е  бесстыдство,  -  возмущался  Мэк.  -  Он,
конечно, хотел этим сказать, что мои товары - краденые. Допустим,  я  продаю
пуговицы. Допустим, я их с этой целью  покупаю,  скажем,  у  обанкротившихся
мелких фирм. По сути дела, это то же самое, как если бы я их крал; ведь я не
плачу за них полной цены! А если бы я даже и платил этим фирмам полную цену?
Не они же изготовили пуговицы! Они украдены у тех, кто их изготовил, то есть
у пуговичников, даже если допустить, что  последние  получили  то  или  иное
вознаграждение. Сполна они за свою работу, естественно, не получили -  иначе
откуда взялась бы прибыль? Я говорю прямо: я не вижу особенной разницы между
воровством и "закупкой". Уолли мне за это заплатит. Он нанес  мне  моральный
ущерб!
     Полли была с ним вполне согласна.
     За это время она похорошела еще  больше.  Летом  она  много  плавала  и
загорала - разумеется,  в  защищенных  от  нескромных  взоров  местах  из-за
беременности. С рук ее еще не сошел легкий загар; впрочем, выше  локтей  они
были белы - в этом нетрудно было убедиться, когда короткие широкие рукава ее
блузки  соскальзывали  к  плечам.  Белизна  эта  производила  очаровательное
впечатление, и она это знала.
     После  перерыва  первой  по  ходатайству  Мзлли  была  допрошена  Фанни
Крайслер.
     Под глазами у нее были тени, и она нервничала.  Ликвидация  антикварной
лавки сильно подействовала на нее.
     Она ограничилась сообщением о том, что  покойная  Суэйер  обращалась  к
господину Мэкхиту за денежной  ссудой  на  основании  их  прежних  дружеских
отношений.
     -  Но  ведь  она,  кажется,  намекала,  что  ей  кое-что  известно  про
обвиняемого?
     -  Она,  вероятно,  имела  в  виду  обстоятельства,  сопровождавшие  ее
замужество, - поспешно ответила свидетельница. -  Господин  Мэкхит  играл  в
этом деле роль, огласка которой могла бы быть ему неприятна.
     - Что вам известно о Ноже? - неожиданно спросил Мзлли.
     Она заметно побледнела под вуалью.
     - Ничего, - с трудом выговорила она. - Только то, что было в газетах.
     - Но  ведь  Суэйер  угрожала  обвиняемому  разоблачениями  и  при  этом
упоминала о Ноже.
     Фанни вновь овладела собой. Она сказала равнодушно:
     - Теперь я уже не помню. Она болтала всякий вздор, так как  была  очень
возбуждена и считала себя обиженной. Несомненно, ему было просто  неприятно,
что она намеревалась предать огласке их отношения.
     Уайту вдруг  захотелось  узнать,  каково  было  материальное  положение
покойной.
     - Положение было неважное, но не хуже, чем у других владельцев лавок. В
настоящее время все лавки переживают кризис.
     - Вы служите у обвиняемого? - спросил Уолли.
     - Да.
     - Быть может, защита выставит  на  предмет  выяснения  деловых  методов
Мэкхита свидетелей, не находящихся у него на  службе?  -  иронически  сказал
Уолли.
     Уайт рассердился.
     - Коллега, - сказал он внушительно,  -  по-видимому,  полагает,  что  в
Англии не осталось больше людей, говорящих  правду  вне  зависимости  от  их
материальной заинтересованности. Должен сказать, это очень грустно.
     - Что именно грустно? - спросил Уолли не  без  удовольствия.  -  Что  в
Англии не осталось больше таких людей или что я так полагаю?
     Судья остановил его движением руки. Тогда  Уолли  принялся  допрашивать
одного из редакторов "Зеркала".
     Когда тот без обиняков заявил,  что  покойная  отождествляла  господина
Мэкхита с пресловутым злодеем Ножом, Риггер вздохнул с облегчением.
     - Надеюсь, теперь всякому разумному человеку, то есть всякому,  кто  не
читает газет, станет  ясно,  сколь  плачевно  шаток  фундамент,  на  котором
строится обвинение! - воскликнул он. - Господин Мэкхит и Нож - одно и то  же
лицо! Наши коммерсанты,  оказывается,  носят  при  себе  потайные  фонари  и
взламывают несгораемые шкафы! Господа, всем нам известно,  на  что  способна
зависть. Но ведь должны же быть какие-то границы! Все обвинение строится  на
том, что господин Мэкхит, один из известнейших наших коммерсантов, вовсе  не
коммерсант, а преступник, убийца! Ибо в противном случае  все  обвинение  не
имело бы никакого смысла! Если он  не  убийца,  а  всем  известный  владелец
д-лавок, то у него нет никаких оснований опасаться "разоблачений" со стороны
особы, о  нравственности  которой  мы  не  хотим  говорить  ничего  дурного,
поскольку она умерла! Это абсурд!
     Риггер грузно сел.
     Уолли обернулся к обвиняемому:
     - Господин Мэкхит, как вы объясняете угрозы покойной по вашему адресу?
     Мэкхит медленно поднялся. Он казался искренне смущенным.
     - Господа, - сказал он, обводя взглядом всех присяжных поочередно, -  я
нахожусь в несколько затруднительном положении. Я могу говорить об этом деле
только как мужчина с мужчинами. И в качестве такового я  должен  признаться,
что чувствую себя не вполне свободным от вины. Быть может,  вы  в  состоянии
сказать про себя, что вы лично всегда вели  себя  по  отношению  к  женщинам
корректно, что вы не сделали ни одного упущения, не причинили никакой  боли,
хотя бы даже бессознательно. Я не могу сказать этого про себя.  Я  не  имел,
как это называется, "отношений" с бедным созданием, что носило  некогда  имя
Мэри Суэйер и погибло от руки злодея, а может быть, и от  своей  собственной
руки, как полагает мой защитник господин Уайт. Но,  быть  может,  она  имела
какое-нибудь отношение ко мне? Я, выражаясь по-деловому,  был  ее  шефом,  в
прошлом мне пришлось два-три раза повстречаться с ней, и кто знает  -  может
быть, я пробудил в ней какие-то надежды. Господа, кто из нас, мужчин, знает,
сколько грехов - быть может, невольных - он совершил  в  этом  смысле?  Вам,
несомненно, известно не хуже, чем  мне,  сколь  трудно  подчас  бывает  шефу
сохранить в отношении своих служащих женского  пола  нужную  дистанцию.  Кто
станет упрекать бедных девушек, обремененных в большинстве  случаев  тяжелой
работой и не имеющих почти никаких радостей в жизни, в том, что они  чуточку
влюбляются  в  своих  шефов,  представителей  высшего  класса,  людей  более
культурных, чем окружающая их среда? А от этих чувств до тайных надежд и  от
этих надежд до горького разочарования - всего лишь один шаг!  Позвольте  мне
ограничиться тем, что я сказал.
     Почти все вечерние газеты поместили  эту  речь,  набрав  ее  вразрядку.
"Достойные  и  человечные"  взгляды  владельца  д-лавок   вызвали   всеобщее
сочувствие. Только одна  пролетарская  газетка  обливала  Наполеона  д-лавок
грязью. Однако ее не стоило принимать всерьез, так как она,  вопреки  всякой
спортивной этике, не признавала  за  своим  противником  никакого  права  на
человеческое достоинство и к тому  же  заканчивала  свои  отчет  призывом  к
насильственному свержению всего существующего общественного строя.
     Краткой  речью  господина  Мэкхита  судебное  заседание  еще  не   было
исчерпано.
     -  Согласно  показаниям  свидетельницы  Крайслер,  вы  принимали   свои
отношения с покойной Суэйер настолько всерьез, что даже давали ей деньги?  -
спросил Уолли, удовлетворенно поглядывая на судью.
     Судья был маленький, высохший человек, старавшийся  делать  вид,  будто
речи сторон не производят на него ни малейшего впечатления.
     Мэкхит тотчас же ответил:
     - Господа, я мог бы сказать, что при  известных  обстоятельствах,  если
проситель находится в стесненном положении,  мы  даем  денег,  не  дожидаясь
угроз, а иногда и вопреки им. Я этого не скажу. Я скажу только, что мне было
важно избежать осложнений вроде визита этой несчастной в редакцию "Зеркала".
Впрочем, визит этот все же впоследствии состоялся.  Деловой  человек  обязан
избежать даже тени подозрения. О том, какое  значение  я  придавал  угрозам,
свидетельствует хотя бы факт, что я оставил их без внимания  и  не  пошел  в
трактир "Жареная рыба".
     - Но вы вызвали туда Суэйер?
     - Из жалости. Я бы и пошел туда из того же  чувства  жалости,  но  меня
задержали дела. Если бы я относился к этим угрозам серьезно,  никакие  дела,
разумеется, не могли бы удержать меня.
     Уолли оживился:
     -  А  в  чем  заключались  эти  дела?  Если  вы  были  заняты  деловыми
переговорами, то у вас должно быть алиби.
     Мэкхит посмотрел на своих адвокатов. Потом он сказал:
     - По причинам делового характера я не хотел  бы  посвящать  суд  в  эти
переговоры, если это не очень нужно.
     - Быть может, это окажется нужным, - сухо сказал судья.
     Но Риггер и Уайт покачали головами и вызвали свидетеля защиты - хозяина
"Жареной рыбы".
     Он сообщил, что покойная долго сидела одна в  его  заведении,  поджидая
кого-то и все сильней волнуясь; уходя, она не надела шляпы, а держала  ее  в
руках. После ее ухода никто о ней не осведомлялся.
     Уолли спросил: можно ли заглянуть в трактир с улицы?
     Ответ гласил: да.
     Имеется ли в трактире какой-либо иной выход, кроме того, что  ведет  на
набережную и на Деф-стрит, где  она  неминуемо  должна  была  встретиться  с
человеком, назначившим ей свидание и опоздавшим?
     Ответ гласил: нет.
     Уолли резюмировал: обвиняемый  мог  перехватить  свою  жертву  у  самой
"Жареной рыбы" или встретить ее на обратном пути.
     В зале начали зажигать большие газовые светильники - стояла уже поздняя
осень, и смеркалось рано.
     Уолли помедлил, пока не закончилась эта процедура, и затем продолжал:
     - Только что защита не без юмора спрашивала, чем могла угрожать  мелкая
лавочница крупному коммерсанту. Я позволю себе в этой связи допросить одного
свидетеля.
     В зал вошел празднично одетый мужчина с длинными, свисающими руками. Он
занимался сапожным ремеслом в доме напротив лавки Мэри Суэйер и показал, что
покойная однажды сказала ему: она-де знает, откуда берутся  доставляемые  ей
товары. Сказала она это таким тоном, что  ему,  свидетелю,  осталось  только
предположить, что товары эти весьма темного происхождения.
     Мэкхит встал. Он хотел сию же минуту возразить. Но Риггер дернул его за
рукав и шепнул ему  что-то.  Мэкхит  сел,  и  Риггер  попросил  председателя
объявить краткий перерыв. Он-де устал от всей этой  бесконечной  болтовни  и
хочет уговорить своего подзащитного раскрыть алиби.
     Председатель дал согласие.
     Но в коридоре Мэкхит очень энергично заявил адвокатам, что он пока  еще
не может предъявить алиби.
     Оба адвоката  указали  ему,  что  в  таком  случае  судебное  следствие
кончится  для  него  в  высшей  степени  неблагоприятно  и  что  ему   будет
предъявлено обвинение в убийстве.
     Впрочем,  Уайт  все  еще  надеялся,  что  ему  удастся  доказать   факт
самоубийства. У Ригтера больше не было сил возражать ему.
     После пятнадцатиминутного перерыва заседание возобновилось.
     Адвокаты Мэкхита доложили суду, что их  подзащитный,  к  сожалению,  не
имеет возможности указать, где он находился в момент смерти Суэйер.  Причина
его молчания -гчисто деловая. Судья принял это заявление довольно сдержанно.
Затем Уайт заявил, что, по его убеждению, Суэйер вообще  не  была  убита,  а
сама наложила на себя руки. Он-де попытается убедить в этом суд.
     Уайт вызвал своих свидетелей и допросил их. Все  они  были  владельцами
д-лавок. Он предложил им рассказать об их материальном положении.
     Они исполнили его просьбу и единогласно заявили, что  положение  у  них
отчаянное.  Один  даже  сказал:  "Дело  приняло  такой  оборот,  что   впору
повеситься".  Окончательно  безвыходным  положение  стало  после  того,  как
приостановилось поступление товаров. Уайт поблагодарил их и  вызвал  соседей
Суэйер с Малберри-стрит. Он спросил их:
     - Что вам известно о деловых качествах покойной госпожи Суэйер?
     - Ровно столько, сколько обычно известно соседям.
     - Хорошо ли она вела дело?
     - Она была прилежна.
     - Точна в денежных расчетах?
     - Не очень. Если кому  приходилось  туго,  то  она  отпускала  товар  в
кредит.
     - Стало быть, она не была деловым  человеком  в  обычном  смысле  этого
слова?
     - Кто показывал ей рваные носки,  тому  она  давала  новые.  Надо  было
только прийти к ней в сырую погоду.
     - Стало быть, не деловая женщина?
     Свидетель промолчал.
     - Господа, - сказал Уайт, - вы видите: если эта  несчастная  женщина  в
самом деле добровольно покончила счеты с жизнью, в чем мы лично уверены,  то
показания, только что  выслушанные  вами,  лишний  раз  доказывают,  к  чему
приводят мягкосердечие и человеколюбие.
     Судья усмехнулся.
     Допрашивали пожилую свидетельницу.
     - Расскажите, - предложил ей господин Уайт, - что говорила вам покойная
о том, как она получила во владение лавку.
     Старуха обстоятельно высморкалась. Вероятно, ей хотелось показать  свой
красный носовой платок.
     - Ей эту лавку все равно что подарили.
     - Я думал, она за нее заплатила.
     - Гроши. У нее же ничего не было. Ее муж - солдат.
     - Но кое-что у нее все-таки было? И те деньги,  что  у  нее  были,  она
отдала за лавку?
     - Так она по крайней мере говорила.
     - А сумму она называла?
     - Да, кажется, фунтов  восемнадцать  или  девятнадцать.  Больше  у  нее
наверняка не могло быть. Ни за что на свете!
     - Но эта сумма у нее была? И ее она отдала, не так ли?
     - Ей хотелось, чтобы у нее в жилой комнате было чисто, ради детей.  Это
очень на нее похоже - чтобы снаружи все блестело, она  готова  была  тратить
все деньги.
     - А она бы потеряла их, эти восемнадцать или девятнадцать фунтов,  если
бы ее выселили за невзнос платы или задолженность за товар?
     - Ясно. Сами понимаете.
     - И что бы ей тогда оставалось делать?
     - Ничего. - Старуха все время держала носовой  платок  в  руках,  точно
собиралась чихнуть. Наконец она его сложила.
     Заседание тянулось  чрезвычайно  медленно.  Выяснялись  детали.  Ничего
нового не обнаруживалось. На вопрос, что именно им известно о причинах краха
их предприятий, владельцы лавок в один голос ответили: повсюду  упали  цены.
Крестон тоже продает  по  бросовым  ценам.  Причин  этого  никто  не  знает.
Определить их так же трудно, как определить, много ли дождей  будет  в  этом
году. Хуже всего, что прекратился приток  товаров;  но  произошло  это,  как
видно, потому, что по дешевке их негде достать. Господин Мэкхит прилагал все
усилия, чтобы раздобыть товары, он сам уговорил их увеличить штаты и усилить
рекламу, поэтому все запасы и кончились так быстро. Но ему ничего не удалось
достать, а закупочное товарищество бросило его на произвол судьбы.
     В конце концов Уайт (Риггер окончательно  онемел)  подытожил  все,  что
подтверждало факт самоубийства.
     Поддерживать  лавку,  в  которую  госпожа  Суэйер  вложила   все   свои
сбережения, оказалось больше  невозможно.  Это  в  конце  концов  достаточно
веский повод для самоубийства.
     - Господа! - воскликнул защитник. - Мэри Суэйер не нуждалась в  убийце!
Для всякого, кому известны условия, в которых ей приходилось жить, ее смерть
не является неразрешимой  загадкой.  Человек,  знакомый  с  условиями  жизни
беднейших  розничных  торговцев,  должен  признать  -  кто  принужден  вести
подобную жизнь, тот не  может  не  сказать  себе  в  один  прекрасный  день:
довольно! Для того  чтобы  покончить  с  такой  жизнью,  не  нужно  обладать
особенной  решимостью.  Такое  подорванное  долгами,  абсолютно  безвыходное
существование (как и во множестве  подобных  случаев)  ничем  уже  не  может
прельстить человека. Посмотрите на пристанище этой женщины.  (Я  сознательно
не называю его жилищем! Да и вы бы не решились назвать его так.)  Посмотрите
на детей этой женщины! Нет, не надо на них  смотреть,  просто  взвесьте  их.
Вживитесь в будни этого создания и не думайте,  что  для  него  существовали
воскресенья! И в этой конуре ей еще угрожает опасность! В эту дверь стучатся
кредиторы! Нет, Мэри Суэйер не нуждалась в том,  чтобы  ее  убивал  господин
Мэкхит, - Мэри Суэйер сама наложила на себя руки.
     Если кто-нибудь возразит, что Суэйер была человеком жизнерадостным,  то
можно ответить, что этой жизнерадостности давно уже  в  помине  не  осталось
из-за  скверного  положения  дел,  а  также,  быть  может,   из-за   личного
разочарования в господине Мэкхите, отказавшем ей в  материальной  поддержке.
Нисколько не удивительно, что  Суэйер  -  вероятно,  искренне  веря  в  свою
правоту - возлагала всю ответственность за происшедшее на господина Мэкхита.
Мелкие дельцы плохо разбираются  в  законах,  управляющих  торговлей.  Когда
наступает полоса кризиса, они обычно сваливают всю вину на крупных  дельцов.
О том,  что  эти  крупные  дельцы  точно  так  же  зависят  от  определенных
закономерных,  зачастую  не  поддающихся  учету   процессов   экономического
порядка, мелкие дельцы не подозревают. В  данном  случае  разразился  именно
такой кризис, и мелкие, маломощные предприятия погибли.
     Уолли перебил его как раз в тот момент, когда ему  больше  нечего  было
сказать.
     Он принужден, заявил Уолли, вновь задать тот самый вопрос, который  час
тому назад почти уж побудил господина Мэкхита к тому,  чтобы  раскрыть  свое
крайне интересное алиби. По Сити ходят  слухи,  что  происхождение  товаров,
поступающих  в  д-лавки,  покрыто  мраком  неизвестности.  Господин  Мэкхит,
насколько ему известно, утверждает, что товары эти  поставляются  неким  ЦЗТ
(Центральным закупочным товариществом), так  не  будет  ли  господин  Мэкхит
любезен рассказать об этой фирме?
     - Нет, - ответил Риггер, посовещавшись с Мэкхитом, - господин Мэкхит не
желает касаться этого вопроса.
     Так или иначе, сказал он, ЦЗТ - зарегистрированная фирма,  в  правлении
которой заседают представитель  высшей  знати  и  два  адвоката.  Эта  фирма
действительно в последнее время не выполняла своих обязательств по отношению
к господину Мэкхиту. Но это личное дело господина  Мэкхита  и  товарищества,
оно не может служить предметом судебного разбирательства. Он останавливается
на этом только для того, чтобы рассеять впечатление, будто  господин  Мэкхит
был единственным виновником материальной катастрофы Мэри Суэйер.
     Коллега   Уайт,   продолжал   Риггер,   уже   обрисовал   суду   крайне
неблагоприятное  положение  д-лавок.  Положение  это   в   последнее   время
действительно было неблагоприятным, но не по вине г-на Мэкхита,  а  по  вине
ЦЗТ, внезапно прекратившего поставки.
     Риггер  сослался  на  ряд  свидетелей,  видевших  своими  глазами,  как
господин Мэкхит в критический момент, зайдя в лавку, сам засучивал рукава  и
помогал не только словом, но и делом.
     Мэкхит вновь попросил слова.
     - Тут говорилось, - сказал он, - что госпоже Суэйер жилось очень плохо.
Поэтому, дескать, не исключена возможность  самоубийства.  Мне  хотелось  бы
добавить, что мы, работники д-лавок, действительно исчерпали все наши силы и
возможности. В неустанном стремлении  служить  публике  мы  подвергаем  себя
лишениям, которые могут вынести только сильнейшие.  Мы  торгуем  несообразно
дешево. Наши заработки столь мизерны, что мы поистине прозябаем. Быть может,
мы слишком фанатично добиваемся возможности  предложить  мелкому  покупателю
доброкачественный товар по доступной цене. Должен  признаться:  в  последние
дни, когда на меня сразу обрушилось столько бед, я не  раз  спрашивал  себя,
выдержим ли мы. Быть может, все-таки  поднять  цены?  Можете  мне  поверить:
смерть моей сотрудницы глубоко потрясла меня.
     Судья холодно посмотрел на лихорадочно скрипевших  перьями  репортеров,
еще раз спросил Мэкхита, не раскроет ли он свое алиби, получил отрицательный
ответ и отпустил присяжных в совещательную комнату.
     Ровно через десять минут они вернулись и огласили результат  совещания:
по мнению присяжных,  Мэри  Суэйер  умерла  насильственной  смертью,  и  все
обстоятельства дела говорят о том, что убийство совершил коммерсант Мэкхит.
     Вечерние газеты были полны "делом Мэкхита".
     Набранные жирным шрифтом з