сь слушает?
     Мальчик. Это Пересы, в доме напротив.
     Рабочий. Они всегда включают такие передачи?
     Мальчик. Нет. Они вовсе не франкисты, они  включают  не  для  себя,  не
думай.
     Рабочий. Вот как?
     Мать (сыну). Ты что же за братом-то не смотришь?
     Мальчик (неохотно возвращается  к  окну).  Не  волнуйся.  Из  лодки  не
вывалился.
     Рабочий (берет кувшин с вином и, подсев к сестре,  помогает  ей  чинить
сеть). Сколько, собственно, лет Хуану?
     Мать. В сентябре минет двадцать один.
     Рабочий. А Хосе?
     Мать. У тебя какие-нибудь важные дела в наших краях?
     Рабочий. Ничего особенного.
     Мать. Давненько ты здесь не был.
     Рабочий. Два года.
     Мать. Как поживает Роса?
     Рабочий. Ревматизм мучает.
     Мать. Я все ждала, что вы заглянете к нам.
     Рабочий. Роса на тебя чуть в обиде - из-за похорон Карло.

                                Мать молчит.

Она  говорит,  вы могли бы нас известить. Мы, конечно, пришли бы на похороны
твоего мужа, Тереса.
     Мать. Это случилось слишком внезапно.
     Рабочий. А отчего он умер?

                                Мать молчит.

     Мальчик. Легкое было прострелено.
     Рабочий (удивленно). Как это?
     Мать. Что значит - как это?
     Рабочий. Да ведь два года назад здесь было тихо?
     Мальчик. Смотри, из окна виден его фонарь.
     Мальчик. Но в Овьедо было восстание.
     Рабочий. А как же Карло попал в Овьедо?
     Мать. Поехал.
     Рабочий. Отсюда?
     Мальчик. Да, когда о восстании написали в газетах.
     Мать (с горечью). Как некоторые едут в Америку, ставя все на карту. Как
вообще поступают дураки.
     Мальчик (встает). Ты хочешь сказать, что он был дураком?

         Мать молча, трясущимися руками откладывает сеть и выходит.

     Рабочий. Она очень горевала, а?
     Мальчик. Да.
     Рабочий. А хуже всего для нее, верно, что не увидела его больше.
     Мальчик. Она видела его, он вернулся. Вот  это,  пожалуй,  хуже  всего.
Кое-как перевязанный, он натянул куртку и в Астурии еще сумел сесть в поезд.
Два раза ему надо было пересаживаться, и здесь на  станции  он  умер.  Вдруг
вечером у нас открылась дверь, вошли. соседки, как  бывает,  когда  приносят
утонувшего, и, не сказав ни слова,  стали  к  стене,  бормоча  молитву  деве
Марии. Потом на куске парусины внесли его и положили на пол. С тех пор  мать
стала бегать в церковь. А учительницу, о которой известно, что она  красная,
мать на порог не пускает.
     Рабочий. Она и впрямь стала набожной?
     Мальчик (кивает). Хуан считает, что из-за сплетен; соседи о ней  разное
болтают.
     Рабочий. Что же болтают?
     Мальчик. Будто она ему присоветовала.
     Рабочий. А это верно?

   Мальчик пожимает плечами. Входит мать, смотрит, не испекся ли хлеб, и
                         принимается снова за сеть.

     Мать (рабочему, который хочет ей помочь). Оставь,  пей  лучше  вино  да
отдохни, ты ведь с утра на ногах.

                Рабочий берет стакан и возвращается к столу.

Переночуешь у нас?
     Рабочий. Нет. Мало времени, я должен сегодня вернуться.  Но  я  умоюсь.
(Уходит.)
     Мать (кивком подзывая сына). Он сказал тебе, зачем пришел?
     Мальчик. Нет.
     Мать. Ты говоришь правду?

       Рабочий возвращается, в руках у него таз и полотенце; моется.

А что, старики Лопесы еще живы?
     Рабочий. Только он. (Мальчику.) Много здешних ушло на фронт?
     Мальчик. Кое-кто еще остался.
     Рабочий. У нас многие католики сражаются, и даже самые ярые.
     Мальчик. Из наших тоже.
     Рабочий. И у всех есть винтовки?
     Мальчик. Нет. Не у всех.
     Рабочий. Это плохо. Винтовки сейчас нужней всего. А в деревне ни у кого
нет винтовок?
     Мать (быстро). Нет!
     Мальчик. Ну иные ведь и припрятали.  Зарыли  винтовки  в  землю,  будто
картошку.

                         Мать смотрит на мальчика.

     Рабочий. Так-так.

       Мальчик не спеша отходит от окна и скрывается в глубине сцены.

     Мать. Ты куда это?
     Мальчик. Никуда.
     Мать. Вернись к окну!

                     Мальчик упрямо остается на месте.

     Рабочий. В чем дело?
     Мать. Почему ты убежал от окна? Отвечай!
     Рабочий. Там кто-нибудь есть?
     Мальчик (хрипло). Нет.
     Дети (на улице, поют).

                          Наш Хуан - он не солдат,
                          Потому что трусоват.
                          Чуть его что испугало,
                          Прячется под одеяло.
                            (Появляются в окне.)

У-у! (Убегают.)
     Мать (встает, идет к окну). Вот поймаю да  так  отлупцую,  что  помнить
будете, пакостники эдакие! (Повернувшись.) Это тоже Пересы!

                                   Пауза.

     Рабочий. Раньше ты играл в карты, Хосе. Перекинемся?

      Мать садится к окну. Мальчик находит карты, и они начинают игру.

Ты и теперь еще плутуешь?
     Мальчик (смеется). А что, разве бывало?
     Рабочий. Да, мне так казалось. На всякий случай, дай сниму. Значит, все
позволено! На войне ведь хитрость допускается, не так ли?

                   Мать недоверчиво смотрит на рабочего.

     Мальчик. Эх, плохой козырь.
     Рабочий. Очень мило, что ты мне сказал... Эге, у него-то,  оказывается,
козырный туз! Ты меня обманул, не слишком ли дорого тебе это обойдется? Твоя
пушка отстреляла, теперь вступят мои пулеметчики. (Бьет его  карты.)  Так-то
бывает! Смелость - это хорошо, сын мой. Ты смел, но пока еще неосторожен!
     Мальчик. Риск - благородное дело.
     Мать. Такие поговорки  у  них  от  отца.  "Благородный  человек  должен
рисковать". Что?
     Рабочий. Да, нашими жизнями. Дон Мигель  де  Ферранте  в  один  присест
проиграл  семьдесят  крестьян  какому-то  полковнику.  Бедняга  разорился  и
остаток своих  дней  довольствовался  всего  двенадцатью  слугами...  Смотри
пожалуйста, он ходит с козырной десятки!
     Мальчик. Делать нечего. (Берет взятку.) Это был мой единственный шанс.
     Мать. Они все такие. Его отец прыгал в воду, если сеть запутывалась.
     Рабочий. Может, у него была одна только сеть.
     Мать. Но и жизнь у него была только одна!

      В дверях появляется парень в форме народной милиции; голова его
                       забинтована, рука на перевязи.

Входи же, Паоло!
     Раненый. Вы сказали, я  могу  прийти  еще  раз  на  перевязку,  сеньора
Каррар.
     Мать. Все опять промокло! (Выбегает.) Рабочий. Где это тебя угораздило?
Раненый. У Монте Сольюве.

    Мать возвращается с рубахой; разрывает ее на куски, меняет повязку,
           но ни на минуту не спускает глаз с сидящих за столом.

     Мать. Ты опять работал!
     Раненый. Только правой рукой.
     Мать. Тебе же сказано, этого нельзя делать!
     Раненый. Да-да... Они говорят, что сегодня в ночь прорвутся.  А  у  нас
больше нет пополнений. Может, уже прорвались?
     Рабочий (с тревогой). Нет, не думаю. Было б слышно по канонаде.
     Раненый. Верно!
     Мать. Тебе не больно? Ты скажи. Я ведь не училась на  сестру.  Стараюсь
как могу.
     Мальчик. Под Мадридом они не пройдут.
     Раненый. Неизвестно.
     Мальчик. Нет, известно.
     Раненый. Это хорошо.  А  вы,  сеньора  Каррар,  опять  изорвали  совсем
крепкую рубаху! Не нужно было этого делать!
     Мать. Хочешь, чтоб я забинтовала тебя грязной тряпкой?
     Раненый. У вас ведь и у самих не очень-то густо.
     Мать. Пока есть, так есть. Ну вот. Но для  второй  твоей  руки  уже  не
найдется.
     Раненый (смеется). Значит, в следующий раз  буду  осторожней!  (Встает,
рабочему.) Только б они не прошли, мерзавцы! (Уходит.)
     Мать. Какая пальба!
     Мальчик. А мы ловим рыбу.
     Мать. Будьте довольны, что у вас еще кости целы.

  С улицы, то нарастая, то удаляясь, доносится шум проезжающих грузовиков
         и пение. Рабочий и мальчик подходят к окну и выглядывают.

     Рабочий. Это интернациональные бригады. Их перебрасывают в  Мотриль  на
фронт.

   Слышна песня батальона Эрнста Тельмана "Далеко она, родная страна..."

Это немцы.

                   Слышно несколько тактов "Марсельезы".

Французы.

                               "Варшавянка".

Поляки.

                             "Бандьера росса".

Итальянцы.

                              "Hold the Fort".

Американцы.

                          "Los cuatros generales".

А это наши.

 Шум грузовиков и пение затихает. Рабочий и мальчик опять подходят к столу.

Сегодняшняя ночь все решит... Ну, мне пора. Это была последняя партия, Хосе.
     Мать (подходя к столу). Кто же выиграл?
     Мальчик (гордо). Он.
     Мать. Так, значит, не стелить тебе?
     Рабочий. Нет, мне надо идти. (Продолжает сидеть.)
     Мать. Кланяйся Росе. И пусть не  сердится.  Никто  не  знает,  что  нам
предстоит.
     Мальчик. Я провожу тебя немного.
     Рабочий. Не надо. Мать (высовывается в окно). Ты, верно, хотел бы
повидать Хуана?
     Рабочий. Да, очень. Но он ведь не скоро вернется?
     Мать. Он довольно далеко. Почти у  самого  мыса.  (Обернувшись.)  Можно
позвать его.

                  В дверях появляется молоденькая девушка.

     Мальчик. Здравствуй, Мануэла! (Тихо, рабочему.)  Это  подруга  Хуана  -
Мануэла. (Мануэле.) Это дядя Педро.
     Девушка. Где Хуан?
     Мать. Хуан работает.
     Девушка. А мы думали - вы отвели его в детский сад играть в мячик.
     Мать. Нет, он рыбачит. Хуан рыбак.
     Девушка. А почему он не явился на собрание в школу? Там были и рыбаки.
     Мать. Нечего ему там делать.
     Мальчик. А что за собрание?
     Девушка. Мы решили, что все, кто может,  уйдут  на  фронт  еще  сегодня
ночью. Но вы ведь знали, в чем дело. Мы известили Хуана.
     Мальчик. Этого не может быть! Тогда Хуан ни за что бы  не  выехал.  Или
они тебе сказали, мать?

                  Мать молчит. Она по пояс залезла в печь.

Она  просто  не передала ему! (Матери.) Теперь я знаю, почему ты послала его
рыбачить!
     Рабочий. Тебе не следовало этого делать, Тереса.
     Мать (выпрямившись). Бог дал каждому свое дело. Мой сын - рыбак.
     Девушка. Вы что ж, хотите, чтобы над нами вся деревня смеялась? Куда  б
я ни пошла, на меня указывают пальцами. Я уже имени Хуана слышать  не  могу.
Да что вы вообще за люди?
     Мать. Мы бедные люди.
     Девушка. Правительство призвало всех  боеспособных  мужчин  взяться  за
оружие. Не уверяйте, что вы этого не читали!
     Мать. Я читала это. Но правительство правительством, а на живодерню нас
сволокут. Ну я-то уж добровольно своих детей на живодерню не свезу.
     Девушка. Нет! Вы ждете, когда их поставят к стенке.  Подобной  глупости
свет не видел. Такие, как вы, и виноваты, что дело зашло так далеко  и  этот
негодяй Льяно смеет разговаривать с нами подобным тоном!
     Мать (нерешительно). Я не потерплю таких слов у себя в доме.
     Девушка (вне себя). Она уже сейчас радуется за генералов!
     Мальчик (с досадой). Нет! Но она не хочет, чтобы мы сражались. 288
     Рабочий. Хочешь остаться в стороне, а? Мать. Я знаю, вы хотите  сделать
из моего дома гнездо заговорщиков.  Пока  не  увидите  Хуана  у  стенки,  не
успокоитесь!
     Девушка. И это о вас говорили, что вы помогали мужу, когда он поехал  в
Овьедо!
     Мать (тихо). Придержите язык! Я не помогала мужу. Уж  в  таком-то  деле
наверно! Я знаю, на меня наговаривают, но это все ложь.  Грязная  ложь!  Это
каждый может подтвердить.
     Девушка. На вас вовсе ничего не наговаривают, сеньора Каррар.  Об  этом
говорят с глубоким уважением. Всей деревне известно, что  Карло  Каррар  был
героем. Но ему пришлось, верно, ночью улизнуть из дому. Теперь мы это знаем.
     Мальчик. Мой отец не улизнул из дому, Мануэла.
     Мать. Молчи, Хосе.
     Девушка. Передайте вашему сыну, что  я  не  хочу  иметь  с  ним  ничего
общего. И пусть не обходит меня  стороной,  пусть  не  боится,  что  спрошу,
почему это он еще не там, где должен быть. (Уходит.)
     Рабочий. Напрасно ты отпустила девушку. Прежде ты не поступила бы  так,
Тереса.
     Мать. Я все та же. Они, наверно,  поспорили,  что  вытолкнут  Хуана  на
фронт. Я его кликну домой. Или позови-ка его ты, Хосе! Нет, постой, лучше  я
сама пойду. Я скоро вернусь. (Уходит.)
     Рабочий. Послушай, Хосе, ты же не дурак, тебе не нужно все разжевывать.
Короче, где они?
     Мальчик. Что?
     Рабочий. Винтовки!
     Мальчик. Отцовские?
     Рабочий. Должны же они быть здесь. Ведь не мог он  взять  эти  штуки  с
собой в поезд, когда уезжал.
     Мальчик. Ты пришел за ними?
     Рабочий. А то зачем же?
     Мальчик. Она никогда не отдаст их. Она их спрятала.
     Рабочий. Где?

                     Мальчик показывает в угол комнаты.

     Рабочий  (встает  и  хочет  подойти  туда,  но,  услышав  шаги,  быстро
садится). Молчок!

  Мать входит с местным священником. Это высокий, плотный мужчина в сильно
                             поношенной сутане.

     Священник. Добрый вечер, Хосе! (Рабочему.) Добрый вечер!
     Мать. Это мой брат из Мотриля, падре.
     Священник. Рад познакомиться. (Матери.) Должен  извиниться,  что  опять
прихожу к вам с просьбой. Не могли бы вы завтра в обед зайти  к  Турильосам?
Там дети остались одни, мать ушла к мужу на фронт.
     Мать. С удовольствием.
     Священник (рабочему). Что привело вас в наши края? Я слышал, из Мотриля
сюда уже трудно добираться?
     Рабочий. Здесь пока совсем тихо, а?
     Священник. Простите? Да.
     Мать. Мне кажется, падре спросил, что привело тебя сюда?
     Рабочий. Хотелось повидаться с сестрой.
     Священник (ободряюще смотрит на мать). Это  прекрасно,  что  вы  решили
повидаться с сестрой. Вы уже, наверно, заметили, что ей живется нелегко!
     Рабочий. Надеюсь, она хорошая прихожанка?
     Мать. Выпейте стакан вина. Падре заботится о детях, чьи  родители  ушли
на фронт. Вы, верно, опять целый день на ногах?  (Ставит  перед  священником
кувшин с вином.)
     Священник (садится, берет кувшин). Хотел бы я знать,  кто  оплатит  мне
мои башмаки.

  В эту минуту у Пересов опять заговорило радио. Мать хочет закрыть окно.

Оставьте  окно открытым, сеньора Каррар! Они видели, как я вошел сюда. Они в
обиде  на  меня, что я не на баррикадах, и они время от времени угощают меня
этими речами.
     Рабочий. Вам это очень мешает?
     Священник. Откровенно говоря, да. Но окно вы можете оставить открытым.
     Голос генерала. ...Но  всем  известна  дьявольская  ложь,  которой  эти
господа пытаются очернить национальное дело. Мы не платим господину епископу
Кентерберийскому так хорошо, как красные,  зато  можем  назвать  ему  десять
тысяч священников, которым его уважаемые друзья перерезали глотки. Да  будет
известно этому господину, даже если мы не подкрепляем наши слова чеком,  что
национальная армия при своем  победоносном  продвижении  находила  множество
складов бомб и пулеметов, но нигде ни одного оставшегося в живых священника.

  Рабочий протягивает священнику пачку сигарет. Священник, который вообще
                    не курит, улыбаясь, берет сигарету.

Хорошо,  впрочем, что правое дело побеждает и без господ епископов, пока оно
опирается  на  превосходные  самолеты.  На  таких людей, как генерал Франко,
генерал Мола...

                         Передача резко обрывается.

     Священник (добродушно). Слава богу, Пересы сами не  выдерживают  больше
трех фраз! Я считаю,  что  такие  речи  не  могут  произвести  благоприятное
впечатление.
     Рабочий. Тем не менее мы слышали, что и Ватикан распространяет подобное
вранье.
     Священник. Это мне неизвестно. (Удрученно.) По-моему,  не  дело  церкви
представлять черное белым, а белое черным.
     Рабочий (поглядывая на мальчика). Конечно, нет.
     Мать (быстро). Мой брат сражается в рядах милиции, падре.
     Священник. С какого участка фронта вы пришли?
     Рабочий. Из Малаги.
     Священник. Там ужасно, да?

                            Рабочий молча курит.

     Мать. Брат не считает меня доброй испанкой. Он хочет, чтобы я отпустила
Хуана на фронт.
     Мальчик. И меня тоже! Мы должны быть на фронте!
     Священник. Вы знаете, сеньора Каррар, что по совести и разумению  моему
я считаю ваше  поведение  правильным.  Низшие  служители  церкви  во  многих
местностях поддерживают  законное  правительство.  Из  восемнадцати  епархий
Бильбао семнадцать объявили о  своей  верности  правительству.  Немало  моих
собратьев сражается на фронте. Некоторые уже пали. Но сам я не боец. Господь
бог не дал мне дара просто и доходчиво призывать прихожан к  бою  за...  (он
ищет слова) что-либо. Для меня закон - заповедь господа нашего: не  убий!  Я
не богатый человек. Я  не  владею  монастырем  и  делю  с  моей  общиной  то
немногое, что у меня  есть.  Возможно,  это  единственное,  что  способно  в
нынешние времена придать силу моим словам.
     Рабочий. Конечно. Только вопрос-то вот в чем. Разве вы не боец? Поймите
меня. Если вы, к примеру, - крикнете под руку человеку, которого  убивают  и
который хочет защищаться: "Не убий!" - и его зарежут, словно курицу, - разве
вы не примете участия в борьбе, я имею в виду - на свой  лад?  Я  думаю,  вы
извините, что я так говорю.
     Священник. Пока что я принимаю в ней участие- голодаю вместе со всеми.
     Рабочий. А как вы считаете, можем мы опять обрести наш хлеб насущный, о
котором вы ежедневно молитесь?
     Священник. Этого я не знаю, я могу только молиться.
     Рабочий. Тогда вам будет интересно узнать, что богу  было  угодно  этой
ночью повернуть пароходы с продовольствием.
     Мальчик. Это верно? Мать, пароходы ушли обратно!
     Рабочий.  Да,  это  и  есть  нейтралитет.  (Неожиданно.)  Вы  тоже   за
нейтралитет?
     Священник. Что вы имеете в виду?
     Рабочий. Ну, за невмешательство! А раз вы  за  невмешательство,  вы,  в
сущности, одобряете кровавую  баню,  которую  устроили  генералы  испанскому
народу.
     Священнник (протестуя, поднимает руки). Я этого не одобряю!
     Рабочий (смотрит на него, прищурив глаза). Останьтесь так  на  секунду.
Вот так, подняв руки над головой, вышли  пять  тысяч  наших  в  Бадахосе  из
осажденных домов. Вот так, с поднятыми руками, их и перестреляли.
     Мать. Как можешь ты так говорить, Педро!
     Рабочий. Мне только пришло в  голову,  Тереса,  что  этот  жест,  когда
чего-то не одобряют, ужасно напоминает  жест,  означающий  капитуляцию.  Мне
приходилось читать, что люди, умывающие руки, умывают их в крови.  Потом  по
рукам видно.
     Мать. Педро!
     Священник. Оставьте, сеньора Каррар. Умы в такие времена возбуждены. Мы
опять будем спокойнее рассуждать, когда все это кончится.
     Рабочий. А разве нас не следует стереть с лица  земли,  -  ведь  мы  же
развращенная чернь!
     Священник. Кто говорит это?
     Рабочий. Да этот крикун. Вы не слышали? Вы все еще мало слушаете радио.
     Священник (пренебрежительно). Ах, генерал...
     Рабочий. Не говорите "ах, генерал". Чтобы стереть нас с лица земли,  он
купил все отребье Испании, не говоря уже о маврах, итальянцах и немцах.
     Мать. Какой позор, что они ввозят к нам всех, кто готов продаться.
     Священник. А вы не допускаете, что  и  на  другой  стороне  могут  быть
честные, преданные идее люди?
     Рабочий. Не знаю только, какие у них могут быть идеи.

                                   Пауза.

     Священник. Мне еще надо заглянуть к Турильосам.
     Рабочий.  Разве  вы  не  считаете,  что  палата  депутатов,  в  которой
правительство имело такое большинство, была избрана честным путем?
     Священник. Именно так я и считаю.
     Рабочий. Вот я говорил вам: если человеку, который защищается, крикнуть
под руку -  так  ведь  я  имел  в  виду  буквально  руку.  Мы  действительно
сражаемся, чуть ли не голыми руками, без оружия...
     Мать (прерывая его). Не стоит начинать все снова, это ни к чему.
     Священник. Человек, как известно, рождается без  оружия.  Создатель