ть.
     Стр. 163. Гилд-Тиэтр - американский драматический  театр,  созданный  в
1919 году; здесь существующей в Америке системе  "звезд"  противопоставлялся
крепкий актерский ансамбль. См.  "Театральная  энциклопедия",  т.  I,  стлб.
1169-1170.

ОБ ИСПОЛЬЗОВАНИИ МУЗЫКИ В ЭПИЧЕСКОМ ТЕАТРЕ

     Статья написана в 1935 г. Впервые опубликована в кн.:  "Schriften  zurn
Theater", 1957. В русском переводе - Б. Брехт, О театре.

     Стр. 164. "Жизнь асоциального Ваала" -  то  есть  пьеса  Брехта  "Ваал"
(1918).
     Стр. 167. "Take it оff" (англ.) - снимай, раздевайся.
     "Император  Джонс"  -  пьеса  американского  писателя   Юджина   О'Нила
(1888-1953).

"МАЛЫЙ ОРГАНОН" ДЛЯ ТЕАТРА

     Основная теоретическая работа Брехта,  написанная  в  1948  г.  Впервые
опубликована в 1949 г. в специальном,  посвященном  Брехту  выпуске  журнала
"Sinn und Form", затем в "Versuche", Э 12 В аннотации автор написал:  "Здесь
дается анализ театра века науки".
     Слово "органон"  (означающее  по-гречески  в  прямом  смысле  "орудие",
"инструмент")  у  последователей  Аристотеля  означает  логику  как   орудие
научного познания. Словом "Органон" обозначено собрание трактатов по  логике
Аристотеля. Английский философ-материалист Фрэнсис Бэкон (1561-1626),  желая
противопоставить  логике  Аристотеля  свою  индуктивную  логику   (то   есть
основанную на умозаключениях от частных фактов к общим выводам), полемически
назвал  свой  труд  "Новый  органон".  Б.  Брехт  называет   свой   основной
теоретический  трактат  "Малый  органон",   продолжая   борьбу   за   новый,
"неаристотелевский" театр. Таким образом, уже  в  самом  названии  заключена
полемика против традиционной драматургии и театра.

     Стр. 175. Оппенгеймер Роберт (р. 1904) - американский физик;  во  время
войны, с  1943  года,  руководил  одной  из  основных  американских  ядерных
лабораторий. Впоследствии подвергся суду за антиамериканскую деятельность.
     Стр. 195. Лафтон - см. 1-й полутом, стр. 516.
     Стр. 208. "Тай Янь пробуждается" - пьеса Фридриха Вольфа,  поставленная
Пискатором в "Вальнертеатер" (премьера 15 мая 19(31 г.),

ДОБАВЛЕНИЯ К "МАЛОМУ ОРГАНОНУ"

     Добавления написаны Брехтом в  1952-1954  гг.  с  использованием  опыта
работы в "Берлинском ансамбле".

     Стр. 211. Сова Минервы. - Согласно  повериям  древних  римлян,  сова  -
священная птица, сопровождающая богиню мудрости Минерву.


ДИАЛЕКТИКА НА ТЕАТРЕ

ДИАЛЕКТИКА НА ТЕАТРЕ

     Разрозненные заметки, объединенные под  таким  заголовком  составителем
немецкого издания В. Хехтом.

     Стр. 222. Изучение  первой  сцены  трагедии  Шекспира  "Кориолан".  Эта
беседа Брехта с его сотрудниками по театру "Берлинский ансамбль" имела место
в 1953 г. Трагедия Шекспира "Кориолан" была переведена и обработана  Брехтом
в 1952-1953 гг.
     Стр. 232. Рatria (латин.). - отечество.
     Стр.  239.  Относительная  торопливость.  -  Пьеса  Н.  А.  Островского
"Воспитанница" была поставлена в "Берлинском ансамбле" в режиссуре  Ангелики
Хурвиц (премьера 12 декабря 1955г.).
     Стр. 240. Другой случай применения диалектики. - Пьеса "Винтовки Тересы
Каррар"  была  поставлена  в  "Берлинском  ансамбле"   Эгоном   Монком   под
художественным руководством Брехта (премьера 16 ноября 1962 г.).
     Стр. 241. Письмо к исполнителю роли младшего Гердера в "Зимней  битве".
- "Зимняя битва", трагедия И.  Р.  Бехера,  была  поставлена  в  "Берлинском
ансамбле" Б. Брехтом и Манфредом Веквертом (премьера  12  января  1955  г.).
Роль младшего Гердера исполнял Эккехард Шалль.
     Стр. 243. Арндт Эрнст Мориц (1769-1860) - немецкий писатель,  публицист
периода освободительных войн против Наполеона.
     Стр. 244. "Военный букварь" - альбом,  составленный  Брехтом  во  время
войны,  представляющий  собой   фотографии   со   стихотворными   подписями,
сочиненными Брехтом.
     Стр. 245. Hиоба - в греческой легенде супруга царя  Фив  Амфиона,  дети
которой были убиты богами; от горя  Ниоба  превратилась  в  скалу.  Ниоба  -
олицетворение страдания.
     Стр. 246. Пример того, как обнаружение  ошибки  привело  к  сценической
находке. - Пьеса китайских драматургов Ло Дина, Чань  Фана  и  Чу  Джин-нана
"Просо для Восьмой армии" в обработке Элизабет Гауптман и Манфреда  Векверта
была поставлена в "Берлинском ансамбле" М. Веквертом (премьера 1 апреля 1954
г.).
     Стр. 248. Готшед Иоганн Кристоф (1700-1766) - немецкий  писатель  эпохи
раннего Просвещения. Его "Опыт критической поэтики для немцев" опубликован в
1730 г.
     Стр. 249. Пол. - Брехт ошибается: Пол был не римским  актером,  он  был
афинянином эпохи Перикла.

НЕКОТОРЫЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ В ПОНИМАНИИ МЕТОДА ИГРЫ "БЕРЛИНСКОГО АНСАМБЛЯ"

     Эта "беседа в литературной части театра" имела место в  1955  г.  после
премьеры "Зимней битвы" И. Р.  Бехера.  Опубликовано  впервые  в  "Sinn  und
Form", 1957, Э 1-3. Русский перевод (частичный) в кн.: Б. Брехт, О театре.

     Стр. 252. Рилла Пауль (р. 1896) - немецкий критик, теоретик  и  историк
литературы, автор книги "Литература, критика и полемика", Берлин, 1950.
     Стр. 254. Роза Берндт  -  героиня  одноименной  трагедии  Г.  Гауптмана
(1903).
     Стр. 259. Эрпенбек Фриц (р. 1897) -  немецкий  писатель  и  театральный
критик.

ЗАМЕТКИ О ДИАЛЕКТИКЕ НА ТЕАТРЕ

     Стр. 268. Nouveaute (франц.) - букв, новость. "Theatres des Nouveautes"
- так назывались многие  парижские  театры,  из  которых  наиболее  известен
театр, основанный Брассером-старшим на итальянском бульваре в  1878 г.,  где
игрались водевили, оперетты и комедии-буфф.
                                                                   Е. Эткинд 
   Бертольд Брехт
   Трехгрошовый роман


----------------------------------------------------------------------------
     Перевод с немецкого В. Стенича
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

ПРИСТАНИЩЕ

     Вот и взял то, что дали ему, человек,
     Но сказал, ибо был с головой:
     "За что вы даете мне хлеб и ночлег?
     Горе мне! Что будет со мной?"

        Из старинной ирландской баллады
        "Гибель господина Эйгино"

     Солдат по имени Джордж Фьюкумби был во время англо-бурской войны  ранен
в ногу, вследствие чего в кейптаунском госпитале ему ампутировали голень. По
возвращении в Лондон он получил семьдесят пять фунтов пособия, причем с него
взяли подписку, что он не имеет больше никаких претензий к государству.  Эти
семьдесят пять фунтов он вложил в маленькую харчевню в Ньюгете, которая, как
явствовало  из  исписанных  карандашом  и  заляпанных  пивом  счетных  книг,
приносила не менее сорока шиллингов прибыли.
     Однако, въехав в крохотную каморку при харчевне и поторговав  несколько
недель с помощью одной старухи, он убедился,  что  нога  его,  в  общем,  не
окупилась: прибыль была значительно ниже сорока шиллингов, несмотря  на  то,
что солдат старался всячески угождать своим клиентам. Вскоре выяснилось, что
за последнее время в квартале производились  строительные  работы,  так  что
основными посетителями  харчевни  были  каменщики.  Теперь  же  строительные
работы закончились, а вместе с  ними  исчезла  и  богатая  клиентура.  Новый
владелец, как ему потом сказали, мог бы без труда установить это по  книгам,
так как доход в будни, вопреки всем законам трактирного  промысла,  превышал
доход в праздничные дни, но наш солдат до сей поры  имел  дело  с  подобными
заведениями только в качестве потребителя, а не хозяина. Он еле-еле протянул
четыре месяца, из которых  у  него  очень  много  времени  ушло  на  розыски
прежнего  владельца,  а  затем  очутился  на  улице  без  всяких  средств  к
существованию.
     Некоторое время он ютился  у  одной  молодой  солдатки  и,  покуда  она
хозяйничала в своей лавке, рассказывал ее детишкам  о  войне.  А  потом  муж
написал ей, что едет домой на побывку,  и  она  поторопилась  отвязаться  от
солдата, с которым, как это нередко водится, в  тесных  квартирах,  она  тем
временем сошлась. Он еще несколько дней проторчал у нее, но в  конце  концов
все-таки принужден был убраться, наведался к ней еще  несколько  раз,  когда
муж был уже дома, иногда у нее закусывал, падал все ниже  и  ниже  и  утонул
наконец в бесконечном потоке тех жалких созданий, которых голод день и  ночь
гонит по улицам столицы мира.
     Однажды утром он стоял на одном из мостов через Темзу, Он уже  два  дня
не ел как следует, ибо те завсегдатаи кабаков,  к  которым  он  обращался  в
старом своем солдатском мундире, заказывали для него напитки, но не еду.  Не
будь на нем мундира, они бы и не поили его - для этого он", собственно,  его
и надевал.
     Теперь он опять был в штатском, как в бытность свою кабатчиком. Ибо  он
решил  просить  милостыню  и  ему  было  стыдно.  Он   стыдился   не   своей
простреленной ноги и не того, что купил нерентабельное  предприятие,  -  ему
было стыдно, что обстоятельства принуждают его клянчить деньги у  совершенно
чужих людей. Он считал, что никто никому ничего не должен.
     Нищенство оказалось трудным делом. Это была  подходящая  профессия  для
тех, кто никогда ничему не учился, одг нако и  эту  профессию,  по-видимому,
нужно было изучать. Он обращался по очереди ко многим прохожим, но  сохранял
при этом высокомерное выражение лица и старался не загораживать  им  дороги.
Кроме того, он изъяснялся относительно  длинными  фразами,  которые  успевал
закончить лишь тогда, когда прохожего уже и в помине не было; к тому  же  он
не протягивал руку. И в итоге, после того как он не менее пяти  раз  подверг
себя унижению, едва ли кто из прохожих заметил, что у него просили подаяние.
Впрочем, кое-кто это заметил, ибо  внезапно  за  спиной  у  Фьюкумби  чей-то
хриплый голос произнес: "А ну, катись  отсюда,  сукин  сын!"  Чувствуя  свою
вину, он даже не оглянулся. Он просто пошел дальше, втянув голову  в  плечи.
Пройдя сотню шагов, он осмелился обернуться и увидел двух оборванцев  самого
скверного пошиба, глядевших ему вслед. Он заковылял прочь;  они  последовали
за ним.
     Только пройдя несколько улиц, он потерял их из виду.
     На следующий день, когда  он  бродил  около  доков,  время  от  времени
повергая разных простолюдинов в  изумление  своими  попытками  заговорить  с
ними, кто-то внезапно ударил его по спине. Одновременно ударивший сунул  ему
что-то в карман. Обернувшись, солдат не увидел  никого;  из  кармана  же  он
извлек смятую в комок и невероятно измаранную карточку, на которой  значился
адрес  фирмы:  "Дж.Дж.  Пичем,  Олд  Оук-стрит,  7".  Снизу  было  приписано
карандашом: " Если тибедорок твой нюилет, тагдапо этому адрнсу". Приписанное
было дважды подчеркнуто. Фьюкумби постепенно  уразумел,  что  эти  нападения
имеют какое-то касательство к его нищенству. Он  не  испытывал,  однако,  ни
малейшего желания идти на Олд Оук-стрит.
     Под вечер у какой-то пивной с ним заговорил нищий, в котором  он  узнал
одного  из  вчерашних  своих  преследователей.  Сегодня  он  казался   более
снисходительным.  Он  был  еще  молод  и  обладал,  а   сущности,   недурной
наружностью. Он схватил Фьюкумби за рукав и потащил за собой.
     - А ну-ка, сукин сын, - начал  он  дружелюбно  и  совершенно  спокойным
тоном, - покажи твой номер.
     - Какой такой номер? - спросил солдат.
     Идя с ним бок о бок, все так же  дружелюбно,  но  ни  на  мгновение  не
выпуская его из виду, молодой человек объяснил ему на языке  соответствующих
общественных слоев, что его новая профессия так же регламентирована,  как  и
всякая другая, а может быть, даже  и  еще  строже;  что  он,  Да  будет  ему
известно, находится  не  в  какой-нибудь  дикой,  покинутой  цивилизованными
людьми глуши, но в большом и благоустроенном городе, столице мира. Для  того
чтобы заниматься этим новым для него ремеслом, ему необходимо  иметь  номер,
своего рода патент, каковой он может получить там-то и там-то, - разумеется,
не  бесплатно,  -на  Олд  Оук-стрит  находится  фирма,   где   ему   следует
зарегистрироваться надлежащим образом.
     Фьюкумби выслушал его, не задав ни одного вопроса. Потом ответил  столь
же дружелюбно, - они шли  по  людной  улице,  -  что  он  душевно  рад,  что
существует подобное объединение, как, скажем, у каменщиков или  цирюльников,
но он лично предпочитает действовать как ему заблагорассудится: он и так  уж
всю свою жизнь выполнял чужие предписания в гораздо большей  мере,  чем  ему
хотелось бы, доказательством чему может служить его деревянная нога.
     Засим он подал на прощание руку своему спутнику, внимавшему ему с такой
миной, словно он слушал  чрезвычайно  интересное  рассуждение  многоопытного
человека, с которым, к  сожалению,  нельзя  полностью  согласиться,  и  тот,
смеясь, хлопнул его по плечу, как старого  приятеля,  и  перешел  на  другую
сторону улицы. Фьюкумби его смех не понравился.
     Положение его с каждым днем становилось все хуже.
     Как выяснилось, для того  чтобы  более  или  менее  регулярно  получать
милостыню, необходимо было иметь постоянное место (места  бывали  хорошие  и
плохие), а он его не имел. Его отовсюду гнали. Как устраиваются  другие,  он
не знал. Почему-то все имели гораздо более жалкий вид,  чем  он.  Одеты  они
были в настоящие лохмотья, из которых торчали кости (впоследствии он  узнал,
что в определенных кругах одежда, не  позволяющая  разглядеть  те  или  иные
части голого тела, уподобляется витрине, заклеенной бумагой). Физическое  их
состояние также было гораздо хуже,  чем  у  него:  увечья  многочисленней  и
серьезней. Многие сидели без подстилки,  прямо  на  холодной  земле,  внушая
прохожему твердую уверенность,  что  нищий  неминуемо  схватит  какую-нибудь
болезнь. Фьюкумби охотно уселся бы на холодную землю, если бы ему позволили.
Но этим жутким правом пользовались, очевидно, не все. Полицейские и нищие то
и дело гнали его прочь.
     В результате всех этих испытаний он простудился  и  бродил  по  городу,
трясясь от озноба и ощущая покалывание в груди.
     Однажды вечером он вновь встретился с молодым нищим, который тотчас  же
последовал за ним. Двумя кварталами дальше к  первому  нищему  присоединился
второй. Фьюкумби пустился бежать - они побежали следом.
     Он сворачивал из переулка в переулок, пытаясь избавиться от них, и  уже
думал, что это ему удалось, как вдруг они выросли перед ним  на  перекрестке
и, прежде чем он успел их как следует рассмотреть,  принялись  избивать  его
палками. Один из них даже упал на мостовую и дернул  Фьюкумби  за  деревяшку
так, что тот грохнулся затылком. В ту же минуту они оставили его в  покое  и
убежали - из-за угла появился полицейский.
     Фьюкумби решил было, что полицейский сию же  минуту  заберет  его,  как
вдруг из ближайших ворот выкатился на тележке  третий  нищий  и  возбужденно
указал на бегущих, пытаясь клохчущим голосом объяснить что-то  полицейскому.
Когда Фьюкумби, поднятый полицейским и получивший от него  тумака  в  спину,
потрусил дальше, нищий последовал  за  ним,  обеими  руками  направляя  свою
железную тележку.
     У него, очевидно, не было ног.
     На следующем перекрестке безногий  ухватил  Фьюкумби  за  штанину.  Они
находились  в  самой  грязной  части  города,  улицы  были   тут   не   шире
человеческого роста, рядом зияли низкие ворота, ведущие  в  какой-то  темный
двор.
     - Сюда! - хрипло приказал калека.
     Наехав  своей  колесницей,  снабженной  сбоку  стальным   рычагом,   на
ослабевшего от голода Фьюкумби, он ловко загнал  его  во  двор,  имевший  не
более трех метров в поперечнике. И, прежде  чем  ошеломленный  солдат  успел
оглядеться, калека - пожилой мужчина с огромным подбородком -  выкарабкался,
точно обезьяна, из своей тележки и,  оказавшись  обладателем  пары  здоровых
ног, ринулся на него.
     Он был по крайней мере на голову выше Фьюкумби, и руки у него были  как
у орангутанга.
     - Скидывай куртку! - крикнул он. - Докажи в открытом, честном бою,  что
ты  более  меня  достоин  занимать  то  доходное  место,  которого  мы   оба
добиваемся. "Дорогу способнейшему!" и "Горе побежденному!" - вот мой  девиз.
Таким образом, я служу благу всего  человечества  в  целом,  ибо  тем  самым
только дельные и  способные  возвышаются  и  становятся  обладателями  всего
прекрасного на земле. Но не вздумай пользоваться запрещенными  приемами,  не
бей ниже пояса и по затылку и не прибегай к помощи колен. Бой будет  признан
действительным, только если мы не станем  отступать  от  правил  Британского
союза боксеров!
     Схватка  была  непродолжительной.  Физически  и  нравственно  разбитый,
Фьюкумби поплелся за стариком.
     Об Олд Оук-стрит больше не было речи.
     В течение недели он находился в подчинении у старика, который  заставил
его стоять, снова в солдатском мундире, на одном и том же перекрестке, а  по
вечерам, когда они производили расчет, кормил его.
     Заработок  его  все  время  оставался  на  очень  низком   уровне.   Он
беспрекословно сдавал деньги старику и зачастую даже не знал, хватит ли этих
нескольких грошей на жареную селедку и чашку  скверного  виски,  из  которых
состоял  его  обед.   Старик,   чьи   увечья   выглядели   страшнее,   а   в
действительности не существовали вовсе, зарабатывал несравненно больше его.
     Со временем солдат убедился, что его шеф умышленно ставит его на  мосту
против себя, чтобы никто другой не занял  этого  места,  главным  источником
дохода были люди, всегда проходившие здесь в  предобеденное  время  либо  же
утром, по дороге на службу, и вечером, когда  они  возвращались  домой.  Они
давали только по разу и, как правило, ходили всегда по одной стороне, но все
же время от времени изменяли этому обыкновению. На  них  ни  в  коем  случае
нельзя было надеяться.
     Фьюкумби понимал, что занятое им положение - некоторый шаг  вперед,  но
что это еще далеко не то, что нужно.
     По истечении недели у старика, по-видимому, возникли из-за него  трения
с таинственной компанией на Олд Оукстрит. Трое или четверо нищих  напали  на
них, когда они ранним утром выбирались из своего логова - заброшенного сарая
в порту, и потащили их из улицы в улицу в  дом,  где  помещалась  маленькая,
невероятно загаженная лавчонка под вывеской "Музыкальные инструменты".
     За источенным червями  прилавком  стояли  двое  мужчин.  Один  из  них,
маленький, тощий, с будничным лицом, без пиджака, в некогда черном жилете  и
таких же брюках, повернулся  к  витрине,  сдвинув  на  затылок  продавленный
котелок, засунув руки в карманы, и глядел в утреннюю муть. Он не обернулся и
ни одним движением не выказал интереса к вошедшим. Другой был толст, с лицом
красным как рак, и выглядел, пожалуй, еще более буднично.
     - Доброе утро, господин Смизи, - с  явной  насмешкой  приветствовал  он
старика и, распахнув обитую жестью дверь, прошел, не пропустив его вперед, в
соседнее помещение.
     Старик растерянно поглядел по сторонам, а потом последовал за  ним  под
конвоем доставивших его людей. Лицо его стало серым.
     Фьюкумби, никем, казалось, не замеченный, остался в  тесной  лавке.  На
стене висело несколько музыкальных инструментов  -  старые,  помятые  трубы,
скрипки без струн, несколько облезлых шарманок.  Предприятие  это,  по  всей
видимости, не процветало, инструменты были покрыты толстым слоем пыли.
     Впоследствии Фьюкумби довелось узнать, что эти семь-восемь  музыкальных
древностей не играли здесь особо важной роли. Точно так же и  узкий,  в  два
окна, фасад дома давал весьма неполное представление о размерах скрывавшихся
за ним построек. Прилавок с дряхлым выдвижным ящиком для денег тоже  мало  о
чем говорил.
     В этом старинном подворье, охватывавшем три весьма вместительных дома с
двумя дворами, помещались портняжная мастерская, где работали шесть девиц, и
сапожная мастерская с таким же количеством первоклассных  мастеров.  И,  что
самое