ский бог счастья разбился!
     Жена привратника. Как? Разбился? В моем доме?
     Привратник  (выходит  из  чулана,  за  ним  горничная).  В  голове   не
укладывается. Что с нами будет?! Надо же! Барыня нам так доверяет  -  и  тут
вдруг случилось такое. Как я теперь барыне на глаза покажусь?
     Экономка. Но кто же это мог сделать?!
     Горничная. Небось нищий, лоточник этот, кто же еще?  Притворяется,  что
сейчас только проснулся, а у самого на коленях  шпагат,  которым  пакет  был
обвязан. Видно, сунул туда нос - думал чем-нибудь поживиться.
     Привратник. Эх, досада, я его только что выставил за дверь.
     Экономка. Надо было задержать его!
     Привратник. Бог знает, как я его упустил.  Но  кто  мог  бы  сразу  все
сообразить, да еще в такой момент.  Никто,  поверьте!  Я  взбесился  просто:
гляжу, лежит божок, разбитый, голова в угол откатилась,  а  этот  бездельник
сидит на лавке и зевает как ни в чем не бывало. Я только и успел подумать  -
что скажет барыня?
     Экономка. Надо сообщить в полицию - они его быстро разыщут.
     Жена привратника. Боже мой, мне дурно.

ССОРА ТОРГОВОК РЫБОЙ

                  (сравни "Марию Стюарт" Шиллера, III акт)

                      Улица. Фрау Цвиллих и ее сосед.

1

     Фрау Цвиллих. Нет, ни за что, господин Кох, этого  я  не  перенесу.  Не
буду я так унижаться. Что-что, но уважать себя я еще  не  перестала.  Как  я
после этого покажусь в рыбном  ряду!  Всякий  скажет:  вот  она,  та  самая,
которая у Шайт в ногах валялась, у этой ехидны.
     Господин Кох. Поберегите нервы, фрау Цвиллих, к Шайт все равно вам идти
придется. Ведь если племянничек ее покажет против вас в суде, вас, как  пить
дать, в кутузку упрячут месяца на четыре.
     Фрау Цвиллих. Никого я не обвешивала, врут они все!
     Господин Кох. Так-то оно так, фрау Цвиллих, мы это знаем, а  вот  знает
ли об этом полиция? Эта Шайт куда хитрей вас, вам с ней трудно тягаться.
     Фрау Цвиллих. Подлость какая!
     Господин Кох. Верно, верно,  всякий  скажет,  что  это  свинство  с  ее
стороны - подослать к  вам  племянника  своего,  фрукта  этакого.  Сторговал
камбалу и шасть в полицию - взвешивать ее на контрольных весах! В участке-то
знают, конечно, что Шайт давно на  вас  зуб  точит.  Покупателей  вы  у  нее
отбиваете. Но вся беда в том, что деньги вы за два фунта получили, а камбала
эта проклятая на десять граммов не дотянула.
     Фрау Цвиллих. Да, заговорилась я с племянником ее - вот и не посмотрела
на весы. Через обходительность свою страдаю.
     Господин Кох. Да, все у нас знают, как вы угодить умеете.
     Фрау Цвиллих. А то как же! Покупатели ко  мне  идут,  а  не  к  ней!  А
почему? Потому что я внимательна, у меня к каждому свой подход есть. Вот она
и взбеленилась. И до чего дошла! Мало  того,  что  контролер  меня  с  рынка
прогнал, так племянник этот по ее указке по судам меня  затаскать  грозится!
Ну это уж слишком!
     Господин Кох. Теперь вам надо быть осторожней. Послушайте моего совета,
выбирайте слова, когда с ней говорить будете.
     Фрау Цвиллих. Легко сказать! Хватит уж того, что я иду к  этой  стерве,
вместо того чтобы в суд на нее подать за клевету... "Выбирайте слова"!
     Господин Кох. Да, выбирайте слова! Скажите спасибо, что она согласилась
выслушать вас в моем присутствии. Я разделяю ваши чувства,  но  смотрите  не
испортите все дело. Уж больно вы горячая!
     Фрау Цвиллих. Да поймите же вы, господин Кох, не могу я, сил моих  нет.
Целый день я ждала, пока она согласится выслушать меня. Целый день  твердила
себе: возьми себя в руки, не то упрячет она тебя в тюрьму. Все  думала,  как
бы с ней полюбезней быть, разжалобить ее. А вот теперь не могу:  ненавижу  я
ее, гадину. Глаза бы ей бесстыжие выцарапала.
     Господин Кох. Успокойтесь, фрау Цвиллих. Вооружитесь терпением. Ведь вы
у нее в руках. Поклонитесь ей, упросите ее. Поборите свою  гордость,  не  до
этого сейчас.
     Фрау Цвиллих. Я знаю,  вы  мне  помочь  хотите.  Хорошо,  я  пойду,  но
помяните мое слово, к добру это не приведет. Мы с ней - как кошка с собакой.
Она мне на мозоль наступила, а я бы ей, проклятой...

                            Скрываются за углом.


2

   Вечер. Рыбные ряды. За прилавком лишь одна торговка - фрау Шайт. Рядом
                               ее племянник.

     Фрау Шайт. А  чего  мне  с  ней  разговаривать.  Наконец-то  я  от  нее
избавилась. Прямо благодать на рынке с тех пор, как ее нет, вчера и сегодня.
Как она перед покупателями лебезила: "Возьмите угря, сударыня, - чудо-угорь!
А супруг-то ваш поправился уже? Ну, слава богу. А вы, как всегда,  прекрасно
выглядите". Тошно слушать было.
     Покупательница. Заболталась я с вами, про ужин  и  забыла.  А  щучка-то
мелковата.
     Фрау Шайт. Попробуйте поймайте покрупнее, мадам! Что я, сама ее  делаю?
Щуренок и есть. Не хотите - не берите. Плакать не буду.
     Покупательница. Ну, не сердитесь. Я просто так сказала. Молодой щуренок
ведь.
     Фрау Шайт. И усы у него не отрасли, стало быть, он не про  вас.  Шабаш,
Гуго, собирай корзины.
     Покупательница. Беру, беру, не кипятитесь.
     Фрау  Шайт.  Два  тридцать.  (Заворачивает   ей   щуку.   Обращаясь   к
племяннику.) Приходят на ночь глядя  и  еще  привередничают.  Тоже  мне!  Ну
ладно, пошли.
     Племянник. Ты хотела еще поговорить с фрау Цвиллих, тетя.
     Фрау Шайт. Я сказала, пусть придет, как стемнеет. Где же она?

  Появляются фрау Цвиллих и господин Кох. Они останавливаются у соседнего
                                 прилавка.

     Племянник. Вот она, пришла.
     Фрау Шайт (делая вид, что не замечает их). Собирайся живей. Удачный был
сегодня день. Вдвое больше продали, чем в прошлый четверг.  Покупатели  чуть
не передрались. Только и слышно: "Мой муж всегда говорит, сразу  видно,  что
этот карп у фрау Шайт куплен, пальчики оближешь!" Выдумают тоже!  Будто  все
карпы не одинаковые!
     Фрау Цвиллих (обращаясь к Коху, с дрожью в голосе).  Будь  у  нее  хоть
капля жалости в душе, она бы так не говорила.
     Фрау Шайт. Камбалы свежей не угодно ли?
     Племянник. Это же фрау Цвиллих, тетя.
     Фрау Шайт. Что? Каким ее ветром сюда занесло?
     Племянник. Будет тебе, тетя. Сказано же  в  писании:  возлюби  ближнего
своего.
     Господин Кох. Смените гнев на милость,  госпожа  Шайт.  Эта  несчастная
женщина не решается первой заговорить с вами.
     Фрау Цвиллих. Не могу я, господин Кох.
     Фрау Шайт. Вы слышите, господин Кох, что она говорит. И это  называется
несчастная женщина, которая за  милостью  пришла,  которая  все  глаза  себе
выплакала! А сама нос дерет! Нахалка была, нахалка и есть.
     Фрау Цвиллих, (в сторону). Стерплю и это. (Обращаясь к фрау Шайт.) Ваша
взяла. Счастлив  ваш  бог,  но  знайте  меру.  Протянем  друг  другу.  руки.
(Протягивает ей руку.)
     Фрау Шайт. Вы сами виноваты, что попали в такое положение. Доигрались.
     Фрау Цвиллих. Помните, фрау Шайт, изменчиво людское счастье. Я  в  этом
убедилась. Не уповайте на него. Подумайте, что люди скажут. Сколько лет мы с
вами рядом торговали. Никогда еще  на  рынке  не  было  такого.  Ну  что  вы
молчите, словно в рот воды набрали. Хотите, на колени встану?  Знаю,  сидеть
мне в кутузке, если вы не смилостивитесь. Пришла вот к вам, да слова в горле
застревают, стоит лишь на вас посмотреть:
     Фрау Шайт. А покороче нельзя ли, почтенная? Не желаю я, чтобы люди  нас
вместе видели. И то сказать, я по-христиански поступила. Ведь вы у меня  два
года подряд покупателей переманивали.
     Фрау Цвиллих. Уж и не знаю, что еще сказать. Скажешь вам  правду  -  вы
обидитесь. Вы ведь не по чести со  мной  поступили.  Вы  племянника  нарочно
подослали, свинью мне подложили. Этого я от вас не ожидала, да и ни от  кого
другого. Все мы одинаково торгуем - что вы, что я. А вы меня  теперь  в  суд
тащите. Вот что: забудем  все.  Ни  вы,  ни  я  не  виноваты.  Мы  обе  рыбу
продавали, и каждой хотелось больше продать. А покупатели  разное  говорили,
мне одно, вам другое. Мне передали,  будто  вы  сказали,  что  у  меня  рыба
гнилая, а я вроде говорила про вас, что вы  обвешиваете,  а  может  быть,  и
наоборот было. Кто его знает. Теперь нам делить больше нечего. Ведь мы могли
бы жить, как две сестры, вы - старшая, я - младшая. Поговорили бы раньше  по
душам, и дело бы так далеко не зашло.
     Фрау Шайт. Еще чего не хватало - змею на  груди  пригреть!  Нечего  вам
делать на рынке. Непорядочная вы! Рядом с вами ничего не продашь - только  о
себе и думаете! Покупателей одного за другим у меня переманили. Вся  вы  как
есть фальшивая! Липла, подмазывалась - "может, еще судачка, мадам!". Сказала
я вам раз начистоту  -  так  вы  мне  судом  за  оскорбление  пригрозили.  А
судить-то вас теперь будут.
     Фрау Цвиллих. На все воля божья, фрау Шайт. Не решитесь вы  такой  грех
на душу взять.
     Фрау Шайт. А кто мне помешает? Вы первая начали  -  грозились  меня  по
судам затаскать. Знаю я вас - скажи я племяннику, чтобы он свою жалобу назад
взял, завтра же вы снова будете на рынке! С вас, как с гуся вода,  -  помаду
новую, небось, купите и будете кельнеру из "Красного льва"  глазки  строить,
чтобы всю треску у вас брал. Точно так и будет,  ежели  я  гнев  на  милость
сменю.
     Фрау Цвиллих. Да пропади он пропадом, рынок!  Пусть  вся  выручка  ваша
будет. Бога ради! Уступаю вам свой прилавок. Ваша взяла - доконали вы  меня.
От  меня  только  половина  осталась.  Никто  не  узнает  прежнюю   Цвиллих.
Перестаньте меня травить, отпустите  душу  на  покаяние,  так  и  скажите  -
показала я тебе, где раки зимуют, а теперь иди с богом. Одно слово только, и
я вам от всего сердца спасибо скажу, в ножки поклонюсь! Скажите,  не  тяните
больше! Не скажете, в полицию пойдете - не позавидую я вам. Как тогда  людям
в глаза глядеть будете?
     Фрау Шайт. Что, обломала я вас! Не  помогут  вам  больше  ваши  штучки!
Участковый-то поприостыл. Некому вступиться. Разбежались все кавалеры. У вас
ведь как? Пусть человек женатый, переженатый, - раз он устроил вам  выгодный
заказ, вы с ним в тот же вечер в кино.
     Фрау Цвиллих. Нет, не выдержу. Это уж слишком.
     Фрау Шайт (смотрит на нее долгим презрительным взглядом). Как, Гуго?  И
это фрау Цвиллих? Разлюбезная наша фрау Цвиллих! И это на нее все  как  мухи
на мед летят! А меня стороной обходят, словно кучу  навозную.  Чучело,  мол,
старое. Потаскуха она, и ничего больше.
     Фрау Цвиллих. Нет, это чересчур.
     Фрау Шайт (с кривой усмешкой). Вот вы какая. Сбросила маску, красотка.
     Фрау Цвиллих (сдерживая гнев, с  достоинством).  Верно,  господин  Кох,
грешила  я  по  молодости  лет.   Случалось,   улыбнешься   кому-нибудь   из
покупателей, но скрывать мне нечего. А что наговаривают на меня всякое,  так
добрая слава лежит, а худая по свету бежит. Дойдет  и  до  вас  черед,  фрау
Шайт. Вы-то никому не скажете, с кем время проводите. Весь рынок говорит про
ваши темные делишки. Кто же этого не знает, мамашато ваша с билетом была!
     Господин  Кох.  Боже  мой!  Теперь  все  пропало.  А  вы  ведь  обещали
сдерживаться, фрау Цвиллих.
     Фрау Цвиллих. Хорошо вам говорить:  сдерживаться.  Никто  б  такого  не
стерпел, а я терпела. Но уж теперь я молчать не буду. Все выложу, все!
     Господин Кох. Она себя не помнит, фрау Шайт, не думает, что говорит.
     Племянник. Не слушай ее, тетя. Пойдем. Я понесу корзины.
     Фрау Цвиллих. Кто гнилую рыбу в "Красного льва" сбывал? Она весь  рынок
позорит. И в ряды ее  пустили  потому,  что  братец  ее,  прохвост  этот,  с
контролерами день и ночь пьянствует!

ИНТЕРМЕДИИ

     Предлагаемые интермедии к "Гамлету"  и  "Ромео  и  Джульетте"  написаны
отнюдь не как дополнение к тексту этих трагедий Шекспира. Их следует  играть
лишь на репетициях. Сцена на пароме задумана как интермедия между третьей  и
четвертой сценой  четвертого  акта  "Гамлета".  Эта  сцена,  так  же  как  и
стихотворный эпилог ее,  должны  предотвратить  героизацию  образа  Гамлета.
Буржуазные критики обычно считают  колебания  Гамлета  наиболее  интересным,
принципиально новым элементом этой трагедии. В то же время они полагают, что
резня в пятом  акте,  то  есть  отказ  Гамлета  от  рефлексии  и  переход  к
"действию", является положительным моментом. На самом же деле ничего  нового
здесь нет, ибо это не действие, а злодейство. Маленькая интермедия  помогает
понять колебания  Гамлета  -  они  объясняются  новыми  буржуазными  нормами
поведения, распространившимися к тому  времени  на  общественно-политическую
сферу. Две  интермедии  к  "Ромео  и  Джульетте"  написаны,  конечно,  не  в
подтверждение старой истины, гласящей "чужая радость -  твое  горе",  а  для
того, чтобы Ромео и Джульетта  в  исполнении  актеров  были  живыми  людьми,
полными противоречий.


СЦЕНА НА ПАРОМЕ
        (Играется между 3-й и 4-й сценами IV акта "Гамлета" Шекспира)

             На пароме Гамлет, паромщик и приближенный Гамлета.

     Гамлет. Что это за постройка там на берегу?
     Паромщик. Это форт береговой стражи, ваше высочество.
     Гамлет. А для чего этот деревянный желоб, что спускается к воде?
     Паромщик. Чтобы грузить рыбу на норвежские суда.
     Гамлет. Странный форт. Там, что же, рыбы живут?
     Паромщик. Там их солят.  Его  величество  новый  король,  ваш  батюшка,
подписал торговый договор с Норвегией.
     Гамлет. Раньше мы посылали в Норвегию солдат. Теперь  их,  стало  быть,
засаливают. Странная война.
     Паромщик. Войны теперь нет. Мы уступили им  прибрежную  полосу,  а  они
обязались  покупать  рыбу  у  нас.  Теперь  там  к  нашему   голосу   больше
прислушиваются, чем раньше. Право, больше, сударь.
     Гамлет. Значит, рыбаки служат теперь новому королю верой и правдой?
     Паромщик. Они говорят: от войны сыт не будешь, сударь. Они за короля.
     Гамлет. Но, как я слышал, послу его величества, моего первого  отца,  -
не путайте его, пожалуйста, со вторым, - дали пощечину на придворном балу  в
Норвегии. Теперь это предано забвению?
     Паромщик. Его величество, с позволения сказать ваш второй батюшка,  как
говорят, изволили заметить, что господин  посол  был  слишком  хвастлив  для
дипломата страны, в которой слишком много рыбы.
     Гамлет. Похвальная терпимость.
     Паромщик. Полгода у нас на побережье все волновались: король колебался,
подписывать договор или нет.
     Гамлет. Неужели колебался?
     Паромщик. Колебался. Еще как! Один раз даже усилили гарнизон форта. Все
говорили: "Будет война! Никакой торговли, что делать  с  рыбой!"  Все  места
себе не находили. Один день надеялись, другой - отчаивались.  Но,  с  божьей
помощью, наш добрый государь подписал договор.
     Приближенный Гамлета. А честь?
     Гамлет. Откровенно говоря, я не вижу в этом  ущерба  для  нашей  чести.
Новые методы, друг мой. Ныне так принято повсюду. Запах крови  теперь  не  в
моде, вкусы изменились.
     Приближенный Гамлета. Презренные мирные времена! Худосочное поколение!
     Гамлет. Почему мирные? Может, теперь сражаются рыбой? Пикантная  мысль:
засаливать солдат. Минута стыда и много чести. Дал послу пощечину  -  изволь
покупать рыбу. Стыд, того гляди, в  могилу  сведет,  а  честь  можно  рыбкой
заесть. Смотришь, так и убийца оставит о себе добрую память:  умел,  скажут,
человек сносить оскорбления. А недостойный сын в свое  оправдание  ссылается
на богатую прибыль от рыбы. В заслугу ему поставят, что его обуяли угрызения
совести, не по отношению к убитому  -  о  нет!  -  по  отношению  к  убийце.
Трусость становится его главным достоинством. Перестань он быть  подлецом  -
все скажут в один голос: вот подлец, и так далее и так далее. Одно остается-
сидеть сложа руки, а то, боже упаси, помешаешь рыбку удить.

                    Цветет торговля, склеп травой порос.
                    Вид запустенья сердце жжет укором.
                    Счет не сведен, но коль сведешь его,
                    Другие сразу спутаешь расчеты,
                    Что лучше: поспешить иль опоздать?
                    Итак, в живых останется подлец.
                    Подлец? С чего ты взял? Муж славный пред тобою.
                    Так говорят, да так и есть, пожалуй.
                    Разрушить хочешь ты все созданное им
                    Лишь потому, что на чужом несчастье
                    Построил счастье он? Что делать дальше?
                    Вернуть ландскнехтов в форт и вновь вершить
                    Кровавые, дела, с которых, не колеблясь,
                    Он начал путь свой? Боже! Не колеблясь!..
                    О если бы на миг заколебался он!

ЭПИЛОГ

                    И вот, под грохот пришедшихся кстати
                    Чужих барабанов и воинским
                    Кличем ландскнехтов чужих упиваясь,
                    Сбросил он бремя разумных
                    Гуманных сомнений. Случай помог.
                    Как одержимый, в кровавом своем ослепленье
                    Он убивает подряд мать, короля и себя,
                    Так оправдал он слова Фортинбраса
                    О том, что, взойдя на престол,
                    Гамлет достойным бы стал королем.


СЛУГИ
   (Играются между 1-й и 2-й сценами II акта "Ромео и Джульетты" Шекспира)

I

                Ромео с одним из своих крестьян-издольщиков.

     Ромео. Говорят тебе, старик, мне нужны  деньги.  Не  бойся,  на  доброе
дело.
     Крестьянин. Но куда же  нам  деваться,  коль  ваша  милость  возьмут  и
продадут участок? Нас ведь пятеро душ здесь.
     Ромео. Наймешься куда-нибудь! Работник ты хороший - я тебя кому  хочешь
порекомендую. Мне нужны деньги - у меня свои обязанности. Ничего ты  в  этом
не понимаешь! Ну как тебе втолковать, что не могу я выставить на  улицу  без
подарка даму, которая пожертвовала для меня всем. "Прощай, милая,  скатертью
дорога!" Этого ты хочешь? Ну, знаешь ли, тогда ты последний прохвост, эгоист
ты бессовестный. Прощальные подарки стоят дорого.  И  дарят  их  от  чистого
сердца, бескорыстно, ничего не требуя  взамен!  Не  так  ли,  старина?  Будь
другом, не порти мне всю музыку! Помнишь, как ты меня  ребенком  на  коленях
держал, как ты мне лук вырезал, помнишь?  Подумай,  что  люди  скажут:  даже
старый Гоббо не хочет помочь Ромео, бросил его в беде, плюет на  его  доброе
имя. Пойми же, дурень, я люблю! Я всем готов пожертвовать. Пойду на все ради
нее, моей любимой, - на злодеяние, на убийство! И гордиться этим буду!  Тебе
этого не понять - стар ты уже, Гоббо, слишком стар, душа у тебя зачерствела.
Надо же мне отвязаться от моей прежней пассии. Видишь, я тебе  все,  как  на
духу, открыл. И вот я спрашиваю у тебя, Гоббо, можно на  тебя  рассчитывать,
как прежде? Да или нет?
     Крестьянин. Сударь, я не мастак речь держать. Но куда же мне  с  семьей
деваться, если вы сгоните меня с земли?
     Ромео. Эх,  Гоббо,  Гоббо.  Жаль  мне  тебя.  Ничего-то  ты  больше  не
понимаешь, толкуешь тебе битый час,  что  у  меня  душа  горит,  а  ты  свое
заладил: земля, земля! При чем тут земля? Я о ней и думать забыл. Нет у меня
земли! Была, да сплыла! Что мне земля, когда я как в огне!
     Крестьянин. Что же нам, с голоду помирать, сударь?
     Ромео. Осел! С тобой и говорить нельзя по-человечески.  Экие  вы  звери
бесчувственные! Не хочешь ничего понять - так вон отсюда, да поживей!
     Крестьянин. Да, конечно, что же еще  от  вас  ждать!  Может,  и  рубаху
последнюю возьмете, и шапку? И башмаки? Звери тоже жрать хотят!
     Ромео. Ах, вот ты как заговорил! Показал свое истинное  лицо!  Двадцать
пять лет ты камень за пазухой держал! И это награда  за  мою  доброту.  Я  с
тобой как с человеком, а ты... Вон! Проваливай отсюда, пока цел! Скотина!

Ромео прогоняет крестьянина; однако крестьянин, спрятавшись, наблюдает сцену
                            свидания влюбленных.

     Ромео. Рубцы у тех улыбку вызывают. Кому не наносили ран.