Может быть, они  принесут  что-нибудь.  Если  нет,  то  я  вам
поставлю кувшин молока у дверей, если вы не боитесь, но только ночью.
     Галилей. Эй! Эй! Должны же нас услышать!

       Внезапно у веревки появляется Андреа. У него заплаканное лицо.

Андреа! Как ты попал сюда?
     Андреа. Я был здесь уже утром, стучал,  но  вы  не  открыли.  Люди  мне
сказали, что...
     Галилей. Разве ты не уехал?
     Андреа. Да, уехал,  но  по  дороге  мне  удалось  выскочить.  Вирджинию
повезли дальше. Можно мне войти?
     Старуха. Нет, нельзя. Ты должен  пойти  в  монастырь  Урсулинок.  Может
быть, твоя мать там.
     Андреа. Я был там. Но меня к ней не пустили. Она очень больна.
     Галилей. Ты шел издалека? Ведь уже три дня, как ты уехал...
     Андреа. Да, пришлось так долго идти. Не  сердитесь.  Они  меня  поймали
один раз.
     Галилей (беспомощно). Ну теперь не плачь. Видишь ли,  я  за  это  время
кое-что опять нашел. Хочешь, я тебе расскажу?

                         Андреа кивает всхлипывая.

Только  слушай  внимательно,  а  то  не  поймешь.  Помнишь, я показывал тебе
планету Венера? Не слушай ты этот шум, это ничего не значит. Так ты помнишь?
И  знаешь, что я увидел? Она совсем такая же, как Луна. Я наблюдал ее в виде
половины диска и в виде серпа. Что скажешь на это? Я смогу показать тебе это
с  помощью  шара  и  свечи.  Это  доказывает,  что  и  у  этой  планеты  нет
собственного  свечения.  И она вертится вокруг Солнца просто по кругу, разве
это не удивительно?
     Андреа (плача). Конечно, и это факт!
     Галилей (тихо). Я не удерживал ее.

                               Андреа молчит.

Но, конечно, если бы я не остался, этого не произошло бы.
     Андреа. А теперь они должны вам поверить?
     Галилей. Теперь я собрал все доказательства. Знаешь,  когда  здесь  все
кончится, я поеду в Рим и покажу им.

    По улице спускаются двое мужчин, их лица закутаны. Они несут длинные
шесты и бадейки. С помощью шеста они передают хлеб в окна старухи и Галилея.

     Старуха. Там, в доме напротив, женщина с тремя детьми. Положите и ей.
     Галилей. Но мне пить нечего. В доме нет воды.

                         Мужчины пожимают плечами.

Вы завтра опять придете?
     Первый (приглушенным  голосом,  так  как  нижняя  часть  лица  повязана
платком). А кто знает сегодня, что будет завтра?
     Галилей. Не смогли бы вы, когда придете, передать мне таким же  образом
одну книжку, которая нужна мне для работы?
     Второй (глухо смеется). Нашел  время  для  книжек.  Радуйся,  что  хлеб
получаешь.
     Галилей. Но вот этот мальчик, мой ученик, передаст вам ее для меня. Это
книга с картами  и  расчетами  времени,  за  которое  проходит  свою  орбиту
Меркурий. Андреа, я свою куда-то засунул. Не достанешь ли ты мне такую же  в
школе?

                              Мужчины уходят.

     Андреа. Непременно. Я принесу ее, господин Галилей. (Уходит.)

 Галилей отходит от окна. Из дома напротив выходит старуха и ставит кувшин
                             у дверей Галилея.


VI

   1616 год. "Коллегиум Романум" - исследовательский институт Ватикана -
                       подтверждает открытие Галилея

                      Не часто услышишь о диве таком,
                      Чтоб учитель назвался учеником.
                      Великий Клавиус - божий раб -
                      Признал, что Галилей был прав.

Зал  "Коллегиума" в Риме. Группами расположились высокие духовные сановники,
монахи,    ученые.    В   стороне   одинокий   Галилей.   Царит   величайшая
       непринужденность. Еще до начала действия слышен мощный хохот.

     Толстый прелат (держась за живот от смеха).  О  глупость!  О  глупость!
Хотел бы я,  чтобы  мне  назвали  хоть  одно  утверждение,  которому  бы  не
поверили!
     Ученый.  Например,  что  вы,   монсиньор,   испытываете   непреодолимое
отвращение к еде.
     Прелат. Поверят! Поверят! Не верят только разумному. Сомневаются в том,
что существует дьявол. Но вот в то, что Земля вертится, как щепка в  сточной
канаве, в это верят. Святая простота!
     Монах (кривляясь). У  меня  кружится  голова.  Земля  вертится  слишком
быстро. Позвольте  мне  опереться  на  вас,  -профессор.  (Делает  вид,  что
шатается, и хватается за одного из ученых.)
     Первый ученый (подражая ему). Да, она сегодня опять  совершенно  пьяна,
старуха Земля. (Хватается за другого ученого.)
     Монах. Держитесь, держитесь! Мы скатываемся. Держитесь же!
     Второй ученый. Венера совсем скособочилась. Я вижу только  половину  ее
задницы. Караул!

 Все сбиваются в кучу, хохоча; ведут себя так, словно они на палубе корабля
                и пытаются удержаться, чтоб их не стряхнуло.

     Второй монах. Только бы нас не бросило на Луну! Братья, ведь там горы с
отвратительно острыми вершинами!
     Первый ученый. А ты отталкивайся от них ногой.
     Первый монах. Не смотрите вниз! Я страдаю головокружением. Меня мутит.
     Прелат (нарочно громко, в сторону Галилея). Мутит? Не может  быть!  Кто
осмелится мутить воду в "Коллегиуме Романум"?!

 Взрыв хохота. Из двери в глубине сцены выходят два астронома "Коллегиума".
                             Наступает тишина.

     Первый монах. Неужели вы все еще исследуете? Ведь это же скандал!
     Первый астрой ом (гневно). Мы-то ничего не исследуем.
     Второй астроном. К чему все это приведет? Не понимаю Клавиуса! Что было
бы, если бы стали принимать за чистую монету все, что утверждалось в течение
последних пятидесяти лет! В тысяча пятьсот семьдесят втором году в наивысшей
восьмой сфере - сфере неподвижных звезд -  загорелась  новая  звезда,  более
яркая и крупная, чем все соседние с ней звезды. Но не прошло и полутора лет,
как она вновь исчезла, канула в небытие.  Так  что  ж,  теперь  нам  следует
спрашивать, как обстоит дело с вечностью и неизменностью неба?
     Философ. Если им позволить, они разрушат все наше звездное небо.
     Первый астроном. До чего мы дойдем? Пять лет спустя датчанин Тихо Браге
определил путь кометы. Этот путь начинался над  Луной  и  пробивал  одну  за
другой все сферические опоры - материальные носители подвижных небесных тел!
Комета не встречала никакого сопротивления, не испытывала никаких отклонений
света. Что ж, значит, мы должны были бы спросить: где сферы?
     Философ. Это исключено! И  как  только  может  сам  Кристофер  Клавиус,
величайший  астроном  Италии  и  церкви,  вообще  даже  рассматривать  нечто
подобное?
     Прелат. Позор!
     Первый астроном. И тем не менее он исследует! Он сидит там и глазеет  в
эту дьявольскую трубу!
     Второй астроном. Principiis obsta!  {Нарушены  принципы!  (лат.).}  Все
началось с того, что мы уже давно стали вычислять долготу  солнечного  года,
дни солнечных и лунных затмений и положение небесных тел по  таблицам  этого
Коперника, а он - еретик.
     Первый монах. А я спрашиваю, что лучше? Увидеть лунное затмение на  три
дня позже, чем предсказано в календаре, или навеки погубить душу?
     Очень тощий монах  (выходит  на  авансцену,  держа  в  руках  раскрытую
Библию, фанатически тычет пальцем в страницу). Что сказано здесь, в писании?
"Стой, солнце, над Гаваоном и луна - над долиною Ахалонскою". Как  же  может
Солнце остановиться,  если  оно  вообще  не  движется,  как  утверждают  эти
еретики? Разве писание лжет?
     Второй  астроном.  Есть  явления,  которые  нам,   астрономам,   трудно
объяснить, но разве человек должен все понимать?

                           Оба астронома уходят.

     Очень тощий монах. Родину человечества они  приравнивают  к  блуждающей
звезде. Людей, животных, растения, целые  страны  они  погружают  на  тачку,
которую гоняют по кругу в пустых небесах. Для них больше нет  ни  Земли,  ни
неба. Нет Земли потому, что она только небесное тело, и нет неба потому, что
оно состоит из многих земель. И, значит, нет уже  различия  между  верхом  и
низом, между вечным и бренным. Что мы бренны, мы это знаем. Но  они  говорят
нам теперь, что и небо тоже  бренно.  Сказано  было  и  записано  так:  есть
Солнце, есть Луна, есть звезды, а мы живем на Земле. А теперь, по-ихнему,  и
Земля - это звезда. Нет ничего, кроме звезд! Мы еще доживем до того, что они
скажут: мет  различия  между  человеком  и  животным,  человек  тоже  только
животное; нет ничего, кроме животных!
     Первый ученый (Галилею). Вы что-то бросили на пол, господин Галилей.
     Галилей (все это время играл  камнем,  который  достал  из  кармана,  и
наконец уронил его на пол. Наклоняется,  чтобы  поднять  его).  На  потолок,
монсиньор, я бросил его на потолок.
     Толстый прелат (оборачиваясь). Какое бесстыдство!

  Входит очень старый кардинал, опираясь на монаха. Перед ним почтительно
                               расступаются.

     Кардинал. Они все еще там? Неужели они действительно не могут побыстрее
управиться с такой мелочью?  Клавиус-то  должен  ведь  разбираться  в  своей
астрономии! Я слышал, что этот господин Галилей перемещает  человечество  из
центра вселенной куда-то на край. Следовательно,  он,  совершенно  очевидно,
враг человеческого рода. И как с таковым с ним и следует поступать.  Человек
- венец творения; это известно каждому ребенку. Человек самое совершенное  и
самое любимое творение господа. Разве стал бы господь помещать такое  дивное
творение, плод таких чудотворных усилий на какую-то мелкую, побочную  и  все
время куда-то убегающую звездочку? Стал бы он  посылать  своего,  сына  куда
попало! И как могут быть люди настолько развращены, чтобы верить этим жалким
рабам своих расчетных таблиц? Какое божье творение допустит это?
     Прелат (вполголоса). Этот господин здесь присутствует.
     Кардинал (Галилею). Вот как, значит, это вы? Я уже  не  слишком  хорошо
вижу, но все же я замечаю, что вы очень похожи на того человека  -  как  там
его звали? - которого мы в свое время сожгли.
     Монах. Вашему преосвященству не следует волноваться. Врач...
     Кардинал (отталкивает его, Галилею). Вы пытаетесь унизить  Землю,  хотя
вы на ней живете и все от нее получаете. Вы гадите в свое гнездо. Но уж я ни
в коем  случае  не  допущу  этого.  (Отталкивает  монаха  и  начинает  гордо
расхаживать взад и вперед.) Я не какое-то существо  на  какой-то  звездочке,
которая короткое время где-то там вертится. Я ступаю по твердой земле, я ша-
гаю уверенно, Земля неподвижна, она - средоточие  вселенной,  я  нахожусь  в
этом средоточии, и взор творца почиет на мне, и только на мне.  Вокруг  меня
вращаются  закрепленные  на  кристаллических  сферах  неподвижные  звезды  и
могучее Солнце, созданное для того, чтобы освещать  все,  что  есть  в  моем
мире. А  также  и  меня,  чтобы  господь  меня  видел.  И  так  явственно  и
неопровержимо все сосредоточено вокруг меня, вокруг человека, ибо человек  -
это плод господнего усилия,  творение,  обретающееся  в  центре  мироздания,
образ и подобие божье, непреходящее и... (Шатается, теряет сознание.)

В  это  мгновение  растворяется  дверь  в  глубине  сцены;  во  главе группы
астрономов   выходит  великий  Клавиус.  Он  проходит  быстро  и  молча,  не
оглядываясь  по  сторонам,  через  зал  и  уже у выхода говорит, обращаясь к
                             одному из монахов.

     Клавиус. Все правильно! (Уходит, сопровождаемый астрономами.)

  Дверь в глубине сцены остается открытой. Мертвая тишина. Старик кардинал
                              приходит в себя.

     Кардинал. Что такое? Решение уже вынесено?

                     Никто не осмеливается сказать ему.

     Монах. Вашему преосвященству нужно проследовать домой.

  Старику помогают выйти. Все в смятении покидают зал. Маленький монах из
              комиссии Клавиуса останавливается возле Галилея.

     Маленький монах (шепотом). Господин Галилей, патер Клавиус,  перед  тем
как уйти, сказал: пусть  теперь  теологи  позаботятся  о  том,  чтобы  снова
вправить небесные круги. Итак, победа ваша. (Идет к выходу.)
     Галилей (пытаясь задержать его). Моя? Нет! Это победа разума!

Маленький  монах  уходят,  Галилей тоже направляется к выходу. Из дверей ему
навстречу  выходит  высокий  монах  -  кардинал-инквизитор. Его сопровождает
один   из  астрономов.  Галилей  кланяется  и,  прежде  чем  выйти,  шепотом
                спрашивает что-то у одного из привратников.

     Привратник (отвечает шепотом). Его преосвященство кардинал-инквизитор.

           Астроном провожает кардинала-инквизитора к телескопу.


VII

   Но инквизиция налагает запрет на учение Коперника (5 марта 1616 года)

                        Когда Галилей приехал в Рим,
                        Кардинальский дворец распахнулся пред ним,
                        Ему сласти несли, подливали вино
                        И просили исполнить желание одно.

Дом кардинала Беллармина в Риме. Бал в разгаре. В вестибюле два монаха-писца
                сидят за шахматами и ведут записи о гостях.
Входят Галилей, его дочь Вирджиния, ее жених Людовико Mарсили; их встречает
          рукоплесканиями небольшая группа мужчин и дам в масках.

     Вирджиния. Я буду танцевать только с тобой, Людовико.
     Людовико. У тебя пряжка на плече расстегнулась.
     Галилей.

                    Сместившийся слегка платок нагрудный
                    Не поправляй так тщательно, Таисия!
                    Иной беспорядок случайный позволит
                    Скрытые прелести вдруг подглядеть.
                    Так в людном, огнями сияющем зале
                    Можно мечтать о таинственном парке,
                    Где темная тень ожиданий полна.

     Вирджиния. Послушай мое сердце.
     Галилей (кладет ей руку на сердце). Бьется.
     Вирджиния. Я хочу быть красивой.
     Галилей. Да-да, будь красива.  Не  то  они  опять  усомнятся,  что  она
вертится.
     Людовико. Да она же вовсе не вертится.

                              Галилей смеется.

Весь  Рим  говорит  только  о  вас.  Но с сегодняшнего вечера, сударь, будут
говорить о вашей дочери.
     Галилей. Говорят, что нетрудно быть красивым в Риме весной. Тут даже  и
я могу уподобиться располневшему Адонису. (Писцам.) Я должен здесь подождать
господина кардинала. (Дочери и Людовико.) Идите веселитесь.
     Вирджиния (не успев еще войти в бальный зал, возвращается, подбегает  к
отцу). Отец, парикмахер  на  Виз  дель  Трионфо  принял  меня  вне  очереди,
заставил четырех дам ожидать. Ему известно твое имя. (Уходит.)
     Галилей (писцам). А почему вы играете в шахматы еще по-старому?  Тесно!
Тесно! Теперь везде играют так, что большие фигуры могут проходить  по  всей
доске. Ладья так (показывает), слон так, а ферзь и так и эдак.  Теперь  есть
простор и можно строить планы.
     Первый писец. Это, знаете ли, не соответствует нашему малому жалованью.
Мы можем ходить только так! (Делает короткий ход.)
     Галилей. Напротив, милейший, напротив. Кто живет на широкую ногу,  тому
и обувь дают пошире. Нельзя отставать от времени. Не все же  плавать  только
вдоль берегов. Когда-нибудь надо и в открытое море выйти.

По  сцене проходит очень старый кардинал в сопровождении монаха. Он замечает
Галилея,   но   проходит  мимо  него,  потом  нерешительно  поворачивается и
кланяется.  Галилей  садится.  Из бального зала слышен хор мальчиков, поющих
     начало известного стихотворения Лоренцо Медичи о бренности жизни:

                     "Зрел я умиравшие розы на кустах,
                     Лепестки завядшие опадали в прах,
                     Созерцая это, понял я с тех пор,
                     Сколь бесплодно тщетен юности задор".

Да, Рим... Большое нынче  празднество,  не  правда  ли?
     Первый писец. Первый карнавал после чумы.  Здесь  представлены  сегодня
все лучшие семьи Италии: Орсини, Виллани, Нукколи, Сольданьери, Кане, Лекки,
Эстензи, Коломбини...
     Второй писец  (прерывает).  Их  преосвященства  кардиналы  Беллармин  и
Барберини.

   Входят кардинал Беллармин в маске ягненка и кардинал Барберини в маске
             голубя. Маски они держат на палочках перед собой.

     Барберини  (вытянув  указательный  палец  к  лицу  Галилея).  "Восходит
солнце, и заходит солнце и спешит к месту своему". Так  говорит  Соломон,  а
что говорит Галилей?
     Галилей. Когда  я  был  вот  таким  (показывает  рукой)  малышом,  ваше
преосвященство, я однажды стоял на палубе корабля и  кричал:  берег  уходит!
Теперь я знаю: берег был неподвижен, а уходил корабль.
     Барберини. Хитро, хитро. Тому, что ты видишь, Беллармин, а именно тому,
что вращается звездное небо, не нужно верить, - вспомним о корабле и береге.
А верить нужно тому, чего нельзя видеть, тому, что  вертится  Земля.  Хитро.
Однако его луны Юпитера - это  твердые  орешки  для  наших  астрономов.  Да,
Беллармин, к сожалению, и я тоже когда-то занимался немного астрономией. Это
прилипчиво, как чесотка.
     Беллармин. Будем идти в ногу  со  временем,  Барберини.  Если  звездные
карты, основанные на некоей новой гипотезе, облегчают  нашим  мореплавателям
их странствия, пусть они пользуются этими картами. Нам только не нравятся те
учения, которые опровергают священное писание. (Приветливо машет  кому-то  в
бальном зале.)
     Галилей. Писание гласит: "Кто  удерживает  у  себя  хлеб,  того  клянет
народ". Притчи Соломоновы.
     Барберини. "Мудрый таит свое знание". Притчи Соломоновы.
     Галилей. "Где есть волы, там и стойла грязны. Но много  прибыли.  -  от
силы вола".
     Барберини. "Кто держит в узде свой  разум,  лучше  того,  кто  завоевал
город".
     Галилей. "У кого сломлен дух, у того иссохнет плоть".  (Пауза.)  "Разве
не громко вопиет истина?"
     Барберини. "Может ли кто ходить по горящим угольям, чтобы не обжечь ног
своих?" Добро пожаловать в Рим, друг Галилей. А вы знаете, как  возник  Рим?
Предание гласит, что двух крошек-мальчиков приютила волчица и  вскормила  их
своим молоком. С той поры все дети должны за свое молоко платить волчице. Но
зато волчица заботится о всяческих утехах - земных и  небесных,  начиная  от
бесед с моим ученым другом Беллармином и кончая тремя или  четырьмя  дамами,
которые имеют международную известность. Позвольте, я покажу их вам.

          Барберини ведет Галилея к бальному залу, тот упирается.

Не  хотите?  Он упрям и хочет вести серьезную беседу. Ладно! А не кажется ли
вам,  друг  мой Галилей, что вы, астрономы, просто хотите сделать свою науку
более  удобной?  (Ведет  Галилея опять на авансцену.) Вы мыслите кругами или
эллипсами,  мыслите  в  понятиях  равномерных  скоростей и простых движений,
которые под силу вашим мозгам. А что, если бы господь повелел своим небесным
телам   двигаться   так?  (Описывает  пальцем  в  воздухе  сложную  кривую с
переменной скоростью.) Что было бы тогда со всеми вашими вычислениями?
     Галилей. Ваше преосвященство, если бы господь  так  сконструировал  мир
(повторяет движение Барберини), то он сконструировал бы и  наши  мозги  тоже
так (повтоояет то же  движение),  чтобы  именно  эти  пути  познавались  как
простейшие. Я верю в разум.
     Барберини. А я считаю разум несостоятельным. (Указывая на Галилея.)  Он
молчит. Он слишком вежлив, чтобы сказать, что  считает  несостоятельным  мой
разум. (Смеется, возвращается к балюстраде.)
     Беллармин. Друг мой, разум ограничен;  мы  видим  вокруг  только  ложь,
преступления и слабость. Где же истина?
     Галилей (гневно). Я верю в разум.
     Барберини (писцам). Не записывайте ничего,  это  научное  собеседование
друзей.
     Беллармин. Подумайте  на  мгновение  о  том,  сколько  стоило  труда  и
напряжения мысли отцам церкви и многим после них, чтобы внести хоть  немного
смысла в этот мир; а разве он не отвратителен? Подумайте  о  жестокости  тех
помещиков  Кампаньи,  в  чьих  имениях  хлещут  бичами  полуголых  крестьян,
подумайте и о глупости этих несчастных, целующих ноги своим насильникам,