согласен с вами, это одна из форм всеобщей тирании. Почему  бы
не дать любому среднему человеку право изложить свои взгляды  и  вежливо  не
выслушать его?
     Циффель. Говоря так, вы  впадаете  в  ошибку.  Мне  хотелось  бы  сразу
сделать оговорку. Хотя я человек и незначительный,  но  уж  никак  не  любой
средний человек. Не будем вносить путаницу в терминологию. Никто не  говорит
с такой же легкостью о "любом среднезначительном человеке",  между  тем  как
без обиняков говорят о "любом средненезначительном человеке".  Я  решительно
протестую против  этого.  Между  нами,  незначительными  людьми,  существуют
немалые различия. Встречаются  люди,  которые  в  в_ы_с_ш_е_й  с_т_е_п_е_н_и
обладают такими свойствами,  как  мужество,  талант,  самоотверженность,  но
точно так же встречаются и люди, которые этими качествами в  высшей  степени
не обладают. К последним принадлежу и  я,  а  значит,  я  представляю  собой
исключение и, следовательно, не являюсь любым средним человеком.
     Калле. Ну, тогда извините!
     Циффель. Ни для кого не секрет,  что  в  наш  век  незначительные  люди
исчезают с лица земли. Прогресс во всех областях  науки,  техники  и  прежде
всего политики обрек их на вымирание. Поразительная способность нашей  эпохи
делать из мухи слона - вот что  породило  несметное  множество  значительных
людей. Они появляются все более громадными толпами, или, вернее сказать, они
развертываются все более громадными  колоннами.  Куда  ни  кинешь  взгляд  -
повсюду яркие индивидуальности, которые ведут себя как  величайшие  герои  и
святые.  Где  ж   это   в   прежние   времена   бывало   столько   мужества,
самоотверженности и таланта? Такие войны, как наши, и такие мирные годы, как
наши, прежде были бы вообще невозможны. Для  них  потребовалось  бы  слишком
много доблестей, то есть гораздо больше значительных людей, чем  тогда  было
на свете.
     Калле. Но если времена негероев, так сказать,  отошли  в  прошлое,  то,
может быть, ваши взгляды никому уже не интересны?
     Циффель. Наоборот! Люди  как  раз  особенно  интересуются  чувствами  и
мыслями, которые  стали  редкостью.  Чего  бы  мы  не  дали,  чтобы  узнать,
например, достоверные подробности о внутренней жизни  последних  динозавров,
огромных травоядных животных, которые населяли нашу землю  в  доисторические
времена! Они вымерли оттого, что, наверно, не могли  соперничать  с  другими
существами, но именно это и способно возбудить у нас особый интерес к ним.
     Калле.  Если  вы  сравниваете  себя  с  динозаврами,  вам  самое  время
приняться за мемуары, потому что еще немного, и вас никто не поймет.
     Циффель. Переход от одной эпохи  к  другой  совершается  с  необычайной
быстротой.  Современная  наука  считает,  что  такие   переходы   происходят
скачкообразно, можно даже сказать - молниеносно. Долгое время  накапливаются
мелкие изменения, отклонения, искажения, которые  подготавливают  переворот.
Но сам переворот  наступаете  драматической  внезапностью.  Некоторое  время
динозавры еще, так сказать, вращаются в высшем обществе, но они уже плетутся
в  обозе.  Теперь  они  уже  пустое  место,  хотя  с  ними  еще   продолжают
раскланиваться. В родословных книгах звериного общества они все еще занимают
почетное место, но только благодаря древности своего  рода.  Еще  безусловно
считается признаком хорошего тона питаться травой, хотя элита животного мира
уже предпочитает мясо. Еще те  позор,  если  от  головы  до  хвоста  у  тебя
двадцать метров, но это уже и не заслуга. Так длится какое-то  время,  потом
внезапно совершается коренной переворот. Если  вы  не  очень  возражаете,  я
хотел бы иногда почитать вам главу-другую из моих мемуаров.
     Калле. Я ничего не имею против.

        Вскоре они попрощались и разошлись - каждый в свою сторону.


3

     Перевод Н. Субботовской.

       Об античеловеке. Легко выполнимые требования школы. Гернрейтер

Циффель  почти  каждый  день  ходил в вокзальный ресторан; в этом просторном
зале  был  небольшой  табачный  киоск, девушка-продавщица появлялась в самые
разные  часы дня, и нескольких пакетиков сигар и сигарет, принесенных ею под
мышкой,  едва  хватало  на  десять минут торговли. Первая глава мемуаров уже
лежала у Циффеля в боковом кармане, и автор с нетерпением поджидал Калле. Но
тот  не  приходил  целую  неделю,  и Циффель, уже решив, что труд его пропал
втуне,  забросил  мемуары.  Кроме  Калле,  он  не  знал  в X. никого, кто бы
понимал  по-немецки.  Но  на десятый или одиннадцатый день Калле появился и,
  когда Циффель вынул свою рукопись, не обнаружил особых признаков страха.

     Циффель. Я  начинаю  с  предисловия,  где  почтительно  прошу  обратить
внимание на то, что суждения, которые  л  намереваюсь  высказать,  были,  по
крайней мере еще совсем недавно, суждениями  миллионов  людей,  и  что  они,
следовательно, не м_о_г_у_т не представлять известного интереса. Я пропускаю
предисловие и начало и перехожу непосредственно  к  рассказу  о  воспитании,
которое я получил. То, о чем я собираюсь поведать, имеет, как  мне  кажется,
большую познавательную ценность, а в ряде случаев  и  весьма  примечательно.
Наклонитесь ко мне, а то вам  из-за  шума  будет  плохо  слышно.  (Читает.).
"Известно, что многим качестве обучения в наших школах кажется сомнительным.
Замечательный принцип, на  котором  зиждется  это  обучение,  остается  либо
непризнанным, либо не оцененным по заслугам. Он состоит в том, что  молодого
человека  сразу  же,  в  самом  нежном  возрасте,  знакомят  с  ж_и_з_н_ь_ю,
к_а_к_о_в_а о_н_а е_с_т_ь. Без обиняков и без  лишних  слов  его  бросают  в
омут: выплывай сам - или глотай тину!
     Перед  учителями  стоит  трудная  задача,  требующая  от  них  высокого
самоотречения: они должны воплотить в себе  основные  типы  человечества,  с
которыми  впоследствии  в  жизни  столкнется  юноша.  В  школе  он  получает
возможность каждый день четыре или шесть часов познавать жестокость, злобу и
несправедливость. За такое образование не жаль уплатить любые деньги. но оно
предоставляется даже бесплатно, за счет государства.
     Неодолимой   силой,    воплощенной    в    незабываемых    человеческих
индивидуальностях,  -  вот   каким   предстает   юноше   в   школьные   годы
а_н_т_и_ч_е_л_о_в_е_к. Он обладает почти  безграничной  властью.  Оснащенный
педагогическими знаниями и многолетним опытом, он  воспитывает:  ученика  по
своему образу и подобию.
     Ученик изучает все, что необходимо для преуспеяния в жизни. Это  то  же
самое,  что  необходимо   для   преуспеяния   в   школе.   Сюда   относятся:
мошенничество, умение втирать очки и безнаказанно мстить,  быстрое  усвоение
общих мест, льстивость, угодливость, готовность доносить начальству на  себе
подобных и т. д. и т. п.
     Но  самое  важное  -  это   познание   человеческих   характеров.   Оно
осуществляется как познание характеров  отдельных  учителей.  Ученик  должен
изучить слабости учителя и уметь их использовать, иначе он никогда не сможет
защититься от  груза  совершенно  бесполезных  знаний,  которыми  его  будут
набивать  до  отказа.  Нашим  лучшим  учителем  был  высокий,  на   редкость
безобразный мужчина, который, как говорили, в молодости метил в  профессора,
но потерпел неудачу. Это  разочарование  привело  к  полному  расцвету  всех
дремавших в нем сил. Ему нравилось устраивать неожиданные опросы, и, если мы
не могли ответить, он  испускал  тихий  вопль  сладострастия.  Пожалуй,  еще
большую ненависть вызывала у нас его привычка два-три раза в  течение  урока
уходить за классную доску и вытаскивать там из кармана  кусок  незавернутого
сыра, - он жевал его, продолжая вести занятие. Он преподавал химию, но, если
бы он учил нас распутывать  моток  шерсти,  суть  была  бы  та  же.  Учебный
материал был ему нужен, как актерам нужна пьеса - для того,  чтобы  показать
с_е_б_я. Его задачей было -  сделать  из  нас  л_ю_д_е_й.  Это  ему  неплохо
удавалось. Химии мы у него не научились, но зато он  научил  нас  мстить  за
обиды. Ежегодно  нашу  школу  посещал  инспектор;  считалось  что  он  хочет
посмотреть, как мы учимся. Но мы знали, что он хочет видеть,  как  нас  учат
учителя. Когда он однажды появился снова, мы воспользовались случаем,  чтобы
проучить нашего учителя. Мы не отвечали ни  на  один  вопрос  и  сидели  как
идиоты. На этот раз наше молчание отнюдь не доставило химику  сладострастной
радости. Он заболел желтухой, долго хворал, а когда  вернулся,  от  прежнего
сладострастия и сырной жвачки не осталось и следа. У  учителя  французского,
языка  была  другая  слабость.  Он  поклонялся  жестокой  богине,  требующей
страшных жертв, богине справедливости. Этим ловко пользовался  мой  соученик
Б. Проверяя  письменные  работы,  от  качества  которых  зависел  переход  в
следующий класс, учитель имело обыкновение записывать  на  отдельном  листке
против каждой фамилии число ошибок. Справа на его листке стояла отметка, так
что он имел ясное представление  о  каждом.  Допустим,  нуль  ошибок  давало
единицу, лучшую отметку, десять ошибок давало двойку и т. д. В самих работах
ошибки были подчеркнуты красным карандашом. И вот самые тупые ученики иногда
выскабливали перочинными ножиками несколько  красных  штрихов,  подходили  к
кафедре и обращали внимание учителя на  то,  что  он  указал  большее  число
ошибок, чем они сделали. Учитель молча брал работу, смотрел  ее  на  свет  и
замечал стертые места,  заглаженные  ногтем  большого  пальца.  Б.  поступал
иначе. В своей уже проверенной работе он подчеркивал красной тушью несколько
совершенно правильных мест, обиженно подходил к учителю и спрашивал, что  же
здесь неверно. Учителю приходилось согласиться, что все верно, после чего он
сам вымарывал некоторые свои красные штрихи и снижал на своем  листке  общее
число ошибок. Соответственно изменялась, разумеется, и отметка. Согласитесь,
этого ученика школа научила думать.
     Государство обеспечивало наглядность обучения весьма простым  способом.
Вследствие  того  что  каждый  учитель  должен  был  излагать  лишь   строго
определенное количество знаний и делать это из года  в  год,  он  становился
совершенно безучастным к своему предмету  и  не  отклонялся  из-за  него  от
основной цели: жить полнокровной жизнью на глазах у своих учеников. Все свои
личные разочарования, финансовые  затруднения,  семейные  неурядицы  учитель
компенсировал в классе, так что ученики вынуждены  были  делить  с  ним  его
невзгоды. Его не связывал конкретный материал предмета,  он  и  мог  всецело
сосредоточить  свои  силы  на  нравственном  воспитании  молодых  людей,  на
обучении их всякого рода обману. Так готовил он их к вступлению в  мир,  где
им встретятся люди, подобные ему: искалеченные, ущемленные жизнью, прошедшие
огонь и воду. Говорят, что сейчас  школьное  образование,  по  крайней  мере
кое-где, основывается на других принципах, чем в мое  время.  Что  с  детьми
обращаются теперь справедливо и разумно. Мне было бы  очень  жаль,  если  бы
дело обстояло действительно так. Мы еще в школе изучали такие  понятия,  как
сословные различия. Это относилось к учебным предметам. Когда ученик был  из
хорошей семьи, с ним и обращались хорошо, не так, как с детьми рабочих. Если
исключить этот важный предмет из учебных программ современных школ,  молодые
люди смогут постичь столь существенные  тонкости  обращения  лишь  на  своем
жизненном опыте. Все, чему они научились в школе, в общении  с  учителями  -
привело бы их к жизни совсем иной, чем  они  себе  представляли,  к  нелепым
поступкам. Они были бы ловко введены в заблуждение относительно того, с  чем
они  столкнутся  в  реальном  мире.  Они  бы  надеялись  на  fair  play,  на
доброжелательность    и    внимание    и    совершенно    неподготовленными,
невооруженными, беспомощными были бы отданы во власть общества.
     Я-то был подготовлен совсем иначе! Я вступил в жизнь с солидным запасом
знаний о человеческой натуре.
     После того как мое воспитание было до некоторой  степени  закончено,  я
имел основание  ожидать,  что,  обладая  кое-какими  заурядными  пороками  и
научившись дополнительно кое-каким не слишком  отвратительным  мерзостям,  я
смогу более или менее сносно прожить на свете. Это было заблуждением. В один
прекрасный день внезапно понадобились добродетели".
     На этом я сегодня закончу, ибо мне удалось возбудить ваше любопытство.
     Калле. Ваше снисходительное отношение к школе весьма оригинально, (и  в
его основе лежат, так сказать, высокие идейные принципы. Во всяком случае, я
только сейчас вижу, что тоже кое-чему научился в школе. Я припоминаю, что мы
в первый же день получили  хороший  урок.  Когда  мы,  умытые,  с  аккуратно
пристегнутыми ранцами, вошли в класс, а  наши  родители  отправились  домой,
учитель выстроил нас у стены и скомандовал: "Занимайте места". Мы  двинулись
к партам. В классе не хватало парты, и один мальчик остался без  места.  Все
уже сидели, а он все стоял в проходе между партами. Учитель увидел,  что  он
еще стоят, и залепил ему оплеуху. Из этого мы все извлекли  хороший  урок  -
нельзя быть неудачником.
     Циффель. Гений, а не учитель! Как его звали?
     Калле. Гернрейтер.
     Циффель. Меня удивляет, что он остался простым учителем народной школы.
Вероятно, школьная администрация не жаловала его.
     Калле. Неплох был и обычай, введенный другим учителем. Он говорил,  что
хочет пробудить в нас чувство чести. Когда кто-нибудь...
     Циффель. Простите, я все еще думаю о Гернрейтере.  Обыкновенный  класс,
где не хватает одной парты, и с помощью этих примитивных средств  Гернрейтер
создает вам в уменьшенном виде великолепную модель реального мира! Вы видите
его воочию, этот мир, в котором вам предстоит жить. Гернрейтер набросал  его
лишь несколькими смелыми штрихами, и все же, созданный мастером, он наглядно
предстал  перед  вами.  Держу  пари,  ваш  учитель   действовал   совершенно
инстинктивно, по чистой интуиции! Простой учитель народной школы.
     Калле.  Во  всяком  случае,  он  получает,  таким  образом,  запоздалое
признание. Метод другого учителя был гораздо проще. Он боролся  за  чистоту.
Если какой-нибудь ученик сморкался в грязный носовой платок, потому что мать
не дала ему чистого,  он  должен  быть  встать,  взмахнуть  этим  платком  и
сказать: "У меня сопливое знамя".
     Циффель. Недурно, но все же весьма посредственно. Вы сами  сказали,  он
хотел разбудить в вас чувство чести. Это был  заурядный  ум.  В  Гернрейтере
была искра божья. Он не давал решения: Он  лишь  ставил  проблему  наглядно,
лишь отражал действительность. Выводы он  всецело  предоставлял  делать  вам
самим! Это оказывает, естественно, совершенно, иное  и  весьма  плодотворное
действие. Я вам очень признателен за знакомство с этим великим умом.
     Калле. Не стоит благодарности.

  Вскоре после этого они попрощались и разошлись - каждый в свою сторону.


4

     Перевод К. Азадовского и Ю. Афонькина.

    Памятник великому писателю Киви. Бедняки получают высоконравственное
                          воспитание. Порнография

В  один  ясный  солнечный день Циффель и Калле прогуливались, беседуя друг с
другом.  Они  пересекли  привокзальную  площадь и остановились перед большим
           гранитным памятником, изображавшим сидящего человека.

     Циффель. Это Киви. Говорят, его сочинения стоит почитать.
     Калле. Писатель он  был,  как  видно,  неплохой,  но  умер  от  голода.
Сочинительство не пошло ему впрок.
     Циффель. Я слышал, тут вообще  есть  такой  обычай:  всякий  порядочный
писатель  должен  умереть  с  голоду.   Но   соблюдается   он   недостаточно
последовательно: по  моим  данным,  некоторые  отправились  на  тот  свет  в
результате злоупотребления алкогольными напитками.
     Калле. Интересно, зачем его посадили перед самым вокзалом?
     Циффель.  По-видимому,  чтоб  другим  неповадно   было.   Здесь   всего
добиваются угрозами. У скульптора  было  чувство  юмора  -  он  придал  лицу
писателя мечтательное выражение, как будто  тот  мечтает  найти  выброшенную
корку хлеба.
     Калле. Были ведь и такие, которые резали правду-матку.
     Циффель. Да, но  главным  образом  в  стихах  или  в  другой  столь  же
малодоступной форме. Это напоминает мне рассказ, который  я  однажды  где-то
читал, речь шла о человеке в соседней комнате. Одна женщина  развлекалась  с
типом, которого она в душе  презирала;  другой  мужчина,  назовем  его  Икс,
мнением которого она дорожила, узнал об этом. Тогда женщина  подстроила  все
таким образом, что когда она однажды снова легла в постель с  первым,  пусть
он будет Игрек, то Икс находился в комнате рядом и мог все слышать. Ее  план
основывался на том, что он будет слышать, но не будет видеть. Надо  сказать,
что Игрек уже слегка поостыл к  ней,  и  женщине  приходилось  его  всячески
распалять. Например, она поправляет при нем подвязки так, что тот,  которого
мы назвали Игреком, все прекрасно видит. Но одновременно  Игреку  что-то  не
слишком любезное говорит, так что Иксу за стенкой все слышно. Но  этим  дело
не  кончается.  Она  обнимает  Игрека   и   стонет:   "Убери   руки!",   она
поворачивается к нему задом  и,  тяжело  дыша,  заявляет:  "Я  не  дам  себя
изнасиловать", она лежит у Игрека на коленях и кричит: "Свинья!" -  и  Игрек
видит все это, а Икс слышит, и тем самым  честь  ее  соблюдена.  Аналогичный
случай был с одним поэтом: каждый раз перед тем, как выйти  на  эстраду,  он
шел во двор и пачкал ботинки в грязи - пусть публика видит, что из презрения
к ней он даже ботинок не чистит.
     Калле. Вы написали что-нибудь новое?
     Циффель. Я набросал план и готов его вам прочитать. Боюсь, что  у  меня
не будет времени оформить это в виде развернутых глав.  Я  начну  с  первого
раздела. (Читает.) "Сражения в снежки. Бутерброды. Ганс  из  швейцарской.  У
мамы мигрень. Опять к  обеду  опоздал.  Занятия  в  школе.  Учебники.  Можно
подтереть резинкой. Большая перемена; Натрясли каштанов.  Собака  мясника  у
тумбы. Приличные дети босиком не ходят. За  перочинный  ножик  трех  волчков
мало. Игра в камушки. И в колечки. Роликовые коньки. Ракушки. Камнем в окно.
Меня там не было. Они сидят на одной капусте, зато  никогда  не  болеют.  Не
мешай папе. Ложись спать. Отто огорчает свою  маму.  Откуда  он  таких  слов
набрался? Подавая руку, надо смотреть в глаза".
     Как вам это нравится?
     Калле. Трудно сказать. Читайте дальше.
     Циффель. "В церкви святой Анны звонят к вечерне. Сбегай  за  пивом.  На
Клаукештрассе повесился господский кучер. Марихен с милым на скамье  коленки
отсидела. Ножик бросают с ладони, от локтя, от  подбородка,  с  макушки,  от
плеча. Если воткнется под углом - тоже считается. Он что-то написал мелом на
воротах конюшни. Дали знать в полицию.  Игра  в  деньга:  швыряют  об  стену
пятипфеннигавую монету. Чья дальше отскочит. Кучер отпрыгался, а вот  каково
вдове. В Катценштаделе живут одни головорезы. Мелом? Откуда у "его мел?  Еще
игра: заостренный колышек загоняют в землю, его надо выбить другим колышком.
Я тебя самого загоню в землю вместо колышка, дрянь ты этакая! Променял  всех
своих оловянных солдатиков.  Индейцы,  германцы,  русские,  японцы,  рыцари,
Наполеон, баварцы, римляне. На второй год. Давно пора бы  знать,  вон  какой
дылда вымахал. Собака. Сволочь. Зас...ец.  Г...юк.  Падаль  вонючая.  Пижон.
Дубина.  Олух.  Скотина.  Падло.  Размазня.  Деревня  неумытая.   Социалист.
Подонок.  Потаскуха.  Ублюдок.  Куриная  грудь.  Расширение  сосудов.  Горб.
Попрошайничать запрещено. Имейте в виду, в  доме  четыре  живет  полицейский
чиновник".
     Третий раздел: "Воскресный вечер. Духовой  оркестр  в  саду  у  пивной.
Горячие сосиски с булочкой. У этих девиц нехорошая болезнь.  Когда  идешь  к
женщине... Хазэнгассе, одиннадцать. Патер церкви святого Максимилиана.  А  у
Крамлихов йозеф  идет  в  священники.  Т