и молча продолжают драться. Внизу входят Галилей и несколько профессоров
                      университета; за ними Федерцони.

     Маршал двора. Господа! Легкое недомогание воспрепятствовало воспитателю
его высочества господину Сури сопровождать его высочество.
     Теолог. Надеюсь, ничего опасного?
     Маршал двора. Нисколько.
     Галилей (разочарованно). Значит, его высочества не будет?
     Маршал двора. Его высочество наверху. Прошу господ не медлить. Двор так
жаждет поскорее  узнать  мнение  просвещенного  университета  о  необычайном
приборе господина Галилея и чудесных новых созвездиях.

   Они подымаются наверх. Мальчики, лежа на полу, притихли. Они услыхали
                              движение внизу.

     Козимо. Они уже здесь. Пусти меня.
     Профессора (поднимаясь по лестнице). Нет-нет, все в полном порядке.
     - Медицинский факультет считает, что эти заболевания  в  старом  городе
нельзя считать чумой. Это  исключено.  Миазмы  должны  замерзать  при  такой
температуре, как сейчас.
     - Самое худшее в таких случаях паника.
     - Не что иное, как обычные для этого времени года простуды.
     - Всякое подозрение исключено.
     - Все в полном порядке. (Приветствует герцога.)
     Галилей. Ваше  высочество,  я  счастлив,  что  мне  позволено  в  вашем
присутствии познакомить этих господ с некоторыми новинками.

     Козимо церемонно раскланивается со всеми, в том числе и с Андреа.

     Теолог (увидев на  полу  сломанную  модель  системы  Птолемея).  Здесь,
кажется, что-то сломалось.

      Козимо быстро наклоняется и вежливо передает модель Андреа. Тем
             временем Галилей незаметно убирает вторую модель.

     Галилей (стоя у телескопа). Как вашему высочеству несомненно  известно,
мы, астрономы, за последнее время столкнулись с большими трудностями в наших
расчетах. Мы используем  для  них  очень  старую  систему,  которая  хотя  и
соответствует  философским  воззрениям,  но,   к   сожалению,   видимо,   не
соответствует фактам. Согласно этой старой  системе  -  системе  Птолемея  -
предполагается, что движения звезд  очень  сложны.  Так,  например,  планета
Венера движется якобы так. (Рисует на доске  эпициклический  путь  Венеры  в
соответствии с гипотезой Птолемея.)  Однако,  принимая  за  действительность
такие затруднительные движения, мы оказываемся  не  в  состоянии  рассчитать
заранее положение небесных тел. Мы их не находим там, где  им  следовало  бы
быть по нашим вычислениям. А к тому же еще имеются и такие движения звезд  и
планет, которые вообще невозможно  объяснить  по  системе  Птолемея.  Именно
такие движения осуществляют вокруг планеты Юпитер те новые маленькие звезды,
которые я обнаружил. Угодно  ли  будет  господам  начать  с  наблюдений  над
спутниками Юпитера - звездами Медичи?
     Андреа (указывая на табурет перед телескопом). Пожалуйста, садитесь вот
сюда.
     Философ. Благодарю, дитя мое! Я опасаюсь, однако, что все  это  не  так
просто. Господин Галилей, прежде чем мы используем вашу знаменитую трубу, мы
просили бы вас доставить нам удовольствие провести диспут.  Тема:  могут  ли
существовать такие планеты?
     Математик. Вот именно, диспут по всей форме.
     Галилей. Я полагаю, вы просто поглядите в трубу и убедитесь.
     Андрея. Садитесь, пожалуйста, сюда.
     Математик.  Разумеется,  разумеется.  Вам,  конечно,   известно,   что,
согласно воззрениям  древних,  невозможно  существование  таких  звезд,  кои
кружились бы  вокруг  какого-либо  иного  центра,  кроме  Земли,  и  так  же
невозможны звезды, кои не имели бы на небе твердой опоры?
     Галилей. Да.
     Философ. Независимо от вопроса о возможности существования таких звезд,
которую  господин  математик  (кланяется   математику),   видимо,   полагает
сомнительной, я хотел бы со всею скромностью задать другой вопрос в качестве
философа: нужны ли такие звезды? Aristotelis divini universum...  {Вселенная
божественного Аристотеля (лат.).}.
     Галилей. Не лучше ли нам продолжать на обиходном  языке?  Мой  коллега,
господин Федерцони, не знает латыни.
     Философ. Так ли это важно, чтобы он понимал нас?
     Галилей. Да.
     Философ. Простите, но я полагал - он у вас шлифует линзы.
     Андреа. Господин Федерцони шлифовальщик линз и ученый.
     Философ. Благодарю, дитя мое. Если  господин  Федерцони  настаивает  на
этом...
     Галилей. Я настаиваю на этом.
     Философ. Что ж, аргументация утратит блеск, но мы у вас в доме... Итак,
картина   вселенной,   начертанная   божественным    Аристотелем,    с    ее
мистически-музыкальными    сферами    и    кристаллическими    сводами,    с
круговращениями небесных тел и косоугольным склонением  солнечного  пути,  с
тайнами таблиц спутников и богатством звездного каталога южного полушария, с
ее  пронизанным  светом  строением  небесного  шара  -   является   зданием,
наделенным такой стройностью и красотой, что мы не должны  были  бы  дерзать
нарушить эту гармонию.
     Галилей. А что, если ваше высочество увидели бы через эту трубу все эти
столь же невозможные, сколь ненужные звезды?
     Математик. Тогда возник бы соблазн возразить, что ваша труба, ежели она
показывает то, чего не может быть, является не очень надежной трубой.
     Галилей. Что вы хотите сказать?
     Математик. Было бы более целесообразно, господин Галилей,  если  бы  вы
привели нам те основания, которые побуждают вас допустить, что  в  наивысшей
сфере неизменного неба могут обретаться созвездия,  движущиеся  в  свободном
взвешенном состоянии.
     Философ. Основания, господин Галилей, основания!
     Галилей. Основания? Но ведь один взгляд на сами звезды и на  заметки  о
моих наблюдениях показывает, что это именно так. Сударь, диспут  -становится
беспредметным.
     Математик. Если бы не опасаться, что вы еще больше взволнуетесь,  можно
было бы сказать,  что  не  все,  что  видно  в  вашей  трубе,  действительно
существует в небесах. Это могут быть и совершенно различные явления.
     Философ. Более вежливо выразить это невозможно.
     Федерцони. Вы думаете, что мы нарисовали звезды Медичи на линзе?
     Галилей. Вы обвиняете меня в обмане?
     Философ.  Что  вы!  Да  как  же  мы  дерзнули  бы?  В  присутствии  его
высочества!
     Математик. Ваш прибор, как бы его ни назвать - вашим детищем или  вашим
питомцем, - этот прибор сделан, конечно, очень ловко.
     Философ. Мы совершенно убеждены, господин Галилей, что ни  вы  и  никто
иной не осмелился бы назвать светлейшим  именем  властительного  дома  такие
звезды, чье существование не было бы выше всяких сомнений.

                   Все низко кланяются великому герцогу.

     Козимо (оглядываясь на придворных дам). Что-нибудь не в порядке с моими
звездами?
     Пожилая  придворная  дама  (великому  герцогу).  Со   звездами   вашего
высочества все в порядке. Господа только сомневаются в том, действительно ли
они существуют.

                                   Пауза.

     Молодая придворная дама. А говорят, что через этот прибор можно увидеть
даже, какая шерсть у Большой Медведицы.
     Федерцони. Да, а также пенки на Млечном пути.
     Галилей. Что же, господа поглядят все-таки или нет?
     Философ. Конечно, конечно.
     Математик. Конечно.

   Пауза. Внезапно Андреа поворачивается и, напряженно выпрямившись, идет
               через всю комнату. Его мать перехватывает его.

     Госпожа Сарти. Что с тобой?
     Андреа. Они дураки! (Вырывается и убегает.)
     Философ. Дитя, достойное сожаления.
     Маршал двора. Ваше высочество, господа, осмелюсь напомнить,  что  через
три четверти часа начинается придворный бал.
     Математик.  К  чему  нам  разыгрывать  комедию?  Рано  или  поздно,  но
господину Галилею придется  примириться  с  фактами.  Его  спутники  Юпитера
должны были бы пробить твердь сферы. Ведь это же очень просто.
     Федерцони.  Вам  покажется  это  удивительным,  но  никаких   сфер   не
существует.
     Философ. В  любом  учебнике  вы  можете  прочесть,  милейший,  что  они
существуют.
     Федерцони. Значит, нужны новые учебники.
     Философ. Ваше высочество,  мой  уважаемый  коллега  и  я  опираемся  на
авторитет не кого-либо, а самого божественного Аристотеля.
     Галилей (почти заискивающе). Господа, вера в авторитет  Аристотеля  это
одно дело, а факты, которые можно осязать собственными  руками,  это  другое
дело.  Вы  говорите,  что,  согласно  Аристотелю,  там,   наверху,   имеются
кристаллические сферы и что движения  такого  рода  невозможны,  потому  что
могли бы их пробить. Но что,  если  вы  сами  убедитесь,  что  это  движение
происходит? Может быть, это докажет  вам,  что  вообще  нет  кристаллических
сфер. Господа, со всем смирением прошу вас: доверьтесь собственным глазам.
     Математик. Любезный Галилей, время от времени я читаю Аристотеля,  хоть
вам это, вероятно, кажется старомодным, и можете  не  сомневаться,  что  при
этом я доверяю своим глазам.
     Галилей. Я привык уже к тому, что господа всех факультетов перед  лицом
фактов закрывают глаза и делают вид, что ничего не  случилось.  Я  показываю
свои заметки, и вы ухмыляетесь, я предоставляю в ваше распоряжение подзорную
трубу, чтобы вы сами убедились, а мне приводят цитаты из Аристотеля. Ведь  у
него же не было подзорной трубы!
     Математик. Да, уж конечно, не было.
     Философ  (величественно).  Если  здесь   будут   втаптывать   в   грязь
Аристотеля, чей авторитет признавала не только вся  наука  древности,  но  и
великие отцы церкви, то я, во всяком  случае,  полагаю  излишним  продолжать
диспут. Бесцельный спор я отвергаю. Довольно.
     Галилей. Истина -  дитя  времени,  а  не  авторитета.  Наше  невежество
бесконечно. Уменьшим его хоть на крошку! К чему еще  теперь  стараться  быть
умниками, когда мы наконец можем стать немного менее глупыми? Мне  досталось
несказанное счастье заполучить в руки новый прибор, с помощью которого можно
немного ближе, очень немного, но все же  ближе  увидеть  кусочек  вселенной.
Используйте же его.
     Философ. Ваше высочество, дамы и господа, я могу только вопрошать себя,
к чему все это поведет?
     Галилей. Полагал бы, что мы, ученые, не должны спрашивать,  куда  может
повести истина.
     Философ (яростно). Гоподин Галилей, истина может завести куда угодно!
     Галилей. Ваше высочество! В эти ночи по  всей  Италии  подзорные  трубы
направляются на небо. Спутники Юпитера не понижают цены  на  молоко.  Но  их
никто никогда не видел, и все же  они  существуют.  Из  этого  простые  люди
делают свои выводы: значит, еще многое можно обнаружить, если только  пошире
открыть  глаза!  Они  ждут  от  вас   подтверждения   истины!   Вся   Италия
насторожилась сейчас. Но ее тревожат не пути далеких звезд, а весть  о  том,
что начали колебаться учения, которые считались незыблемыми, -  ведь  каждый
знает, что их существует слишком уж  много.  Право  же,  господа,  не  будем
защищать поколебленные учения!
     Федерцони. Вы, как учителя, должны были бы сами их потрясать.
     Философ. Я желал бы, чтобы ваш мастер не вторгался со своими советами в
научный диспут.
     Галилей.  Ваше  высочество!  Работая  в  большом  арсенале  Венеции,  я
ежедневно сталкивался с чертежниками, строителями, инструментальщиками.  Эти
люди указали мне немало новых путей. Не обладая книжными знаниями, эти  люди
доверяют свидетельствам своих пяти чувств. Чаще всего не страшась того, куда
они их поведут.
     Философ. Ого!
     Галилей. Это очень похоже на мореплавателей, которые сто лет тому назад
покинули наши берега, не зная, к каким новым берегам доплывут и доплывут  ли
вообще.  Видимо,  сегодня  ту  высокую  любознательность,  которая   создала
подлинную славу Древней Греции, можно обнаружить на корабельных верфях.
     Философ. После всего, что мы здесь услышали, я более не сомневаюсь, что
господин Галилей найдет поклонников на корабельных верфях.
     Маршал двора. Ваше высочество,  к  величайшему  огорчению,  я  вынужден
заметить,  что  это   чрезвычайно   поучительное   собеседование   несколько
затянулось. Его высочество еще должен  немного  отдохнуть  перед  придворным
балом.

 По его знаку великий герцог кланяется Галилею. Придворные торопятся уйти.

     Госпожа Сарти (становится перед великим герцогом, заграждая ему путь, и
предлагает блюдо с печеньем). Пожалуйста, кренделек, ваше высочество!

              Пожилая придворная дама уводит великого герцога.

     Галилей (бежит следом).  Но,  право  же,  вам  достаточно  было  только
поглядеть в прибор!
     Маршал двора. Его высочество не  преминет  запросить  по  поводу  ваших
утверждений мнение величайшего из ныне живущих астрономов  господина  патера
Кристофера Клавиуса - главного астронома папской коллегии в Риме.


V
      Не устрашенный даже чумой, Галилей продолжает свои исследования

А

  Раннее утро. Галилей у телескопа просматривает записи. Входит Вирджиния
                             с дорожной сумкой.

     Галилей. Вирджиния! Что-нибудь случилось?
     Вирджиния. Монастырь закрыли, нам пришлось немедленно уехать. В Арчетри
пять случаев чумы.
     Галилей (кричит). Сарти!
     Вирджиния. Рыночную улицу здесь  перегородили  уже  с  ночи.  В  старом
городе, говорят, двое умерли, а трое умирают в больнице.
     Галилей. Опять они все скрывали до самой последней минуты.
     Госпожа Сарти (входит). Что ты здесь делаешь?
     Вирджиния. Чума.
     Госпожа Сарти. Боже мой! Я сейчас же уложу вещи. (Садится.)
     Галилей. Не укладывайте ничего. Возьмите Вирджинию и Андреа.  Я  только
захвачу мои записи. (Поспешно бежит к своему столу и  торопливо  собирает  в
кучу бумаги.)

  Вбегает Андреа. Госпожа Сарти накидывает на него плащ, собирает немного
          постельного белья и еды. Входит лакей великого герцога.

     Лакей. Его  высочество  ввиду  свирепствующей  болезни  покинул  город,
отправившись в Болонью. Однако он настоял на том,  чтобы  господину  Галилею
также была предложена возможность отбыть в безопасное  место.  Карета  будет
через две минуты у ваших дверей.
     Госпожа Сарти (Вирджинии и Андреа). Выходите и садитесь в  карету.  Вот
возьмите это с собой.
     Андpea. Но почему же? Если ты не скажешь почему, я не пойду.
     Госпожа Сарти. Чума пришла, мой мальчик.
     Вирджиния. Мы подождем отца.
     Госпожа Сарти. Господин Галилей, вы готовы?
     Галилей (заворачивая телескоп в скатерть). Усадите Вирджинию и Андреа в
карету. Я сейчас приду.
     Вирджиния. Нет, мы не пойдем без тебя.  Ты  никогда  не  кончишь,  если
начнешь еще укладывать свои книги.
     Госпожа Сарти. Карета подъехала.
     Галилей. Будь благоразумна, Вирджиния. Если  вы  не  сядете  в  карету,
кучер уедет. А с чумой шутки плохи.
     Вирджиния (вырываясь от госпожи Сарти, которая  уводит  ее  и  Андреа).
Помогите ему с книгами, а то он не придет.
     Госпожа Сарти (кричит снизу). Господин Галилей! Карета  уезжает.  Кучер
не хочет ждать.
     Галилей (на лестнице). Сарти, я думаю, что мне уезжать не следует.  Тут
все  в  таком  беспорядке.  Видите  ли,  трехмесячные  записи  можно  просто
выбросить, если я не продолжу их еще одну-две ночи. А чума теперь везде.
     Госпожа Сарти. Господин Галилей! Немедленно спускайся. Ты с ума сошел!
     Галилей. Увезите Вирджинию и Андреа. Я догоню вас.
     Госпожа Сарти. Но уже через час никого отсюда не  выпустят.  Ты  обязан
ехать! (Прислушивается.) Карета уезжает. Я должна ее задержать. (Уходит.)

  Галилей ходит по комнате взад и вперед. Госпожа Сарти возвращается очень
                             бледная, без узла.

     Галилей. Ну чего вы стоите? Ведь карета может уехать! Там дети!
     Госпожа Сарти. Они уже уехали. Вирджинию  пришлось  удержать  силой.  О
детях позаботятся в Болонье. А кто вам будет подавать обед?
     Галилей. Ты сумасшедшая. Оставаться в городе ради стряпни. (Берет  свои
записи.) Не думайте, что я безумец, Сарти. Я не могу  оставить  на  произвол
судьбы  эти  наблюдения.  У  меня  сильные  враги,  и   я   должен   собрать
доказательства для некоторых утверждений.
     Госпожа Сарти. Вам незачем оправдываться. Но это все-таки неразумно.

Б

   Перед домом Галилея во Флоренции. Выходит Галилей, глядит вдоль улицы.
                           Проходят две монахини.

     Галилей. Не скажете ли вы мне, сестры, где можно купить молока? Сегодня
утром молочница не приходила, а моя экономка ушла.
     Первая монахиня. Лавки открыты еще только в нижней части города.
     Вторая монахиня. Вы вышли из этого дома?

                              Галилей кивает.

Это та самая улица.

     Монахини крестятся, бормочут молитву и убегают. Проходит мужчина.

     Галилей (обращаясь к нему). Не вы ли пекарь, который приносит нам хлеб?

                              Мужчина кивает.

Не видали ли вы моей экономки? Она ушла, должно быть, вчера вечером. Сегодня
утром ее уже не было дома.

   Мужчина качает головой. В доме напротив раскрывается окно, выглядывает
                                  женщина.

     Женщина (кричит). Бегите! У них там чума!

                         Мужчина испуганно убегает.

     Галилей. Вы знаете что-нибудь о моей экономке?
     Женщина. Ваша экономка свалилась на улице.
     Она,  наверно,  знала  уже,  что   больна.   Потому   и   ушла.   Такая
бессовестность! (Захлопывает окно.)

    На улице появляются дети; увидев Галилея, с криком убегают. Галилей
          поворачивается. Вбегают два солдата в железных панцирях.

     Первый солдат. Сейчас же войди в дом!

   Своими длинными копьями они вталкивают Галилея в дом. Запирают снаружи
                                  ворота.

     Галилей (у окна). Можете вы сказать мне, что случилось с этой женщиной?
     Солдаты. Таких стаскивают на свалку.
     Женщина (снова появляется в окне).  Там  вся  улица  теперь  зачумлена.
Почему вы ее не заграждаете?

                 Солдаты протягивают веревку поперек улицы.

Но  зачем же здесь? Так и к нам в дом никто не войдет! У нас же все здоровы.
Стойте, стойте! Да послушайте же! Ведь мой муж в городе, он теперь не сможет
попасть к нам. Звери вы! Звери!

    Слышны ее рыдания и крики. Солдаты уходят. У другого окна появляется
                                  старуха.

     Галилей. Вон там, кажется, пожар.
     Старуха. А теперь не тушат, если есть  подозрение,  что  в  доме  чума.
Каждый думает только о чуме.
     Галилей. Как это похоже на них! В этом вся их система  управления.  Они
отрубают  нас,  как  больную  ветку  смоковницы,  которая  больше  не  может
плодоносить.
     Старуха. Напрасно вы так говорите. Они просто беспомощны.
     Галилей. Вы одна в доме?
     Старуха. Да. Мой сын прислал мне записку. Он,  слава  богу,  еще  вчера
вечером узнал о том, что рядом с нами кто-то умер, и потому уже не  вернулся
домой. За эту ночь в нашем квартале заболело одиннадцать человек.
     Галилей. Я не могу себе простить, что вовремя не отправил мою экономку.
У меня-то срочная работа, но ей незачем было оставаться.
     Старуха. Но ведь Мы и не Можем уйти отсюда. Кто нас примет? Вам  нечего
винить себя. Я видела ее. Она ушла сегодня утром, около семи часов. Она была
больна, потому что, увидев меня, когда я выходила  из  двери  забрать  хлеб,
далеко обошла меня. Она, должно быть, не хотела, чтобы ваш  дом  отгородили.
Но они все равно все узнают.

                            Слышен шум и треск.

     Галилей. Что это такое?
     Старуха. Это они шумят, чтобы прогнать тучи, в которых  сидят  зародыши
чумы.

                          Галилей громко смеется.

Вы еще можете смеяться!

     Мужчина спускается по улице, видит, что она перегорожена веревкой.

     Галилей. Эй! Здесь перегородили и заперли, а в доме нечего есть.

                              Мужчина убегает.

Но не дадите же вы людям умереть с голоду... Эй! Эй!
     Старуха.