а сопротивляться. Заботы и  нездоровый  образ  жизни
ослабили ее. К тому же она слишком рано вступила в борьбу за  существование.
Частые и небрежные аборты подкосили ее здоровье. Обычно на  третьем  десятке
человек вступает в лучшую пору своей жизни, но только при  одном  условии  -
если он не держит д-лавки в Сохо. Таких мужчин  и  женщин,  как  Мэри,  было
много и в Лондоне и повсюду.
     Сначала она попыталась добиться свидания с Мэком. Разумеется, ей это не
удалось. Фанни Крайслер изо дня в день заговаривала ей зубы. В конце  концов
Мэри пригрозила, что обратится к помощи "Зеркала", если Мэк не примет ее.
     Но и это не подействовало, и в один прекрасный вечер она отправилась  в
сопровождении Фьюкумби в редакцию "Зеркала".
     Приняли ее там очень приветливо и обещали заплатить за материал  против
Наполеона д-лавок. Редакция очень интересовалась происхождением товаров.  Но
как раз об этом  Мэри  ничего  не  знала.  Товары  доставлялись  Центральным
закупочным товариществом - и дело с концом. Зато она сообщила, что Мэкхит  и
Нож - одно и  то  же  лицо.  Газетчики  выслушали  ее  с  раскрытым  ртом  и
разразились  гомерическим  хохотом.  Когда  она,  окончательно   смутившись,
сказала, что он прикончил Эдди Блэка, они дружелюбно и иронически  похлопали
ее по плечу и пригласили поужинать.
     Она ушла в отчаянии. Фьюкумби обо всем  доложил  Пичему.  Это  был  его
первый отчет.
     Пичем стоял  в  своей  тесной,  мрачной  конторе,  сдвинув  котелок  на
затылок. Он задумчиво поглядел на солдата. Толстого  цербера  он  удалил  из
комнаты. Этот Мэкхит был все же его зятем.
     Сообщение Фьюкумби нельзя было никак использовать.  Слухи  о  том,  что
Мэкхит и Нож - одно и то же лицо, ему
     уже передавали его нищие. Он, разумеется, не был настолько глуп,  чтобы
бежать с таким материалом  в  полицейское  управление.  Его  бы  там  просто
высмеяли.  То,  что  этот  человек  вынырнул  с  самого   дна,   безусловно,
соответствовало истине, но что именно он и есть  Нож,  казалось  невероятным
даже Пичему.
     Но если бы это и было  так,  подобные  разоблачения  нисколько  его  не
интересовали.  Пусть  другие  занимаются  выяснением  явно  неправдоподобной
правды. Правда - ничто, правдоподобие - все.
     - Всякому известно, - неоднократно говорил Пичем, - что  ничто  так  не
помогает имущим людям скрывать свои преступления, как  неправдоподобие  этих
преступлений. Политики только потому и могут брать взятки,  что  публике  их
продажность обычно рисуется чем-то более тонким и сложным, чем  это  есть  в
действительности. Если бы кто-нибудь осмелился показать эту продажность в ее
подлинном виде, то есть как нечто крайне элементарное, все  воскликнули  бы:
"Что за элементарный мошенник!" - имея при  этом  в  виду  разоблачителя.  А
между тем действуют именно самые элементарные вещи, хотя бы оттого, что  они
неправдоподобны. Господин Гладстон мог  бы  со  спокойной  совестью  поджечь
Уэстминстерское аббатство и утверждать, что это сделали консерваторы. Никто,
разумеется, ему бы не поверил, ибо  консерваторы,  по  мнению  всего  света,
имеют возможность добиться того,  чего  они  хотят,  гораздо  более  тонкими
средствами, но, с другой стороны, никто не стал  бы  обвинять  в  поджоге  и
господина  Гладстона.  Где  же  это  слыхано,  чтобы   министры   бегали   с
керосиновыми бидонами! Совершенно очевидно, говорит мелкота, что люди имущие
не залезают своим ближним прямо в карман. И ведь в самом деле, есть какая-то
разница  между  деятельностью  Ротшильда,  прибирающего  к  рукам  банк,   и
обыкновенным налетом на банк. Это же  всякий  понимает!  Но  я  знаю:  люди,
совершающие крупные преступления, едва  ли  не  единственные  люди,  имеющие
возможность совершат и мелкие преступления, не опасаясь  быть  пойманными  и
они этой возможностью широко пользуются.
     Тем не менее он велел Фьюкумби поддерживать знакомство с Мэри Суэйер  и
постараться добыть у нее более интересные сведения.
     Вот отчего солдат стал часто посещать ее в эти дни. Они целыми вечерами
болтали. Она смутно чувствовала,  что  где-то  в  высших  сферах  происходят
события, несущие ей разорение и гибель.
     Мэкхит уговорил Мэри вложить в д-лавки весь  ее  крошечный  капитал,  а
теперь отказывается помочь ей. То,  что  она  не  получает  больше  товаров,
казалось Мэри не столь важным. На нет и суда нет. Но Мэкхит  должен  был  по
крайней мере помочь ей заплатить аренду.
     - Я - бремя на совести этого человека, - говорила она. - Против  судьбы
не пойдешь, Фьюкумби! Моя  судьба  называется  господин  Мэкхит  и  живет  в
Нанхеде. Иногда у меня появляется желание наброситься на него и молотить его
кулаками по лицу. Ах, как бы мне этого хотелось! Хоть бы мне приснилось, как
я наказываю его за низость! Я все мечтаю, чтобы мне это приснилось,  но  мне
это никогда не снится. Я чересчур устаю за день.
     В другой раз она пожаловалась:
     - Я ведь дрожу над каждым пенни. Люди говорят,  что  я  слишком  многим
отпускаю в кредит, что я слишком доверчива. Это совсем не  так.  Если  я  не
буду отпускать в кредит, у меня вообще никто не станет  покупать.  Ведь  мои
клиенты - самая что ни на есть мелкота. Те,  что  богаче,  ходят  в  большие
магазины, там больше выбора. Хуже всего, что он открыл  на  Клайт-стрит  еще
одну д-лавку. Он мне перебил хребет. Это уж слишком!
     Новая лавка не давала ей покоя, день и ночь маячила перед ней. Все чаще
и чаще она заговаривала о том, что ей одна дорога - в воду.
     Фьюкумби следил за ней, когда она убирала  картонки  и  ставила  их  на
полки; ей при этом всякий раз приходилось
     приподыматься на носках и вытягиваться. Он сидел  на  краю  колченогого
стула с дырявым соломенным сиденьем: между его спиной и спинкой  стула  было
навалено еще несколько картонных коробок.  Однако  он  спокойно  курил  свою
короткую трубку, которую ему посчастливилось спасти оттуда, где ему пришлось
оставить ногу, и вел мудрые речи.
     - У тебя нет талантов, - говорил он медленно, - тебе нечего  продавать.
Была  у  тебя  кое-какая  грудь  да  свежий  цвет  лица,  но  ты  их  быстро
разбазарила. Ты отдала их по дешевке, хотя, может быть, дороже за них  бы  и
не  заплатили.  От  человека  сейчас  требуют  очень  многого.  Есть   люди,
прямо-таки перегруженные талантами, притом самыми ходкими; они еле тащат  на
себе свой товар. Стоит только  поставить  справа  и  слева  по  стенке  -  и
пожалуйста: лавка готова, можете торговать. Ты не принадлежишь к числу  этих
людей, и я к ним не принадлежу. Такие, как мы с  тобой,  торгуют  на  берегу
моря соленой водой. У нас талантов меньше, чем у курицы  зубов.  Я  все-таки
нашел себе пристанище, правда тоже не  навсегда.  Это  скорей  всего  просто
случайность. Я до сих пор еще точно не знаю, чего ради меня  там  кормят,  и
все время ищу способа стать незаменимым. Я уже думал, может быть, что-нибудь
по части собак. Но ведь за ними может ходить каждый. Надо  придумать  что-то
такое, чтобы люди говорили: "А где же Фьюкумби? Сейчас же позовите его.  Без
него - как без рук, вся работа стоит. Ну, слава Богу,  вот  он  наконец!"  Я
долго искал, но ничего не нашел. Когда нет таланта, нужно что-то  придумать.
Нужно стараться быть полезным вдвойне и втройне.
     Придя к этому заключению, он  начинал  беспокойно  ерзать  на  стуле  и
выспрашивал ее про Мэкхита; он непременно должен был собрать  о  нем  точные
сведения, иначе его уволят.
     Но он только возбуждал в ней недоверие, и она ничего ему не говорила.
     Обычно она вела только самые общие разговоры.
     Как-то она пошла к гадалке вместе с  одной  старухой,  тоже  владелицей
д-лавки, - она познакомилась с ней на совещании, на котором Мэкхит говорил о
слиянии с концерна Аарона. Впоследствии она часто рассказывала  Фьюкумби  об
этом посещении.
     Гадалка была из недорогих.
     - Должно быть, - сказала Мэри, - она и гадает хуже дорогих.
     Гадалка жила на задворках, на пятом этаже, и  принимала  в  кухне.  При
этом она даже не садилась. Очень бысто и "точно наизусть"  она  отбарабанила
все, что требовалось "карты она тоже разложила кое-как",  должно  быть,  она
гадала просто по руке.
     - У вас закаленный в житейских бурях  характер,  сказала  она  старухе,
которую привела к ней забота о ее лавке, - вы привыкли навязывать окружающим
вашу волю, вы Козерог. Вы энергично и уверенно держите в  руках  руль  вашей
жизни и в конечном счете восторжествуете. Вы  должны,  однако,  остерегаться
двух страстей, бушующих в вашей душе, и не должны чрезмерно  доверять  даме,
имя которой начинается на букву Б. Она может помешать вашему счастью. В июне
будущего года будьте особенно осторожны, потому что Сириус будет  находиться
под  знаком  Весов,  что  для  вас  неблагоприятно.  Но  я  не  вижу  других
опасностей, которые могли бы вам угрожать. Один шиллинг, дамочка!
     Мэри все это запомнила от слова до слова, она даже  чуточку  посмеялась
над гадалкой. Тем не менее она не  прочь  была  узнать  и  свою  судьбу,  но
старухе стало дурно, потому что она с утра ничего не ела.
     - Хочется знать, как и что, - говорила Мэри, - а где узнаешь?
     После неудачной попытки связаться с "Зеркалом"  Мэри  в  пятницу  утром
опять побежала в антикварную лавку Фанни Крайслер. Фанни пришла в ужас от ее
вида и на все утро оставила ее у себя: она рассчитывала, что  Мэк  зайдет  к
ней. Но Мэк не зашел, и в полдень обе женщины отправились к нему  на  дом  в
Нанхед, хотя Фанни знала, что Мэку это будет неприятно.
     Полли приняла их довольно любезно. Она  пригласила  их  в  гостиную  и,
надев передник, побежала на кухню  разогреть  чай.  Все  это  она  делала  с
подчеркнутой деловитостью, свойственной всем молодым хозяйкам,  для  которых
возня с кухонной посудой еще содержит в себе нечто сексуальное.
     Фанни строго-настрого запретила Мэри говорить о делах. Они, мол,  будут
ожидать Мэка. Но не успела Персик подать чай, как Мэри залилась слезами.  Ей
уже нечего было ожидать.
     Она  рассказала  почти  все,  что  можно  было  рассказать,   умолчала,
разумеется, о бессмысленных обвинениях, из-за которых даже "Зеркало" чуть не
лопнуло от смеха; но зато она выложила все, что могло  свидетельствовать  об
обязанностях Мэка по отношению к ней.
     Полли с любопытством разглядывала ее. Она даже не успела  сесть  и  все
время держала в руках чайную посуду.
     Дело было ясное: Мэкхит заманил эту женщину в  одну  из  своих  дешевых
лавок и бросил там на произвол судьбы. Гораздо милосердней  было  бы  с  его
стороны проломить ей череп дубиной, как только он ею пресытился.
     Чайная посуда чуть дрожала в руках Полли, когда она  отвечала  Мэри.  А
сказала она ей приблизительно следующее.
     О делах она не берется судить. То, что ее муж (мой муж) "заманил"  Мэри
в д-лавку, кажется ей  не  очень  правдоподобным.  Вероятно,  он  ей  просто
подарил лавку. Что он обрек ее там на  голодную  смерть,  звучит  прямо-таки
смешно, и подобное обвинение она, как жена Мэка, попросту отметает. Ведь  не
одна Мэри владеет д-лавкой! И не собирался  же  Мэк  "обрекать  на  голодную
смерть" всю эту массу людей, владеющих  д-лавками!  Все  это  в  достаточной
степени неправдоподобно. Что же до остального, то тут она должна сказать  ей
как женщина женщине: по ее мнению, все то, что Мэк полагал нужным и полезным
делать до брака, ее не касается. Все же ей  хотелось  бы  высказаться  и  по
этому поводу, опять-таки как женщине: когда женщина сходится с мужчиной, она
обычно знает, чего ради она это делает. Она действует на собственный страх и
риск. И это не дает ей права требовать от мужчины, чтобы он потом всю  жизнь
ее содержал. А то у каждого мужчины было  бы  к  тридцати  годам  не  меньше
полдюжины семей. И вообще не всегда  другие  виноваты  в  том,  что  человек
очутился под колесами.
     Изложив  все  это,  она  довольно  резко  поставила  поднос  на   стол.
Воцарилась тишина. Суэйер перестала плакав и ничего не  выражающим  взглядом
смотрела на стоявшую перед ней молодую женщину. Фанни  тоже  была  удивлена.
Она резко встала.
     Мэри как бы очнулась и тоже встала, хотя  и  не  так  порывисто.  Очень
медленно, неуверенными руками она поискала на столе свою сумку.
     Тем временем Полли опять взялась за чайник и начала разливать чай.  Она
еще не успела поставить чайник на стол, как обе женщины ушли.
     Фанни не хотела отпускать  Мэри.  Но  та  покачала  головой  и  села  в
проходивший трамвай, У нее  было  какое-то  растерянное  выражение  лица,  и
трамвай (Фанни сразу же это заметила) пошел не в сторону Малберри-стрит, где
помещалась ее лавка. Она уже не управляла своими мыслями. Ей оставалось жить
только 27 (двадцать семь) часов.
     Весь остаток дня Фанни разыскивала Мэкхита. Они встретились  только  на
следующее утро: он  на  минуту  забежал  к  ней  в  лавку,  обеспокоенный  и
возмущенный  вчерашним  посещением,  о  котором  ему  рассказала  жена.   Он
накинулся на Фанни и стал допытываться, что  произошло.  Фанни,  не  моргнув
глазом, рассказала ему все. Она прямо-таки не находила слов, до того  ей  не
понравилось поведение Полли. Она вдруг почувствовала, что и она сама - всего
только служащая. Поведение Мэка ей тоже не понравилось.
     Она заговорила о новой лавке на Клайт-стрит и о том,  что  Мэри  Суэйер
окончательно выбилась из сил. Она все время твердит, что утопится.
     Он злобно посмотрел на Фанни, когда она сказала, что Мэри  Суэйер  ждет
его на Малберри-стрит, и выбежал из лавки. В тот день должно было состояться
второе заседание наблюдательного  совета  ЦЗТ.  До  заседания  у  него  было
множество дел.
     Спустя несколько часов он отправил посыльного с запиской, в которой  он
назначал Мэри Суэйер свидание около семи часов в одном  трактире  неподалеку
от Вест-Индских. доков. Ему, как видно, пришло в  голову,  что  она  слишком
много знает.
     Придя около пяти часов на Малберри-стрит, Фанни с облегчением  увидела,
что лавка еще открыта. Мэри сидела за прилавком; прочтя записку от  Мэкхита,
она кивнула. В лавке находился какой-то мужчина с деревянной ногой.
     Ровно в шесть Мэри заперла лавку, отпустила швей и вскоре затем уложила
детей в кровать.  Потом  она  пошла  вместе  с  Фьюкумби  по  направлению  к
Вест-Индским докам. Таким образом, в последние часы своей жизни она  все  же
не была одна.
     По дороге солдат  пытался  втянуть  ее  в  разговор.  Но  она  отвечала
односложно. Возле трактира она отослала его. Зря он ее провожал. А между тем
ей ничего не стоило, как ему казалось, дать какие-нибудь  сведения,  которые
укрепили бы его положение у господина Пичема.
     Как впоследствии показал хозяин, Суэйер около  двух  часов  прождала  в
пустом трактире. Потом, не дождавшись Мэкхита, она пошла  по  направлению  к
докам. Она сказала хозяину, что пойдет навстречу господину, который назначил
ей свидание. Но ей уже некому и нечему было идти навстречу.
     Несколько часов спустя тело ее было выловлено  из  воды  полицейским  и
двумя докерами.

ГОСПОДИН ПИЧЕМ НАХОДИТ ВЫХОД

     Ввиду того, что Мэри Суэйер попросила Фьюкумби на обратном пути зайти к
ней, чтобы присмотреть за детьми, и дала ему  ключ,  ему  пришлось  остаться
ночевать у нее иначе она не могла бы попасть домой.
     Наутро ее принесли. В лавку тотчас же сбежались соседи, так что солдату
удалось уйти незамеченным. Труп положили на прилавок - на  кровати  в  жилой
комнате были навалены картонки из-под трикотажа.
     От Фьюкумби Пичем своевременно узнал  о  смерти  Мэри  Суэйер  и  успел
принять  соответствующие  меры.  В  первую  голову  он  постарался  выяснить
действительную обстановку происшествия.
     Он послал на  разведку  не  менее  тридцати  нищих,  которые  принялись
собирать сведения не только в Вест-Индских доках, но и на Малберри-стрит,  в
антикварной лавки Фанни Крайслер и Нанхеде.
     Люди Пичема были на Малберри-стрит, когда туда впервые явилась полиция.
     - Он узнал, что докеры около девяти часов видели особу  женского  пола,
которая быстро шла по направлению к реке. После обеда Фьюкумби, зашедший  на
Малберри-стрит за детьми, чтобы переправить  их  к  Фанни  Крайслер,  принес
записку, в которой Mэк назначал Мэри свидание. Ребенок Мэри сжевал один угол
этой записки. К вечеру у Пичема не оставалось сомнений, что тут имело  место
самоубийство.
     Чтобы окончательно в этом удостовериться, он потратил целых два дня  на
справки,  касавшиеся  Мэкхита.  Где  он  находился  в  момент  происшествия,
оказалось невозможным установить, но одно было совершенно очевидно: он в тот
вечер не виделся с Мэри Суэйер. И все же одного его намерения встретиться  с
ней было на крайний случай уже достаточно, чтобы предъявить ему обвинение.
     Твердая уверенность в  том,  что  Мэкхит  действительно  непричастен  к
смерти Мэри Суэйер, была совершенно необходима, потому что, будь он  в  этой
смерти повинен, он, несомненно, имел бы безупречное алиби. Он мог иметь  его
и так, к этому нужно быть готовым. Но, во всяком  случае,  он  его  себе  не
подготовил.  А   естественное   алиби   при   всех   обстоятельствах   менее
правдоподобно и убедительно.
     Итак, Пичем пригласил хорошего адвоката, который взял  на  себя  защиту
интересов осиротевших  детей  Мэри  Суэйер  и  передал  в  прокуратуру  весь
материал. Пичем имел возможность вмешаться в дело в  качестве  попечителя  о
бедных.
     Адвокат по фамилии Уолли был вполне согласен с  господином  Пичемом  во
всем, что касалось алиби господина Мэкхита. Он сказал:
     - Исходя из имеющегося у нас материала, я, как и вы, совершенно  уверен
в полной непричастности вашего зятя к смерти Мэри Суэйер. Вследствие этого я
и мысли не допускаю, что у него есть  алиби.  Он,  несомненно,  будет  нести
чушь,   вроде    "ясиделвресторане",    или    "ябылвтеатре",    или    даже
"янемогукомпрометироватьдаму". Последняя отговорка, насколько я понимаю, при
создавшемся положении вещей особенно  соответствовала  бы  вашим  интересам.
Настоящее алиби нужно создать, а создать его можно только в том случае, если
в самом деле совершено преступление. Оно является составной,  более  того  -
основной частью преступного деяния. Возьмите  хотя  бы  такую  область,  как
политика. Когда, например, объявляется война, всегда имеется в запасе алиби.
Не говоря уже о государственных переворотах. Виноват  всегда  тот,  на  кого
напали. У напавшего всегда есть алиби.
     Материал, переданный в прокуратуру, состоял из собственноручной записки
Мэкхита, показаний бывшего солдата Джорджа Фьюкумби и показаний двух уличных
нищих, которые могли присягнуть, что в субботу около девяти часов вечера они
видели Мэкхита в обществе опознанной ими Мэри Суэйер в  районе  Вест-Индских
доков.

ГОСПОДИН МЭКХИТ НЕ ЖЕЛАЕТ ПОКИДАТЬ ЛОНДОН

     Мэкхит был арестован только в  четверг  на  следующей  неделе.  Получив
извещение Брауна, он вызвал жену  в  гостиницу,  расположенную  в  восточной
части города. О'Хара привел ее, и они поужинали  втроем.  О'Хара  успел  уже
кое-что предпринять, но он слишком поздно узнал о  случившемся.  Фанни,  как
это ни странно, ничего ему не сказала, а между тем она не могла не  знать  о
смерти Суэйер.
     О'Хара успел до этого побывать у  Брауна.  Браун  тоже  слишком  поздно
узнал, что все случившееся имеет отношение к Мэкхиту. Следствие вел Бичер из
Скотленд-Ярда, неистовая ищейка из тех, что, напав на, след, ни  за  что  не
бросят его. Бичер сразу же предположил самоубийство; опрос других владельцев
д-лавок, а также ряд помещенных в "Зеркале" статей о последних  мероприятиях
Мэкхита,  поставивших  д-лавки  в  весьма   стесненное   положение,   давали
достаточно  оснований  предположить  самоубийство.  Но   после   решительных
показаний Пичема, переданных адвокатом Ммли, Бичер  предъявил  незаконченное
письмо Мэри Суэйер, найденное среди вещей  покойницы.  В  этом  письме  Мэри
признавалась, что