Матти  (опрокидывая  ногой  скамью).  Ну  ладно,  выходите  тогда,  как
нашкодивший пудель!
     Пунтила. Ева!

  Матти старательно треплет Еве волосы; она расстегивает воротник  блузки
                                 и выходит.

     Ева. Ты звал меня, папочка? Я хотела переодеться и пойти купаться.
     Пунтила. Ты чем это занимаешься в бане? Думаешь, у нас уши заложило?
     Атташе. Не сердись, Пунтила. Почему бы Еве и не быть в бане?

                 Выходит Матти, останавливается позади Евы.

     Ева (не замечая Матти, слегка смущенно). А что ты  мог  слышать,  папа?
Ничего не было.
     Пунтила. Так это, по-твоему, ничего? Может, ты обернешься?
     Матти (играя смущение). Господин Пунтила, мы с барышней только  сыграли
в шестьдесят шесть. Вот карты, если не верите. Тут какое-то недоразумение.
     Пунтила. Молчать! Ты уволен! (Еве.) Что о тебе подумает Эйно?
     Атташе. Знаешь, Пунтила, если они играли в шестьдесят шесть, значит, ты
действительно ошибся. Принцесса Бибеско однажды так волновалась за  баккара,
что разорвала на себе жемчуг. Я принес тебе  белые  розы,  Ева.  (Отдает  ей
розы.) Пойдем, Пунтила, сыграем на бильярде! (Тянет его за рукав.)
     Пунтила (угрожающе). Я с тобой еще  поговорю,  Ева!  (Матти.)  Если  ты
скажешь моей дочке хоть "му-у", вместо того чтобы содрать свою грязную кепку
и стать смирно и стесняться своих  немытых  ушей  -  молчать!  -  то  можешь
укладывать свои драные носки! Ты должен взирать на дочь своего благодетеля и
кормильца снизу вверх, как на высшее существо,  которое  снизошло  до  тебя.
Пусти, Эйно, думаешь, я допущу такое безобразие?  (Матти.)  Повтори,  что  я
сказал!
     Матти. Должен взирать на нее, как на высшее существо, которое снизошло,
господин Пунтила.
     Пунтила. Глаза должен выпучить в изумлении, болван, что на свете бывает
такое.
     Матти. Глаза должен выпучить в изумлении, господин  Пунтила,  что  я  а
свете бывает такое.
     Пунтила. При виде такого невинного существа ты должен краснеть как  рак
за то, что у тебя еще до конфирмации были нечистые мысли про женщин,  должен
сквозь землю провалиться, понял?
     Матти. Понял.

                        Атташе уводит Пунтилу в дом.

     Ева. Ничего не вышло.
     Матти. Видно, у него долгов еще больше, чем мы думали.


VI
                             Разговор о раках.

      Кухня в имении "Пунтила". Вечер. Издали время от времени слышна
                 танцевальная музыка. Матти читает газету.

     Фина (входя). Вас спрашивает барышня Ева.
     Матти. Хорошо. Только допью кофе.
     Фина. Можете из-за меня не притворяться, что вам не к спеху.  Очень  уж
вы воображаете, оттого что барышня с вами иногда заводит разговоры.  Ей  тут
нет подходящего общества, вот  она  и  скучает.  С  кем-нибудь  же  ей  надо
поговорить.
     Матти. В такой вечер и вправду хочется что-нибудь  вообразить.  Скажем,
если б вы, Финочка, захотели прогуляться со мной к речке, так я будто  бы  и
не слышал, что барышня меня звала.
     Фина. А мне кажется, у меня нет охоты с вами гулять.
     Матти (берет газету). Все об учителе мечтаете?
     Фина. Ничего у меня с учителем не было. Он очень хороший и образованный
человек, хотел, чтобы я училась, дал мне книжку.
     Матти. Жаль, что ему за  образованность  так  мало  платят.  Я  получаю
триста марок, а он - двести. Правда, моя работа потрудней. Ведь если учитель
ничего не умеет, так в крайнем случае  мужики  не  научатся  читать  газету.
Раньше, конечно, это считалось бы отсталостью, темнотой, а теперь  газеты  и
читать не стоит. Все равно там из-за цензуры ничего путного не пишут! Я  вам
даже вот что скажу: если бы совсем убрать учителей,  так  цензуры  не  надо,
государство бы сэкономило на жалованье цензорам. А вот  если  я  застряну  в
дороге, господам придется шлепать по  грязи,  и  они  наверняка  свалятся  в
канаву с пьяных глаз. (Жестом подзывает к себе Фину, она садится к  нему  на
колени.)

          Входят судья и адвокат с полотенцами, прямо из парильни.

     Судья. Не найдется ли у вас чашечки этой чудной сыворотки,  которой  вы
нас угощали?
     Матти. Может, горничная вам отнесет?
     Судья. Нет, вы нам покажите, где она стоит.

            Матти половником наливает им сыворотки. Фина уходит.

     Адвокат. Великолепная сыворотка!
     Судья. Всегда пью ее в "Пунтиле" после бани.
     Адвокат. Замечательные у нас в Финляндии белые ночи!
     Судья. Ох, сколько у меня из-за них работы. Все алиментные  процессы  -
это Песнь песней в честь белых ночей. В зале суда только  и  понимаешь,  как
хорошо в березовом лесу. А река? Они как пойдут на берег, так  у  них  сразу
ножки подкашиваются. Одна девчонка жаловалась мне на суде, что во всем  сено
виновато - слишком хорошо пахнет. За ягодами хоть не ходи, коров доить и  то
опасно. Все кусты при дороге надо бы  обнести  колючей  проволокой.  В  баню
парни и девушки, конечно, ходят врозь, чтоб соблазна не было, а на  лужок  -
обязательно вместе. Летом им просто удержу нет. С  велосипедов  соскакивают,
на сеновал забираются, - на кухне всякое случается оттого, что  там  слишком
жарко, а в поле оттого, что там  ветер  гуляет.  То  у  них  ребята  родятся
оттого, что лето слишком короткое, то оттого, что зима слишком долгая.
     Адвокат. Приятно только, что  и  более  пожилые  люди  могут  принимать
участие, хотя бы косвенно. Я говорю о свидетелях,  которых  потом  вызывают.
Они все видят. Видят, что парочка скрылась в лесу, что под  сеновалом  стоят
деревянные башмаки, видят, как у девушек  от  собирания  ягод  раскраснелись
щеки, а  собирать  чернику  совсем  не  такое  утомительное  дело,  если  не
стараться чересчур. Свидетели  не  только  все  видят,  они  и  все  слышат:
подойники звенят, кровати скрипят, свидетелям приятно, будто им  летом  тоже
кое-что перепало, хотя они принимали участие только глазами и ушами.
     Судья (слыша настойчивый звонок, Матти). Может быть, вы посмотрите, что
им там нужно? Впрочем, мы скажем, что вы тут желаете соблюдать восьмичасовой
рабочий день.

Судья  и  адвокат уходят. Матти опять берется за газету. Входит Ева, держа в
зубах  длиннейший  мундштук  с  сигаретой.  Идет,  вихляя  бедрами, подражая
                                кинозвездам.

     Ева. Я вам звонила. Вы сейчас заняты?
     Матти. Я? Нет, я буду занят только завтра с шести утра.
     Ева. Вы не могли бы отвезти меня в лодке на остров? Хочу наловить раков
к завтрашнему пиру, к помолвке.
     Матти. Как будто уже поздновато, не пора ли на боковую?
     Ева. Я совсем не устала. Летом мне  вообще  не  спится,  сама  не  знаю
почему. Неужели вы сейчас могли бы заснуть?
     Матти. Еще как!
     Ева. Завидую вам. Тогда приготовьте мне сети. Отец хочет, чтобы к столу
были раки. (Поворачивается на  каблучке  и  идет  к  двери,  опять  подражая
кинозвездам.)
     Матти (уже в другом настроении). А пожалуй, я все-таки  отвезу  вас  на
остров.
     Ева. А вы не устали?
     Матти. Нет-нет, я уже проснулся, я совсем бодрый.  Вы  бы  переоделись,
чтоб легче было идти вброд. Ева. Сети в кладовой. (Уходит.)

    Матти надевает куртку. Ева возвращается в очень коротеньких брючках.

А где же сети?
     Матти. А мы будем ловить руками. Так гораздо красивей, я вас научу.
     Ева. Но сетями удобнее.
     Матти. Недавно мы с кухаркой и горничной были на острове,  так  мы  все
ловили руками, очень красиво получалось. Можете у  них  опросить.  Я  быстро
ловлю. А вы? Конечно, есть такие, у которых руки крюки. Раки увертливые,  да
и камни скользкие, зато ночь  совсем  светлая,  ни  облачка,  я  только  что
выходил.
     Ева (нерешительно). Все-таки сетями удобнее. Больше поймаем.
     Mатти. А вам много нужно?
     Ева. Мой отец не станет есть, когда чего-нибудь мало.
     Матти. Ну, значит, дело серьезное. А я-то  думал,  парочку  поймаем,  а
потом побеседуем, ночь такая красивая.
     Ева. Да не говорите вы про все  на  свете  "красиво"!  Принесите  лучше
сети.
     Матти. Не будьте вы такая серьезная  и  не  гоняйтесь  так  свирепо  за
раками. Хватит, если набьем карманы. Я знаю место,  где  мы  за  пять  минут
наберем достаточно - будет что показать.
     Ева. Что вы хотите сказать? Вы вообще раков ловить собираетесь?
     Матти (после паузы). Пожалуй, сейчас и вправду поздновато. Мне завтра в
шесть надо выезжать на студебекере на станцию встречать атташе.  А  если  мы
часов до трех или четырех будем бродить по острову, когда же тут  выспаться?
Конечно, я могу отвезти вас на остров, если желаете.

  Ева молча поворачивается и уходит. Матти снимает куртку, садится, берет
                     газету. Из парильни выходит Лайна.

     Лайна. Фина и скотница спрашивают, не придете ли вы  к  реке?  Они  там
гуляют.
     Матти. Я устал. Был на рынке, потом водил  трактор  на  болото,  порвал
тросы...
     Лайна. Я тоже ног под собой не чую, весь день пекла пироги, ох  уж  эти
мне помолвки! Хотела лечь, но не могу себя заставить.  Ночь  такая  светлая,
грех спать! (Уходя, смотрит в окно.) Может быть,  все-таки  пойти  погулять?
Конюх будет опять на гармошке играть. Люблю послушать! (Уходит  усталым,  но
решительным шагом.)

        В ту минуту как Матти хочет уйти в другую дверь, входит Ева.

     Ева. Я хочу, чтобы вы меня отвезли на станцию!
     Матти. Придется минут пять подождать, пока я подам  машину.  Подъеду  к
парадному.
     Ева. Отлично. Но вы даже не спрашиваете, зачем я еду на станцию?
     Матти. Я бы сказал, что вы хотите поспеть к одиннадцатичасовому  поезду
в Хельсинки.
     Ева. Кажется, вас это ничуть не удивляет.
     Матти. А зачем мне удивляться? Если шоферы начнут удивляться, все равно
ничего не изменится и ни к чему не приведет. Никто не обратит внимания, да и
никакого значения это не имеет.
     Ева. Я еду в Брюссель, к приятельнице, на две-три  недели  и  не  хочу,
чтобы  отец  узнал.  Вам  придется  одолжить  мне  двести  марок  на  билет.
Разумеется, отец немедленно с вами расплатится, как только я ему напишу.
     Матти (неохотно). Ладно.
     Ева. Надеюсь,  вы  не  боитесь  за  свои  деньги?  Хоть  моему  отцу  и
безразлично, с кем я o-бручусь, но в долгу он у вас не останется.
     Матти (осторожно). Не знаю,  будет  ли  он  считать  себя  в  долгу,  -
деньги-то я даю не ему, а вам.
     Ева (помолчав). Очень сожалею, что я вас об этом попросила.
     Матти. Не думаю, что вашему отцу безразлично, если вы среди ночи  вдруг
уедете от помолвки, когда, как говорится, еще пироги не поспели. Напрасно вы
на него сердитесь, что он вам посоветовал вести знакомство со мной, - это он
просто сгоряча. Ваш отец, барышня, желает  вам  только  добра.  Он  мне  сам
сказал. А когда он налижется, то есть, виноват, выпьет лишнего,  он  сам  не
знает, что для вас - добро, тут он живет только  чувством.  Зато,  когда  он
трезвый, он опять живет  умом,  покупает  вам  стоящего  атташе,  вы  будете
атташихой в Париже или в Ревеле, можете делать, что вам угодно, если  придет
охота, вот в такой хороший вечер, а не захотите - не надо.
     Ева. Значит, вы мне советуете выйти за господина атташе?
     Матти. Не такое у вас, барышня, материальное положение, чтобы  огорчать
отца.
     Ева. Я вижу, вы изменили свое мнение. Вы - настоящий флюгер.
     Матти. Правильно. Только не надо  обижать  флюгер,  это  несправедливо.
Флюгер - железная вещь, крепче ничего нет, только у него нет твердой  опоры,
его ничто не поддерживает. У меня тоже, к сожалению, никакой  твердой  опоры
нет. (Потирает большой и указательный палец, намекая на деньги.)
     Ева. К сожалению, мне придется поосторожнее относиться к  вашим  добрым
наставлениям, раз вам  не  хватает  твердости  для  честного  ответа.  И  вы
говорите красивые слова насчет того, что мой отец желает мне  добра,  просто
потому, что боитесь одолжить мне денег.
     Матти. Я и за свое место боюсь. Зачем терять хорошее место?
     Ева. А вы, как я вижу, порядочный материалист, господин Альтонен,  или,
как говорят в вашем кругу, вы знаете, с какой стороны хлеб  маслом  намазан.
Во всяком случае, я еще никогда не  видела,  чтобы  человек  так  откровенно
показывал, как он боится за свои деньги и вообще  за  свое  благополучие.  Я
вижу, что не только богатые думают о деньгах.
     Матти. Простите, если я вас разочаровал. Но что поделаешь, раз  вы  так
прямо попросили денег.  Вот  если  бы  вы  только  намекнули,  так  сказать,
оставили бы вопрос висеть в воздухе, как говорится, между  строк,  тогда  бы
нам и вообще не пришлось говорить о деньгах.  Денежные  дела  всегда  портят
отношения.
     Ева (садится). Я не выйду за атташе.
     Матти. В сущности говоря,  непонятно,  почему  вы  не  хотите  выходить
именно за него? По-моему, что один, что другой - все они похожи,  я  с  ними
имел дело. Люди они образованные, сапогами в вас  бросать  не  станут,  даже
если напьются, с деньгами не считаются, особенно с  чужими,  сумеют  оценить
вас - они в этом толк знают, как в вине, их этому обучали.
     Ева. Не выйду я за атташе. Я, кажется, выйду за вас.
     Матти. Как прикажете помять?
     Ева. Отец мог бы отдать нам лесопилку.
     Матти. Вы хотите сказать - вам.
     Ева. Нет, нам - раз мы поженимся.
     Матти. Служил я в Карелии,  в  одном  имении,  там  хозяин  раньше  был
батраком. Когда приходил в гости пастор, хозяйка посылала мужа удить рыбу. А
при других гостях он сидел за печкой и  раскладывал  пасьянс  -  его  только
звали бутылки откупоривать. У них уже  дети  были  большие.  Отца  по  имени
звали: "Виктор, принеси галоши! Только не копайся!" Нет, барышня, это мне не
по вкусу.
     Ева. Ну, вы, конечно, хотите командовать. Могу себе представить, как вы
будете обращаться с женой.
     Матти. Вы об этом уже думали?
     Ева. Конечно, нет. Вы, наверно, воображаете, что я целыми днями  только
и думаю о вас. Не знаю, откуда у вас такое самомнение. Во всяком случае, мне
надоело, что вы только о себе говорите, что вам нравится и чего вам хочется,
о чем вы где-то там слышали. Я вас насквозь вижу - то притворяетесь невинным
барашком, то дерзите мне! Я вас вообще не выношу, терпеть не могу  эгоистов,
так и знайте! (Уходит.)

                       Матти садится и берет газету.


VII
                       Союз невест господина Пунтилы.

    Двор в "Пунтиле". Воскресное утро. На балконе дома Пунтила, бреясь,
             ссорится с Евой. Издали слышны церковные колокола.

     Пунтила. Ты выйдешь замуж за атташе - и крышка! Иначе ты от меня  гроша
не получишь. Я отвечаю за твое будущее.
     Ева. То ты говоришь, чтобы я за него не выходила, что он не мужчина, то
опять... Сам сказал - выходи за того, кого полюбишь.
     Пунтила. Мало  чего  я  говорю,  когда  выпью  лишнюю  рюмку.  Не  смей
толковать мои слова вкривь и вкось! И если я тебя еще раз поймаю с  шофером,
я тебе задам! Хорошо, что не было посторонних, когда ты вышла с ним из бани!
Вот был бы скандал! (Смотрит в поле, орет.) Зачем коней пустили в клевер?
     Голос. Конюх недосмотрел!
     Пунтила. Гони прочь! (Еве.) Стоит на один день уехать -  тут  все  идет
вверх тормашками. Почему кони в клевере? Потому  что  конюх  завел  шашни  с
садовницей. А почему телку, которой всего год и два месяца, уже случили, так
что она больше расти не будет? Потому, что коровница путается с практикантом
и у нее, конечно, уже нет времени  следить,  чтобы  бык  не  лез  к  молодым
коровам. Она дает ему полную волю. Свинство! А если бы садовница не гуляла с
конюхом - вот я с ней поговорю! - я бы  продал  не  сто  кило  помидоров,  а
гораздо больше! Да разве ей до моих помидоров? Их любить надо,  это  золотое
дно! Нет, я запрещу все эти шашни  у  себя  в  имении,  слишком  дорого  они
обходятся. Слышишь, так себе и зарубите на носу - ты  и  твой  шофер!  Я  не
позволю разорять имение! Я с этим покончу.
     Ева. Я не разоряю имение.
     Пунтила. Я тебя предупреждаю. Скандала я не  потерплю.  Устраиваешь  ей
свадьбу в шесть тысяч марок, все делаешь, чтобы достать ей жениха  из  самых
лучших кругов, мне это стоит целого леса, ты понимаешь, что такое лес? А  ты
водишь дружбу с кем попало, даже с шофером.

          Mатти вошел во двор, остановился под балконом, слушает.

Я  дал  тебе  тонкое воспитание! Не затем в Брюсселе деньги платил, чтобы ты
бросалась   на   шею  всякому  шоферу,  а  затем,  чтобы  ты  не  якшалась с
прислугой,  иначе  они  тебе  на голову сядут. Их на десять шагов подпускать
нельзя,  никаких  фамильярностей,  не то в доме будет хаос. Тут я - железный
человек! (Уходит в дом.)

В  воротах  появляются  четыре женщины из Кургелы. Они о чем-то советуются -
снимают  платки,  надевают  венки  из  соломы, одна из них идет во двор. Это
                            Сандра-телефонистка.

     Телефонистка. С добрым утром, я хотела бы видеть господина Пунтилу.
     Матти. Пожалуй, сегодня он с вами не  станет  разговаривать,  он  не  в
настроении.
     Телефонистка. Я думаю, свою невесту он все-таки примет.
     Матти. А вы что - помолвлены с ним?
     Телефонистка. По-моему, да.
     Голос Пунтилы. И я тебе запрещаю даже произносить слово  "любовь".  Это
все равно что "свинство", а я  никакого  свинства  у  себя  в  "Пунтиле"  не
потерплю. Помолвка назначена, свинью закололи, оживить ее я не могу, она мне
в угоду не воскреснет и не вернется в стойло жрать помои из-за того, что  ты
передумала идти замуж, и вообще я все уже решил и желаю жить один, в  тишине
и спокойствии, а твою комнату я запру, так и знай!

                    Матти берет метлу и подметает двор.

     Телефонистка. Знакомый голос.
     Матти. Ничего удивительного - это голос вашего жениха.
     Телефонистка. И похож и не похож.  В  Кургеле  он  разговаривал  как-то
иначе.
     Матти. А-а, вы  познакомились  в  Кургеле?  Кажется,  он  там  доставал
"законный" спирт?
     Телефонистка. Может быть, голос кажется незнакомым  потому,  что  тогда
все было по-другому, у него было такое любезное лицо, он сидел в  машине,  и
на его лице играла утренняя заря.
     Матти. Знаю я и это лицо и эту зарю. Шли бы вы домой.

      Во двор входит Эмма-самогонщица. Она делает вид, что незнакома с
                               телефонисткой.

     Эмма-самогонщица. Господин Пунтила здесь? Мне надо его видеть.
     Матти. К сожалению, его нет. Но вот его невеста - можете  поговорить  с
ней.
     Телефонистка (играет). Кажется, это  Эмма  Такинайнен,  которая  тайком
гонит водку?
     Эмма-самогонщица. Что, что я гоню? Водку?  Да  я  только  каплю  делаю,
чтобы жене полицмейстера ногу массировать, у меня  жена  начальника  станции
берет спирт для вишневой наливки, видишь, все по закону. А кто тут  невеста?
Телефонистка из Кургелы хочет выдать себя за невесту моего жениха, господина
Пунтилы, который, как я понимаю,  проживает  тут!  Крепко  завинтила,  дрянь
этакая!
     Телефонистка (сияя). А это что у меня, ты видишь,  самогонщица?  Что  у
меня на пальце?
     Эмма-самогонщица.  Бородавка!  А  у  меня  на  пальце  что?  Я  с   ним
обручилась, а не ты. С колечком и с глоточком винца!
     Матти. Значит, обе дамы  из  Кургелы?  Видно,  там  наших  невест,  как
воробьев в марте.

             Во двор входят Лизи-коровница и Мада-фармацевтка.

     Лизи-коровница и Мада-фармацевтка (одновременно).  Не  здесь  ли  живет
господин Пунтила?
     Матти. Вы из Кургелы? Нет, ваш Пунтила тут не живет, я-то знаю, я - его
личный шофер. Наш господин Пунтила, наверно, однофамилец того  господина,  с
которым вы обручены.
     Коровница. Да я же Лизи Яккара, со мной он действительно  обручился,  я
могу доказать. (Показывая на телефонистку.) И она тоже может доказать, он  и
с ней обручился.
     Эмма-самогонщица и Сандра-телефонистка  (одновременно).  Да,  мы  можем
доказать, мы обе - законные невесты!

                      Все четыре хохочут во все горло.

     Матти. Ну, я ра