лиц!.."  Читайте   "Фигаро".
"Преступная расправа над генералами Тома и Леконтом". "Захват ратуши  -  акт
беззакония  и  произвола"...  "Центральный  комитет  заодно  с   немцами"...
"Грабежи на улице Грае!"... "Господство черни"...
     Торговец  (вперемежку  с  выкриками  газетчика).  Подтяжки!..  Лионские
карманные  расчески!..  Пуговицы!..  Мыло  и   туалетные   принадлежности!..
Гармоники!.. Пояса из Триполи!..

 Солдаты ведут Жана, одежда на нем разорвана. Сержант Национальной гвардии
                с несколькими гвардейцами останавливают их.

     Сержант. Эй, погодите! Чего вы хотите от него?
     Солдаты. Его взяли, когда он полез на паровоз. Это саботажник.
     Жан. Они увозят деньги из Парижа. Их надо задержать во  что  бы  то  ни
стало. Всю эту шайку надо арестовать.
     Сержант. Побольше спокойствия, товарищ. У нас нет  приказа  задерживать
поезда. Отпустите его сейчас же.
     Де Плок. Дорогие друзья, я маркиз де Плок  из  Французского  банка.  Вы
сами только  что  сказали,  что  исполнительная  власть  не  издала  никаких
распоряжений. И, насколько мне известно, у нас еще нет гражданской войны.  А
если так, господа, то этот человек повинен  в  преступлении  и  должен  быть
арестован на месте.
     Жан. Вот как? И куда я должен быть отправлен? Куда, скажите, куда?

                                 Молчание.

     Сержант. Ах, вы  хотите  забрать  его  с  собой  в  поезд?..  Отпустить
немедленно! (Своим гвардейцам.) Идите за подкреплением!

      Несколько гвардейцев уходят. Жана отпускают. Солдаты удаляются.
                              Де Плок уходит.

     Один из солдат. Послушай, товарищ. Мы ведь только выполняем свой долг.
     Сержант. Ну, парень, тебе повезло.
     Жан. И вы даете им так просто уйти! Взгляните на эти плакаты! Вот что я
вам скажу: я выбрал. Но только не вашу  Коммуну.  Она  обречена  на  гибель.
(Убегает.)


VI

26  марта  1871 года. И входа в небольшое кафе на Монмартре. Maдам Кабэ и ее
маленькое  семейство  -  Жан,  Бабетта,  Франсуа,  Женевьева - хозяйничают в
кафе,  которое  до  того  было  закрыто.  Они  распахивают ставни, поднимают
жалюзи,  расставляют  стулья,  развешивают бумажные фонари. Официант в форме
Национальной  гвардии и раненый кирасир в гражданской одежде помогают им. На
одной из ближних площадей звучит бравурная музыка. Женевьева выходит из кафе
с   бутылками   вина.   За  ней  идет  один  из  мальчиков,  по-праздничному
                               принаряженный.

     Франсуа (несет плетеные стулья).  Итак,  торжество  Коммуны,  торжество
науки, новый век и новое тысячелетие человечества. Париж высказался - за.
     Официант. А мой хозяин высказался против, и таким образом официант стал
хозяином. Прошу вас, располагайтесь поудобнее в моем кафе.
     Женевьева.  Значит,  даже  юные  священослужители,  и  те  приветствуют
утреннюю зарю. (Ставит бутылки на столик перед мадам Кабэ.)
     Франсуа. И  учительницы  угощают  вдову  вином  с  черного  рынка.  Дух
нагорной проповеди опочил в параграфах закона, которые  открываются  словами
"исходя из того" и заканчиваются делами! (Обнимает  немца,  который,  весело
улыбаясь, открывает окно.) Я обнимаю  тебя,  кирасир,  моего  нового  брата,
дезертировавшего из разбойничьих войск этого динозавра Бисмарка!
     Мадам Кабэ (она с  самого  начала  заняла  место  за  столиком  посреди
улицы). И от квартирной платы нас избавили! (Зовет.) Жан! Бабетта!
     Франсуа. Исходя из того, что тяготы войны, обрушившиеся  на  отечество,
явились делом рук меньшинства и что несправедливо взваливать такое бремя  на
плечи большинства, состоящего из страдающих и  угнетенных...  Я  выучил  эти
слова наизусть, как моего любимого Лавуазье,
     Жан (выглядывает из верхнего окна кафе). Терпение!
     Франсуа. И процентщики безвозмездно  возвращают  все  залоги  беднякам,
исходя из того, что жизнь должна стоить того, чтобы хотелось жить.
     Мадам Кабэ. Франсуа,  ты  знал  обо  всем?  Из-за  этой  дороговизны  я
сделалась прямо-таки воровкой. Вот почему я требовала, и довольно бестактно,
чтобы ты уплатил за квартиру, но я  хотела  выкупить  вещи.  Они  ведь  тебе
нужны... Эй, Жан! (Мальчику.) Садись, Виктор, поешь чего-нибудь, раньше  чем
отведать вина. Эй, Жан!

           Мальчик чинно садится. Жан сердито выглядывает в окно.

Я хочу поговорить с Бабеттой, вы там еще не управились?

Бабетта появляется в окне рядом с Жаном, у нее несколько разгоряченный вид.

     Бабетта. В чем дело, мама?
     Мадам Кабэ. Смотри, Бабетта, какое у нас прекрасное вино.

                        Бабетта со смехом прячется.

За ними надо смотреть в оба, он у меня радикал, мой сынок.

    На улице появляются "папаша" и Ланжевен, с усталым выражением лица.
                На штыке у "папаши" белый бумажный лампион.

     "Папаша". Мадам! Мадемуазель! Я привел к вам вашего зятя, члена Коммуны
от Вожирара. Я вытащил его с  работы,  они  корпят  там,  как  каторжные,  в
ратуше.
     Мадам Кабэ. Выпей стаканчик, Пьер.
     Официант.  Вино  осталось  от  хозяина,  а  хозяин  в  Версале.  Пейте,
пожалуйста, сударь.
     Ланжевен. Они бросили шесть тысяч больных. Некому даже осветить  улицы.
Все это требует работы.

               Жан и Бабетта вывешивают в окне красный флаг.

     "Папаша". Живо, бокал в честь нашего знамени! Того, что вызывает любовь
и страх! Гонимого, грозного! Того, что несет нам дружбу, того, что приходит,
опоясанное бурей.

                                 Пьют стоя.

     Мадам Кабэ. Да, оно такое. Отведайте этих хлебцев, Пьер и  "папаша".  А
дети куда подевались? Хозяйка вон той пекарни вынесла нам эти хлебцы,  когда
мы  несли  мимо  нее  полотнище,  -  да,  когда  мы  несли  полотнище  очень
определенного цвета, эта баба с кислой рожей навязала нам хлебцы.
     Женевьева. Садитесь, я спою вам старинную песенку. (Поет.)

                    Марго на рынок пошла поутру:
                    - Я этот кусочек свинины беру.
                    Барабаны громко забили в тот миг,
                    Испуганно вздрогнул старый мясник,
                    Старый мясник головою поник.
                        - Этот кусок? Двадцать франков, мадам.
                        Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та...
                        - А?
                        - О да, конечно, пять франков, мадам.
                        - Красота!
                    Марго поднялась к хозяйке своей.
                    Барабаны забили еще сильней.
                    - Сколько я вам за квартиру должна?
                    Хозяйка была совершенно бела,
                    Бела и бледна, как кусок полотна.
                    - Вы мне должны двадцать франков, мадам.
                    Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та...
                       - А?
                       - О да, конечно, пять франков, мадам.
                       - Красота!

     Все (подхватывают припев).

                    Красота, красота, красота!

          На площади появляется отряд мужчин и женщин с кокардами.

     Один из мужчин. Милостивые государыни и  милостивые  государи!  Все  за
нами! На Вандомской площади господин Курбе, известный живописец,  произнесет
речь и призовет нас  разрушить  Вандомскую  колонну  Наполеона,  отлитую  из
металла тысячи двухсот пушек, завоеванных в европейских  походах.  Уничтожим
этот памятник войны, этот символ милитаризма и варварства.
     "Папаша". Благодарим за сообщение. Мы  одобряем  проект  и  явимся  его
осуществить.
     Одна  из  женщин.  Приходите  в  Латинский  квартал,  там  будут  поить
бульоном.
     Мужчина (громко ржет). На добрую память  о  пяти  жеребцах,  милостивые
государи и милостивые государыни.
     Франсуа. Ну как? Пойдем?
     "Папаша". Мне и здесь хорошо.
     Франсуа. А бульон?
     Мадам Кабэ. Идите, если хотите. А где Жан и Бабетта? Ах, вот они.
     "Папаша". Сразу видно, господин Франсуа, что у вас  задатки  настоящего
священника.
     Женевьева. Большое спасибо, мы еще немного побудем здесь.

                             Отряд идет дальше.

     Один из мужчин. Ладно, как хотите. Была бы  честь  предложена,  Коммуна
вас пригласила. А вы не пошли, о-ла-ла-ла!..
     "Папаша". На то и свобода.

                      Жан и Бабетта появляются внизу.

     Мадам Кабэ. Вы слишком долго были наверху. Я недовольна вами.
     Жан. Мама, ты заставила покраснеть Женевьеву.
     Мадам Кабэ. Я вам сказала: надо равняться по обстоятельствам.
     "Папаша". Но, мадам, обстоятельства у нас отличные, самые лучшие. Париж
высказался за то, чтобы жить по собственному вкусу. Ведь  именно  поэтому  и
господин Фриц  решил  остаться  у  нас.  Никаких  классовых  различий  между
гражданами, никаких границ между народами!
     Жан. Бабетта, отвечай же матери, защити меня.
     Бабетта. Ваш сын, мадам, не знает, что такое  неприличная  поспешность.
(Поет.)

                      Нету крыши у папаши Жюля,
                      У жены - рубашки даже нет,
                      На костре в лесу стоит кастрюля,
                      И старуха для папаши Жюля
                      Варит в ней картошку на обед.
                         - Мать, сготовь мне лакомое блюдо!
                         Чем же нищий не аристократ?
                         Лучше не спеши и вложи в него души,
                         И не забудь нарезать лук-порей в салат!
                      Папа Жюль посажен за решетку,
                      На причастье времени уж нет,
                      И, в последний раз прочистив глотку,
                      Он предсмертный заказал обед.
                         - Мне, тюремщик, лакомое блюдо!
                         Чем же нищий не аристократ?
                         Лучше не спеши и вложи в него души,
                         Да не забудь нарезать лук-порей в салат!

     "Папаша". В самом деле, для чего мы живем? Кюре  собора  святой  Элоизы
ответил  моей  сестре  на  подобный  вопрос:   ради   самосовершенствования.
Допустим. Но что ему нужно  для  этого?  Ему  нужны  перепелки  на  завтрак!
(Обращается  к   мальчику.)   Сын   мой,   запомни:   живут   ради   чего-то
исключительного. Подать его сюда, это исключительное,  хотя  бы  при  помощи
пушек. Ибо для чего человек разбивается в лепешку? А для того, чтобы  добыть
себе сладкую лепешку на ужин! Ваше здоровье, друзья!..  (Пьет.)  А  кто  сей
юный муж?
     Мадам Кабэ. Виктор, сбегай за вилкой!

                      Мальчик уходит в помещение кафе.

Его  отец  служил  в  девяносто  третьем  батальоне, он погиб восемнадцатого
марта,  защищая  пушку.  Мальчик  торгует  мясом, кроликами - да помолчи ты,
Жан... Я иногда покупаю у него кое-что, его положение...

                       Мальчик возвращается с вилкой.

     "Папаша" (встает, поднимает стакан). За твое здоровье, Виктор!

Мальчик пьет за здоровье "папаши". С соседней площади доносится танцевальная
музыка. Жан танцует с Женевьевой, Бабетта с Франсуа, официант с мадам Кабэ.

Ну что, дела идут?
     Ланжевен. Теперь и ты доволен?
     "Папаша" (после паузы). Вот оно, чего хотел этот город, для чего он был
построен, о чем его заставили забыть под бичами, о чем ему  напомнили  мы...
Чего же еще нужно?
     Ланжевен. Только одного. Иногда я думаю:  лучше  бы  мы  восемнадцатого
марта ударили по врагу. Мы решали: выборы или поход на Версаль? А ответ  был
один: то и другое!
     "Папаша". Так что же?
     Ланжевен. Теперь Тьер сидит в Версале и собирает войска.
     "Папаша". Тьфу!.. Плевал я на это. Париж все решил.  ЭТИ  старички  уже
трупы. Мы уберем  их  в  два  счета.  Войска!  Мы  с  ними  сговоримся,  как
восемнадцатого марта сговорились о пушках!
     Ланжевен. Надеюсь. Это крестьяне.
     "Папаша". За Париж, сударь!

                     Танцующие возвращаются к столику.

     Бабетта. За свободу, Жан Кабэ! За полную свободу!
     "Папаша". За свободу!
     Ланжевен (улыбаясь). Я пью за частичную.
     Бабетта. В любви.
     Женевьева. Почему за частичную, господин Ланжевен?
     Ланжевен. Она ведет к полной.
     Женевьева. А полная, немедленная, это что же - иллюзия?
     Ланжевен. В политике - да.
     Бабетта. Франсуа, а  ты  умеешь  танцевать.  В  каком  же  качестве  ты
танцуешь: как физик или как священник, как будущий кюре?
     Франсуа. Я не буду священником. Наступают  новые  времена,  мадемуазель
Герико. Я буду изучать физику на средства, которые отпустит Париж.
     Бабетта. Да здравствует раздел! Все принадлежит нам, и мы все разделим!
     Женевьева. Бабетта!
     Бабетта. Я научу тебя танцевать с Жаном  щека  к  щеке.  (Бросается  на
Женевьеву.)
     Женевьева. Как видишь, я не защищаюсь, Бабетта.
     Бабетта. Тогда - вот тебе, вот тебе и - вот тебе.

       Они дерутся, катаясь по земле. Женевьева начинает защищаться.

Ах, ты говоришь - не защищаешься? Ты же мне чуть глаз не выбила, жаба!

    Жан, посмеиваясь, удерживает Франсуа. "Папаша" и официант разнимают
                                 дерущихся.

     Мадам Кабэ. Как они вцепились друг в друга. Можно подумать, что  у  них
шкафы ломятся от платьев. Ну и ну!.. Я недаром была  против,  чтобы  вы  шли
наверх вывешивать флаг. Посмотрите на нее - она боевая.
     Франсуа. Коммунарка не знает ревности.
     Бабетта. Она сделана из дерева, да?
     Женевьева. Нет, но она стоит, на своем и за свое. Хорошо, Бабетта,  что
здесь не оказалось штыка.

                               Входит Филипп.

Добрый день, Филипп!
     Филипп. Вот я и снова тут. Хотелось знать,  застану  ли  я  вас  еще  в
живых. По сообщению версальских газет, вы все посажены  в  тюрьмы  и  убиты.
Каждого, кто перед сном не  скажет  "да  здравствует  Коммуна",  выдает  его
собственная жена, а затем коммунары пытают его в отхожем месте, пока  он  во
всем не сознается. Это там читали все. Наслушались про террор Коммуны.

                                Все смеются.

     "Папаша". Друзья мои, наступает первая  в  истории  ночь,  которую  наш
Париж проведет, не оскверненный убийствами, грабежами,  насилиями,  обманом.
Впервые на его улицах будут царить спокойствие и  порядок  и  ему  не  нужна
будет полиция. Все банкиры  и  мелкие  мошенники,  все  сборщики  податей  и
фабриканты, все министры, кокотки и попы  убрались  в  Версаль.  Город  стал
обитаем.
     Франсуа. Ваше здоровье, папаша!
     Филипп. И об этом я  тоже  читал  в  газетах.  Ведь  это  оргии.  Оргии
Коммуны! Каждому из тиранов, засевших в ратуше, положено иметь семь любовниц
- это число, определенное законом.
     Бабетта. Ого, а у Жана их только две.
     Франсуа (Филиппу). А почему ты убежал?
     Филипп. Я не намерен топать для них даром. Господин Тьер - банкрот,  он
вылетел в трубу. Он уже не платит жалованья, солдаты продают  свои  ружья  в
Версале за пять франков.
     "Папаша". А я... я получаю мое жалованье.
     Ланжевен. Ты сам себе его платишь, в этом вся разница.
     Филипп. А это уже бесхозяйственность Коммуны. Об этом идут разговоры  -
я провел день в деревне,  в  Арле,  у  родителей.  Они  шлют  тебе  приветы,
Франсуа. Я им не сказал, что ты стал коммунаром,  этаким  дьяволом,  который
хочет все поделить.
     "Папаша". Я мечтаю получить коровью ногу, особенно копыто.
     Ланжевен. А как ты перебрался через линию фронта?
     Филипп. Меня никто не задержал.
     Ланжевен. Вот это плохо. Вот это легкомыслие Коммуны!
     "Папаша". Пьер, ты слишком высокого мнения об этих старцах, о господине
Тьере и господине фон Бисмарке. Добро пожаловать, Филипп. Так говоришь,  они
того, вылетели в трубу? Дай мне газету, Пьер.

  Ланжевен дает ему газету, он делает из нее бумажный шлем и надевает его
                                 на голову.

Честь  имею  представиться:  я Бисмарк. А ты, Жан, ты Тьер, возьми у Франсуа
его  очки.  Сейчас  мы  покажем  Пьеру,  о чем говорят эти старцы, пока мы в
Париже предаемся нашим скромным радостям.

               "Папаша" и Жан принимают "исторические" позы.

Мой  дорогой  Тьер,  я  только  что произвел одного болвана в императоры. Не
нужно ли вам такого же?
     Жан. Дорогой господин фон Бисмарк, у меня уже был император.
     "Папаша". Это я готов понять: раз вы его уже имели, вы вправе не желать
нового. Все это превосходно, но я обязан вам сказать, что если вы не  будете
слушаться, то вы получите обратно своего императора, и - заметьте себе - это
не только угроза, ибо я ее выполню. Впрочем, может быть, вы желаете короля?
     Жан. Господин фон Бисмарк, этого желает только часть,  очень  небольшая
часть.
     "Папаша". Но если вы  не  будете  повиноваться,  то  вы  его  получите.
Кстати, а чего желают ваши люди, я имею в виду этих...  как  их  там...  ну,
тех, кто платит налоги... ах да - народ. Чего он хочет?
     Жан (робко озираясь). Меня.
     "Папаша". Но это же превосходно, вы мне совершенно  так  же  милы^  как
император или король...  Значит,  короля  здесь  тоже  не  хотят  -  смешно,
знаете... Но и вы ведь... тоже не слушаетесь, вы еще гораздо  лучше  отдаете
нам все это... как  это  называется,  где  мы  находимся...  где  мы  сейчас
находимся. Да, правильно: Францию.
     Жан. Господин фон Бисмарк, мне поручено отдать Францию.
     "Папаша". Кем же, сударь?
     Жан. Францией. Меня только что избрали.
     "Папаша" (громко хохочет). Нас тоже! Императора и меня тоже избрали.
     Жан (хохочет; затем). Шутки в сторону, господин фон Бисмарк,  я  что-то
чувствую себя не очень уверенно. Короче говоря, я не  уверен,  что  меня  не
арестуют.,
     "Папаша". Знаете что - я вас поддержу. У меня пять тысяч пушек.
     Жан. В таком случае, господин фон Бисмарк, мне  остается  поведать  вам
только одно желание: не разрешите ли вы... не позволите ли вы  мне  припасть
губами к вашему сапогу? (Падает к "папашиным" ногам  и  целует  его  сапог.)
Какой сапог! И какой вкусный!
     "Папаша". Предупреждаю вас: не вздумайте сожрать его.
     Жан. И обещай мне, Отто, что ты этим... что ты  этими  самыми  сапогами
растопчешь ее в пыль и прах.
     "Папаша". Ее? Кого? Ах, Коммуну!
     Жан. Только не произноси этого слова. Не произноси. Для меня оно  такое
же, как для тебя этот Либкнехт и этот Бебель.

                 Кирасир встает с места и поднимает бокал.

     "Папаша". Бога ради, не произноси этих имен.
     Жан. Но, Отто, отчего же ты так пугаешься?  Как  же  ты  мне  поможешь,
Отто, если ты так пугаешься? Ведь тогда и я испугаюсь.

               Они снимают бумажный шлем и очки, обнимаются.

     Бабетта. Жан, это было очень хорошо. Мне кажется, что флаг висит  косо.
Нам надо пойти наверх. (Обнимает его.)
     Франсуа. А теперь я прочитаю вам это. (Читает под бумажным  фонарем  из
газеты.} "Сегодня вечером она выпьет свое вино, за которое она никому ничего
не должна. А утром Париж встанет, как старая работница, и обратится к труду,
который он так любит".
     Кирасир (поднимает бокал). За Бебеля, за Либкнехта!
     Официант. За Коммуну!
     Кирасир. За Коммуну!
     Официант. За Бебеля, за Либкнехта!
     Франсуа. За науку! За знания!
     Женевьева. За детей!


VII

Ратуша.  Красные  флаги.  Во  время  заседания  на  стены зала приколачивают
плакаты:  1.  "Право на жизнь". 2. "Свобода личности". 3. "Свобода совести".
4.  "Свобода  собраний и союзов". 5. "Свобода слова, печати и убеждений". 6.
"Всеобщее  избирательное  право".  29  марта  1871  года.  Первое  заседание
                                  Коммуны.

     Белай. Нам бросают упрек, говорят, что мы должны  были  удовлетвориться
выборами Национального собрания республики...
     Возгласы. Состряпано господином Тьером!
     - Против Парижа!
     Белай. Но освобождение парижской общины есть  освобождение  всех  общин
республики! Наши противники утверждают, что мы нанесли удар  по  республике.
Если мы и ударили по ней, то как по столбу,  котор