.
     Судья. Ах вот как? У Арндта есть компаньон? Ариец?
     Следователь. Ну конечно. Кто же берет еврея для вывески?
     Судья. Так не станет же его компаньон показывать против него?
     Следователь (с хитрой улыбкой). А может быть, и станет.
     Судья (раздраженно). Как же так? Ведь если на суде будет доказано,  что
Арндт спровоцировал Геберле, Шюнта и Гауницера, фирма  не  сможет  требовать
возмещения убытков.
     Следователь. А  почему  вы  думаете,  что  этот  Штау  заинтересован  в
возмещении убытков?
     Судья. Не понимаю. Он же компаньон Арндта.
     Следователь. Вот то-то.
     Судья. ?
     Следователь. Мы установили, то есть узнали стороной - это неофициальные
сведения, - что этот Штау свой человек в отряде номер семь.  Он  сам  бывший
штурмовик, а возможно, и  сейчас  состоит  в  каком-нибудь  отряде.  Поэтому
Арндт, вероятно, и взял его в компаньоны. Штау уже был раз замешан  в  одном
налете штурмовиков. Но тогда они не на таковского напали, и дело  с  большим
трудом удалось замять. Я, конечно, не утверждаю, что и тут не  обошлось  без
него...  Но,  во  всяком  случае,  это  довольно  опасный  субъект.  Только,
пожалуйста, все это строго между нами, я рассказал это только потому, что вы
сказали о жене и детях.
     Судья (качая головой). Все-таки я не понимаю,  какая  польза  господину
Штау от того, что фирма понесет убыток в одиннадцать тысяч с лишним марок?
     Следователь. Ведь драгоценности так и не обнаружены. То есть у Геберле,
Шюнта и Гауницера их нет. И продавать их они тоже не продавали.
     Судья. Так.
     Следователь. Никто не может требовать от Штау, чтобы он продолжал вести
дело с компаньоном, который  признан  виновным  в  провокационных  действиях
против штурмовиков. А раз ответственность за  понесенные  убытки  падает  на
Арндта, то он и должен возместить их Штау. Ясно?
     Судья. Да, это действительно, очень ясно. (С минуту  задумчиво  смотрит
на следователя, лицо которого снова приняло казенно бесстрастное выражение.)
По-видимому, нужно остановиться на том, что Арндт спровоцировал штурмовиков.
Совершенно очевидно, что общественное мнение против него. Вы  сами  сказали,
что его домохозяин уже подавал жалобу  по  поводу  возмутительных  нравов  в
семье Арндта. Да-да, я помню, этого пункта не надо касаться. Но,  во  всяком
случае, можно предполагать, что и с  этой  стороны  выселение  Арндта  будет
встречено благожелательно. Благодарю вас, Таллингер, вы оказали мне  большую
услугу. (Протягивает следователю сигару.)

         Следователь уходит. В дверях он сталкивается с прокурором.

     Прокурор (судье). Можно к вам на минутку?
     Судья (чистит яблоко). Пожалуйста.
     Прокурор. Я по поводу дела Геберле, Шюнта, Гауницера.
     Судья (рассеянно). Да?
     Прокурор. Дело, правда, в достаточной степени ясное...
     Судья. Да. Откровенно говоря, я  даже  не  понимаю,  зачем  прокуратура
возбудила это дело.
     Прокурор. А как же? Случай получил огласку, вызвал недовольство. Даже в
национал-социалистских кругах настаивали на следствии.
     Судья. Я вижу  тут  типичный  случай  еврейской  провокации,  и  больше
ничего.
     Прокурор.  Вздор,  милейший  Голь!  Напрасно  вы  думаете,   что   наши
обвинительные акты, хотя они и немногословны,  не  заслуживают  пристального
внимания. Я так и думал, что вы в простоте души пойдете по линии наименьшего
сопротивления. Только осторожней, не сядьте в лужу. И оглянуться не успеете,
как очутитесь в какой-нибудь глухой дыре, в Померании. А там  в  наше  время
довольно-таки неуютно.
     Судья (в  недоумении,  перестав  жевать  яблоко).  Ничего  не  понимаю.
Неужели вы хотите сказать, что намерены оправдать еврея Арндта?
     Прокурор (с пафосом). Еще бы не  намерен!  Да  он  и  не  думал  никого
провоцировать. Вы что  же  полагаете?  Если  он  еврей,  так  он  не  найдет
справедливости перед судом Третьей империи? Очень странные  у  вас  взгляды,
любезный Голь!
     Судья (с досадой). Да я же никаких взглядов  не  высказываю.  Просто  у
меня  сложилось   впечатление,   что   Геберле,   Шюнт   и   Гауницер   были
спровоцированы.
     Прокурор. Но ведь спровоцировал их не Арндт, а  безработный,  ну  этот,
который снег сгребал... как его... Вагнер!
     Судья. Об этом, дорогой Шпитц, в вашем заключении нет ни слова.
     Прокурор. Совершенно верно. До сведения прокуратуры  дошло  только  то,
что три  штурмовика  напали  на  Арндта.  И  прокуратура,  как  и  надлежит,
вмешалась в это дело. Но если, предположим, свидетель фон  Миль  покажет  на
суде, что во время происшествия Арндта вообще  не  было  на  улице,  а  что,
напротив, безработный... ну как его... Вагнер,  произносил  ругательства  по
адресу штурмовиков, то суду с этим придется считаться.
     Судья  (с  изумлением).  Это  покажет  фон  Миль?!  Так  ведь   он   же
домовладелец, который хочет выселить Арндта из своего дома. Не станет же  он
показывать в его пользу.
     Прокурор. Теперь вы уже фон Миля подозреваете! Почему вы  думаете,  что
он будет лгать под присягой? А известно ли вам, что фон  Миль,  помимо  того
что он эсэсовец, имеет большие связи в министерстве юстиции? Я бы  советовал
вам, любезный Голь, считать его порядочным человеком.
     Судья. Да Я ничего не  говорю.  Кто  же  в  наше  время  станет  винить
человека за то, что он не хочет, чтобы в его доме был еврейский магазин?
     Прокурор (великодушно). Если  владелец  магазина  аккуратно  платит  за
наем...
     Судья (дипломатично). Говорят, что фон Миль уже  раз  подавал  на  него
жалобу...
     Прокурор. Ах, так и это вам известно? Но с чего вы взяли, что это  было
сделано с целью выселить его? Тем  более  что  жалоба  была  взята  обратно.
По-моему, это скорей свидетельствует о хороших  отношениях  между  ними.  Не
будьте же так наивны, дорогой Голь.
     Судья (начинает сердиться). Дорогой  Шпитц,  это  все  не  так  просто.
Компаньон  Арндта,  который,  как  я  полагал,  должен  бы  покрывать   его,
собирается  его  топить,  а  домохозяин,  который  должен  бы  топить   его,
собирается его покрывать. Пойди пойми что-нибудь!
     Прокурор. А за что же мы жалованье получаем?
     Судья. Ужасно запутанное дело. Сигару хотите?

                  Прокурор берет сигару, оба молча курят.

(В  мрачном  раздумье.) Но если на суде будет установлено, что провокации со
стороны  Арндта  не  было,  он  может  предъявить  отряду  иск  о возмещении
убытков.
     Прокурор. Во-первых, он не  может  предъявить  иск  отряду,  в  крайнем
случае он может предъявить его персонально Геберле,  Шюнту  и  Гауницеру,  у
которых нет  ни  гроша...  А  скорее  всего,  ему  придется  предъявить  иск
безработному, ну как его... Вагнеру. (С ударением.) Во-вторых, я  думаю,  он
все-таки поостережется подавать жалобу на штурмовиков.
     Судья. Где он сейчас находится?
     Прокурор. В больнице.
     Судья. А Вагнер?
     Прокурор. В концентрационном лагере.
     Судья (со вздохом облегчения). Ну конечно,  принимая  во  внимание  все
обстоятельства, Арндт, вероятно, не станет подавать жалобу. Да и  Вагнер  не
станет особенно настаивать на своей невиновности. Но только штурмовикам едва
ли понравится, что еврея оправдали.
     Прокурор. Так ведь на суде будет установлено, что  они  стали  жертвами
провокации. А исходила ли провокация от еврея или от марксиста  -  какая  им
разница.
     Судья (все еще сомневаясь). Нет, не скажите. Все-таки во  время  стычки
между безработным Вагнером и штурмовиками ювелирному  магазину  был  нанесен
ущерб. Это бросает тень на отряд.
     Прокурор. Ну что же делать. На всех не угодишь. А  кому  угождать,  это
уж, любезный Голь, вам должно подсказать ваше  национальное  сознание.  Могу
вам только сообщить, что в национал-социалистских кругах и, в  частности,  в
высшем эсэсовском  руководстве  определенно  ожидают  большей  твердости  от
германских судей.
     Судья (с глубоким вздохом). Правосудие в наше время  не  такое  простое
дело, дорогой Шпитц. Согласитесь сами.
     Прокурор. Не  спорю.  Но  есть  прекрасное  изречение  нашего  министра
юстиции, которого вы можете держаться: законно лишь то, что Германии впрок.
     Судья (без энтузиазма). Да-да.
     Прокурор. Действуйте смелей.  (Встает.)  Теперь  вы  знаете  подоплеку.
Значит, дело ясней ясного. До скорого, милейший Голь. (Уходит.)

  Судья очень недоволен. Он стоит несколько минут у окна. Потом рассеянно
          перелистывает бумаги. Наконец звонит. Входит служитель.

     Судья. Вызовите еще раз следователя Таллингера из  комнаты  свидетелей.
Только незаметно.

        Служитель уходит. Через несколько минут входит следователь.

Слушайте,  Таллингер,  хорош  бы  я  был, если бы последовал вашему совету и
признал  поведение  Арндта  провокационным. Господин фон Миль готов будто бы
показать  под  присягой, что спровоцировал штурмовиков безработный Вагнер, а
вовсе не Арндт.
     Следователь (с непроницаемым видом). Да, так говорят, господин судья.
     Судья. Что это значит - так говорят? Что говорят?
     Следователь. Что ругался Вагнер.
     Судья. А это неправда?
     Следователь (с сердцем).  Господин  судья,  как  мы  можем  утверждать,
правда это или....
     Судья (твердо). Послушайте, Таллингер, что я  вам  скажу.  Помните,  вы
находитесь в германском суде. Отвечайте: сознался Вагнер или не сознался?
     Следователь.  Я  могу  только  сказать,  что   лично   я   не   был   в
концентрационном лагере. В протоколе дознания - сам  Вагнер  болен,  у  него
что-то с почками, - сказано, что сознался. Но...
     Судья. Значит, сознался! Какое же еще "но"?
     Следователь. Он инвалид войны, был ранен в шею. Так вот Штау -  знаете,
компаньон Арндта, - показал, что он вообще громко говорить не может. Как мог
фон Миль из окна второго этажа слышать ругань...
     Судья. На это возразят, что не обязательно иметь громкий  голос,  чтобы
оскорбить кого-нибудь. Достаточно красноречивого  жеста.  У  меня  создалось
впечатление что  именно  такого  рода  лазейку  прокуратура  хочет  оставить
штурмовикам. Точнее говоря, именно эту лазейку и только эту.
     Следователь. Вот то-то, господин судья.
     Судья. А что показал Арндт?
     Следователь. Что его вообще при этом не было, а голову  он  разбил  при
падении с лестницы. И больше от него ничего нельзя добиться.
     Судья. Должно быть, он ни в чем не виноват, просто его  впутали  в  это
дело.
     Следователь. Вот то-то, господин судья.
     Судья. А штурмовой отряд должен бы удовлетвориться  тем,  что  Геберле,
Шюнта и Гауницера оправдают.
     Следователь. Вот то-то, господин судья.
     Судья. Что вы заладили, как попугай: вот то-то, вот то-то!..
     Следователь. Вот то-то, господин судья.
     Судья. Что вы хотите этим сказать, Таллингер? Вы не обижайтесь на меня,
вы же понимаете, что я немного нервничаю. Я знаю, что вы честный человек,  и
если вы мне дали совет, так не зря.
     Следователь (смягчаясь). А вам не  приходило  в  голову,  что  прокурор
просто метит на ваше место и  расставляет  вам  ловушку?  Это  теперь  часто
делается.  Допустим,  вы  признаете   еврея   невиновным.   Он   никого   не
провоцировал. Его вообще не было при перепалке. Голову ему поранили случайно
во время другой драки. Значит, после выздоровления Арндт возвращается в свой
магазин. Штау, его компаньон, не может  помешать  ему  в  этом.  А  магазину
нанесен ущерб в сумме одиннадцати тысяч марок. Значит, и Штау терпит убытки,
потому что он не может требовать возмещения  с  Арндта.  И  Штау  -  я  этих
субъектов знаю - обратится со своими претензиями к отряду номер семь. Сам-то
он воздержится, потому что он компаньон еврея,  а  следовательно,  еврейский
приспешник. Но он найдет кого послать вместо себя.  Тогда  начнут  говорить,
что штурмовики в порыве национального энтузиазма воруют  ювелирные  изделия.
Вы  можете  себе  легко  представить,  как  отнесутся  штурмовики  к  вашему
приговору. Этого у нас вообще никто не поймет. Как может в  Третьей  империи
еврей оказаться правым, а штурмовики неправыми?

       Уже несколько минут за сценой слышен шум. Он все усиливается.

     Судья. Что там за шум? Минутку, Таллингер. (Звонит.)

                             Входит служитель.

Что там происходит?
     Служитель. Зал переполнен. Все коридоры забиты, никто пройти не  может.
А штурмовики заявляют, что получили приказ быть на суде, и требуют, чтобы их
пропустили.
     Служитель уходит, так как перепуганный судья не в силах  выговорить  ни
слова.
     Следователь (продолжает). Вам тогда житья не  будет.  Послушайте  меня,
держитесь за Арндта и не трогайте штурмовиков.
     Судья (в изнеможении подпирает голову рукой). Ну спасибо, Таллингер,  я
еще подумаю.
     Следователь. Да, подумать вам не мешает, господин судья. (Уходит.)

   Судья тяжело встает и изо всех сил нажимает звонок. Входит служитель.

     Судья. Сбегайте, пожалуйста, к господину Фею, советнику окружного суда,
и скажите ему, что я прошу его зайти ко мне на минутку.

          Служитель уходит. Входит служанка с завтраком для судьи.

     Служанка. Вы когда-нибудь свою голову  дома  забудете.  Просто  беда  с
вами. Ну что вы сегодня  забыли?  Подумайте-ка  хорошенько:  самое  главное!
(Протягивает ему завтрак.) Завтрак забыли! Вот и наелись  бы  опять  горячих
крендельков, а потом мучались бы животом, как на прошлой неделе. Не бережете
вы себя.
     Судья. Ну ладно, Мари.
     Служанка. Еле-еле прорвалась к  вам.  Весь  суд  набит  штурмовиками  -
пришли дело слушать. Ну сегодня им покажут,  правда?  Вот  и  в  мясной  все
говорят: хорошо, что еще есть закон! Подумать только! Ни с того  ни  с  сего
напасть на коммерсанта! Половина штурмовиков - бывшие уголовники,  это  весь
квартал знает. Не будь у нас закона, они бы, чего доброго, и церковь унесли.
Это они из-за колец сделали: у Геберле невеста есть, а невеста эта еще  году
нет как по панели ходила. А  на  безработного  с  простреленным  горлом,  на
Вагнера, тоже они навалились, когда он снег сгребал, все видели. Среди  бела
дня разбойничают, весь квартал в страхе держат, а скажешь что -  подкараулят
и изобьют до полусмерти.
     Судья. Ладно, ладно, Мари, ступайте!
     Служанка. Я им сказала в мясной:  будьте  покойны,  господин  судья  их
научит уму-разуму, правда ведь? Все хорошие люди за вас будут стоять, в этом
не сомневайтесь. Только завтрак свой ешьте потихоньку, не давитесь, это ведь
вредно,  ну  я  ухожу,  вам  пора  дело  слушать,  смотрите  не  очень   там
расстраивайтесь,  а  еще  лучше  -  позавтракайте  до  суда,  минутку-то  уж
подождут, зато вы спокойно покушаете.  Берегите  себя,  помните  -  здоровье
дороже всего, ну я ухожу, не мне вас учить, и я вижу, вам уже не сидится,  а
мне еще нужно в бакалейную. (Уходит.)

      Входит советник окружного суда Фей, пожилой человек, друг Голя.

     Советник. Ты меня звал?
     Судья. Есть у тебя минутка времени? Я хотел посоветоваться с  тобой.  У
меня сейчас очень каверзное дело будет слушаться.
     Советник (садится). Да, дело штурмовиков.
     Судья (ходивший взад и вперед по комнате, останавливается).  Откуда  ты
знаешь?
     Советник. Об этом у нас еще вчера говорили. Очень неприятное дело.
     Судья (взволнованно бегает по комнате). А что у вас говорят?
     Советник. Не завидуют тебе. (С любопытством.) Что ты думаешь делать?
     Судья. В том-то и беда, что не  знаю.  Но  я,  по  правде  сказать,  не
предполагал, что этим делом так интересуются.
     Советник (с удивлением). Вот как?
     Судья. По-видимому, этот компаньон Арндта - опасный субъект.
     Советник. Так говорят. Но фон Миль тоже не ангел.
     Судья. О нем что-нибудь известно?
     Советник. Не много, но достаточно. У него, понимаешь ли ты, связи.

                                   Пауза.

     Судья. В высоких сферах?
     Советник. В очень высоких.

                                   Пауза.

(Осторожно.) Если ты еврея отведешь, а Габерле, Шюнта и Гауницера оправдаешь
на  том основании, что безработный Вагнер спровоцировал их, а потом поспешил
укрыться  в магазине, то, по-моему, штурмовики будут довольны. Арндт ведь не
станет на них жаловаться.
     Судья  (озабоченно).  Он-то  не  станет,  а  его  компаньон?  Он  будет
требовать возвращения пропавших вещей. И  тогда  все  руководство  штурмовых
отрядов взъестся на меня.
     Советник (обдумав этот довод, которого он явно не ожидал). Но  если  ты
закопаешь еврея, фон Миль тебе непременно шею сломает, это в лучшем  случае.
Ты, должно быть, не знаешь, что у него просроченные векселя. Он держится  за
Арндта, как утопающий за соломинку.
     Судья (с ужасом). Векселя?

                              В дверь стучат.

     Советник. Войдите!

                             Входит служитель.

     Служитель. Господин судья, я просто не знаю,  куда  посадить  господина
генерального прокурора и господина Шенлинга,  председателя  окружного  суда.
Хоть предупреждали бы заранее.
     Советник (так как судья молчит). Освободите два места и не мешайте нам.

                             Служитель уходит.

     Судья. Только их недоставало!
     Советник. Фон Миль ни за что не допустит, чтобы Арндта  засудили,  ведь
это верное разорение. Арндт ему нужен.
     Судья (совершенно убит). Как дойная корова.
     Советник. Этого я не говорил, И я вообще  не  понимаю,  как  ты  можешь
-приписывать  мне  такие  мысли,  решительно  не  понимаю.  Я  категорически
заявляю, что не сказал ни единого слова против господина фон Миля. Мне очень
жаль, Голь, что приходится это подчеркивать.
     Судья  (взволнованно).  Что  ты,  Фей,  как  ты  можешь  так  со   мной
разговаривать? При наших отношениях!
     Советник. Какие такие "наши отношения"? Не  могу  же  я  вмешиваться  в
дела, которые ты ведешь. Хочешь - ссорься с министром юстиции,  хочешь  -  с
штурмовым отрядом, словом, решай как знаешь.  В  наше  время  каждый  должен
думать о себе.
     Судья. Я и думаю о себе. Я только не знаю, что придумать.  (Подходит  к
двери и прислушивается к шуму в зале.)
     Советник. Да, прискорбно.
     Судья (с отчаянием). Господи, я же на все готов,  пойми  ты  это!  Тебя
точно подменили. Я решу так или этак, как прикажут, но я  же  должен  знать,
что мне приказано. Если этого не знаешь, так и правосудия больше нет!
     Советник. Я на твоем месте не стал бы кричать,  что  правосудия  больше
нет, Голь.
     Судья. Что уж я опять не так сказал? Я вовсе не  это  имел  в  виду.  Я
только хочу сказать, что когда интересы так противоречивы...
     Советник. В Третьей империи нет противоречий.
     Судья. Конечно, конечно. Разве я спорю? Что ты каждое мое слово как  на
аптекарских весах взвешиваешь?
     Советник. Почему бы и нет? Я - судья.
     Судья (обливаясь потом). Если бы стали взвешивать на весах каждое слово
каждого судьи, дорогой Фей! Да я готов разобрать это дело самым  тщательным,
самым добросовестным образом, но мне должны сказать, какое решение диктуется
высшими  интересами.  Если  я  решу,  что  еврей  не  выходил  из  магазина,
разозлится домовладелец... нет - компаньон... я уже  совсем  запутался...  а
если я признаю, что спровоцировал штурмовиков безработный, то  домовладелец,
фон... постой, постой, как раз фон Миль хочет, чтобы... За что меня сажать в
глухую дыру  в  Померании?  У  меня  грыжа,  и  я  не  хочу  связываться  со
штурмовиками, и, наконец, у меня же семья, Фей! Хорошо моей  жене  говорить,
чтобы я просто разобрал, как было дело. После этого в лучшем случае очнешься
в больнице. Разве я ставлю вопрос о налете? Я ставлю  вопрос  о  провокации.
Так что же от меня хотят? Я, конечно, засужу не  штурмовиков,  а  еврея  или
безработного, но которого из них засудить? Как мне выбрать между безработным
и евреем, иначе говоря, между компаньоном и домовладельцем? В Померанию я ни
за что не поеду, уж лучше в концентрационный лаге