де есть продажный, может, и  найдешь
что, коли друг твой с тобой погуляет, скажем, недельку-другую.
     Иветта. Ну что ж! Мы можем поискать, я люблю  ходить  приценяться.  Нам
ведь с тобой приятно гулять, Польди,  это  одно  удовольствие,  правда?  Две
недели тебя не испугают, верно? А если вам ссудить денег, когда вы отдадите?
     Мамаша Кураж. Через две недели верну. Может, даже через неделю.
     Иветта. Не  знаю,  на  что  решиться,  Польди,  cheri,  посоветуй  мне!
(Отводит полковника в сторону.) Я уверена, она потом продаст, не беспокойся.
Кстати, прапорщик тот, блондин, знаешь, предлагал мне одолжить денег. Он так
в меня  втрескался!  Он  говорит,  я  ему  кого-то  напоминаю.  Что  ты  мне
посоветуешь?
     Полковник. Берегись его. Это опасный человек! Он от тебя бог знает чего
потребует! Я же сказал, куплю, верно, мышка?
     Иветта. О, я не могу принять от тебя такой подарок! Но правда, если  ты
думаешь, что прапорщик может от меня чего-то потребовать... Польдп! Я готова
принять это от тебя.
     Полковник. Вот и прекрасно.
     Иветта. А ты советуешь?
     Полковник. Всенепременно.
     Иветта  (возвращается  к  мамаше  Кураж).   Мой   друг   советует   мне
согласиться. Напишите расписку и не забудьте указать, что через  две  недели
фургон мой и все, что в нем есть, тоже мое! Мы сейчас все  проверим.  Двести
гульденов я принесу потом. (Полковнику.) Тогда иди в лагерь  скорей,  а  мне
надо все пересмотреть в моем фургоне,  как  бы  что  не  пропало...  (Целует
полковника.)

                             Полковник уходит.

(Забирается в фургон.) Что-то сапог очень мало.
     Мамаша Кураж. Иветта, сейчас не время проверять твой фургон... если  уж
он твой. Ты мне обещала поговорить с фельдфебелем насчет моего Швейцарца.  Я
слыхала, через час суд.
     Иветта. Я только полотняные сорочки пересчитаю.
     M.а маша Кураж (стаскивает ее за юбку). У  меня  сын  может  погибнуть.
Гиена ты или человек?! И ни звука о том, кто выкуп предлагает.  Сделай  вид,
будто это твой нареченный. А то нам всем крышка - скажут, мы сообщники.
     Иветта. Я назначила Одноглазому свидание в роще, он, наверно, уже там.
     Священник. И боже упаси сразу предлагать все двести. Дай сто пятьдесят,
этого хватит с избытком.
     Мамаша Кураж. Ваши это деньги, что  ли?  Не  лезьте  не  в  свое  дело!
Похлебки на вас хватит, не беспокойтесь! (Иветте.) Беги бегом и не торгуйся!
Жизни парню может стоить! (Подталкивает Иветту к выходу.)
     Священник. Я не хочу вмешиваться в ваши дела, но на что мы будем  жить?
У вас на руках дочь-калека.
     Мамаша Кураж. А  полковой  ларец  на  что,  умник  вы  эдакий.  Уж  эту
недостачу они ему простят.
     Священник. Можно ли положиться на Иветту?
     Мамаша Кураж. Да у нее свой интерес: она хочет, чтобы  я  поскорее  эти
двести гульденов отдала, а мой фургон ей достался.  Ей  к  спеху,  она  сама
понимает. Полковник этот не на век ей достался.  (Катрин.)  Возьми  наждаку,
почисть ножи! Да и вы тоже, чего расселись, как  Иисус  на  горе  Елеонской?
Пошевеливайтесь! Помойте стаканы. Вечером полсотни  рейтаров  явятся,  опять
начнется: "Ах, мои ноженьки, ах, я бегать не привык, ах, мое дело  проповеди
читать..." Думаю, они нам его отдадут, слава богу, народ продажный. Не звери
Же, люди, тоже деньгу любят. Людская продажность что господня  благость,  на
нее вся надежда. Пока люди взятки берут - и суд иной раз человека  оправдать
может, даже невиноватого.
     Иветта (вбегает запыхавшись). Они согласны за две  сотни.  Только  надо
поживей. Они тянуть не любят. Лучше  всего  я  сразу  поведу  Одноглазого  к
своему полковнику. Швейцарец признался, что  казна  у  него  была.  Они  ему
пальцы в тиски зажали. Но он выбросил ларец в реку, когда заметил,  что  они
за ним гонятся. Ларец тю-тю! Ну, значит, я бегу к полковнику за деньгами?
     Мамаша Кураж. Ларец пропал? Чем же я тогда буду долг отдавать?
     Иветта. А-а-а! Так вы думали из казенного ларца деньги взять?  Ах,  вот
как!  Вы  меня  надуть  хотели!  И  не  надейтесь!  Хотите  выручить  своего
Швейцарца, выкладывайте денежки. Или, - может,  мне  махнуть  рукой  на  это
дело, чтобы вам фургон остался?
     Мамаша Кураж. Этого я прямо не ожидала! Погоди, не торопи! Получишь  ты
фургон... Простилась я с  ним.  Семнадцать  лет  он  у  меня.  Дай  подумать
минутку. Уж больно все сразу. Что мне  делать?  Все  две  сотни  я  не  могу
отдать. Хоть бы ты немного поторговалась с ним. Не  могу  же  я  безо  всего
остаться, всякий меня тогда  ногами  топтать  будет.  Иди  скажи,  дают  сто
двадцать гульденов, иначе ничего не выйдет. И так я без фургона остаюсь.
     Иветта. Они  не  согласятся.  Одноглазый  торопит,  боится,  все  время
оглядывается. Может, лучше дать им все двести?
     Мамаша Кураж (в отчаянии.) Не могу  я!  Тридцать  лет  я  маюсь.  Дочке
двадцать пять, и все не замужем. Должна я и об  ней  подумать.  Не  души  ты
меня, я знаю, что делаю. Скажи: сто двадцать, или ничего не выйдет.
     Иветта. Ну, как знаете. (Быстро уходит.)
     Мамаша Кураж (не глядя ни на священника, ни на Катрин, садится рядом  с
дочерью и принимается чистить ножи). Не побейте стаканы, они теперь не наши.
Смотри, осторожней, не порежься! Швейцарец вернется, я дам и две сотни, если
на то пойдет. Никуда твой брат не денется. На восемьдесят гульденов  наберем
лоток товару и начнем все сначала. Что ж, и не такие горшки об  нашу  голову
ломались.
     Священник. Сказано: велика милость господня.
     Мамаша Кураж. Насухо надо вытирать!

 Молча чистят ножи. Внезапно Катрин вскакивает и, рыдая, убегает за фургон.

     Иветта (вбегает). Они не согласны. Я вас предупреждала. Одноглазый  уже
уходить хочет, говорит, толку, видно, не будет. Говорит, каждую минуту могут
в барабан ударить - тогда, значит, уже казнь. Я до ста пятидесяти дошла,  он
и слушать не желает. Еле-еле я его упросила дождаться, пока я последний  раз
с вами поговорю.
     Мамаша Кураж. Скажи ему, даю две сотни. Беги!

       Иветта убегает. Молчание. Священник перестал вытирать стаканы.

Боюсь, слишком долго я торговалась.

Издалека доносится барабанная дробь. Священник встает и уходит. Мамаша Кураж
продолжает  сидеть.  Темнеет. Барабанная дробь прекращается. Снова светлеет.
                     Мамаша Кураж сидит в той же позе.

     Иветта (входит, очень бледная). Ну вот вам! Доторговались!  Фургон  ваш
при вас останется. Одиннадцать пуль он получил, вот и все. Не стоило бы  мне
с вами больше возиться, но я там такую вещь услышала! Они ему,  оказывается,
не поверили, что он ларец в речку бросил, подозревают, что он спрятан у вас,
и вообще вы с ним  в  сговоре.  Они  говорили,  хотят  тело  сюда  принести,
надеются, вы себя выдадите, когда его увидите. Решила  уж  предупредить.  Не
признавайте его, а то все вы пропали. Они следом  идут.  Может,  мне  увести
Катрин?

                        Мамаша Кураж качает головой.

Она знает? Она ведь, наверно, не слыхала про барабаны или не поняла?
     Мамаша Кураж. Она знает. Приведи ее.

Иветта приводит Катрин. Та подходит к матери и останавливается. Мамаша Кураж
берет  дочь  за  руку.  Двое  солдат  вносят носилки, на которых лежит тело,
 прикрытое простыней. Рядом шагает фельдфебель. Носилки опускают на землю.

     Фельдфебель. Вот тут у нас один покойник, не  знаем,  как  зовут.  Надо
записать для порядка. Он у тебя тут закусывал. Погляди - признаешь личность?
(Поднимает простыню.) Ну как, признала?

                 Мамаша Кураж отрицательно качает головой.

Выходит, до этого его не видала? Он же у тебя закусывал!

                        Мамаша Кураж качает головой.

Тащите на свалку, его никто не знает.

                                Тело уносят.

IV

               Мамаша Кураж поет "Песню о великом смирении".

   Офицерская палатка. Мамаша Кураж ждет у входа. Из палатки выглядывает
                                  писарь.

     Писарь. Я вас знаю. Это у вас лютеранский казначей укрывался?  Лучше  и
не суйтесь с вашей жалобой.
     Мамаша Кураж. Нет, я буду жаловаться. Потому как я не виноватая, а коли
я это дело так оставлю, скажут, что у меня у  самой  рыльце  в  пушку.  Весь
товар в фургоне саблями порубили, да еще ни за что ни про что  пять  талеров
штрафу содрали!
     Писарь. Послушайте моего совета - держите лучше язык за зубами.  У  нас
маркитанток нехватка, вот мы вашу лавочку и терпим, пока вы штраф платите  -
рыльце-то у вас в пушку.
     Мамаша Кураж. Буду жаловаться!
     Писарь. Ну, как  знаете.  Тогда  подождите,  господин  ротмистр  сейчас
заняты. (Скрывается в палатке.)
     Молодой солдат (врывается, ругаясь). Bouque la Madonne!  Где  тут  этот
распроклятый гад - ротмистр? Наградные мои зажилил и сам  с  бабами  пропил!
Зарублю!
     Пожилой солдат (вбегает за ним). Тихо, ты, дурья голова, заберут!
     Молодой солдат. Выходи, ворюга! Я  из  тебя  котлету  сделаю!  Где  мои
наградные? Я один в реку кинулся - из всего эскадрона один, - и  мне  не  на
что кружку пива выпить!.. Нет моего терпения! Выходи, на месте зарублю!
     Пожилой солдат. Пресвятая дева, сам себя парень губит!
     Мамаша Кураж. За что это они ему награды-то не дали?
     Молодой солдат. Пусти, говорю! А то я тебя порублю, все одно пропадать!
     Пожилой солдат. Он коня полковничьего спас, а  на  водку  ни  гроша  не
получил. Молодой еще, порядков не знает.
     Мамаша Кураж. Пусти ты его, не собака он, чтобы на цепи держать. Чаевые
требовать - дело законное. А то чего ради солдату стараться-то?
     Молодой солдат. Того ради, чтобы эта сволочь там пьянствовала.  Эй  вы,
трусы! Я отличился, подавайте мне мои наградные!
     Мамаша Кураж. Ты, паренек, на меня-то не ори: мне и без тебя тошно.  И,
кстати, глотку свою побереги, может пригодиться, когда ротмистр выйдет. А то
он придет, а ты уж осип и словечка вымолвить не можешь, и ему тебя в колодки
сажать незачем. Крикуны скоро выдыхаются. Поорал полчасика, а  больше  уж  и
духу не хватает, впору его спать укладывать.
     Молодой солдат. У меня духу хватает, а спать я не хочу. Жрать  я  хочу.
Хлеб из желудей да конопли пекут, да и то не вволю дают, скаредничают.  Этот
там с курвами мои наградные пропивает, а я голодный хожу. Убить его мало.
     Мамаша Кураж. Как же вам тут не голодать? Прошлый год  ваш  командующий
нарочно войско по хлебам пустил, чтобы все  вытоптали.  Я  тогда  за  сапоги
десять гульденов брать могла, только  не  было  ни  у  кого  из  вас  десяти
гульденов, а у меня сапог. Вот ведь не чаял, что ему до нынешнего  года  тут
стоять придется, а пришлось. От  этого  и  голодуха.  Оно  понятно,  что  ты
осерчал.
     Молодой солдат. Что ты мне ни толкуй,  а  не  могу  я  несправедливость
терпеть.
     Мамаша Кураж. Это все правильно. Но надолго ль тебя хватит? Долго ли ты
не можешь несправедливость терпеть? Час или два? Об этом ты и не подумал,  а
в том вся и соль. Тошно тебе станет в  колодках,  если  вдруг  поймешь,  что
можешь терпеть несправедливость.
     Молодой солдат. И на кой я вас тут слушаю? Bouque la Madonne! Где  этот
ротмистр?
     Мамаша Кураж. Слушаешь ты меня потому, как сам все понял,  и  вся  твоя
злость уже выкипела. Да и было-то ее - всего на донышке. А  надо  бы  полный
котел, да где взять?
     Молодой солдат. Что же, я не в своем  праве  наградных  требовать?  Так
мне, что ль, вас понимать?
     Мамаша Кураж. Наоборот... Только я говорю, злости у  тебя  маловато,  а
жаль. Будь ее поболе, я сама тебя б еще науськивала. Сказала бы:  руби  его,
пса этого! А вдруг не порубишь ты его, а только  сам  хвост  подожмешь?  Что
тогда? Мне-то один на один с ротмистром никак не сладить!
     Пожилой солдат. Правду говоришь, мать! Это так, дурь на него нашла.
     Молодой  солдат.  А  вот  сейчас  увидим,  зарублю  я  его   или   нет.
(Выхватывает тесак.) Только выйдет - сейчас зарублю!
     Писарь (высовывается из  палатки).  Господин  ротмистр  сейчас  выйдут.
Садись!

                          Молодой солдат садится.

     Мамаша Кураж. Он и вправду сел. Ну, что я говорила? Вот ты уж и  сидишь
смирнехонько. Они знают, как с нашим братом надо! Прикажут: "Садись!" -  вот
мы уж и сидим. А какой тут бунт, сидя-то? Нет, нет, сел,  так  уж  сиди,  не
вставай уж!.. Меня тебе нечего стесняться, я сама  не  лучше  других,  какое
там! У всех у нас духу не хватает. А почему? Да потому, что купили они нас с
потрохами, и смирились мы. Послушай лучше, я тебе расскажу про смирение наше
великое. (Поет "Песню о великом смирении".)

                   Было время - я была невинна,
                   Я на род людской глядела сверху вниз.

(Я  вам не то, что прочие девки: и собой хороша, и работа в руках горит, я в
люди выйду!)

                   Я не знала, что такое "половина",
                   И не знала слова "компромисс".

(Мне  или  все,  или  ничего,  мне подавай кого почище! Каждый кузнец своего
счастья, можете меня не учить!)

                   А скворец поет:
                   Потерпи-ка год!
                      И, затаив свои мечты,
                      Со всеми в ряд шагаешь ты.
                      Увы, приходится шагать
                      И ждать, ждать, ждать!
                      Наступит час, настанет срок!
                      Ведь человек же ты, не бог -
                      Лучше промолчать!
                   Целый год - ведь это же немало!
                   Приспособиться приходится и мне.

(Двое ребят на шее, хлеб кусается, ой, только бы дырки заткнуть!)

                   На коленях я уже стояла
                   И уже лежала на спине.

(С волками жить - по-волчьи выть, рука руку моет, плетью обуха не перешибешь.)

                   А скворец поет:
                   Это только год!
                      И, затаив свои мечты,
                      Со всеми в ряд шагаешь ты.
                      Увы, приходится шагать
                      И ждать, ждать, ждать!
                      Наступит час, настанет срок,
                      Ведь человек же ты, не бог -
                      Лучше промолчать!
                   Кое-кто пытался сдвинуть горы,
                   До луны достать, поймать рукою дым.

(Дело мастера боится, смелость города берет, нам все нипочем!)

                   Но такие убеждались скоро,
                   Что простая шляпа недоступна им.

(По одежке протягивай ножки!)

                   А скворец поет:
                   Потерпи, придет!
                      И, затаив свои мечты,
                      Со всеми в ряд шагаешь ты.
                      Увы, приходится шагать
                      И ждать, ждать, ждать!
                      Наступит час, настанет срок!
                      Ведь человек же ты, не бог -
                      Лучше промолчать!

(Вновь  обращаясь  к  молодому  солдату.) Вот я и думаю: если нет твоей мочи
терпеть  и  злость  твоя  велика, то оставайся тут и саблю в ножны не прячь.
Потому  как  правда  -  твоя.  А коли твоей злости надолго не хватит - лучше
сразу восвояси ступай.
     Молодой солдат. Пошла ты! (Уходит шатаясь, пожилой солдат за ним.)
     Писарь  (выглядывая  из  палатки).  Господин  ротмистр  пришли,  можете
подавать свою жалобу.
     Мамаша Кураж. Передумала я. Не буду я жаловаться. (Уходит.)


V

Прошло  два  года.  Война захватывает все новые и новые страны. Мамаша Кураж
исколесила  со  своим  фургоном  Польшу,  Моравию,  Баварию,  Италию и снова
                                  Баварию.
1631 год. Победа полководца Тилли под Магдебургом стоит мамаше Кураж четырех
                            офицерских сорочек.

Фургон  мамаши  Кураж стоит в разрушенной деревне. Издалека доносятся жидкие
звуки  марша.  У  стойки  двое солдат. Один из них - в дамской шубке. Мамаша
                       Кураж и Катрин наливают вино.

     Мамаша Кураж. Что? Платить нечем? Нет денег - нет водки. Победу трубить
- они все тут, а жалованье солдатам платить - их никого нет.
     Солдат. Надо ж и  мне  свою  порцию  выпить.  Опоздал  я,  когда  город
грабили. Надул нас полковник. Отдал нам город всего на часок -  я,  говорит,
не зверь какой. Наверно, его горожане подмазать успели!
     Священник (входит запыхавшись). Вон в том дворе еще раненые есть. Целая
семья. Помогите мне кто-нибудь, и бинты нужны.

  Второй солдат уходит с ним. Катрин в сильном волнении пытается заставить
                      мать дать полотно для перевязок.

     Мамаша Кураж. Ничего у меня  нет.  Бинты  все  распродала  полковым.  А
офицерские сорочки я рвать не дам.
     Голос священника. Давайте бинты, я же вас просил!
     Мамаша Кураж (садится на лесенку, загораживая Катрин вход в фургон). Не
дам. Они ничего не заплатят, потому - нечем.
     Священник (вносит раненую крестьянку). Почему вы не ушли,  когда  пушка
начала стрелять?
     Крестьянка (слабо). Хозяйство.
     Мамаша Кураж. Почему не ушли? Уйдут они от своего-то добра! А я  должна
из-за них убыток терпеть? Чего захотели!
     Первый солдат. Лютеране они. И на что им такая вера сдалась?
     Мамаша Кураж. Толкуй тут про веру, когда у людей дом развалили!
     Второй солдат. Никакие они не лютеране, они сами католики.
     Первый солдат. Ядро - оно веры не разбирает.
     Крестьянин (входит, опираясь на плечо священника). Остался я без руки.
     Священник. Где бинты?

           Все смотрят на мамашу Кураж. Она не трогается с места.

     Мамаша Кураж. Ничего у меня нет. Налоги, пошлины, сборы, да еще каждого
подмажь. Разор!

      Катрин, издавая гортанные звуки, хватает доску и грозит матери.

Ты  что, спятила? Брось доску, а то я тебя сейчас, убогая! Ничего не дам! Не
желаю - и все! Надо и о себе подумать.

  Священник подымает ее с лесенки и сажает на землю. Он достает из фургона
                     несколько рубашек и разрывает их.

Мои сорочки! Полгульдена штука! Разорили вы меня!

                  Из дома доносится жалобный детский плач.

     Крестьянин. Дочку-то забыли!

                          Катрин бросается в дом.

     Священник (раненой крестьянке). Тебе нельзя вставать. Ребенка  вынесут.
Успокойся.
     Мамаша Кураж. Не пускайте ее, сейчас крыша рухнет!
     Священник. Я туда больше не пойду.
     Мамаша Кураж (мечется). Поменьше полотна тратьте, оно денег стоит!

     Катрин выбегает из разрушенного дома с грудным ребенком на руках,

Рада  -  без памяти! Опять младенца приволокла. Все бы тебе нянчиться! Отдай
матери  сию  же минуту, а то потом его у тебя без драки не отнимешь. Слышишь
ты? (Второму солдату.) А ты чего глаза таращишь? Поди лучше скажи, чтобы они
свою  музыку  прекратили.  Мне  и тут видно, что у них победа. А мне от этих
побед одни убытки.

                 Катрин баюкает младенца, мыча колыбельную.

Полюбуйтесь на нее: кругом беда такая, а эта дуреха - рада-радехонька! Отдай
его  сейчас  же!  Вон  мать  уже  очнулась. (Замечает, что первый солдат тем
временем,  схватив  бутылку со стойки, собирается улизнуть.) Стой, пся крев!
Ты что, скотина, опять за свое? Ишь ты - победитель! Плати!
     Первый солдат. Нечем мне. Мамаша Кураж (срывает с  него  шубку).  Тогда
давай шубу сюда - все равно краденая.
     Священник. Там еще кто-то стонет.

VI

Под    городом   Ингольштадтом   в   Баварии,   Хоронят   главнокомандующего
императорских войск Тилли. Мамаша Кураж излагает свои взгляды на достоинства
полководцев и на перспективы войны. Полковой священник сетует на то, что его
    дарования пропадают втуне, а немая Катрин получает красные сапожки.
                               Идет 1632 год.

Маркитантская  палатка.  В  глубине  сцены - стойка. Дождь. Издали доносится
барабанная  дробь  и  траурная  музыка.  Священник  и писарь играют в шашки.
                 Мамаша Кураж и Катрин пересчитывают товар.

     Священник. Итак, погребальное шествие тронулось.
     Мамаша Кураж. Жалк