чтобы законность не  содержала
ничего такого, что не служило бы этому насилию.  Используя  наготу  и  голод
неимущего класса, используя вожделение алчущего  прибылей  'имущего  класеа,
огромный паразит, казалось бы, поднимается над обоими классами, на самом  же
деле он целиком и полностью служит имущему классу.
     Как обычный сутенер "защищает" проститутку,  так  сутенер  политический
защищает пролетариат; как первый защищает проститутку не от  проституции,  а
только от нарушений  правил  игры,  от  недозволенных  приемов,  так  второй
защищает пролетариат не от эксплуатации, а  лишь  от  недозволенных  приемов
эксплуатации. Обычный сутенер, если он находится поблизости, отклоняет  иной
раз чрезвычайные требования клиента при половом  акте,  которые  выходят  за
пределы обычного и богоугодного. Он требует нормального полового общения.  С
проституткой-де тоже надо обходиться как с человеком. Она вправе  требовать,
чтобы не оскорбляли ее честь (у нее  тоже  есть  честь).  Национал-социалист
очень против отдельных лестниц для прислуги. Прислуга-де имеет право таскать
рыночные сумки по парадной лестнице.
     Обычный сутенер требует от клиента, что  вполне  понятно,  определенной
чистоплотности при сношениях  и  доказывает,  что  это  в  интересах  самого
клиента. Со своей стороны, он гарантирует клиенту  определенную  гигиену  со
стороны проститутки.
     Однако иногда он  очень  строг  по  отношению  к  клиенту,  что  весьма
импонирует проститутке.  Он  не  скрывает,  что,  по  его  мнению,  интимные
отношения за деньги вещь весьма сомнительная с  нравственной  точки  зрения.
Да-да, он даже разыгрывает иногда, к ужасу клиента, весьма неприятные  сцены
в  гостиничных  номерах,  появившись  вдруг  в   качестве   законного   мужа
проститутки, и его возмущение развратом принимает такие формы, что унять его
можно только _добровольным пожертвованием_ значительных сумм.
     Во всех случаях  он  требует,  чтобы  условленная  цена  была  уплачена
полностью; правда, затем он удерживает часть выручки своей подопечной,  тоже
часто в  форме  добровольного  пожертвования,  которое  и  здесь  не  всегда
добровольно, ибо часто выколачивается побоями. Он дает  понять,  что  охотно
примет и самые малые дары, если они идут от чистого сердца,  а  если  нет  -
тоже. Каждую попытку протеста он жестоко подавляет, но он готов  вступить  в
любовные отношения со своей подопечной, чтобы таким образом  _дать  ей  силу
через радость_, а именно силу для ее любовной деятельности в  другом  месте.
Если проститутка наденет новое платье, она говорит всем, что ей подарил  его
ее сутенер, хотя оно, конечно, куплено на ее деньги.
     Он воспитывает в ней строжайшую бережливость и выступает  перед  ней  в
роли экономного, рачительного отца семейства, который день и ночь  заботится
о ней. Он часто упоминает о сберегательной книжке, которую он, мол, для  нее
завел, и хотя он и не  называет  цифр  (малейший  признак  сомнения  глубоко
огорчает его и приводит к побоям), она должна знать, что там есть кое-что на
черный день. Если она недовольна, он говорит ей, что найдутся и помоложе. Он
сторонник _молодежи_, с нею лучше работается. За то, что он обеспечивает  ей
надежное положение, он требует от нее некоторых жертв. Он учит ее  не  очень
ценить все материальное. Чего  стоит  хлеб  с  маслом  по  сравнению  с  его
взглядом? Он заботится  о  ней,  она  должна  чувствовать  это,  раз  он  ее
поколачивает. Разве ей не нужен кто-то, кто заботился бы о ней?  Он  осыпает
ее не только побоями, но и похвалами. Она лучше всех проституток, ни одна не
сравнится с ней. И именно он приведет ее к богатству. Впрочем, сам он  лишен
какой-либо корысти, у него нет ни именья, ни текущего счета в банке.
     Разумеется,  он  придает  очень  большое  значение  своей  одежде,   он
заботливо подбирает галстуки и ботинки, не оставляя без  внимания  ни  одной
мелочи.  Он  вообще  художественная   натура.   Целыми   часами   он   может
рассказывать, как будет выглядеть  домик,  который  он  ей  построит,  когда
времена станут получше. Речи - его главная страсть, лучше всего ему  удаются
моральные проповеди. Когда измученная, своей работой проститутка борется  со
сном, он без устали указывает ей на ее ошибки и перечисляет все, что он  для
нее сделал.
     Его главная заслуга перед ней - _обеспечение ее работой_. Без него  она
лежала бы в постели одна.
     В интересах дела он  выучил  ее  подавлять  некоторую  враждебность  по
отношению к клиентам, которая легко возникает вследствие мизерности оплаты и
мучительности  совокупления.  Он  без  устали  доказывает  ей,  что   плохие
отношения между проституткой и клиентом - прежде всего приносят вред  ей.  В
момент соединения - на производстве, как он цинично выражается иногда, - она
должна  во  всем  подчиниться  руководству  клиента.  Она  должна   радостно
_следовать его указаниям_.
     Она должна - так он учит ее - показывать клиентам, что вступает с  ними
в сношения ради самого сношения, а не ради денег.
     Что она стала бы делать,  если  бы  клиенты  совершенно  отказались  от
сожительства? _Это было бы просто концом проституции_! Об этом она, конечно,
не  подумала.  Кто,  как  не  она,  призван  утверждать  ценность   -частной
инициативы_?
     Но независимо от того, принимает она подобные  аргументы  или  нет,  он
железной  рукой  заставляет  ее  продолжать  свое  ремесло.  Всякую  попытку
отказаться от проституции и покончить с положением,  которое  принуждает  ее
продавать любовь, он безжалостно пресекает. Ибо куда бы девался тогда он?
     Таков сутенер, и каждый с легкостью откроет  все  эти  черты  в  образе
действий  национал-социализма,   этого   политического   сутенера,   который
обращается с пролетариатом, как с проституткой капитала.
     И каждый может понять,  что  вопрос  о  том,  был  ли  Вессель  обычным
сутенером, хотя и не праздный, но и не столь важен, потому что  политическим
сутенером он был определенно, а это гораздо хуже. "Кого он "спасал"? -  Эрну
Енике или Германию?" "На чьи средства жил? - Енике или Германии? Кого из них
двоих он посылал на панель?"
     Национал-социалисты  проделали  с  Весселем  удачный   трюк.   Правящий
триумвират из провалившегося студента, отставного офицера и армейского шпика
нашел в нем символ своего движения, юного героя, про которого можно сказать:
думая о нем, мы думаем о движении, думая о движении, мы думаем о нем.

1935


ПРИМКНУВШИМ

              Чтобы не лишиться куска хлеба
              В эпоху растущего гнета,
              Иные решили, не говоря больше
              Правды о преступлениях власти,
              Совершенных, чтобы сохранить угнетение,
              Точно так же не распространять
              Вранье власть имущих, иными словами,
              Ничего не разоблачать, однако
              Ничего и не приукрашивать.
              Поступающий таким образом
              На первый взгляд действительно решил
              Не терять лица, даже в эпоху растущего гнета,
              Но на самом деле
              Он только решил.
              Не терять куска хлеба. Да, эта его решимость
              Не говорить неправды отныне помогает ему
              Замалчивать правду. Конечно, так
              Может продолжаться недолгое время. Но даже в то
                                                            время,
              Когда он шествует по учреждениям и редакциям,
              По лабораториям и заводским дворам с видом
                                                      человека,
              С губ которого не может сорваться неправда,
              Он уже вреден. Тот, кто при виде кровавого
                                                 преступления
              Не моргнет глазом, тем самым свидетельствует,
              Что не происходит ничего особенного,
              Он помогает ужасающему злодеянию выглядеть
                                      чем-то малозначительным,
              Вроде дождя,
              И чем-то неотвратимым, вроде дождя.
              Так, уже своим молчанием
              Он поддерживает преступника, однако вскоре
              Он замечает, что, дабы не лишиться куска хлеба,
              Нужно не только замалчивать правду,
              Но и говорить ложь. Его, который решил
              Не лишаться куска хлеба,
              Угнетатели принимают без всякого
                                        недоброжелательства.
              Нет, он не выглядит подкупленным.
              Ему ведь ничего не дали.
              У него просто ничего не отняли.
              Когда на пиршестве у властителя
              Лизоблюд разевает пасть
              И люди видят остатки угощенья, застрявшие у него
                                                         в зубах,
              Его похвалы вызывают недоверие.
              Тот, кто еще вчера хулил и не был зван на банкет
                                              в ознаменование победы,
              Куда ценнее.
              Ведь он - друг угнетенных. Они его знают.
              Он-то скажет все по правде.
              Он умолчит только о нестоящем слов.
              И вот он говорит,
              Что нет никакого угнетения.
              Убийца охотней всего
              Подкупает брата убитого
              И заставляет его заявлять,
              Что причиной смерти была черепица,
                                    случайно упавшая с крыши.
              Эта нехитрая ложь
              Выручает того, кто не хочет лишиться куска хлеба,
              Но не слишком долго. Вскоре
              Приходится вступать в жестокую драку
              Со всеми, кто не хочет лишиться куска хлеба.
              Желания лгать теперь мало.
              Требуется умение лгать и особая любовь
              К этой работе.
              Со стремлением не потерять кусок хлеба смешивается
                                                         стремление
              Овладеть особым искусством
              Сказать несказанное
              И придать таким образом
              Смысл бессмысленной болтовне.
              Доходит до того, что ему приходится
              Восхвалять угнетателя громче всех,
              Поскольку висит подозрение,
              Что когда-то ранее
              Он оскорбил угнетение. Итак,
              Знающие правду становятся страшными вралями,
              И это длится до тех пор,
              Пока не приходит некто, уличающий его
              В былой честности, в прежней порядочности,
              И тогда он лишается куска хлеба.


РЕЧЬ О СИЛЕ СОПРОТИВЛЕНИЯ РАЗУМА

     Чрезвычайно  строгие  меры,  которые  в   настоящее   время   применяют
фашистские государства против разума, меры столь же  методические,  сколь  и
насильственные, заставляют спросить,  в  состоянии  ли  вообще  человеческий
разум  противостоять  этому  мощному  натиску.  На   общих   оптимистических
уверениях, вроде "в конце концов всегда побеждает  разум"  или  "чем  больше
преследуют разум, тем больше он развивается",  далеко  не  уедешь.  Подобные
увещевания сами по себе не очень разумны.
     Удивительное дело, до какой степени может быть повреждена  человеческая
способность мыслить - идет ли речь о разуме отдельного человека или о разуме
целых народов и классов. История  человеческого  мышления  знает  длительные
периоды частичного или полного бесплодия, примеры  устрашающего  регресса  и
упадка. Надлежащими средствами можно организовать тупоумие в  очень  большом
масштабе. В известных обстоятельствах человек может выучить, что дважды  два
- не четыре, а пять. Английский философ Гоббс еще в XVII веке сказал:  "Если
бы утверждение, что сумма углов в треугольнике равна двум прямым, пришло  бы
в противоречие с интересами дельцов, то  дельцы  тотчас  же  сожгли  бы  все
учебники геометрии".
     Будем исходить из того, что никакой народ никогда не производит  разума
больше, чем ему может понадобиться, а меньше - часто (а если бы когда-нибудь
наступило перепроизводство разума, то он не нашел бы сбыта).  Следовательно,
если мы не можем указать вполне определенного применения для разума,  вполне
определенной  в  данный  момент   необходимости   в   нем   для   сохранения
существующего строя, то  мы  не  можем  и  утверждать,  что  разум  выдержит
нынешние тяжелые преследования.
     Когда я утверждаю, что для того, чтобы разум смог выдержать, он  должен
быть необходим для сохранения  существующего  строя,  я  говорю  это  вполне
обдуманно.  Я  умышленно  не  говорю,  что  разум  был  бы   необходим   для
преобразования существующего строя.
     Одного того, что без участия разума нельзя улучшить существующий  очень
скверный строй, по-моему, недостаточно для того, чтобы надеяться, что  разум
будет проявлен.
     Скверное общественное устройство может существовать  невероятно  долго.
Правильнее сказать: "чем хуже порядок, тем меньше разума", а не:  "чем  хуже
порядок, тем больше разума производится".
     И все же я полагаю, как я уже говорил, что разума производится столько,
сколько нужно для поддержания  существующего  строя.  Следовательно,  вопрос
состоит в том, какое же именно это будет количество.  Потому  что,  повторяю
еще раз, спрашивая, сколько будет произведено разума в ближайшее  время,  мы
должны спросить, сколько его необходимо для поддержания существующего строя.
     Вряд ли есть сомнения в том, что общественное устройство  в  фашистских
государствах - очень плохое общественное устройство. Жизненный уровень в них
падает, и всем им до единого, чтобы сохранить себя, нужны войны.  Однако  не
следует полагать, что для поддержания столь плохого строя требуется особенно
мало  разума.  Разум,  который  для  этого  необходим  и  должен   постоянно
производиться, не мал по количеству, хотя он и особого качества.
     Можно сказать так: разум в этих странах  должен  быть  изуродован;  это
должен быть регулируемый, механически увеличиваемый или уменьшаемый по  мере
надобности разум. Он должен бегать  быстро  и  далеко,  но  возвращаться  по
свистку. Он должен уметь сам себе свистнуть "на место", уметь наступать  сам
на себя, сам себя разрушать.
     Исследуем тот вид разума, который здесь требуется. Физик должен быть  в
состоянии  сконструировать  оптические  приборы  для  войны,  обеспечивающие
большую дальность обзора, но вместе  с  тем  он  должен  уметь  не  замечать
опасных для него самого явлений в непосредственной близости от себя, скажем,
в своем университете. Он  должен  конструировать  оборонительные  устройства
против нападений  чужих  наций,  однако  он  не  смеет  думать  о  том,  как
защититься от  нападок  собственных  властей.  Врач  в  своей  клинике  ищет
средство против рака, который грозит его пациентам, однако не  смеет  искать
средств  против  иприта  и  авиабомб,  которые  грозят  ему  самому  в   его
собственной клинике. Ибо единственным средством против отравления газом было
бы средство против  войны.  Работники  умственного  труда  должны  постоянно
совершенствовать способность логически мыслить в своих  узких  областях,  но
они должны уметь не  переносить  эту  способность  на  главное.  Они  должны
заботиться о том, чтобы война была ужасной, но решение вопроса о  том,  быть
войне или миру, они вынуждены доверить людям, обладающим явно небольшими ум-
ственными способностями. В этих главных областях жизни  они  сталкиваются  с
методами и теориями, которые в приложении к их специальным областям,  таким,
как физика или медицина, показались бы средневековыми.
     Количество разума, в котором нуждаются господствующие классы  общества,
чтобы  вести  текущие  дела,  не  зависит  от  их  воли;   при   современном
государственном устройстве оно очень значительно и будет  еще  значительнее,
когда эти дела придется продолжать  иными  средствами,  а  именно  во  время
войны. Современная война потребляет огромное количество разума.
     Современная народная школа была создана не потому, что правящие  классы
общества  руководствовались  идеальными  соображениями  служения  разуму,  а
потому, что нужно  было  повысить  общий  умственый  уровень  широких  слоев
населения, чтобы  обслуживать  современную  промышленность.  Если  чрезмерно
снизить  интеллектуальный  уровень  трудящихся,  промышленность  не   сможет
существовать. Следовательно, как бы по известным причинам  ни  хотели  этого
правящие классы, этот уровень нельзя слишком снижать. Для современной  войны
неграмотные не годятся.
     Если количество потребного разума не  зависит  от  воли  господствующих
классов, то этому  необходимому  и  тем  самым  гарантированному  количеству
разума нельзя также  без  помех  придавать  то  качество,  которое  было  бы
желательно господствующим классам.
     Мощное распространение разума, связанное с  введением  народной  школы,
способствовало кроме  подъема  промышленности  еще  и  необычайному  подъему
требований широких народных масс во всех  отношениях:  это  подвело  крепклй
фундамент под их стремление к  власти.  Мы  можем  сформулировать  следующий
тезис:  господствующим  классам  требуется  для  подавления  и  эксплуатации
широких масс наличие такого огромного количества разума у этих масс и разума
такого высокого качества, что само подавление и  эксплуатация  ставятся  под
угрозу. Подобного рода трезвые рассуждения  могут  привести  к  выводу,  что
кавалерийские наскоки фашистских правительств на разум со временем  окажутся
пустым  донкихотством.  Они  _вынуждены_  допускать  существование  большого
количества разума и даже способствовать его  накоплению.  Они  могут  ругать
разум на чем свет  стоит.  Они  могут  объявлять  его  болезнью,  они  могут
называть его животным началом, но даже для этих речей им  необходимо  радио,
которое обязано своим существованием разуму. Для  сохранения  господства  им
необходимо ровно столько разума у масс,  сколько  необходимо  для  свержения
этого господства.

1936


ЗАЧЕМ НАЗЫВАТЬ МОЕ ИМЯ?

1

                  Я подумал: в далекие годы, когда
                  Развалится дом, где я проживаю,
                  И сгниют корабли, на которых я плавал,
                  Люди имя мое назовут
                  Вместе с другими.

2

                  Потому ли, что я славил полезное, то,
                  Что в мои времена не считалось высоким.
                  Потому ли, что с религией бился,
                  Потому ли, что с угнетеньем боролся или
                  Еще по какой причине.

3

                  Потому ли, что я был за людей, и на них
                  Полагался, и чтил их высоко,
                  Потому ли, что сочинял стихи и любил свой язык,
                  Что учил их активности или
                  Еще по какой причине.
                  Вот почему я подумал, что имя мое
                  Назовут, на гранитной плите
                  Начертают, из книг
                  Возьмут его в новые книги.

5

                  Но сегодня
                  Я согласен - пусть оно будет забыто.
                  Зачем
                  Спрашивать о пекаре, если вдоволь хлеба?
                  Зачем
                  Восхвалять уже растаявший снег,
                  Если скоро выпадет новый?
                  Зачем
                  Нужно людям прошедшее, если у них
                  Есть будущее?

6

                  Зачем
                  Называть мое имя?

1936


ОБРАЩЕНИЕ К СОЮЗУ НЕМЕЦКИХ ПИСАТЕЛЕЙ ВО ФРАНЦИИ

                              Дорогие коллеги,
     я узнал, что в последнее  время  имели  место  большие  споры,  которые
вызывают   все   больший   разброд   среди   писателей-эмигрантов.   Кое-кто
придерживается якобы мнения, что борьбу против фашизма можно вести  отдельно
от коммунистов. Вопреки этому я хотел бы констатировать,  что  коммунисты