глаз!

          Безработный, невестка и дедушка, надувшись, жуя, уходят.

     (Публике.)

                      Они уже не отвечают.
                      Стоят, куда их поставят.
                      Велишь уйти - немедленно уходят!
                      Их не задеть ничем. И только запах пищи
                      Их заставляет приподнять глаза.

             Вбегает старая женщина. Это мать Суна, госпожа Ян.

     Госпожа Ян (запыхавшись). Вы мадемуазель Шен-Де? Сын мне все рассказал.
Я мать Суна, госпожа Ян. Подумайте только, у него есть надежда  снова  стать
летчиком! Сейчас пришло письмо из Пекина. От управляющего  ангаром  почтовых
самолетов.
     Шен Де. Он сможет опять летать? О, госпожа Ян!
     Госпожа  Ян.  Однако  это  стоит  огромных  денег:  пятьсот  серебряных
долларов.
     Шен Де. Много. Но не отказываться же из-за денег? У меня есть лавка.
     Госпожа Ян. Ах, если бы вы могли ему помочь!
     Шен Де (обнимает ее). Если бы я могла ему помочь!
     Госпожа Ян. Вы дали бы способному человеку возможность выдвинуться.
     Шен Де. Как они смеют мешать человеку быть полезным! (После паузы.)  За
лавку я выручу слишком мало, а эти двести долларов мне одолжили. Вы  можете,
конечно, взять их сейчас же. Я продам запасы табака и верну долг.  (Дает  ей
деньги стариков.)
     Госпожа Ян. Ах, мадемуазель Шен Де, это ведь помощь  тому,  кто  в  ней
нуждается. Вы знаете, как они его здесь называли? Мертвым летчиком.  Раз  он
больше не летает, значит, он - мертвый.
     Шен Де. Однако нам не хватает еще трехсот  серебряных  долларов.  Нужно
подумать, госпожа Ян. (Медленно.) Я знаю  кое-кого,  кто,  пожалуй,  мог  бы
помочь. Ах, я не хотела бы звать его больше - он слишком  жесток  и  слишком
хитер. Разве что в последний раз?.. Но летчик должен летать! Это ясно.
     Отдаленный гул мотора.
     Госпожа Ян. Ах, если бы тот, о ком вы  говорите,  мог  достать  деньги!
Смотрите - утренний почтовый самолет, он летит в Пекин!
     Шен Де (решительно). Помашите, госпожа Ян! Летчик, наверно, увидит нас!
(Машет своей шалью) Помашите тоже!
     Госпожа Ян (машет). Вы знаете того, кто летит?
     Шен Де. Нет. Того, кто будет летать. Пусть  летит  потерявший  надежду,
госпожа Ян. Пусть хоть один сможет подняться над всей этой бедой, над  всеми
нами! (Публике.)

                  Ян Сун, мой любимый, вместе с облаками,
                  Вопреки ураганам,
                  Летит сквозь небеса и приносит
                  Дружеские письма
                  Друзьям в далекой стране.


ИНТЕРМЕДИЯ ПЕРЕД ЗАНАВЕСОМ

         Шен Де входит, держа в руках маску и костюм Шой Да, и поет

ПЕСНЮ О БЕСПОМОЩНОСТИ БОГОВ И ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ

                      У нас в стране
                      Полезному мешают быть полезным.
                      Он может доказать, что он полезен,
                      Лишь получив поддержку сильных.
                      Добрые
                      Беспомощны, а боги - бессильны. Почему
                      У них, богов, нет крейсеров и танков,
                      Бомбардировщиков и бомб, и пушек,
                      Чтобы злых уничтожать, а добрых - оберечь?
                      И нам было бы лучше и богам.
              (Надевает костюм Шой Да и делает несколько шагов
                               его походкой.)
                      Добрые - у нас в стране
                      Добрыми не могут оставаться:
                      Пустые миски - едоки дерутся.
                      Ах, все заветы божьи
                      От нищеты не помогают. Почему
                      К нам на базары боги не приходят, -
                      Чтоб оделять довольством, улыбаться
                      И подкрепленных хлебом и вином
                      Учить друг с другом дружески общаться?
           (Надевает маску Шой Да и продолжает петь его голосом.)
                      Чтобы добраться с ложкою до чашки,
                      Нужна жестокость.
                      Та жестокость, на которой зиждутся империи.
                      Не раздавив сперва двенадцать нищих,
                      Тринадцатому не помогут. Почему
                      Не заявляют боги там, в эфире,
                      Что время дать всем добрым и хорошим
                      Возможность жить в хорошем, добром мире?
                      Почему
                      Они нас, добрых, к пушкам не приставят
                      И не прикажут нам: огонь! О, почему
                      Терпенье терпят боги?


V

                              Табачная лавка.
   За прилавком сидит Шой Да и читает газету. Он не обращает ни малейшего
      внимания на Шин, которая, болтая без умолку, занимается уборкой.

     Шин. Такая лавчонка живо прогорит,  если  только  просочатся  кой-какие
слухи. Поверьте мне, я знаю,  что  говорю.  Давно  пора  такому  порядочному
человеку, как вы, вмешаться в темную историю Шен Де с этим Ян Суном с Желтой
улицы. Не забывайте, что господин Шу Фу, живущий напротив цирюльник, который
владеет двенадцатью домами и только одной-единственной и к  тому  же  старой
женой, не далее чем вчера намекнул, и не кому другому, а мне лично, на  свой
чрезвычайно лестный для барышни интерес к ней. Он даже справлялся уже  о  ее
имущественном положении. О чем это говорит, как не о  настоящей  любви?  (Не
получая никакого ответа, наконец выходит с ведром.)
     Голос Суна (снаружи). Это лавка мадемуазель Шен Де?
     Голос Шин. Да. Но сегодня здесь двоюродный брат.

Шой  Да  подбегает  к  зеркалу  легкой  походкой  Шен Де и только собирается
поправить  прическу,  как  замечает в зеркале свою ошибку. Он возвращается с
тихим  смехом  на  прежнее  место.  Появляется  Ян Сун, за ним идет Шин. Она
                        проходит мимо него в лавку.

     Сун. Я Ян Сун.

                             Шой Да кланяется.

     Шен Де здесь?
     Шой Да. Ее здесь нет.
     Сун. Но вам,  вероятно,  известны  наши  отношения.  (Обводит  взглядом
лавку.) Настоящий магазин! А мне казалось, что она немного прихвастнула.  (С
удовлетворением заглядывает в ящички и  фарфоровые  горшочки.)  Человече!  Я
снова буду летать! (Берет сигару.)

                         Шой Да дает ему прикурить.

Как  вы  думаете,  сможем  мы  выколотить  из  лавки  еще  триста серебряных
долларов?
     Шой Да. Разрешите спросить: вы намерены ее сейчас продать?
     Сун. У нас же нет трехсот долларов наличными.

                           Шой Да качает головой.

Со  стороны  Шен Де было очень мило, что она сразу дала двести. Но недостает
трехсот, а без них у меня ни черта не получится.
     Шой Да. Мне кажется, она поторопилась обещать  вам  деньги.  Это  может
стоить ей лавки. Говорят: поспешность - ветер, опрокидывающий здание.
     Сун. Мне нужны деньги - сейчас или никогда. И девушка не принадлежит  к
тем, которые долго задумываются, когда нужно что-нибудь отдать. Между  нами,
мужчинами: до сих пор она ни в чем не колебалась.
     Шой Да. Так.
     Сун. Что говорит только в ее пользу.
     Шой Да. Могу  я  узнать,  для  чего  предназначены  пятьсот  серебряных
долларов?
     Сун. Вполне. Я  вижу,  вы  меня  прощупываете.  Управляющий  ангаром  в
Пекине, мой друг по летной школе, устроит меня, если я  выложу  ему  пятьсот
серебряных долларов.
     Шой Да. Не слишком ли много?
     Сун. Нет. Ему придется уличить в оплошности летчика, у которого большая
семья и который поэтому очень ревностный служака. Понятно? Кстати, это между
нами, Шен Де ничего не должна об этом знать.
     Шой Да. Может быть. Однако вот что: не продаст ли управляющий ангаром в
следующем месяце также и вас?
     Сун. Только не меня. Я не позволю себе оплошности. Я слишком долго  был
безработным.
     Шой Да (кивает головой). Голодная собака быстрее везет  тележку  домой.
(Некоторое время смотрит на Суна  испытующим  взглядом.)  Дело  рискованное.
Господин Ян Сун, вы требуете от моей кузины, чтобы она отказалась от  своего
маленького имущества и от всех друзей в этом городе и целиком  вручила  свою
судьбу вам. Я полагаю, у вас есть намерение жениться на Шен Де?
     Сун. Да, я к этому готов.
     Шой Да. Но разве в таком случае вам не жаль спустить лавку за несколько
серебряных долларов? Когда нужно быстро продать,  всегда  получаешь  меньше.
Двести серебряных долларов, которые у вас в руках, оплатили бы помещение  за
полгода. Разве вас не привлекает перспектива табачной торговли?
     Сун. Меня? Чтобы  Ян  Суна,  летчика,  увидели  стоящим  за  прилавком:
"Желаете ли вы, уважаемый господин, крепкую сигару или сигару полегче?" Нет,
это не дело для Ян Сунов, по крайней мере не в этом столетии!
     Шой Да. Позвольте вас спросить, а летать - это дело?
     Сун (достает из кармана письмо). Почтеннейший, я буду  получать  двести
пятьдесят серебряных долларов в месяц! Взгляните сами  -  почтовые  марки  и
штемпель Пекина.
     Шой Да. Двести пятьдесят серебряных долларов? Немало.
     Сун. А вы думали, я летаю даром?
     Шой  Да.  Видно,  должность  подходящая!  Господин   Ян   Сун,   кузина
уполномочила меня помочь вам получить место летчика, ведь для вас оно - все.
Я понимаю мою кузину и не вижу оснований, почему бы ей не следовать влечению
своего сердца. Она  имеет  полное  право  познать  радости  любви.  Я  готов
превратить в деньги все, что здесь есть. Вот идет владелица дома госпожа  Ми
Дзю, воспользуюсь случаем и посоветуюсь с ней насчет продажи.
     Домовладелица (входит). Добрый день, господин Шой Да. Вы осведомлены  о
том, что срок арендной платы истекает послезавтра?
     Шой Да. Госпожа Ми Дзю, обстоятельства складываются так, что моя кузина
вряд ли сможет продолжать  заниматься  табачной  торговлей.  Она  собирается
замуж, и будущий супруг (представляет Ян Супа) берет ее с собой в Пекин, где
они начнут новую жизнь. Если я получу за свой  табак  достаточную  сумму,  я
продам лавку.
     Домовладелица. Сколько же вам нужно?
     Сун. Триста наличными.
     Шой Да (быстро). Нет, пятьсот!
     Домовладелица (Суну). Может быть, я смогу помочь вам. (Шой Да.) Сколько
стоил ваш табак?
     Шой Да. Кузина  в  свое  время  заплатила  за  него  тысячу  серебряных
долларов и пока еще очень мало продала.
     Домовладелица. Тысяча серебряных долларов! Ее, конечно, надули. Вот что
я вам скажу: если вы послезавтра съедете, я плачу триста серебряных долларов
за всю лавку.
     Сун. По рукам! А, старик?
     Шой Да. Мало!
     Сун. Хватит!
     Шой Да. Мне нужно по меньшей мере пятьсот.
     Сун. Зачем?
     Шой Да. Позвольте мне поговорить с  женихом  кузины.  (Отводит  Суна  в
сторону.) Весь табак заложен двум старикам за  двести  серебряных  долларов,
которые вручены вам.
     Сун  (нерешительно).  Есть  по  этому  поводу  какое-нибудь  письменное
соглашение?
     Шой Да. Нет.
     Сун (после маленькой паузы, домовладелице). Мы согласны на триста.
     Домовладелица. Мне еще нужно  знать,  свободна  ли  лавка  от  долговых
обязательств.
     Сун. Отвечайте же.
     Шой Да. Свободна.
     Сун. Когда можно получить триста долларов?
     Домовладелица. Послезавтра, у вас еще останется время обдумать. Если вы
можете подождать месяц, вы получите больше. Я даю триста, и то исключительно
потому, что рада помочь вам. Ведь дело, как я понимаю, идет о  счастье  юной
четы. (Уходит.)
     Суп (кричит ей вслед). Согласны! Ящички, горшочки,  мешочки  -  все  за
триста, и конец мучениям! (Шой Да.) А если бы  мы  получили  до  послезавтра
где-нибудь больше? Тогда мы, пожалуй, даже вернули бы эти двести.
     Шой Да. За такой срок? Мы не получим даже доллара сверх того,  что  нам
предлагает Ми Дзю. Есть у вас деньги на поездку вдвоем и на первое время?
     Сун. Конечно.
     Шой Да. Сколько же?
     Суп. Так или иначе, я достану, даже если бы пришлось их украсть.
     Шой Да. Ах так, значит, и эту сумму нужно сначала еще раздобыть?
     Сун. Не лезь в бутылку, старик. Я доберусь до Пекина, чего бы  мне  это
ни стоило.
     Шой Да. Но для двоих это обойдется не так дешево.
     Сун. Для двоих? Ведь Шен Де я оставляю здесь. Первое время она была  бы
для меня, прямо скажем, обузой.
     Шой Да. Понимаю.
     Сун. Что вы уставились на меня, как на дырявый баллон  от  масла?  Выше
себя не прыгнешь.
     Шой Да. А на какие средства, по-вашему, будет жить моя кузина?
     Сун. Надеюсь, вы поможете?
     Шой Да. Постараюсь. (Пауза.) Я хотел бы, чтобы  вы  вернули  мне  лично
двести серебряных долларов, господин Ян Сун, и оставили их здесь до тех пор,
пока не предъявите два билета в Пекин.
     Сун. Знаешь что, шурин, я просил бы тебя не вмешиваться.
     Шой Да. Мадемуазель Шен Де...
     Сун. Предоставьте это мне.
     Шой Да. ...быть может, не согласится продать свою лавку, если узнает...
     Сун. Все равно согласится.
     Шой Да. А моих возражений вы не опасаетесь?
     Сун. Почтеннейший!
     Шой Да. Вы, по-видимому, забыли, что она человек и имеет разум.
     Сун (весело). Меня всегда поражало  -  чего  только  не  воображают  об
особах женского пола да  еще  об  их  разуме!  А  слышали  вы  когда-нибудь,
например, о могуществе любви и о зове  плоти?  Вы  надеетесь  на  ее  разум?
Разума у нее нет. Ее слишком много унижали в течение  всей  жизни,  беднягу!
Когда я положу руку ей на плечо и скажу: "Ты пойдешь со мной!" - она услышит
колокольный звон и не узнает даже родной матери.
     Шой Да (с трудом). Господин Ян Сун!
     Сун. Господин... как вас там!
     Шой Да. Моя кузина предана вам, потому что...
     Сун. Скажем, потому, что ей нравится, когда я ее хватаю! Заруби себе на
носу! (Достает из ящика еще одну сигару, потом кладет две в карман и в конце
концов берет весь ящик под мышку.) Ты придешь к ней не с пустыми руками:  со
свадьбой решено. И тогда она принесет триста, или ты их принесешь,  или  она
или ты! (Уходит.)
     Шин (высунув голову из дверей задней комнаты). Противный  субъект!  Вся
Желтая улица уже знает, что он держит девчонку в руках.
     Шой Да (кричит). Лавка пропала! Он  не  любит!  Это  крушение.  Гибель.
(Начинает метаться по комнате, как пойманное животное, все  время  повторяя:
"Лавка пропала!" Потом вдруг останавливается перед Шин и обращается к  ней.)
Шин, вы выросли в сточной канаве и я  тоже.  Разве  мы  легкомысленны?  Нет.
Разве когда надо, мы не способны на жестокость? Нет. Я готов схватить вас за
горло и трясти до тех пор, пока вы не выплюнете  монету,  которую  украли  у
меня. Вы это знаете. Времена ужасны, этот город  -  ад,  но  мы  карабкаемся
вверх по гладкой стене. И вдруг кого-нибудь из  нас  постигает  несчастье  -
любовь. Этого достаточно, все погибло. Малейшая слабость - и  человека  нет.
Как освободиться от всех слабостей, и прежде всего от самой  смертоносной  -
любви? Она невыносима для человека! Она слишком дорога! Но скажите, можно ли
вечно быть начеку? Что это за мир?

                     Там поцелуют, а потом задушат.
                     Любовный вздох - в крик страха переходит.
                     Ах, почему там коршуны кружат?
                     Там на свиданье женщина идет!

     Шин. Пожалуй, я лучше сразу приведу цирюльника. Поговорите с  ним.  Это
человек чести. Цирюльник - самая подходящая партия  для  вашей  кузины.  (Не
получив ответа, убегает.)

    Шой Да снова мечется по комнате, пока не появляется господин Шу Фу,
    сопровождаемый Шин, которая, однако, по знаку Шу Фу снова исчезает.

     Шой Да (спешит навстречу). Сударь, я слышал, что вы проявляете  интерес
к моей кузине.  Позвольте  мне  отставить  все  условности,  все  требования
приличия и всякую сдержанность, так как в данный момент мадемуазель  Шен  Де
угрожает величайшая опасность.
     Господин Шу Фу. О!
     Шой Да. Моя кузина, еще несколько  часов  назад  владелица  собственной
лавки, сейчас почти нищая. Господин Шу Фу, лавка погибла.
     Господин  Шу  Фу.  Господин  Шой  Да,  очарование  мадемуазель  Шен  Де
заключается не в богатствах ее лавки, а в д