не
вкладывает ему оружия в руки, когда он рождается  на  свет  из  материнского
лона. Я знаком с учением, что все страдания в мире происходят оттого, что  у
рыбака и рабочего - ведь вы рабочий, я полагаю, - нет ничего, кроме их  рук,
чтобы добывать себе средства к существованию. Но ведь  в  писании  нигде  не
сказано, что мир этот совершенен. Наоборот,  он  полон  страданий,  греха  и
угнетения.  Благо  тому,  кто  послан  на  свое  несчастье,  послан  в   мир
невооруженным, но может хотя бы покинуть его без оружия в руках.
     Рабочий. Прекрасно сказано.  Мне  нечего  возразить  против  того,  что
звучит так прекрасно. Хотел бы я,  чтобы  это  произвело  впечатление  и  на
генерала Франко. Самое печальное, что генерал Франко, вооруженный до  зубов,
не проявляет ни малейшего желания покинуть этот мир. Мы  бы  швырнули  вслед
ему все  оружие  Испании,  только  бы  он  покинул  этот  мир.  Его  летчики
сбрасывают листовки, я подобрал одну на улице в Мотриле. (Достает из кармана
листовку.)

                    Священник, мать и мальчик читают ее.

     Мальчик (матери). Видишь, они и здесь повторяют, что уничтожат все.
     Мать (читая). Этого они не могут.
     Рабочий. Отчего же, могут. Как вы считаете, падре?
     Mальчик. Да.
     Священник (неуверенно). Я считаю, что технически они, может быть,  и  в
состоянии это сделать.  Но  если  я  правильно  понял  сеньору  Каррар,  она
полагает, что дело не в одних самолетах.  Они  угрожают  в  своих  листовках
только для того, чтобы население поняло всю  серьезность  положения.  Другое
дело выполнить эту угрозу из военных соображений.
     Рабочий. Я вас не совсем понимаю.
     Мальчик. И я тоже.
     Священник (еще неувереннее). По-моему, я говорю ясно,
     Рабочий. Слова у вас ясные, а вот мнение ваше ни мне, ни Хосе не  ясно.
Так вы считаете, они не будут бомбить?

                              Короткая пауза.

     Священник. Я считаю это только угрозой.
     Рабочий. Которую не приведут в исполнение?
     Священнник. Да.
     Мать.  Насколько  я  понимаю  эту  листовку,  они  хотят  предотвратить
кровопролитие и предупреждают нас, чтобы мы не поднимали оружия.
     Мальчик. Генералы - и предотвратить кровопролитие!
     Мать (протягивая ему листовку). Вот, они же пишут - кто сложит  оружие,
того они не тронут.
     Рабочий. В таком случае я хочу задать  вам,  падре,  еще  один  вопрос:
верите ли вы, что того, кто сложит оружие, действительно не тронут?
     Священник (озирается,  словно  ища  помощи).  Говорят,  генерал  Франко
всегда подчеркивает, что он христианин.
     Рабочий. И это значит, что он сдержит свое обещание?
     Священник (горячо). Он должен его сдержать, сеньор Хакерос!
     Мать. Тому, кто не сражается, ничего не будет.
     Рабочий. Падре... простите, не знаю вашего имени...
     Священник. Франсиско.
     Рабочий  (продолжая).  ...падре  Франсиско,   я,   собственно   говоря,
спрашиваю не что должен делать, по вашему мнению, генерал Франко, а что  он,
по вашему мнению, сделает. Вы понимаете мой вопрос?
     Священник. Да.
     Рабочий. Вы понимаете, что я спрашиваю вас как христианина или, скажем,
как человека, который не владеет монастырем, как вы  выразились,  и  который
скажет правду, если речь пойдет о жизни и смерти. Ведь именно об этом и идет
речь. Не так ли?
     Священник (волнуясь). Я понимаю вас.
     Рабочий. Может быть, я помогу  вам  ответить,  напомнив  о  событиях  в
Малаге?
     Священник. Я знаю, что вы имеете в виду. Но уверены ли вы, что в Малаге
не оказали сопротивления?
     Рабочий. Знаете ли вы, что пятьдесят тысяч беженцев - мужчины,  женщины
и дети, растянувшиеся на двести двадцать километров по шоссе на Альмерию,  -
были скошены орудиями кораблей, бомбами и  пулеметами  воздушных  эскадрилий
Франко!
     Священник. Быть может, это газетные выдумки?
     Рабочий. Такие же как о расстрелянных священниках?
     Священнник. Такие же как о расстрелянных священниках.
     Рабочий. Значит, беженцев не скосили огнем?

                             Священник молчит.

Сеньора  Каррар  и  ее  сыновья  не поднимают оружия против генерала Франко.
Значит, сеньора Каррар и ее сыновья в безопасности?
     Священник. Здраво рассуждая...
     Рабочий. Да? Здраво рассуждая?
     Священник (взволнованно). Уж не хотите ли вы, чтобы я дал гарантию?
     Рабочий. Нет. Скажите только ваше истинное мнение. Сеньора Каррар и  ее
сыновья в безопасности?

                             Священник молчит.

Я думаю, мы понимаем ваш ответ. Вы честный человек.
     Священник  (встает,  смущенный).   Итак,   сеньора   Каррар,   я   могу
рассчитывать, что вы присмотрите за детьми Турильосов?
     Мать (также очень смущенная). Я  и  поесть  им  принесу.  Спасибо,  что
навестили нас.

     Священник уходит, кивнув рабочему и мальчику. Мать провожает его.

     Мальчик. Вот ты сам слышал, что они ей внушают!  Но  ты  не  уходи  без
винтовок.
     Рабочий. Где они? Живо!

        Они идут в глубь комнаты, отодвигают ларь и взламывают пол.

     Мальчик. Но ведь она сейчас вернется!
     Рабочий. Мы поставим винтовки к окну, оттуда я их заберу потом.

    Они поспешно вынимают винтовки из ящика. Маленькое потертое знамя, в
                 которое они были завернуты, падает на пол.

     Мальчик. Вот и маленькое знамя тех времен!  Я  удивляюсь,  как  мог  ты
спокойно сидеть, когда дело такое срочное.
     Рабочий. Я должен был их раздобыть.

  Они осматривают винтовки. Мальчик неожиданно достает из кармана шапочку
        бойца народной милиции и с торжествующим видом надевает ее.

Откуда она у тебя?
     Мальчик. Выменял. (Бросив опасливый  взгляд  на  дверь,  засовывает  ее
опять в карман.)
     Мать (входит). Положите винтовки на место! Так вот, оказывается,  зачем
ты пришел?
     Рабочий. Да, они нужны нам, Тереса.  Мы  не  можем  сдержать  генералов
голыми руками.
     Мальчик. Теперь ты и от самого падре слышала, как обстоит дело.
     Мать. Если ты пришел, чтобы получить винтовки,  то  тебе  здесь  больше
нечего делать. И если вы не оставите нас в покое в моем доме, я возьму детей
и убегу.
     Рабочий. Тереса, ты видела когда-нибудь нашу страну на карте? Мы  живем
как на разбитой тарелке. Там, где линия излома, - это вода, по краям тарелки
стоят орудия. А над нами - бомбардировщики. Куда ты  побежишь,  как  не  под
пушки?
     Мать (подходит к нему, берет у него из рук винтовки и  уносит).  Вы  не
получите винтовок, Педро!
     Мальчик. Отдай их ему, мать! Здесь они только ржавеют!
     Мать. Молчи, Хосе! Что ты понимаешь в этом!
     Рабочий (опять спокойно уселся на стул и закурил). Тереса, ты не имеешь
права прятать винтовки, принадлежавшие Карло.
     Мать (укладывая винтовки). По праву или без права - я вам их не  отдам!
Это вы не имеете права взламывать мой пол и  против  моего  желания  уносить
что-нибудь из моего дома.
     Рабочий. Винтовкам вовсе не обязательно быть в доме. Не  хочу  говорить
при твоем сыне, что я о тебе думаю. Не будем говорить и о том,  что  подумал
бы о тебе твой муж. Он-то сражался. Я  понимаю  -  ты  от  страха  за  своих
мальчиков потеряла голову. Но с этим мы ведь считаться не можем.
     Мать. Что это значит?
     Рабочий. Это значит, что без винтовок я не уйду. Уж будь уверена.
     Мать. Раньше убей меня.
     Рабочий. Этого я не сделаю. Я ведь не генерал Франко. Я только поговорю
с Хуаном. Тогда я наверняка их получу.
     Мать (быстро). Хуан не вернется.
     Мальчик. Ты же его позвала!
     Мать. Я не звала его. Я не хочу, чтобы он видел тебя, Педро.
     Рабочий. Я так и думал. Но я то, что же, немой? Спущусь к морю и крикну
ему. Довольно будет одного слова, Тереса; я знаю Хуана. Он не трус.  И  тебе
не удастся удержать его.
     Мальчик. Я тоже пойду.
     Мать (очень спокойно). Оставь моих детей в покое, Педро. Я сказала  им,
что повешусь, если они уйдут. Я знаю, что это  грех,  за  который  уготовано
вечное проклятье. Но я не могу иначе. Когда Карло умер, так ужасно  умер,  я
пошла к падре, иначе я  уже  тогда  повесилась  бы.  Я  понимала,  что  тоже
виновата, хотя из нас двоих он был хуже -  горячий  сторонник  насилия.  Нам
живется нелегко; и не так-то просто терпеть все лишения. Но насилием  ничего
не добьешься. Это я поняла, когда они принесли его и положили здесь на  пол.
Я не за генералов, никто не смеет сказать этого обо  мне.  Но  если  я  буду
держаться в стороне и смирю свое сердце, может быть, они пощадят нас. Расчет
мой очень прост. Ведь мне так мало надо. Я не хочу больше видеть это  знамя.
Довольно с нас горя. (Молча подходит к маленькому знамени, поднимает  его  и
рвет на куски. Потом тотчас нагибается, собирает клочки и  засовывает  их  в
карман.)
     Рабочий. Уж лучше б ты повесилась, Тереса.

                Стучат. Входит старуха Перес, вся в черном.

     Мальчик (рабочему). Это сеньора Перес.
     Рабочий (шепотом). Что они за люди?
     Мальчик. Хорошие люди. Радио как раз у них. Их дочь на  прошлой  неделе
погибла на фронте.
     Старуха Перес. Я, знаете ли, нарочно ждала, пока  уйдет  падре.  Решила
зайти потолковать. Хотела сказать, что я не согласна со  своими,  когда  они
досаждают вам за ваши взгляды.

                                Мать молчит.

(Садится.)  Вы  боитесь  за  своих  сыновей,  сеньора  Каррар.  Люди ведь не
считаются  с тем, как трудно в наше время вырастить детей. Я родила семерых.
(Обращается и к рабочему тоже, с которым ее не познакомили.) Не так-то много
их осталось теперь, после гибели Инес. Двоих я и до шести лет не довела. Это
были голодные годы - девяносто восьмой и девяносто девятый. Об Андреа я и не
знаю, где он. Последний раз он писал из Рио. Это в Южной Америке. Марианна в
Мадриде.  Тоже  все  жалуется.  Она  никогда не отличалась здоровьем. Мы-то,
старики, все думаем, что после нас другое племя пошло, слабенькое.
     Мать. Но у вас остался Фернандо.
     Старуха Перес. Да.
     Мать (смущенно). Извините, я не хотела вас обидеть,
     Старуха Перес (спокойно). Не надо извиняться. Я знаю, что вы не  хотели
меня обидеть.
     Мальчик (шепотом, рабочему). Он у Франко.
     Старуха Перес (тихо). Мы не говорим больше о Фернандо. (После небольшой
паузы.) Знаете, вы только тогда поймете наших ребят, когда представите себе,
как мы горюем о нашей Инес.
     Мать. Мы все очень любили Инес. (Рабочему.) Она научила Хуана читать.
     Мальчик. И меня тоже!
     Старуха Перес. Все считают, что вы за тех, А я всегда спорю. Мы-то ведь
знаем разницу между богатством и нищетой.
     Мать. Я не хочу, чтобы мои дети стали солдатами. Они не убойный скот.
     Старуха Перес. Знаете, сеньора Каррар, я Всегда говорю: бедняку  нельзя
застраховаться. Так или иначе, а попадает всегда ему. Те, кому  попадает,  -
это  и  есть  бедняки.  Бедняков,  сеньора   Каррар,   не   спасет   никакая
предосторожность. Инес была как раз самая тихая  из  наших  детей.  Мой  муж
немало помучился с ней, пока она решилась поплыть первый раз!
     Мать. А ведь она могла бы жить.
     Старуха Перес. Но как?
     Мать. Почему ваша дочь,  учительница,  взяла  винтовку  и  сражалась  с
генералами?
     Рабочий. Которых даже папа римский финансирует!
     Старуха Перес. Она говорила, что хочет и дальше быть учительницей.
     Мать. Но разве она не могла оставаться учительницей в Малаге,  в  своей
школе? Что ей эти генералы?
     Старуха Перес. Мы говорили с ней. Отец ее семь лет не курил, а братья и
сестры за все эти годы не получали ни капли молока, только чтобы  она  могла
стать учительницей. И вот Инес заявила: она не может учить, что  дважды  два
пять и что генерал Франко послан богом.
     Мать. Если бы ко мне пришел Хуан и сказал,  что  при  генералах  он  не
может рыбачить, я бы открыла ему глаза. Вы считаете, что скупщики перестанут
драть с нас шкуру, если мы прогоним генералов, а?
     Рабочий. Я думаю, им придется туговато, если у нас будут винтовки.
     Мать. Значит, опять винтовки? Стрельба так и будет продолжаться?
     Рабочий. Кто же об этом говорит? Когда тебя хватают акулы, разве это ты
насильничаешь? Мы, что ли, выступили на Мадрид, или генерал  Мола  пришел  к
нам через горы? Два года у нас было немного свету, совсем  немного,  это  не
был еще даже рассвет, но теперь снова  вот-вот  наступит  ночь.  Мало  того.
Учительницы не только не посмеют  больше  говорить  детям,  что  дважды  два
четыре, теперь их будут истреблять,  если  они  когда-нибудь  это  говорили.
Разве ты не слышала, как он сказал сегодня, что  нас  надо  стереть  с  лица
земли?
     Мать. Только тех, кто взялся за оружие. Нечего вам на меня наседать. Не
могу  я  спорить  с  вами  со  всеми.  Сыновья  смотрят  на  меня,  как   на
полицейского. Когда в ларе нет муки, я по их лицам вижу, что виновата  я.  А
когда появляются самолеты, сыновья мои смотрят в сторону,  будто  это  я  их
послала. И почему молчит падре, когда ему бы надо говорить? На меня смотрят,
как на сумасшедшую, раз я считаю, что генералы тоже люди, очень  плохие,  но
ведь они - не землетрясение, с которым нельзя договориться! Зачем  приходите
вы ко мне в дом, сеньора Перес, и пытаетесь мне что-то  втолковать?  Или  вы
думаете, я сама не знаю всего, что вы  говорите?  Ваша  уже  мертва,  теперь
пусть и мои погибнут? Этого вы хотите, да? Все вы вламываетесь ко мне в дом,
словно сборщики налогов, но я свое уже заплатила.
     Старуха Перес (встает). Сеньора Каррар, я не хотела вас сердить.  Я  не
согласна с мужем, что вас надо силой заставить. Мы все очень уважали  вашего
мужа, и я хотела извиниться перед вами, что  наши  вас  беспокоят.  (Уходит,
кивнув рабочему и мальчику.)

                                   Пауза.

     Мать. Хуже всего, что своей  настойчивостью  они  доводят  человека  до
белого каления - говоришь вещи, которых вовсе и не думаешь.  Ведь  я  же  не
против Инес!
     Рабочий (гневно). Нет, ты против Инес! Раз ты ей не помогла, ты  против
нее! Ты говоришь еще, что ты не за генералов. Это тоже  неправда,  понимаешь
ты это или нет. Не помогая нам бороться с ними, ты - за них.  Ты  не  можешь
оставаться в стороне, Тереса!
     Мальчик (внезапно подходя к ней).  Уступи  же,  мама,  ничего  тебе  не
поможет! (Рабочему.) Ну вот, она села на ларь, чтобы мы не могли достать их.
Ну позволь же, мама!
     Mать. Утри-ка лучше нос, Хосе!
     Мальчик. Мама, я пойду с дядей Педро! Я не буду ждать, пока  нас  здесь
переколют, как свиней. Ты не можешь запретить мне сражаться,  как  запретила
курить! Филиппо не умеет бросать камни так метко,  как  я,  а  он  уже  там;
Андреа моложе меня на годи уже погиб. Яне позволю, чтобы  вся  деревня  надо
мной смеялась!
     Мать. Да, я знаю. Малыш Паоло обещал какому-то  шоферу  своего  дохлого
крота, если он возьмет его на фронт. Смешно!
     Рабочий. Это не смешно.
     Мальчик. Скажи  Эрнесто  Турильо,  пусть  возьмет  себе  мою  маленькую
лодку... Пойдем, дядя Педро! (Хочет идти.)
     Мать. Никуда ты не пойдешь!
     Мальчик. Нет, я пойду! Ты говоришь, что тебе нужен  Хуан,  но  тогда  я
тебе ни к чему.
     Мать. Я не потому удерживаю Хуана, чтобы он для меня рыбачил. Я тебя не
отпущу! (Подбегает к сыну и  обнимает  его.)  Кури,  если  хочешь,  и,  если
хочешь, - выходи один на рыбную ловлю,  я  ничего  не  скажу,  -  и  даже  в
отцовской лодке!
     Мальчик. Пусти, мама!
     Мать. Нет, не пущу!
     Мальчик (вырываясь). Нет, я иду! Живо, бери винтовки, дядя!
     Мать. Ох! (Отпускает сына и отходит в сторону, прихрамывая.)
     Мальчик. Что с тобой?
     Мать. Какое тебе дело, что со мной? Ступай! Мать  свою  ты,  во  всяком
случае, победил.
     Мальчик (недоверчиво). Я же не дрался. Ничего я тебе не сделал.
     Мать (растирая ногу). Ничего! Ступай!
     Рабочий. Может, я могу вправить вывих.
     Мать. Нет, уходи! Уходи из моего дома! Это ты подстрекаешь моих  детей,
чтоб они бросались на меня...
     Мальчик (гневно). Я на нее бросился!.. (Уходит, побледнев от  гнева,  в
глубь комнаты.)
     Мать. Ты еще станешь  преступником!  Почему  вы  не  отбираете  у  меня
последний хлеб из печи? Вы можете привязать меня к стулу! Вас же двое!
     Рабочий. Брось притворяться!
     Мать. Хуан тоже сумасшедший, но он не тронул бы мать! Он  вам  покажет,
когда вернется! Хуан! (Вдруг встает, охваченная какой-то мыслью, и  бежит  к
окну. При этом она забывает хромать, и мальчик с возмущением  показывает  на
ее ноги.)
     Мальчик. Нога-то вдруг зажила!
     Мать (выглядывает из окна). Ничего не понимаю, не вижу его фонаря!
     Мальчик (ворчливо). Куда же ему деться?
     Мать. Нет, он и впрямь исчез!
     Мальчик (подходит к окну, выглядывает; изменившимся голосом, рабочему).
Да, фонарь исчез! Он был почти у самого мыса. Сбегаю-ка я  к  морю.  (Быстро
уходит.)
     Рабочий. Наверно, гребет сюда.
     Мать. Тогда бы я видела фонарь.
     Рабочий. Так что же случилось?
     Мать. Я знаю, что! Она вышла к нему в море!
     Рабочий. Кто? Эта девушка? Этого не может быть!
     Мать. Ну конечно же1 Они его увели! (С возрастающим волнением.) Да  это
заговор! Ловко подстроено! Весь вечер они подсылали сюда одного  за  другим,
чтобы я не следила! Это убийцы! Все, все они заодно!
     Рабочий (полушутя, полусердито). Падре-то, во  всяком  случае,  не  они
послали!
     Мать. Они не успокоятся, пока всех не заполучат!
     Рабочий. Ты что, думаешь, что он на фронт ушел?
     Мать. Они - его убийцы, но и он  не  лучше!  Сбежать  украдкой,  ночью!
Видеть его больше не хочу!
     Рабочий. Не понимаю тебя, Тереса. Разве ты не  чувствуешь,  что  только
губишь сына тем, что пытаешься удержать. Он не поблагодарит тебя.
     Мать (рассеянно). Не ради  себя  я  говорила  ему,  чтобы  он  не  смел
сражаться.
     Рабочий. Не сражаться за нас, Тереса, - это не просто не сражаться, это
- сражаться за генералов.
     Мать. Если он и вправду это сделал и вступил в  милицию,  так  будь  он
проклят! Пусть они  искрошат  его  своими  бомбами!  Пусть  раздавят  своими
танками! Пусть знает, что господь не позволит издеваться над  собой.  И  что
бедняк не может идти против генералов. Я не для того родила его,  чтобы  он,
притаившись за пулеметом,  подстерегал  своих  ближних.  Если  в  мире  есть
несправедливость, то не я учила его быть  соучастником!  А  вернется,  я  не
открою ему двери в награду за то, что победил генералов! Я скажу ему,  скажу
через дверь, что не потерплю у себя в доме никого, кто запачкал себя кровью.
Я отсеку его, как больную ногу. Я сделаю это. Одного они мне  уже  принесли.
Тот тоже думал, что ему посчастливится. Но/ нам нет счастья. Быть  может,  и
вы это поймете, прежде чем генералы покончат с нами. Взявший меч от  меча  и
погибнет.

За  стеной  слышно  бормотание,  дверь  открывается,  входят  три женщины со
сложенными  на  груди  руками,  бормоча молитву деве Марии. Они становятся у
стены, и через открытую дверь два рыбака вносят на пропитанном кровью парусе
мертвого Хуана Каррара. За ними идет смертельно бледный Xосе. В руках у него
шапка  брата.  Рыбаки кладут мертвого на пол. Один держит фонарь Хуана. Пока
мать сидит, словно окаменев, а женщины молятся все громче, рыбаки вполголоса
                   рассказывают рабочему, что произошло.


     Первый рыбак. Это был один из их катеров с  пулеметами.  Проходя  мимо,
они просто подстрелили его.
     Мать. Этого не может быть! Это ошибка! Он же выехал рыбачить!

             Рыбаки молчат. Мать падает. Рабочий поднимает ее.

     Рабочий. Он ничего и не почувствовал.
     Мать (опускается на колени подле мертвого). Хуан!

Некоторое время слышны только бормотание молящихся женщин и глухие орудийные
                              раскаты вдалеке.

Может, положите его на ларь?
Рабочий и рыбаки поднимают мертвого, несут в глубь сцены и кладут на сундук.
Парус  остается  на полу. Громче и внятнее становятся голоса м