вай его! Переговоры "и к чему не приведут, - сказали  мы.
И Пелагея Власова сказала ему... Мать. Не отдавай, не отдавай - тебе за  это
ничего не будет. Что может полиция иметь против мирной демонстрации?
     Маша. И тут пристав крикнул: "Подать сюда знамя!"
     Иван. А Смилгин обернулся и увидал  за  знаменем  каши  плакаты,  а  на
плакатах наши лозунги. А  за  плакатами  стояли  стачечники  с  сухлиновской
фабрики. И мы смотрели на него - что станет делать со знаменем этот человек,
рядом с нами, один из нас.
     Павел. Двадцать лет в рабочем движении, рабочий, революционер,  Первого
мая тысяча девятьсот пятого года, в одиннадцать часов утра, на углу бульвара
Спасителя, в решительную минуту. Он сказал...
     Смилгин. Я его не отдам! Переговоров не будет.
     Андрей. Так, Смилгин, сказали мы.  Вот  это  правильно.  Теперь  все  в
порядке.
     Иван. "Да", - ответил он и упал ничком, потому что они его застрелили.
     Андрей. Четверо или пятеро их кинулись захватить  знамя.  Знамя  лежало
рядом с ним. И наклонилась тогда Пелагея Власова,  наш  товарищ,  спокойная,
невозмутимая, и подняла знамя.
     Мать. Дай сюда знамя, Смилгин, сказала я. Дай! Я понесу  его.  Все  это
еще переменится.


VI

                  Квартира учителя Весовщикова в Ростове.

А

  Иван Весовщиков после ареста Павла приводит мать к своему брату Николаю,
                                  учителю

     Иван. Николай Иванович, вот я привел мать нашего друга  Павла  Власова,
Пелагею Ниловну. Он  арестован  за  первомайскую  демонстрацию.  Поэтому  ее
выгнали с квартиры, и мы обещали сыну позаботиться о  крове  для  нее.  Твоя
квартира вне подозрений. Никто не посмеет утверждать, что у тебя может  быть
связь с революционным движением.
     Учитель. Верно. Совершенная правда. Я учитель и потерял бы место, начни
я, подобно тебе, заниматься всякими бреднями.
     Иван. И все же надеюсь, что ты позволишь остаться здесь Власовой:  ведь
ей деться некуда. Ты мне по-братски сделаешь большое одолжение.
     Учитель. Не вижу оснований делать тебе одолжение. Я строго осуждаю все,
что ты делаешь. Все это вздор. Это я  тебе  не  раз  доказывал.  Но  это  не
касается вас, Власова. Я сочувствую. К тому же мне нужна прислуга Вы видите,
какой здесь ужасный беспорядок.
     Иван. Ты ей,  конечно,  будешь  платить  кое-что  за  работу.  Ей  ведь
придется время от времени посылать сыну.
     Учитель. Разумеется, я смогу платить только очень мало.
     Иван (Власовой). В политике он понимает как вот этот стул. Но  извергом
его назвать нельзя.
     Учитель. Ты дурак, Иван! Вот кухня, Власова, в кухне стоит кушетка - на
ней вы можете спать. Я вижу, вы захватили свое белье.

      Власова с узелком входит в кухню и начинает в ней располагаться.

     Иван. Спасибо, Николай Иванович. Присмотри за этой женщиной. Пусть пока
будет подальше от политики. Она участвовала в  первомайских  беспорядках,  и
теперь ей надо передохнуть. Ее заботит судьба сына.  Оставляю  ее  на  твоей
совести.
     Учитель. Я - не вы. Я втягивать ее в политику не буду.


Б

             Учитель Весовщиков застает Власову за пропагандой

                    На кухне вокруг матери сидят соседи.

     Женщина. Мы слыхали, что коммунизм - это преступление.
     Мать. Неправда! Коммунизм - это для нас как раз то, что надо. Что можно
сказать против коммунизма? (Поет.)

ХВАЛА КОММУНИЗМУ

                 Он разумен, он всем понятен. Он так прост.
                 Ты не кровопийца ведь. Ты его постигнешь.
                 Он нужен тебе как хлеб, торопись узнать его.
                 Глупцы зовут его глупым, злодеи зовут его злым,
                 А он против зла и против глупости.
                 Обиралы кричат о нем: "Преступленье!"
                 А мы знаем:
                 В нем конец их преступлений.
                 Он не безумие, но
                 Конец безумия.
                 Он не загадка, но
                 Решенье загадки.
                 Он то простое,
                 Что трудно совершить.

     Женщина. Почему же это понимают не все рабочие?
     Безработный Зигорский. Потому, что им не дают понять, что  их  обирают,
что это преступно и что вполне можно положить этому преступлению конец.

                Смолкают - в соседнюю комдату вошел учитель.

     Учитель. Усталый, возвращаюсь я из пивной. В голове еще гудит от  спора
с этим дураком  Захаром,  который  меня  обозлил  опять:  постоянно  он  мне
возражает, хотя я безусловно прав. Я рад покою в своих  четырех  стенах.  Не
принять ли мне ножную ванну? И не почитать ли при этом газету?
     Мать (входя). Как, вы уже дома, Николай Иванович?
     Учитель. Да. И приготовьте мВ

                             Мать учится читать

     Учитель (перед классной доской). Значит, вы хотите научиться читать? Не
понимаю, на что это вам в вашем положении. Да и кое-кто из  вас  для  учения
староват. Но я попытаюсь это сделать. Только ради вас, Власова. Есть у  всех
у вас чем писать? Ну вот, я пишу три простых слова: "сук", "лог",  "сиг".  Я
повторяю: "сук", "лог", "сиг". (Пишет.)
     Мать (с тремя остальными сидит за столом). Скажите,  Николай  Иванович,
почему именно "сук", "лог", "сиг"? Мы ведь  старые  люди,  нам  бы  поскорее
выучиться нужным словам.
     Учитель  (улыбается).  Видите  ли,  совершенно  безразлично,  на  каких
примерах вы учитесь читать.
     Мать. Разве? А как, например, пишется слово  "рабочий"?  Это  интересно
Павлу Зигорскому.
     Зигорский. "Лог" ведь слово, которым не пользуются.
     Мать. Он же металлург.
     Учитель. Но буквами этого слова пользуются.
     Рабочий. Но буквами в словах "борьба классов" - тоже пользуются!
     Учитель. Да, но надо начинать с простейшего, а не с трудного.  "Лог"  -
это просто.
     Зигорский. "Классовая борьба" - много проще.
     Учитель. К тому же никакой классовой борьбы не существует.  Это  прежде
всего надо понять.
     Зигорский (встает). Если для вас не существует  классовой  борьбы,  мне
нечему у вас учиться!
     Мать. Тебе надо здесь научиться читать  и  писать,  и  ты  это  сделать
можешь. Чтение - это уже классовая борьба!
     Учитель. Совершенная чепуха! Что это значит: "Чтение  -  это  классовая
борьба"? К чему  вообще  эта  болтовня?  (Пишет.)  Вот  слово  -  "рабочий".
Списывайте!
     Мать. Чтение - классовая борьба. А значит это вот что: если бы  солдаты
в Твери могли прочитать наши плакаты,  они,  пожалуй,  не  стали  бы  в  нас
стрелять. Ведь там были одни крестьянские парни.
     Учитель. Послушайте: я сам учитель. Восемнадцать лет я учу людей читать
и писать, но вот что по совести я вам скажу:  все  это  чепуха.  И  книги  -
чепуха. От них человек только делается хуже. Простой крестьянин  уже  потому
лучше, что его еще не испортила цивилизация.
     Мать. Так как же пишут "классовая борьба"? Павел Зигорский, надо крепче
нажимать рукой, а то она дрожит, и получится неразборчиво.
     Учитель (пишет). "Классовая борьба". (Загорскому.) Надо писать ровно по
прямой, а не через край. Кто хватает через  край,  тот  и  законы  нарушает.
Поколения за поколениями громоздили знания  на  знания  и  писали  книги  за
книгами. И техника шагнула далеко, как еще никогда не бывало. А что  пользы?
Путаница тоже стала такая, какой еще не  бывало.  Надо  бы  весь  этот  хлам
выкинуть в море где поглубже. В Черное бы море отправить все книги и машины.
Сопротивляйтесь знанию! Написали? Бывают дни, когда я впадаю в самую  черную
меланхолию. Тогда я спрашиваю себя: что общего между  поистине  возвышенными
мыслями, которые  объемлют  не  только  злободневность,  но  и  вечность,  и
бесконечность, и общечеловечность, -  что  общего  между  ними  и  классовой
борьбой?
     Зигорский (бормочет про себя). Такие мысли  ни  черта  не  стоят.  Ваша
меланхолия не мешает вам нас эксплуатировать.
     Мать.  Потише,  Павел  Зигорский.  Скажите,  пожалуйста,  как   пишется
"эксплуатация"?
     Учитель. "Эксплуатация"? Это слово тоже только в книгах пишут. Хотел бы
я знать, кого это я эксплуатировал в своей жизни?
     Зигорский.  Это  он  говорит  потому,  что  ему  ничего  из  добычи  не
перепадает.
     Мать (Загорскому). "А" в "эксплуатации" точь-в-точь  такое  же,  как  в
"рабочем".
     Учитель. Знание бесполезно. Знание не может помочь. Поможет доброта.
     Мать. Давай, давай свое знание, если тебе оно не нужно.
     Рабочие (поют).

ХВАЛА УЧЕНИЮ

                        Учись азам. Для тебя,
                        Чье время настало,
                        Это не поздно!

                        Учись азбуке; этого мало, но
                        Учись ей. Начинай,
                        Как бы ни было скучно!
                        Тебе надо все знать!
                        Время тебе стать у руля.

                        Учись, ночлежник!
                        Учись, арестант!
                        Учись, кухарка!
                        Учись, шестидесятилетняя!
                        Время тебе стать у руля.
                        Школу ищи, беспризорник,
                        Требуй знанья, босой!
                        Книгу хватай, голодный. Это - оружье.
                        Время тебе стать у руля.

                        Не стыдись вопросов, товарищ!
                        Не давай себя оболванить,
                        Сам проверяй!
                        Того, что не сам ты узнал,
                        Не знаешь ты.
                        Счет - проверяй.
                        Платить-то тебе же.
                        Каждую трату исследуй,
                        Спроси, откуда она.
                        Время тебе стать у руля.

     Мать (встает). На сегодня довольно. Мы не можем  запомнить  столько  за
один присест. А то опять наш  Павел  Зигорский  не  будет  спать  всю  ночь.
Спасибо  вам,  Николай  Иванович.  Позвольте  сказать  вам:  вы  нам   очень
помогаете, уча нас читать и писать.
     Учитель. Я этого не думаю. Однако я не хочу сказать,  что  ваши  мнения
совсем уж бессмысленны. Я вернусь к этому вопросу на следующем уроке.

Г

                   Иван Весовщиков не узнает своего брата

     Иван. Пелагея Ниловна,  ростовские  товарищи  рассказали  мне  о  вашей
работе - и о ваших ошибках тоже. Они поручили  мне  передать  вам  это:  ваш
партийный билет.
     Мать. Спасибо. (Берет билет.)
     Иван. Павел написал вам?
     Мать. Ни строчки. Я очень тревожусь о нем. Хуже всего, что я никогда не
знаю, что он делает или что они с ним делают. К примеру, я даже не знаю, ест
ли он у них досыта и не зябнет ли он? Дают им там одеяла?
     Иван. В Одессе были одеяла.
     Мать. Я им очень горжусь. Я  счастливая:  у  меня  сын,  который  нужен
людям. (Декламирует.)

ХВАЛА РЕВОЛЮЦИОНЕРУ

                       Есть люди - лишние:
                       Если их нет - лучше.
                       Но когда он в отсутствии - его не хватает.
                       Если гнет все сильнее,
                       Многие падают духом,
                       Но он стоек и тверд.
                       Он подымает на борьбу
                       За гроши зарплаты, за кипяток
                       И за власть в государстве.

                       Он спрашивает собственность:
                       Откуда ты?
                       Он допрашивает убеждения:
                       Кому вы на пользу?

                       Там, где привыкли молчать,
                       Голос его звучит.
                       И где царит гнет и люди судьбу винят,
                       Он назовет имена.
                       Где он садится за стол,
                       Там за стол садится недовольство,
                       Еда становится скверной,
                       И ясно, что тесна каморка.

                       Куда его гонят, туда
                       Приходит мятеж, и там, откуда он изгнан,
                       Гнев остается.

     Учитель (входит). Здравствуй, Иван.
     Иван. Здравствуй, Николай.
     Учитель. Рад видеть тебя все еще на свободе.
     Иван. Вот пришел навестить Пелагею Ниловну. Я принес ей наши газеты.

                           Учитель берет газеты.

Последние  аресты  очень  вредят нашему делу. Павел, например, и Сидор знают
адреса многих крестьян, которые интересуются нашими газетами.
     Мать. Понятно, мы уже говорили о том, что  надо  повсюду  беседовать  с
крестьянами.
     Учитель. Ну с этим  вам  не  справиться.  Ведь  крестьян  сто  двадцать
миллионов. Проверни-ка такую силу. Вообще революция немыслима в этой стране,
с этими людьми. Русский никогда не сделает революции. Это задача для Запада.
Немцы - вот революционеры, они революцию сделают.
     Иван. Из некоторых  губерний  сообщают,  что  крестьяне  уже  разрушают
усадьбы и захватывают помещичьи земли. Они отбирают у господ хлеб  и  другие
запасы и раздают голодающим. Крестьяне зашевелились.
     Учитель. Ну и что из этого следует? (Матери.) Вы лучше почитали бы, что
еще передовые писатели прошлого века писали о психологии русского мужика.
     Мать. Почитаю. Я уже сумела прочесть отчет  о  Третьем  съезде  партии.
Спасибо Николаю Ивановичу. Выучил читать и писать.
     Учитель. Это еще одна блажь вашего Ленина: хочет  убедить  пролетариат,
что он может взять  на  себя  руководство  революцией.  Такие  идеи  убивают
последнюю надежду на осуществление революции. Они же отпугивают от революции
прогрессивную буржуазию.
     Иван. А вы как думаете, Пелагея Ниловна?
     Мать. Руководить очень  трудно.  Мне  и  так  уж  Зигорский,  наш  брат
рабочий, досаждает своим упрямством. А с образованными и вовсе сладу нет.
     Учитель. Вы не могли бы писать повеселей в своей газете? Этого же никто
не читает.
     Мать. А мы ее не для веселья читаем, Николай Иванович.

                               Ивам смеется.

     Учитель. Ты что это?
     Иван. Куда ты девал прелестный царский портрет?  Комната  стала  совсем
голой без него.
     Учитель. Вздумалось вынести на некоторое время. Надоедает, когда он все
время перед глазами. Кстати, почему в ваших газетах ничего нет о  непорядках
в школах?
     Иван. Что-то мне не верится. Не потому же ты перевесил портрет, что  он
тебе надоел?
     Мать. Не скажите! Николай Иванович всегда ищет что-нибудь новое.
     Иван. Так... Так.
     Учитель. Во всяком случае, мне не нравится, когда со мной разговаривают
как с идиотом. Я тебе задал вопрос насчет вашей газеты.
     Иван. Не припомню, Николай, чтоб  когда-нибудь  что-нибудь  менялось  в
твоей квартире. Ведь одна рама стоила двенадцать целковых.
     Учитель. Ну что ж, раму можно повесить обратно. Ты всегда  считал  меня
дураком, а это значит, что ты сам дурак.
     Иван. Я поражен, Николай. Твои  крамолы  и  презрительное  отношение  к
особе его величества меня удивляют. Уж не стал  ли  ты  агитатором?  У  тебя
такой решительный взгляд. Прямо страшно глядеть на тебя.
     Мать. Не злите брата! Он очень разумный  человек.  Я  напомнила  ему  о
Кровавом воскресенье. Очень важно, как он объясняет события, - ведь  у  него
учится столько детей. Кроме того, он и нас самих научил читать и писать.
     Иван. Надеюсь, что, уча их читать, ты и сам кое-чему научился.
     Учитель. Нет, я ничему не научился. Эти люди  разбираются  еще  слишком
слабо в марксизме. Вы не обижайтесь, Власова. Марксизм -  сложнейшая  штука,
которой неопытным мозгам вообще не понять. А  самое  любопытное,  что  люди,
которым никогда этого  и  не  понять,  глотают  его,  как  горячие  лепешки.
Марксизм как таковой неплох. Многое говорит в его пользу, хотя  в  нем  есть
большие пробелы, и целый ряд существенных пунктов Маркс трактует  совершенно
неправильно. Я много мог бы еще сказать на эту тему. Конечно,  экономический
фактор важен, но не один же  экономический  фактор  важен.  Он  важен  между
прочим. Социология? А  я,  например,  ожидаю  не  меньшего  от  биологии.  Я
спрашиваю: где общечеловеческое в  этом  учении?  Человек  всегда  останется
самим собой.
     Мать (Ивану). А он-то, пожалуй, уже изрядно переменился, а?

                              Иван прощается.

     Иван. Товарищ Власова, я просто не узнаю своего брата.


VII

                  Пелагея Власова посещает сына в тюрьме.

                                  Тюрьма.

     Мать. Надзиратель будет очень настороже, но  все  же  мне  надо  узнать
адреса крестьян, интересующихся нашей газетой. Надеюсь, я  удержу  эту  уйму
имен в памяти.

                        Надзиратель приводит Павла.
Павел!
     Павел. Как поживаешь, мама?
     Надзиратель. Сядьте так, чтобы между вами остался промежуток. Вот  сюда
и туда. Политических разговоров - никаких.
     Павел. Ну что же, поговорим о домашних делах, мама!
     Мать. Ладно, Павел.
     Павел. Где ты приткнулась?
     Мать. У учителя Весовщикова.
     Павел. Заботятся там о тебе?
     Мать. Да. А тебе как живется?
     Павел. Я все беспокоился, смогут ли они тебе помочь как следует.
     Мать. Борода у тебя сильно отросла.
     Павел. Да. Небось я выгляжу теперь постарше.
     Мать. Я была на похоронах Смилгина. Опять полиция избивала. А  кое-кого
и забрали. Мы все там были.
     Надзиратель. Это политика, Власова!
     Мать. Вот как? Скажи пожалуйста, прямо не знаешь, о чем заговорить!
     Надзиратель. Если так, то  нечего  сюда  и  приходить.  Вам  не  о  чем
сказать, но вы лезете сюда и только мешаете нам. А отвечать кому? Мне?
     Павел. Помогаешь по хозяйству?
     Мать. Помогаю. Мы с Весовщиковым собираемся на той неделе в деревню.
     Павел. С учителем?
     Мать. Нет.
     Павел. Проветриться вздумали?
     Мать. Да, и проветриться.  (Тихо.)  Нам  нужны  адреса.  (Громко.)  Ах,
Павел, как нам всем тебя не хватает!
     Павел (тихо). Адреса я проглотил при аресте. Запомнил только парочку.
     Мать. Ах, Павел, никогда я не думала, что так жить придется на старости
лет.
     Павел (тихо). Лунгин в Пирогове.
     Мать (тихо). А в Крапивне? (Громко.) Горе мне с тобой, право!
     Павел (тихо). Сулиновский.
     Мать. Все молюсь за тебя. (Тихо.) Сулиновский в Крапивне.  (Громко.)  А
вечера коротаю одна-одинешенька.
     Павел (тихо). Терехов в Дубравне.
     Мать. А учитель уже жалуется на беспокойство.
     Павел (тихо). У них узнаете остальные.
     Надзиратель. Время свидания истекло.
     Мать. Еще минутку, господин хороший! Я совсем сбилась. Ах, Павел!  Нам,
старикам, остается только забиться в  щель,  с  глаз  долой;  какая  от  нас
польза? (Тихо.) Лушин в Пирогове. (Громко.) Нам дают понять, что наше  время
кончилось. Нам впереди ждать  нечего.  Что  знали  мы,  то  прошло.  (Тихо.)
Сулиновский в Дубравне.

                     Павел отрицательно качает головой.

Сулиновский  в  Крапивне. (Громко.) А опыт наш - на что годится? Наши советы
приносят  один  вред  -  ведь  между  нами  и  детьми непроходимая пропасть.
(Тихо.)  Терехов  в  Дубравне.  (Громко.)  Нам  идти в одну сторону, а вам в
другую.  (Тихо.) Терехов в Дубравне. (Громко.) Ничего общего у нас нет. Ваше
время наступает!
     Надзиратель. А время свидания кончилось.
     Павел (кланяется матери). Прощай, мать.
     Мать (тоже кланяется). Прощай, Павел.

ПЕСНЯ
                   (исполняется актером, играющим Павла)

                  У них законы и уставы,
                  У них тюрьмы и крепости
                  (Не считая приютов и богаделен),
                  У них тюремщики и судьи,
                  Им платят вдосталь, они на все готовы.
                  А что толку?
                  Неужели они верят, что могут сломить нас?

                     Прежде чем исчезнуть -
                     А этого ждать недолго, -
                     Поймут они, что все это
                     Им уже ни к чему.

                  У них типограф