Не годится, слабо. (Первому солдату.) Ты тоже руби.
     Крестьянин. У меня только один топор. (Перестает рубить.)
     Прапорщик. Надо поджечь дом. Надо ее выкурить.
     Крестьянин. Не поможет, господин  капитан.  Если в городе увидят огонь,
им все будет ясно.

     Катрин опять прислушивалась, продолжая барабанить. Теперь она смеется.

     Прапорщик.  Смотри, она смеется над  нами... Я  не выдержу. Я пристрелю
ее, и пусть все идет к чертям. Принесите ружье!

     Два солдата убегают. Катрин продолжает барабанить.

     Крестьянка. Я придумала, господин начальник! Вон их фургон. Если мы его
разнесем, она перестанет. У них нет ничего, кроме фургона.
     Прапорщик  (молодому крестьянину). Разнеси  его в  щепки.  (Катрин.) Мы
разнесем твою повозку, если ты не перестанешь.

     Молодой крестьянин делает несколько слабых ударов по фургону.

     Крестьянка. Перестань, скотина!

     Глядя  с  отчаянием  на  фургон,  Катрин  издает  жалобные  звуки,   но
продолжает барабанить.

     Прапорщик. Где эти гады с ружьем?
     Первый солдат. В городе, наверно, еще  не услыхали,  а то  бы их орудие
уже ударило.
     Прапорщик (Катрин). Они тебя  не слышат. А сейчас  мы  тебя пристрелим.
Последний раз говорю. Брось барабан!
     Молодой крестьянин  (внезапно бросает доску). Бей в барабан, бей! Не то
все погибнут! Бей, бей...

     Солдат  валит  его  на  землю  и  ударяет  копьем.  Катрин  плачет,  но
продолжает барабанить.

     Крестьянка. Не бейте его в спину! Боже мой, вы убьете его!

     Вбегают солдаты с тяжелым ружьем.

     Второй солдат.  Прапорщик, полковник рвет и  мечет.  Нас будет  судить,
полевой суд.
     Прапорщик. Ставь! Ставь!

     Солдаты ставят ружье на сошку.

     (Кричит Катрин.) Последний раз: перестань барабанить!

     Плача, Катрин барабанит изо всех сил.

     Огонь!

     Солдаты стреляют. Катрин делает еще несколько ударов и медленно падает.

     Вот шума и нет!

     Но вслед за последними ударами Катрин раздается грохот городских пушек.
Издалека доносятся беспорядочный звон набата и канонада.

     Первый солдат. Она своего добилась.




                      12



     Рассвет. Слышен барабанный бой и свист, под который  шагают удаляющиеся
колонны.

     Мамаша Кураж сидит  на корточках возле дочери перед фургоном. Крестьяне
стоят рядом.

     Крестьяне.  Вам нужно  двигаться,  сударыня. Сейчас  пройдет  последний
полк. Одной вам идти нельзя.
     Мамаша Кураж. Может, она уснет. (Поет.)

     Шелестит солома.
     Баю, баю, бай.

     Соседские дети

     Хнычут пускай.
     Соседские -- в лохмотьях,
     В шелку -- моя.
     Ей платье ангелочка
     Перешила я.
     У соседских корка,
     У нас -- пирожок.
     Если не по вкусу,
     Скажи, дружок.

     Баю, баю, баю,

     Спи, детеныш мой.
     Один остался в Польше,
     Где-то другой?

     Не надо было вам говорить ей о детях вашего зятя.

     Крестьянин.  Если  бы вы не  пошли в город, чтобы нагреть руки,  может,
ничего бы и не было.
     Мамаша Кураж. Теперь она спит.
     Крестьянка. Она не спит, поймите, она неживая.
     Крестьянин.  И вам  уже пора бы уйти. По дорогам  рыщут  волки  и, хуже
того, мародеры.
     Мамаша  Кураж (встает). Да. (Достает из фургона кусок  парусины,  чтобы
прикрыть труп.)
     Крестьянка. У вас больше никого нет? К кому бы вы могли пойти?
     Мамаша Кураж. Есть. Эйлиф.
     Крестьянин (в то время как мамаша Кураж прикрывает труп). Надо  вам его
разыскать. Об этой уж мы позаботимся, мы похороним ее как следует. Можете не
беспокоиться.
     Мамаша Кураж. Вот вам деньги на  расходы. (Отсчитывает деньги и дает их
крестьянину.)

     Крестьянин и его сын пожинают ей руку и уносят  Катрин. Крестьянка тоже
пожимает ей руку с поклоном.

     Крестьянка (уходя). Торопитесь!
     Мамаша  Кураж  (впрягается  в  фургон).  Надеюсь,  и одна  справлюсь  с
фургоном.  Ничего, вытяну, вещей в  нем  немного.  Надо  опять  за  торговлю
браться.

     Со свистом и барабанным боем проходит еще один полк.

          (Трогает с места.) Эй, возьмите меня с
собой!

     Из глубины сцены доносится пенье.

     Война удачей переменной
     Сто лет продержится вполне,
     Хоть человек обыкновенный
     Не видит радости в войне:
     Он жрет дерьмо, одет он худо,
     Он палачам своим смешон.
     Но он надеется на чудо,
     Пока поход не завершен.
     Эй, христиане, тает лед!
     Спят мертвецы в могильной мгле.
     Вставайте, всем пора в поход,
     Кто жив и дышит на земле!




                       Занавес





                        ПРИМЕЧАНИЯ

     (Илья Фрадкин)

     Пьеса была написана  в Швеции осенью 1939  года, в дни, непосредственно
предшествовавшие  возникновению   войны   в   Европе.   Впоследствии   Брехт
признавался:  "Когда я писал,  мне представлялось, что  со  сцен  нескольких
больших городов  прозвучит  предупреждение драматурга, предупреждение о том,
что кто хочет  завтракать с чертом, должен  запастись длинной  ложкой. Может
быть, я проявил при  этом  наивность,  но  я не считаю, что быть наивным  --
стыдно.  Спектакли, о  которых  я  мечтал,  не состоялись. Писатели не могут
писать  с такой  быстротой,  с какой  правительства развязывают войны:  ведь
чтобы сочинять,  надо думать.  Театры слишком скоро попали во власть крупных
разбойников. "Мамаша Кураж  и  ее дети"  -- опоздала" (цит. по статье:  Hanz
Bunge, Brecht im zweiten Welkrieg.- "Neue  Deutsche Leratur, 1962, No 3,- S.
46--47).

     Литературным источником  пьесы  была повесть немецкого писателя  времен
Тридцатилетней войны Ганса  Якоба Кристофеля фон Гриммельсгаузена "Подробное
и удивительное  жизнеописание отъявленной  обманщицы и  бродяги Кураж".  Эта
повесть   вместе   с   двумя   другими  повестями   и   знаменитым   романом
Гриммельсгаузена   о   Симплициссимусе   входит  в   цикл   так   называемых
"Симплицианских сочинений". Однако, почерпнув у  Гриммельсгаузена  некоторые
импульсы  (Тридцатилетнюю  войну как исторический фон  для  действия,  образ
маркитантки  по  имени  Кураж  и  пр.), Брехт  написал  пьесу  по  сюжету  и
проблематике  вполне  самостоятельную, почти  никак  не связанную с повестью
писателя XVII века.
     Брехт неоднократно высказывался о "Мамаше Кураж", комментировал спорные
или  вызывающие  различные  толкования  места, подчеркивал  то,  что  считал
главным и важным, составил "модель", то есть  полное  описание поставленного
им спектакля -- мизансцена за мизансценой (часть этих материалов  см. в кн.:
Бертольт Брехт, Театр, т. 5/1, "Искусство", М. 1965, стр. 382-449).
     В  пьесе чрезвычайно велика роль сонгов. "Мамаша Кураж  и ее  дети"  --
один  из  наиболее  совершенных  в  драматургии  Брехта  примеров  сочетания
сценического  действия,  диалога  и сонгов,  при  котором последние образуют
органически  необходимый  элемент  художественного  целого.  Сонги  очуждают
действие,  комментируют  его,  проливают  дополнительный  свет на  характеры
персонажей,  иногда  даже, как  справедливо  заметил  один  критик, являются
"ключом к  основной  драматической  концепция пьесы". Так,  например,  песня
Кураж проходит  сквозной нитью через всю пьесу. Ее первые строфы исполняются
в самом  начале, когда  Кураж  на вопрос фельдфебеля: "Вы  что за народ?" --
отвечает:  "Народ  торговый".  За  этой  репликой следует  сонг,  с  помощью
которого маркитантка представляется  публике, как в более поздние века  люди
более  высокого  общественного  положения  делали  это  С  помощью  визитной
карточки. Следующие строфы исполняются в седьмой картине, звучит эта песня и
в финале.  В этом сквозном  сонге выражен лейтмотив всей темы Кураж: война и
торговля, война -- источник коммерции.
     Особое значение имеет сонг о великих людях. В нем сходятся все основные
мотивы,  В  некоторых  строфах  этой  песни  слышатся  пародийно-иронические
интонации,  что,  однако,  не  нарушает  того горького и  глубоко серьезного
смысла, который в  них заложен.  "Мудрость" ведет Кураж к таким же печальным
итогам, к каким она  привела  царя Соломона.  Храбрость была причиной смерти
Эйлифа  (равно   как  и  Цезаря).  Швейцеркас  погиб,  подобно  Сократу,  от
честности.   Немую   Катрин   ждет  смерть,  как   святого   Мартина,--   от
самоотверженности... Не в добродетелях ли источник зла в жизни человеческой?
Но этот упрощенный вывод,  казалось бы,  вытекающий из сонга, корректируется
обстоятельствами сценического действия, ибо  в то  самое  время, когда Кураж
вместе  с  поваром поет эту песню, она принимает трудное, но доброе решение:
отклонить предложение повара и остаться с Катрин. Кураж отлично осознает все
выгоды сделанного предложения и все  тяжелые последствия отказа от него,  но
человечность берет  в ней верх. Следовательно, мало сказать: добро гибельно!
-- следует одновременно признать: добро  человечно, оно присуще человеческой
природе! И если оно губит человека, то зло не в нем, а в тех обстоятельствах
жизни,  которые  превращают  его из  блага в орудие гибели. Именно такова та
сложная диалектика  художественной  мысли  драматурга,  которая  вытекает из
сопоставления, из взаимного комментирования сонга и сценического действия.
     Премьера пьесы состоялась в Цюрихе (Швейцария)  в театре "Шаушпильхауз"
19 апреля 1941 года. Режиссером спектакля был Линдберг, художником Тео Отто,
главную  роль  исполняла  Тереза  Гизе, а в  роли  Эйлифа выступал  актер  и
известный  писатель-антифашист (автор  книги "Болотные  солдаты")  Вольфганг
Лангхоф. Спектакль имел большой успех, но некоторые для Брехта принципиально
важные  акценты в идейной концепции пьесы  были  не  совсем правильно поняты
режиссером  и   критикой,   что   побудило  автора  несколько   переработать
первоначальный текст  и создать  новые редакции  первой  и пятой картин. Эта
исправленная редакция пьесы легла в основу всех немецких ее изданий, а также
русских переводов. Кроме печатаемого в настоящем издании и издававшегося еще
прежде перевода  С. Апта, имеется  также перевод  Б. Заходера и  В. Розанова
(см.: Бертольт Брехт, Театр, т. 3, "Искусство", М. 1964).

     Совершенно особое значение в  истории мирового  театра имела постановка
"Мамаши  Кураж"  в  Берлине  в  Немецком  театре  имени  Макса   Рейнгардта,
состоявшаяся 11  января 1949  года. Режиссеры  --  Б.  Брехт и Эрих  Энгель.
художники  -- Тео  Отто  и  Г.  Клингер, композитор --  Пауль  Дессау.  Роли
исполняли: Кураж -- Елена Вайгель, Эйлифа -- Эрнст Калер, Катрин -- Ангелика
Хурвиц, повара --  Пауль Бильдт, Иветты -- Рената Кейт, священника -- Вернер
Хинц. Этот  спектакль  приобрел  всемирную славу, и на его  основе несколько
позднее  возник  театр  Брехта  "Берлинский  ансамбль",  с  этим  спектаклем
"Берлинский  ансамбль" гастролировал в крупнейших театральных столицах мира.
О спектакле имеется огромная литература на многих языках.


     Стр.  443. Главнокомандующий Оксеншерна Аксель (1583--1654) -- шведский
полководец и государственный деятель.
     Стр. 455. Песня  о  солдате и бабе.  -- Первый вариант  этой песни  был
создан  на  рубеже  10--20-х  годов  и входил в  состав  сборника  "Домашние
проповеди". Текст, включенный в  пьесу "Мамаша  Кураж", несколько отличается
от ранней редакции.
     Стр.  461.  Император   всех  угнетал...--  Имеется  в  виду  император
Священной римской империи Матвей.
     Король. -- То есть шведский король Густав II Адольф.


   Бертольд Брехт
   Покупка меди


---------------------------------------------------------------------------
     Бертольт Брехт. Театр. Пьесы. Статьи. Высказывания. В пяти томах. Т. 5/2
     М., Искусство, 1965
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

СОДЕРЖАНИЕ

"ПОКУПКА МЕДИ"
     НОЧЬ ПЕРВАЯ Перевод С. Тархановой
     ФРАГМЕНТЫ К ПЕРВОЙ НОЧИ
     Перевод С. Тархановой

ВТОРАЯ НОЧЬ
     Речь философа о времени. Перевод С. Тархановой
     Тип "К" и тип "П". Перевод С. Тархановой
     Уличная сцена. Перевод Е. Эткинда
     О театральности фашизма. Перевод С. Тархановой
     Речь актера о принципах изображения мелкого нациста. Перевод С. Тархановой
     ФРАГМЕНТЫ КО ВТОРОЙ НОЧИ
     Перевод С. Тархановой

ФРАГМЕНТЫ К ТРЕТЬЕЙ НОЧИ
     Перевод С. Тархановой

СЦЕНЫ ДЛЯ ОБУЧЕНИЯ АКТЕРОВ
     Параллельные сцены. Перевод А. Ревзина и Я. Португалова
     Интермедии. Перевод А. Ревзина и Я. Португалова
     Состязание Гомера и Гесиода. Перевод Е. Эткинда

ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ
     Перевод С. Тархановой

ФРАГМЕНТЫ К ЧЕТВЕРТОЙ НОЧИ
     Перевод С. Тархановой

СТИХИ ИЗ "ПОКУПКИ МЕДИ"
     Маги. Перевод Е. Эткинда
     Незаконченное. Перевод Е. Эткинда
     Легкость. Перевод Е. Эткинда
     О подражании. Перевод Е. Эткинда
     О повседневном театре. Перевод А. Голембы
     Речь к датским рабочим актерам об искусстве наблюдения. Перевод Е. Эткинда
     Об изучении нового и старого. Перевод Е. Эткинда
     Занавесы. Перевод Е. Эткинда
     Освещение. Перевод Е. Эткинда
     Песни. Перевод Е. Эткинда
     Реквизит Елены Вайгель. Перевод Е. Эткинда
     Представлять прошлое и настоящее в единстве. Перевод Б. Слуцкого
     О суде зрителя. Перевод Б. Слуцкого
     О критическом отношении. Перевод Б. Слуцкого
     Театр переживаний. Перевод Е. Эткинда
     Театр - место, подходящее для мечтаний. Перевод Б. Слуцкого
     Очистка театра от иллюзий. Перевод Б. Слуцкого
     Нужно показывать показ. Перевод Е. Эткинда
     О перевоплощении. Перевод Е. Эткинда
     Упражнение в речи для актеров. Перевод Б. Слуцкого
     Актриса в изгнании. Перевод А. Исаевой
     Описание игры Е. В. Перевод Е. Эткинда
     Песнь автора. Перевод Е. Эткинда
     Отзвук. Перевод Е. Эткинда
     Размышление. Перевод Е. Эткинда
     Грим. Перевод Е. Эткинда
     Расслабленное тело. Перевод Е. Эткинда
     Отсутствующий дух. Перевод Е. Эткинда
     Размышления актрисы во время гримировки. Перевод Е. Эткинда
     Редкие выступления мастеров-актеров. Перевод Е. Эткинда
     Погребение актера. Перевод Е. Эткинда

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ К ТЕОРИИ ТЕАТРА, ИЗЛОЖЕННОЙ В "ПОКУПКЕ МЕДИ"
     Перевод С. Тархановой


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ПЬЕСЫ "ПОКУПКА МЕДИ"

     Философ стремится полностью использовать театр для своих  целей.  Театр
должен создавать верные копии общественной жизни, помогая зрителю выработать
к ним свое собственное отношение.
     Актер стремится к самовыражению. Он хочет, чтобы  им  восхищались.  Для
этого ему нужны фабула и характеры.
     Актриса хотела бы, чтобы театр нес общественно-воспитательную  функцию.
Во главу угла она ставит политику.
     Завлит обещает философу всяческую  поддержку.  Он  говорит,  что  готов
отдать все силы и знания делу перестройки своего  театра  в  соответствии  с
замыслами философа. Он надеется, что эта перестройка вдохнет в  театр  новую
жизнь.
     Осветитель олицетворяет новую публику. Он - рабочий  и  недоволен  тем,
как устроен мир.

НОЧЬ ПЕРВАЯ

     На сцене, где рабочий не спеша снимает декорации, сидят,  примостившись
- кто на стульях, кто на реквизитных аксессуарах - актер, Завлит и  философ.
Достав  из  корзинки,  принесенной  рабочим,   несколько   бутылок,   завлит
откупоривает их, актер наливает в рюмки вино и угощает друзей.
     Актер. На сцене - много пыли, оттого здесь всегда  мучит  жажда.  Пейте
же, не стесняйтесь!
     Завлит (бросив взгляд в сторону рабочего). Попросим нашего друга, чтобы
он не слишком торопился снимать декорации, не то опять поднимется пыль...
     Рабочий. А я и так не спешу... Но убрать декорации хочешь не хочешь,  а
надо. Ведь завтра начнут репетировать новую пьесу.
     Завлит. Надеюсь, вам здесь понравится. Мы могли бы расположиться в моем
кабинете. Но там гораздо холоднее - я-то ведь не плачу  за  вход,  как  наша
достопочтенная публика, а  самое  главное,  там  с  укором  глядят  на  меня
бесчисленные рукописи непрочитанных пьес. К  тому  же  ты,  философ,  всегда
непрочь наведаться за кулисы, а ты,  актер,  если  уж  нет  у  тебя  сегодня
публики, хоть сможешь полюбоваться на кресла в зрительном  зале.  Беседуя  о
театре, мы вообразим, будто ведем эту беседу  на  глазах  у  публики,  иными
словами, сами разыгрываем небольшое  представление.  Наконец,  здесь  у  нас
будет возможность поставить  несколько  небольших  опытов,  коль  скоро  это
потребуется для уяснения предмета. Так приступим же к делу и, пожалуй, лучше
всего начнем с вопроса, обращенного к нашему другу-философу, - о том, что же
занимает его в нашей театральной работе.
     Философ. В вашей театральной работе меня занимает то, что вы с  помощью
ваших средств и вашего искусства изготовляете копии событий, происходящих  в
человеческом обществе, так что, наблюдая вашу игру,  можно  поверить,  будто
перед тобой настоящая жизнь.  И  поскольку  меня  интересуют  формы  и  виды
общественной жизни, то меня интересуют и ваши изображения таковых.
     Завлит. Понимаю. Ты хочешь познать наш мир, - мы  же  показываем  здесь
то, что происходит в мире.
     Философ. Не знаю, до конца ли ты меня понял. Право, не знаю.  Почему-то
в твоих словах я не ощутил неудовольствия.
     Завлит. А почему я должен выразить неудовольствие в ответ на признание,
что в нашей театральной работе тебя интересует показ событий, происходящих в
мире? Ведь мы и в самом деле воссоздаем эти события.
     Философ. Я  сказал:  вы  изготовляете  копии,  и  они  интересуют  меня
постольку, поскольку они соответствуют оригиналу, потому  что  всего  больше
меня занимает оригинал, то есть общественная жизнь. Сказав  это,  я  ожидал,
что вы отнесетесь ко мне с известной настороженностью и  усомнитесь  в  том,
смогу ли я при такой позиции быть для вас хорошим зрителем.
     Завлит. Почему бы тебе не быть хорошим зрителем? У нас на  сцене  давно
уже повывелись боги и ведьмы, звери и духи. В  последние  десятилетия  театр
изо  всех  сил  старался  подставлять  жизни   зеркало.   В   угоду   своему
честолюбивому желанию способствовать разрешению социальных проблем он принес
величайшие жертвы. Он показал, как это плохо, что на  женщину  смотрят  лишь
как на игрушку; что рыночная купля-продажа захватила также  домашние  очаги,
превратив  семью  в  арену  боев;  что  деньги,  с  помощью  которых  богачи
обеспечивают своим детям образование и культуру, добываются  за  счет  того,
что детей других родителей толкают в пучину порока, и еще многое  другое.  И
за эти услуги, оказанные им  обществу,  театр  заплатил  тем,  что  едва  не
утратил всего своего обаяния. Он оставил все попытки создать  хотя  бы  одну
великую фабулу, которая могла бы сравниться с творениями древних.
     Актер. И хотя бы один столь же великий характер!
     Завлит. Зато мы  показываем  банки,  клиники,  нефтяные  вышки  и  поля
сражений, трущобы и виллы  миллиардеров,  хлебные  поля  и  биржу,  Ватикан,
беседки, дворцы, фабрики, залы совещаний, короче, всю жизнь, как она есть. У
нас на сцене происходят  убийства  и  заключаются  контракты,  разыгрываются
адюльтеры,  совершаются  героические  подвиги,  объявляются  войны,  у   нас
умирают, рождают детей, торгуют, блудят, мошенничают. Короче, мы  показываем
общественную жизнь людей со всех сторон. Мы  используем  любые  впечатляющие
средства, не боясь никаких новшеств, все законы эстетики давно выброшены  за
борт. Пьесы насчитывают иногда пять актов, иногда пятьдесят, случается,  что
на одной и той же сцене одновременно воздвигают до  пяти  игровых  площадок,
счастливые концы чередуются с несчастливыми, есть у нас и такие  пьесы,  где
публике  предоставляется  самой  выбрать   конец.   Сегодня   мы   стилизуем
исполнение, завтра - играем совершенно естественно.  Наши  актеры  одинаково
ловко управляются как с ямбами, так и с уличным  жаргоном.  Оперетты  подчас
отдают трагизмом, в трагедиях же встречаются песенные ин