ь  спокойно,  -  все-таки
использовать старые суда.
     Никто ничего не ответил. Теперь Пичем понял то, чего он еще не  знал  в
Саутгемптоне: эти господа сами рассчитывали использовать старые суда.
     Кокс фальшиво рассмеялся.
     - Ах, так! - сказал он. - За эту поганую тысячу вы хотите  в  последнюю
минуту всучить правительству ваши старые лоханки?
     Теперь молчал Пичем.
     - На этом настаивает КЭТС? - неожиданно резко спросил Кокс.
     Пичем лежа повернул к нему голову.
     - Нет, - сказал он, - я.
     Несколько минут спустя Хейл начал жаловаться на лондонский туман. Пичем
поддержал его. Они разошлись по кабинкам.  Об  остальном  они  договорились,
выйдя из бань. Кокс не сказал больше ни слова.

     Наконец-то, после многих месяцев блуждания впотьмах и  жутких  страхов,
Джонатан Джеремия Пичем понял все.
     Когда он готовился к беседе со  статс-секретарем,  он,  разумеется,  ни
минуты не рассчитывал, что ему удастся отклонить ни  на  чем  не  основанные
денежные  претензии  Хейла  или  хотя  бы  добиться  от  него   какой-нибудь
незначительной встречной услуги.  Только  по  старой  привычке,  как  всякий
коммерсант, которому нестерпима мысль, что он должен что-то дать, ничего  не
получая взамен, только ради соблюдения формальных условностей он ломал  себе
голову: чего бы ему потребовать от Хейла? Совершенно открыто  давать  деньги
ни за что - такого унижения он не мог  вынести!  Так  мало-мальски  толковый
делец пытается уговорить своего разорившегося коллегу, чью гибель он  должен
предотвратить из соображений общественного  характера,  чтобы  тот  хотя  бы
уступил ему свой страховой полис; или же велит нищему за ту черствую  корку,
что он ему дал, вырыть по крайней мере  яму  в  саду,  которую  он  прикажет
засыпать следующему нищему.  А  когда  Хейл  ответил  ему  молчанием,  Пичем
страшно разволновался. Он вдруг прозрел.
     Прозрел для новых страданий!
     Правительству будут сданы не новые саутгемптонские суда,  несущие  ему,
Пичему, разорение, а старые, никуда не годные.  Кокс  и  этот  мерзкий  Хейл
безжалостно  выжимают  из  слабой,   больной,   простодушной   Компании   по
эксплуатации транспортных судов все, что из нее можно выжать; новые суда они
либо купят, либо нет - правительственный заказ тут ни при чем; КЭТС придется
оплатить их при любых условиях. И все это было задумано с самого начала!
     Пичема привело в ужас, что Кокс не посвятил его в этот  план.  Во  всем
остальном Кокс относился к нему как к будущему тестю.
     В то же время он больше всего в данный момент боялся, что Кокс потеряет
всякое терпение по отношению к Полли. Но Кокс не проявлял нетерпения.
     Когда Пичем  по  поручению  КЭТС  принес  Коксу  предназначенные  Хейлу
деньги, он робко перевел разговор на свою дочь. Кокс сначала отмалчивался, а
потом заверил его, что не намерен торопить Полли. Он хочет, чтобы его любили
не ради денег, а ради него самого. И пускай господин Пичем  не  беспокоится.
Как бы мамзель Полли ни относилась к нему, господин Пичем  всегда  останется
для него ее отцом. Ему приятно хотя бы раз в жизни, имеющей столько  теневых
сторон, принести себя в жертву более глубокому и чистому чувству.
     Господин  Кокс  принадлежал  к  распространенной  категории  людей,  не
стесняющихся никаких слов.
     Пичем выслушал его с каменным лицом и в тысячный раз принял решение  во
что бы то ни стало выдать свою дочь за Кокса.
     Речи Кокса показались ему чересчур эфемерными, а  мотивы  его  чересчур
благородными, чтобы можно было им поверить. Как-никак в деле с транспортными
судами Кокс доказал, что он не брезгует деньгами господина Пичема.
     После обстоятельного совещания на Олд Оук-стрит было решено сделать еще
одну попытку.  Может  быть,  нужно  было  нанести  удар  Мэкхиту  в  деловом
отношении?
     В самый разгар большой рекламной распродажи Мэкхиту донесли, что в  его
лавках и около них собираются  толпы  нищих.  Они  роются  в  товарах  и  не
скупятся на критические замечания. Громко ругаясь, они расшвыривают все, что
есть в лавках.  Они  становятся  по  двое  и  по  трое  у  входа  и  делятся
впечатлениями о завали, которой там торгуют. Ввиду  того,  что  покупателям,
желающим попасть в лавку, приходится  протискиваться  между  ними  -  а  они
невероятно грязны, - многие просто уходят домой. Мэкхит лично
     объехал лавки и полюбовался на посланцев своего тестя. Сначала он решил
было обратиться за помощью в полицию, но потом ему  пришла  в  голову  более
остроумная  идея,  и  он  велел  владельцам  лавок  в  пятницу,  в  наиболее
оживленные часы, вывесить в витринах написанные от руки плакаты, гласившие:

ЗДЕСЬ ДАЖЕ НИЩИЙ МОЖЕТ КУПИТЬ ДОБРОКАЧЕСТВЕННЫЙ ТОВАР

     Вся  эта  история  попала  в  газеты,  и  популярность  д-лавок  только
возросла.
     Господин Пичем промахнулся еще раз.
     Но сколько бы  трудностей  ни  предвидел  его  зять,  одну  он  все  же
проглядел. Встрече господина Пичема с некоей  высокопоставленной  особой  из
морского ведомства, имевшей место в банях  Фэзера  и  стоившей  ему  столько
денег, суждено было роковым образом отразиться на смелых замыслах его  зятя.
Перед  взором  господина  Пичема  теперь  неотступно  маячили  три   набитых
солдатами ветхих ящика, плывущих в открытом море. Грандиозная сделка!

РАСПРОДАЖА

     Мэкхит делил свое время  между  О'Хара  и  Фанни  Крайслер.  Он  обычно
встречался  в  парикмахерской  с  О'Хара   и   двумя   другими   обитателями
Блэксмит-сквера: Фазером и Гручем, старыми громилами. Зайдя  в  какой-нибудь
ближайший трактир, они  разрабатывали  планы  наиболее  крупных  налетов.  У
Мэкхита по-прежнему бывали остроумные идеи, и  он  обладал  непревзойденными
организаторскими способностями, но совещания с Фанни Крайслер в конторе  ЦЗТ
доставляли ему горазда большее удовлетворение.  Для  скупки  обанкротившихся
лавок,  более  отвечавшей  требованиям  современности,  была  необходима  не
меньшая изворотливость.
     В этой роли он чувствовал бы себя как рыба в воде, если бы  не  навязал
себе на шею контракта с Аароном.
     Интимные беседы в конторе ЦЗТ между Макхитом, Фанни Крайслер  я  О'Хара
нередко заканчивались гробовым молчанием.
     Они начали осторожно продвигать  товары  ЦЗТ  в  лавки  Аарона.  О'Хара
лихорадочно подстегивал переведенных на жалованье "закупщиков". Но уже стало
ясно, что  ЦЗТ,  бывшее  для  д-лавок  почти  неисчерпаемым  источником,  не
справится с огромными поставками,  каких  требовала  рекламная  неделя,  тем
более  что  теперь  приходилось  снабжать  и  лавки  Аарона,   почти   вдвое
превосходившие мощностью д-лавки.
     Уже через  несколько  дней  запасы  наиболее  ходовых  товаров  заметно
сократились.
     Мэкхит казался еще более подавленным, чем обычно. С ужасом думал  он  о
том дне, когда вынужден будет признаться  господам  Аарону  и  Опперам,  что
столько раз обсуждавшееся решительное сражение с Крестоном вообще  не  может
состояться. А потом в его голове постепенно созрел  чрезвычайно  рискованный
план. Лежа  ночами  рядом  с  Полли,  он  час  за  часом  обдумывал  грозное
положение, в котором очутился.  Он  становился  дальновидней,  и  ему  легче
думалось, когда он слышал ее ровное, доверчивое дыхание. Именно в  эти  часы
он принимал самые смелые решения.
     Однажды утром, ничего не сообщив Фанни и О'Хара, он пошел  к  Аарону  и
сказал ему следующее:
     -  Мы  не  должны  рассчитывать  только  на  рекламную   неделю.   Надо
позаботиться о том, чтобы Крестон выдохся  еще  до  начала  кампании.  Лучше
всего, если мы  уже  теперь  начнем  снижать  цены.  ЦЗТ  все  равно,  когда
выбрасывать товары на рынок - теперь или потом. А у Крестона ничего  еще  не
готово.
     Аарон посмотрел на него затуманенным взором. Что-то ему не нравилось  в
Мэкхите. Для разбойника у него был чересчур обывательский вид, для обывателя
- чересчур разбойничий. К тому же у него была голова редькой и слишком  мало
волос. Аарон придавал значение таким вещам.
     В конце концов он все-таки  согласился.  Его  жена  в  последнее  время
ходила с госпожой Мэкхит по магазинам  и  очень  хорошо  отзывалась  о  чете
Мэкхит. От нее Аарон узнал, что они  отказывали  себе  во  всем.  Мэкхит  по
вечерам! сам проверял счета по хозяйству. Он  утверждал,  что  нужно  беречь
каждый грош.
     Кроме того, Мэкхит нашел поддержку в лице  старшего  Оппера.  Последний
принял деятельное участие в пересмотре личного состава лавок Аарона. Он  был
одержим мыслью об олимпийских играх и бескорыстно  прославлял  Мэкхита,  как
творца этой идеи. Продавцам был обещан процент с оборота,  теперь  они  были
заинтересованы в деле не меньше, чем владельцы лавок. Игры были в разгаре.
     Рекламу усилили. Завоз товаров значительно увеличился, ассортимент  был
расширен. Тесные кладовые д-лавок также были завалены до отказа.  Посетители
покупали одни вещи и присматривались к другим. Соблазненные низкими  ценами,
они уносили все, что можно было унести. Большие надписи  цветным  карандашом
на оберточной бумаге возвещали,  что  здесь  представляется  единственный  и
неповторимый случай покупать лишние вещи. Люди выходили из лавок  крадучись,
точно воры, полные тайного страха, как бы владелец лавки в последнюю  минуту
не опомнился, что он взял за свои товары вместо шиллинга пенсы.
     Мэкхит работал не покладая рук.  Он  лично  ходил  из  лавки  в  лавку,
поддерживал владельцев советами, а также бонами и товарами. Но  главным  его
занятием было добывание огромных партий дешевых товаров, частично из  Дании,
Голландии  и  Франции.   Его   Центральное   закупочное   товарищество   под
руководством О'Хара работало день и ночь.
     Относительно нескольких партий было установлено, что они  добыты  путем
налетов. Обвинение это коснулось д-лавки  на  Малберри-стрит,  принадлежащей
Мэри Суэйер. Краденые товары были опознаны нищими.
     Мэкхит изъял  их  из  продажи,  сдал  в  полицию  вместе  с  некоторыми
подозрительными товарами из других лавок и даже сплавил в  тюрьму  двух-трех
мелких налетчиков.
     Тем не менее он долго не мог успокоиться. Он догадывался, что его тесть
еще не сказал последнего слова. Судя по всему, Пичем ждал удобного случая.
     - Ненависть твоего отца, - говорил Мэкхит Полли, -  противоестественна.
По-видимому, этот Кокс еще больше прибрал  его  к  рукам.  Он  не  перестает
травить меня. Мне даже нехорошо делается, когда я о нем  думаю.  Я  полагал,
что он в конце концов примирится с совершившимся фактом. Я ведь, в сущности,
только сколачиваю себе и тебе сносное существование.
     Вскоре, однако, его  дела  вступили  в  фазу  бурного  развития,  и  он
совершенно забыл об этой неприятности.

     Концерн Аарона и д-лавки объявили в крупных  газетах,  что  они  делают
скидку семьям призванных на  войну  и  предоставляют  вдовам  солдат  особые
льготы при сдаче в аренду  новых  лавок.  Этот  шаг  был  встречен  всеобщим
одобрением. Цены сбивались всеми доступными способами.
     Лавки Крестона вскоре почуяли бешеную  конкуренцию  и  принуждены  были
также снизить цены. Национальный депозитный  банк  напрягалИСТОРИЧЕСКОЕ ЗАСЕДАНИЕ

     Спустя несколько дней состоялось заседание ЦЗТ с участием Мэкхита.
     Заняв председательское место, Мэкхит предложил присутствующим запастись
сигарами: о виски с содовой он тоже позаботился, так  как  заседание  должно
было, по-видимому, потребовать большой затраты сил.
     Затем, перекатывая свежую сигару из одного угла рта в другой, он не без
удовольствия разложил на зеленом сукне стола  все  материалы  к  предстоящей
рекламной неделе, подготовленные им совместно с великим  Аароном.  Они  были
весьма объемисты и носили исчерпывающий характер,
     - Мы работали над этим четыре дня. Прошлое воскресенье  я  возил  их  в
Уорборн-Касл. Жак Оппер сказал, что это будет олимпиада, которую  лондонские
деловые круги запомнят надолго.
     Мэкхит говорил медленно, растягивая слова. Он откинулся  на  клеенчатую
спинку кресла и спросил Фанни, сможет ли  ЦЗТ  своевременно  собрать  нужное
количество товаров. Приведенные им цифры были колоссальны.
     Фанни усмехнулась и сказала, обернувшись к Блумзбери, который ничего не
понимал и смущенно смотрел на обоих адвокатов:
     - Ни в коем случае. Наши возможности исчерпаны. Мы можем дать  максимум
одну треть. Кампания начата слишком рано.
     - Это скверно, - сказал Мэкхит и посмотрел в потолок.
     - Треть мы все-таки могли бы дать, - отважно предложила Фанни.
     - Это никак не соответствует нашему гигантскому плану,  с  которым,  по
словам  Жака  Оппера,  могут   сравниться   разве   только   древнегреческие
олимпийские игры, - с непроницаемым видом  возразил  Мэкхит.  -  Треть!  Моя
точка зрения такова: нужно либо удовлетворительно выполнить взятые  на  себя
обязательства, либо не выполнять их  вовсе.  Но  являются  ли,  в  сущности,
обязательства, взятые нами на себя, обязательствами и в юридическом  смысле,
а не только моральными?
     - Мы сделали все, что могли, - коротко сказала Фанни.
     - Скверно! - сказал Мэкхит и поглядел в потолок.
     - Договаривайте до конца,  -  сказал  один  из  адвокатов,  по  фамилии
Риггер, которому эта комедия казалась совсем не такой забавной, как Мэкхиту.
- Следовательно, вы хотите бросить Аарона на произвол судьбы?
     - Что значит - я хочу? Я вынужден! В конце концов это  отразится  и  на
моих  д-лавках,  -  недовольно  сказал  Мэкхит.  -  Они  чрезвычайно  тяжело
пострадают. Я не могу сделать для  них  исключение.  Крестон  проведет  свою
рекламную неделю, а мы спасуем - это достаточно скверно.  Но  у  нас  ничего
больше нет. Я не зря советовал вам позаботиться о виски.  Мы  исчерпали  все
наши возможности и должны благодарить судьбу, если ЦЗТ вообще уцелеет  после
такого кризиса. Перейдем к делу. Мне хотелось бы избежать прямого объяснения
с Аароном. Приток товаров должен сокращаться постепенно.  Это  дело  требует
организации. Если мы не сумели как следует организовать приток  товаров,  то
организуем по крайней мере их убыль. И вот что еще, господа. Ни на минуту не
забывайте: больной умирает, а здоровый борется. Такова жизнь.
     - Займемся более насущными вопросами, - коротко резюмировал Риггер.
     Он не знал, что сказать, все это ему очень не нравилось.
     Но Мэкхит еще не кончил.
     - Для наших друзей из д-лавок  это  -  тяжелое  испытание,  -  медленно
продолжал он, переложив сигару в левую руку, чтобы взять правой карандаш,  -
но, к сожалению, мы бессильны облегчить его.  Многие  из  них  запоздали  со
взносом процентов и затягивают расчеты, а между  тем  именно  теперь,  когда
наступают столь тяжелые времена, мы сами нуждаемся в каждом пенни,  отданном
нами взаймы. Пора подумать о взыскании долгов. Мы поддержали их,  открыв  им
кредиты, пусть они теперь поддержат нас, покрыв эти кредиты;  это  не  более
чем справедливо. Нам нужны резервы, чтобы выдержать кризис. Не следует также
забывать, что, если мы рухнем, они погибнут все до одного.
     Тут даже Фанни испугалась. Она не думала, что дело зайдет  так  далеко.
Для чего Мэку резервы?  На  что  он  может  надеяться,  если  д-лавки  будут
разорены? Аарон покачнется, но устоит. Крестон, его враг, одержит  блестящую
победу (хотя бы и временную, как рассчитывает Мэк), но ведь маленькие  лавки
погибнут, как мотыльки-однодневки.
     Тем временем Мэкхит уже взялся за дело. Он заполнил  своими  каракулями
бесчисленное количество листочков. О'Хара почувствовал себя в своей стихии.
     Все  впятером  точно  установили,   каким   путем   следует   сократить
поступление товаров в лавки, и Мэкхит настоял на том, чтобы к  д-лавкам  был
применен тот же голодный режим, что и  к  лавкам  Аарона.  Ему  не  хотелось
выслушивать вполне резонные жалобы Аарона и Коммерческого банка.
     Это решение  было  проведено  немедленно.  В  самый  разгар  распродажи
начались перебои в поставке товаров.
     Слепо веря в неограниченные возможности ЦЗТ, Аарон не  заключил  с  ним
новых  твердых  договоров,  где  была  бы  оговорена  неустойка  на   случай
непредставления товаров. Аарон и его банк  были  ошарашены  и  прежде  всего
осведомились, как снабжаются д-лавки. Им сообщили, что д-лавки, так же как и
они, изнемогают от нехватки товаров.
     И в самом деле, владельцы д-лавок штурмовали контору ЦЗТ  в  Сити,  где
неукоснительно любезная госпожа Крайслер изо  дня  в  день  заговаривала  им
зубы.
     По возвращении домой они находили письма за подписью господина  Мэкхита
с просьбой урегулировать задолженность.
     Приглашенный директорами Коммерческого  банка  для  объяснений,  Мэкхит
сделал вид, что он совершенно  потерял  голову  и  болен  душой.  Он  достал
сигару, покачал головой и положил ее обратно в портсигар, как бы желая  этим
показать, что в столь тяжелые дни ему не до курения.
     - Я болею душой, - промолвил он.  -  Мои  лавки  в  ужасном  состоянии.
Бедняги владельцы сильно потратились  на  предварительную  рекламу.  Они  по
большей части сами писали плакаты, а теперь в лавках пусто,  как  в  мышиной
норе. Покупателей сколько угодно, а товаров нет! И это  -  накануне  первого
октября, когда нужно платить за аренду! Кроме того, многие наняли  людей  на
время распродажи. Но мне просто не хочется говорить обо всем этом.  В  конце
концов это - только материальные убытки. Гораздо тяжелее для меня  моральная
сторона дела. Блумзбери был моим личным другом. За что он меня так обидел? Я
считаю его поступок нечестным не с деловой, а  с  чисто  человеческой  точки
зрения.
     Мэкхит решительно и последовательно проводил эту линию. Он и  не  думал
скрываться от своих друзей из д-лавок; напротив, по-прежнему навещал их.  Он
с серьезной миной объяснял им, на что ему нужны деньги, сидел, нисколько  не
чванясь, в задних комнатах, сажал себе на колени ребят и  всячески  старался
вселить в отчаявшихся владельцев лавок хотя бы частицу своей веры в  будущее
и твердость духа.
     Он беседовал с женщинами об их нуждах и открывал перед ними все новые и
новые, неизвестные им источники экономии. С мужчинами он беседовал отдельно.
     - Я очень тяжело переживаю эту историю, но стараюсь не показывать виду,
- говорил он. - В эти трудные дни будьте опорой вашей жене!
     Он знал этих маленьких людей. Их поначалу мрачные  лица  не  отпугивали
его. От них  требовались  выдержка  и  присутствие  духа.  "Выживают  только
сильные", - говорил он, испытующе вглядываясь в их  блуждающие  глаза.  Этот
взгляд они потом долго не могли забыть.
     История учит нас, что именно эти слои тяготеют к воззрениям, одобряющим
торжество сильного над слабым.
     Впрочем, с Полли он в эти дни говорил тем же тоном. Он требовал от  нее
жесточайшей экономии. Он будет голодать вместе со своими людьми, говорил  он
ей очень серьезно. Он покупал себе скверные сигары и меньше курил.  Он  даже
стал выписывать одной газетой меньше.
     - Верность за верность! - говорил он. - Я  требую  от  них  многого.  Я
требую невозможного. Как спартанская мать сказала сыну,  идущему  на  битву:
"Или со щитом, или на щите", так я говорю моим друзьям из  д-лавок:  "Или  с
товарами на полке, или зубы на полку". А это значит, что я должен быть верен
им в час испытаний. Теперь ты понимаешь, почему я сократил твои  расходы  на
хозяйство?
     Он попробовал объясниться с Жаком Оппером, но Оппер неожиданно оказался
весьма нелюбезен. Он сухо сказал, что, по его мнению, неудачник так же  мало
заслуживает снисхождения, как и глупец. Милость к павшим есть слабость.
     Мэкхит нашел греческую философию несколько жестокой.

ПОДАРКИ

     У Мэкхита оказались на руках большие запасы холста и шерсти.  Незадолго
до решения ЦЗТ сократить снабжение лавок  он  путем  ограбления  текстильной
фабрики в Уэльсе приобрел большую партию холста и теперь не знал,  куда  его
деть.
     Газеты были опять полны известий о войне в Южной Африке.
     Не только в Лон