над  кассой
просто вывешивалась табличка: "Мест нет".
     Собирались они обычно по понедельникам. В субботу и воскресенье бани не
работали, так что в начале недели  обслуживающий  персонал  был  не  слишком
утомлен. Кокс был мастер предусматривать такие мелочи.
     Сначала некоторые пайщики пытались протестовать против подобного  места
свиданий. Но в конце концов никто  не  захотел  отколоться  от  большинства.
Когда же дела КЭТС приняли  неблагоприятный  оборот,  все  компаньоны  стали
являться на совещания весьма точно.
     Даже Финни приходил вовремя.  Это  был  пожилой,  высохший  брюзга,  не
терпевший никаких излишеств; тем не менее  он  уверял,  что  лечебные  ванны
благотворно действуют на его больной желудок.  Он  опасался  рака  и  охотно
заводил беседу о его симптомах. Банщица,  обслуживавшая  кабинку  Э  6,  уже
знала их наизусть.
     Пичем раз и навсегда оставил за собой единственного банщика, здорового,
толстого мужчину, внушавшего трепет своими массажами. Банщицы были, в общем,
не слишком назойливы, но, по мнению Пичема, чересчур легко одеты.
     Как только Пичем вернулся из Саутгемптона, он встретился с  Истменом  и
сообщил ему, сколько стоят новые суда. Он  дал  ему  понять,  что  их  нужно
приобрести как можно
     скорей. О Коксе он нарочно отозвался чрезвычайно нелестно и назвал  его
бесстыжим живодером.  Кокс,  несомненно,  раззвонит  по  всему  городу,  что
компания пыталась сбыть правительству ветхие, никуда не годные суда. Все это
дело затеяно им специально для того, чтобы втянуть их в уголовщину, а  затем
шантажировать. Законная прибыль с военных поставок составляет обычно  триста
процентов. Попытка компании сорвать свыше  четырехсот  пятидесяти  процентов
произведет отвратительное впечатление. Истмен согласился с ним:  с  маклером
можно будет рассчитаться  только  после  покупки  новых  судов.  Они  решили
протомить прочих пайщиков еще несколько дней  и  только  в  понедельник,  на
очередном совещании, сообщить им о высоких ценах. Присутствие  Кокса  будет,
пожалуй, даже желательным, ибо он, возможно, пробудит в  пайщиках  кое-какие
надежды, пообещав повышение покупной цены со стороны правительства.
     Совещание семи пайщиков, собравшихся в банях в  ближайший  понедельник,
прошло не без трений.
     Текстильный фабрикант Мун, Финни и баронет уже лежали на полках. Пичема
еще массировали, а ресторатор Краул,  не  желавший  принимать  ванну,  сидел
одетый на стуле,  когда  Истмен,  принимавший  паровую  ванну,  приступил  к
докладу. Кокс делал гимнастику.
     Истмен начал с того, что присутствующие должны раз навсегда выкинуть из
головы всяческую мысль о возможности продажи старых  корыт.  Он  подчеркнул,
что план этот был весьма соблазнителен, но оказался  неосуществимым.  За  те
пять  тысяч  фунтов,  что  были  предоставлены  в  безотчетное  распоряжение
приятеля Кокса из морского ведомства, они имеют право  требовать  энергичной
поддержки интересов КЭТС. Однако никто не станет закрывать  глаза  на  явное
преступление.  Сокрытие  первого  злосчастного  эксперимента  с  "Красавицей
Анной", "Юным моряком" и "Оптимистом" и перенесение этих названий  на  новые
суда обойдется еще в семь тысяч пятьсот фунтов, из коих четыре тысячи должны
быть уплачены немедленно, три тысячи пятьсот -  по  совершении  сделки.  Эту
сумму следует рассматривать как плату за науку.
     В то время как  банщик  немилосердно  массировал  Пичема,  последний  с
интересом наблюдал, как соревновались в потении толстый Истмен, скорчившийся
в паровой ванне, и Краул, сидевший в полном параде на стуле и внимавший  ему
с  неописуемо  алчным  выражением  лица.   Это   было   безмолвное,   глухое
соревнование. После исчезновения овцевода ресторатор был самым слабым звеном
в цепи КЭТС. Он все время жаловался на скверное состояние дел  и  говорил  о
мече, который постоянно висит над его головой. Именно поэтому он с особенным
рвением влез в новое, сулящее наживу предприятие. Деньги для первого  взноса
он взял у тестя. И вот теперь он соревновался  с  домовладельцем,  кто  кого
перепотеет. Когда Истмен, еще  совершенно  сухой,  заговорил  о  трудностях,
связанных с приобретением исправных транспортных судов как раз  в  настоящий
момент, у ресторатора уже показались на лбу бусинки  пота.  А  когда  Истмен
назвал цифры (тридцать восемь тысяч пятьсот  фунтов  и  семь  тысяч  пятьсот
фунтов) и у него самого при этом выступили первые капельки,  ресторатор  уже
плавал в поту.
     "Насколько  же  сильней,  -  подумал  Пичем,   -   действуют   душевные
переживания, чем чисто физические процедуры! Человеческий  организм  всецело
находится во власти души и настроения".
     Внешний вид и  поведение  прочих  пайщиков  также  свидетельствовали  о
сильнейшем внутреннем возбуждении. Финни (впрочем,  он  всегда  был  нюней),
издав жалобный стон, ударил себя по животу, а Мун захныкал, как старая баба.
Если бы банщицы присутствовали при этом зрелище, они, несомненно, подивились
бы душевной слабости обычно столь властных мужчин. Впрочем, женщина, как это
установлено многократными исследованиями, гораздо  лучше  мужчины  переносит
боль.
     Пичем тоже почувствовал себя очень скверно при  мысли  о  том  жестоком
ударе, который нанесла ему дочь своим несвоевременным браком.
     Когда Истмен закончил свой доклад и вылез из ванны, первым  взял  слово
ресторатор; на редкость глухим голосом он сказал, что если все это  так,  то
он обанкротился и просит господ компаньонов впредь не рассчитывать на  него.
Обо всем дальнейшем они могут договориться с его адвокатом.
     Он добавил, что его тестю семьдесят восемь лет и что он, то есть тесть,
взял ссуду  под  свои  сбережения  в  надежде  обеспечить  дочери  безбедное
существование.  Его,  Краула,  детям  восемь  и  двенадцать   лет.   Истмен,
обтиравший мясистые ляжки, заметил, что не так еще все страшно, но Мун резко
оборвал его. Истмен обиделся.
     Финни сослался на  свою  тяжелую  (по  всей  вероятности,  смертельную)
болезнь и усомнился в том, что ему удастся собрать требуемую  сумму.  Истмен
раздраженно заметил, что он тоже мог бы найти лучшее применение  3000  (трем
тысячам) фунтов. Баронет молчал. На  его  воспитание  было  потрачено  много
денег.
     Тем временем Кокс закончил свои гимнастические  упражнения;  теперь  он
мог всадить овцам нож в загривок. Он был одет в розовый купальный  костюм  и
черные купальные туфли.
     - Господа, - сказал он, - это еще не все. Вам сообщили цену, по которой
можно приобрести приличные суда. Я думаю, вы не удивитесь, если я вам скажу,
что дело не только в деньгах. Эти суда, например, нельзя  купить  только  за
деньги.
     В эту минуту Краул начал хихикать. Он сидел на своем  деревянном  стуле
совершенно уничтоженный, кивал мясистой головой и хихикал. Второй  удар  был
для него уже не страшен, его прикончил первый.
     Кокс недоверчиво поглядел на него и продолжал:
     - Я склонен думать, что вы до  некоторой  степени  потеряли  доверие  к
себе. Но, к сожалению, не только вы, но и мы потеряли доверие к вашей  КЭТС.
Мой школьный товарищ, работающий в  морском  ведомстве,  выразил  пожелание,
чтобы дело в дальнейшем велось непосредственно мной.
     Пайщики - все,  за  исключением  ресторатора,  голые,  то  есть  в  том
неприглядном виде, в каком им, согласно  слову  Божию,  надлежало  предстать
перед престолом Всевышнего, - содрогнулись. Пичем оттолкнул толстого банщика
и выпрямился. То, что сказал Кокс, было и для него новостью.
     - Мы представляем себе ликвидацию этой неприятной истории так, - сказал
Кокс. - Ваша компания произвела первый платеж в размере восьми тысяч двухсот
фунтов, на каковые деньги были куплены эти штуки, о  которых  мы  не  станем
говорить. На подмалевку вашей покупки вы истратили, насколько мне  известно,
пять тысяч фунтов. Правительство уплатило вам пять  тысяч  фунтов.  Согласно
договору, вы должны заплатить мне за  комиссию  двадцать  пять  процентов  с
суммы, имеющей быть выплаченной правительством,  что  составляет  двенадцать
тысяч двести пятьдесят фунтов, и моему другу, получившему пока  только  пять
тысяч фунтов, еще семь тысяч пятьсот фунтов в два срока, как вам только  что
изложил господин Истмен. К этому прибавьте  тридцать  восемь  тысяч  пятьсот
фунтов за новые суда. Если вы сложите все эти суммы, вы  увидите,  что  ваши
расходы равняются примерно семидесяти пяти тысячам фунтов. Правительственная
цена составляет сорок девять тысяч фунтов, а те предметы,  о  которых  я  не
хочу говорить, потому что я не прокурор, я готов  продать  для  вас  за  две
тысячи фунтов. Стоят они, согласно заключению вашего собственного  эксперта,
двести фунтов. Но вы как-никак потратили пять тысяч фунтов на  ремонт,  и  я
лично сторонник корректного обращения. Произведя окончательный  подсчет,  вы
убедитесь - разумеется, если я не ошибся в вычислениях, - что ваши убытки не
превышают двадцати шести тысяч фунтов. Я думаю, не стоит напоминать вам, что
эта сумма вполне окупается двадцатью годами  тюремного  заключения,  которые
всем вам грозят. Впрочем, господа, перед вами,  разумеется,  открыт  и  этот
последний путь. Если вы пожелаете вступить на него,  то  я  могу  немедленно
вернуть вам чек на пять тысяч фунтов, который  вы  передали  мне  для  моего
друга. Он при мне.
     Более сообразительные из присутствовавших не усомнились в  его  словах.
Все дело было блестяще продумано Коксом.  Представитель  морского  ведомства
все равно засыпался бы, несмотря на возврат чека и любое  количество  ложных
присяг, потому что он, как ни верти, купил суда, которых в глаза  не  видел.
Только компании это не принесло бы  никакой  пользы.  Она  продала  заведомо
негодные суда.
     Кокс   потребовал,   чтобы   компания   выделила   из    своей    среды
уполномоченного, с которым он мог бы довести дела до конца, во всех деталях.
Вплоть до окончательной сдачи правительству вполне готовых судов все  должно
делаться от имени компании, и только  в  самый  последний  момент,  то  есть
тогда, когда взамен старых будут куплены  новые  суда,  он  примет  на  себя
договор с правительством.
     До этого момента все работы по ремонту старых судов должны продолжаться
на случаи внезапной ревизии. Таким образом, меч продолжал висеть над КЭТС до
самой последней минуты.
     Компания не нашла в себе сил протестовать.
     Когда Кокс под конец пригласил  всех  пайщиков  позавтракать  с  ним  в
ресторанчике неподалеку, никто не изъявил желания последовать за ним.  Тогда
он второпях заметил, что дольше двух месяцев он никак не может  ждать  сдачи
судов, и ушел раньше всех.
     Компаньоны решили поручить точный подсчет предстоящих расходов  Истмену
и Пичему, с тем чтобы, когда  этот  подсчет  будет  произведен,  встретиться
вновь не позднее ближайшего понедельника.  Дело  находилось  в  той  стадии,
когда участники обычно избегают трезвых разговоров в конторе и  делают  вид,
что для них вполне достаточно случайного свидания.
     Пичем был озабочен более чем когда бы то ни  было.  В  недрах  КЭТС  он
работал на Кокса. А между тем не мог Даже  предложить  ему  свою  дочь.  Что
ожидало его впереди?
     В полдень он пошел в доки. Корабли гудели, точно ульи. Повсюду  стучали
молотками, пилили, красили. Рабочие стояли на шатких  стремянках,  висели  в
хрупких проволочных корзинах. Пичем стоял посреди всей этой деловитой  суеты
и ежился. На материалах экономили до крайности: дерево, железо, даже  краска
- все было самое дешевое. И тем не менее дело оказалось чудовищно-убыточным.
     Из доков Пичем поспешил к себе на фабрику. И  тут  все  шло  заведенным
порядком. Нищие сдавали выручку в конторе. Бири внимательно сверял сдаваемые
ими суммы со своими ведомостями и недоверчиво выслушивал оправдания тех, кто
не  выработал  нормы.  Он  улаживал  пограничные  столкновения  и  стычки  с
чужаками.  В  мастерских  за  длинными  столами  горбились  девушки.   Когда
потребности фабрики бывали покрыты сполна, они работали  на  старьевщиков  и
белошвейные мастерские. Музыкальные мастера чинили трубы шарманок. Несколько
нищих слушали новые  музыкальные  валики  и  долго  выбирали  подходящий.  В
классной комнате шли занятия. Высохшая старуха, вечером работавшая в уборной
при ресторане, учила молодую девушку продавать цветы.
     Пичем  вздохнул.  К  чему  все  это,  если   он   ежеминутно   вынужден
прислушиваться, не грохочут ли на лестнице шаги  полицейских,  явившихся  за
ним в контору?
     Во всем была виновата его дочь.
     Из-за своей неудержимой  чувственности,  несомненно  унаследованной  от
матери, как и вследствие преступной неопытности, Полли отдала свою судьбу  в
руки более чем темной личности. Почему она сразу же вышла  замуж  за  своего
возлюбленного, было для него загадкой. Он подозревал нечто жуткое. Однако он
всегда был за то, чтобы сохранять известную дистанцию между  родственниками,
и это мешало ему говорить с ней о ее частных делах. Кроме того, разговоры  о
вещах, которые ни при каких обстоятельствах  не  должны  были  иметь  места,
могли принести один лишь вред: такие разговоры только низвели бы невозможное
на степень возможности, а  это  лишило  бы  Пичема  главного  оружия  -  его
очевидной неспособности представить себе, что  столь  гнусный  поступок  мог
быть совершен.
     Среди ночи или под утро Пичем, как обычно, встал с  кровати  и  побежал
наверх, на галерею, посмотреть, дома ли еще Полли. Заглянув  в  полуоткрытое
окно, он увидел на кровати смутные очертания ее тела. Она  преспокойно  жила
дома и, как видно, даже не встречалась с мужем.
     Во всяком случае, следовало как можно  скорей  расторгнуть  этот  брак.
Пичему была нужна его дочь.
     В том, что Кокс и теперь  еще  женится  на  ней,  Пичем  ни  минуты  не
сомневался. В Саутгемптоне он убедился в слепой похотливости  маклера.  Этот
распутник, вне всякого сомнения, был покорным рабом своих страстей.
     А Мэкхит, судя по всему, не возражал против дальнейшего пребывания  его
жены под родительским кровом. Он  не  предпринял  никаких  серьезных  шагов,
беспрекословно позволил спустить себя с лестницы и,  насколько  Пичему  было
известно, нигде пока еще не распространялся о  том,  что  он  женат.  Угроза
лишить  дочь  наследства,  судя  по  всему,  подействовала.  Он,   очевидно,
рассчитывал на деньги. Они, верно, были нужны ему.
     Его д-лавки широко задуманы и  весьма  ловко  выкачивали  сбережения  у
мелких и мельчайших людишек, но, с другой стороны, они достаточно примитивны
- собственно говоря, не что иное, как темные, кое-как оштукатуренные  конуры
с двумя-тремя кипами случайного товара на сосновых  досках,  с  отчаявшимися
людьми за прилавком. Откуда он  доставал  товары  по  такой  дешевке,  никак
нельзя было выяснить.
     Пичем пытался через своих нищих войти в сношения с  владельцами  лавок.
Однако добился он немногого. Люди упорно молчали, они  ненавидели  нищих,  а
возможно, и сами мало что знали о происхождении товаров.
     Несколько больший  успех  имели  его  изыскания  относительно  прошлого
Мэкхита. Целые периоды  его  жизни  были  покрыты  тем  полумраком,  который
заставляет   биографов   наших   знаменитых   предпринимателей    неожиданно
становиться немногословными; чаще  всего  их  герои  внезапно  и  совершенно
необъяснимо "подымаются" из неизвестности после  стольких-то  и  стольких-то
лет "тяжелой и самоотверженной  работы",  причем  биографы  обычно  забывают
указать - чьей работы.
     Мелкие конкуренты д-лавок утверждали, будто господин Мэкхит в дни своей
не столь уж далекой  молодости  привлекался  к  ответственности  за  брачные
аферы. Обманутых им девушек они называли "д-невестами", но адреса их указать
не могли. Эти глухие сплетни невозможно было использовать. Одно было так или
иначе ясно: биография Мэкхита начиналась где-то на самом дне города. В былые
- не столь уж далекие - времена методы этого удачливого господина  были  еще
более неприкрытыми, еще более грубыми и еще более доступными  для  судебного
преследования.
     Между прочим, Пичем посетил редакцию "Зеркала" - листка,  утверждавшего
в свое время, что в  его  распоряжении  большой  материал  против  владельца
д-лавок. В редакции, однако, с большим трудом  припомнили  все  это  дело  и
невнятно забормотали, что  у  них  недостает  документальных  данных.  Пичем
принужден был уйти, ничего толком не узнав, но унося  впечатление,  что  они
все-таки что-то знают и даже располагают соответствующим материалом.
     Госпожа Пичем, в эти дни более  чем  когда-либо  предоставленная  самой
себе, а следовательно, и погребу, смутно догадывалась об опасности, нависшей
над домом,  и,  в  свою  очередь,  ломала  голову,  как  разлучить  Полли  с
"лесоторговцем".  Она  терпеть  не  могла  Кокса,  считая   его   "фальшивым
человеком", но он определенно был более выгодной партией.
     Она строила планы, как бы накрыть Мэкхита с  какой-нибудь  женщиной.  У
него, несомненно, должны быть амурные дела; она  не  могла  забыть,  как  он
обнимал Полли за бедра, а ведь последнее время он жил один.
     А потом ей приходило в голову, просветленную  несколькими  стаканчиками
вишневки, что на этой стадии подобные истории с неизбежными потоками слез  и
примирением могут лишь укрепить отношения супругов. И  она  отказывалась  от
своих планов.
     Ничем уже несколько раз подумывал о том, чтобы предложить  охотнику  за
приданым денег, но никак не мог решиться на этот противоестественный шаг.
     Он послал к Мэкхиту Бири. Лесоторговец принял его в  антикварной  лавке
Фанни Крайслер.
     Бири присел, груда сырого мяса, на краешек  хрупкого  стула  чиппендейл
{Стиль  мебели  (комбинация  мотивов  рококо,   готического   и   китайского
искусства), названный так по имени  английского  мебельного  мастера  Томаса
Чиппендейла (род. ок. 1718-ум. 1779) и получивший большое распространение  в
XVIII-XIX веках.}; он играл котелком, свесив его между толстыми коленями.
     - Господин Пичем просит передать вам, - выложил он напрямик, - чтобы вы
как можно скорей выпустили из игры Полли, не то плохо вам придется. Довольно
она с вами цацкалась. И, что самое главное, довольно господин Пичем  с  вами
цацкался. Если вы  думаете,  что  пристроились  к  жирному  пирогу,  то  это
величайшее заблуждение, сударь. Приданого не будет. Наличных денег у  нас  в
обрез. Если у вас другие сведения, значит, вам наплели невесть что.  Кстати,
мы напали на след нескольких баб, которые тоже могли бы назваться  госпожами
Мэкхит, если бы они того захотели и знали ваш адрес. Зарубите себе на носу -
мы ни перед чем не остановимся, чтобы избавиться от вас. Но  господин  Пичем
сказал, что он не хочет скандала, он предпочитает  все  уладить  тихо-мирно;
почему - мне непонятно. Я, знаете ли, взялся бы за это дело совсем иначе.
     Мэкхит рассмеялся.
     - Передайте моему тестю:  если  он  испытывает  затруднения,  я  охотно
помогу ему небольшой суммой, - сказал он дружелюбно.
     - Мы не испытываем никаких затруднений, - грубо сказал Бири, - а вот вы
их скоро испытаете. Мы живем в государстве, сударь, где уважают законы.  Еще
раз повторяю: у нас нет той малины, на которую вы заритесь. Зря  стараетесь,
сударь! Мы бедные, почти нищие люди, но мы не  позволим  наступать  себе  на
ноги. А то, знаете, и червяк может поднять голову, и притом еще как!
     - Но только на улице, - возразил Мэкхит, - пускай он  поднимает  голову
на улице, а не в моей лавке!
     Бири ушел, зловеще хрюкнув. Пичем вздохнул, выслушав его отчет.
     В его распоряжении было ровно два месяца; по истечении этого  срока  он
должен был либо получить дочь в полное свое распоряжение, либо платить.
     Ресторатор Краул не солгал. Выяснилось, что ему не только негде достать
деньги, но что вообще спасти его может только удачный - и притом немедленный
- исход сделки с транспортными судами. Он окончательно обанкротился.
     Баронет, еще