обманули".  "Русский  испанец"  все-таки  имеет
отношение к этому звонку! А значит,  теперь  и  ко  мне...  Я  осторожно
попросила собеседника продолжать.
   - Спасибо, я постараюсь без долгих  предисловий.  Ведь  вы,  Танечка,
наверняка знаете наши, так сказать, исходные данные. Ну, о том, что идет
фестиваль и что у нас в гостях знаменитый Мигель Мартинес... Кстати,  он
сейчас здесь, в моем кабинете.
   Я подтвердила, что все это мне известно.
   - И.., о плаще Радамеса вы тоже знаете, не правда ли?
   - И о плаще.
   - Вот в нем-то и дело, - упавшим голосом  констатировал  директор  и,
понизив его до трагического шепота, сообщил:
   - Он пропал!
   - Плащ Радамеса?! - Я не верила своим ушам.
   - Увы! Похищен из номера "Астерии" около двух часов  назад.  Таня,  я
умоляю вас взяться за это дело!
   - Но... Боже мой, такая ценная вещь! Нет, Федор Ильич, эта  работенка
как  раз  таки  для  милиции.  Тут  нужно  задействовать  большие  силы,
современные технические средства... Нет, я просто не могу! Мой искренний
совет вам и господину Мартинесу: немедленно сделайте заявление  по  всей
форме. Вы и так уже потеряли кучу времени...
   - Танечка, я  умоляю!  Мы  вас  умоляем!  Господин  Мартинес  ко  мне
присоединяется,   правда,   Мигель?   -   Я   не   расслышала   никакого
подтверждения, очевидно, Мигель присоединялся к мольбам безмолвно.  -  Я
не могу допустить, чтобы это прискорбное событие  получило  общественный
резонанс! Вы представляете, какой шум  поднимут  газеты?  Да  это  будет
такой удар по репутации нашего  фестиваля,  после  которого  мы  уже  не
поднимемся на ноги. И больше к нам не приедет  ни  один  уважающий  себя
артист! Нет, это совершенно невозможно, мне просто  страшно  подумать  о
последствиях... Танечка, это должны сделать только  вы!  Как  говорится,
без шума и пыли. Только вы одна это сумеете. Я вас  умоляю!  Ради  всего
святого, ради нашего с  вами  города,  который  наконец-то  обрел  такой
замечательный оперный праздник...
   Директор готов был разрыдаться в трубку.
   Я, разумеется,  уже  знала,  что  соглашусь:  судьба  делала  слишком
прозрачные намеки, что мне следует взяться за это дело. Но нельзя же так
сразу сдаться! Тем более что там у  него  в  кабинете  этот...  "дорогой
гость".  Уж  его-то,  голубчика,  я  заставлю  лично  умолять  меня  "на
прекрасном русском языке"!
   - Не знаю, Федор Ильич... Я понимаю, ваши опасения  имеют  основания,
но... Право, не знаю!
   Вы в курсе, что я за свои услуги беру немало?
   - Да, разумеется, но  какое  это  имеет  сейчас  значение?  То  есть,
конечно, театр - банк, мы считаем каждую копейку, но доброе имя,  знаете
ли, дороже! Мы заплатим сколько надо, не  сомневайтесь,  только  найдите
плащ, Танечка! У нас еще три дня и три ночи... Если надо, я руку дам  на
отсечение, но восемнадцатого апреля Мигель должен петь Радамеса в  своем
плаще. Со своей стороны он тоже  готов  предложить  вам  гонорар,  очень
приличный. Помимо той суммы, что заплатит вам  театр,  естественно...  Я
вас умоляю!
   - Не умоляйте, Федор Ильич, я уже  прониклась  вашей  болью.  И  ваша
отсеченная рука делу  не  поможет,  так  что  лучше  используйте  ее  по
назначению. А мы пойдем другим путем.  Кто  еще  знает  об  исчезновении
плаща, кроме вас и господина Мартинеса?
   - Одну секунду... - Я услышала, как директор повторил  мой  вопрос  в
глубь кабинета, но не разобрала, что ему ответили. - Кроме нас, в  курсе
только Хосе, костюмер и гример Мигеля.., то  есть  господина  Мартинеса.
Ведь это он находился в гостинице, когда.., все  это  случилось.  Мигель
был в театре.
   - А кому известно, что вы привлекли к расследованию меня?
   После нового уточнения я узнала, что об  этом  пока  неизвестно  даже
Хосе.
   - Вот и отлично, пусть никто ничего не знает. Пока. Думаю,  поскольку
вы теперь мои клиенты,  нам  необходимо  продолжить  наше  трехстороннее
совещание без посредства телефона. Причем немедленно: три дня и три ночи
- это  не  так  уж  много,  Федор  Ильич.  Сочувствую  вам  и  господину
Мартинесу, у вас был трудный день, но через  полчаса  я  буду  у  вас  в
кабинете.
   - Конечно, конечно! Ждем  вас.  Я  так  рад,  Таня,  так  благодарен!
Спасибо...
   По-моему, он был весьма возбужден и  не  скоро  заметил,  что  я  уже
положила трубку.

Глава 2

   Театральная  вахтерша,  сухонькая   интеллигентная   старушка,   была
предупреждена о том, что к директору прибудет дама, и  не  стала  чинить
мне препятствий:
   - Пожалуйста, пожалуйста, вас  ждут!  Сюда,  направо  -  вон,  видите
открытую дверь?
   В длинном коридоре, простирающемся в два конца от  служебного  входа,
было пусто. Но "в кулуарах" театра чувствовалась жизнь,  хотя  спектакль
закончился больше часа назад.
   Открытая дверь оказалась, как и следовало ожидать, всего лишь  дверью
"предбанника" - узкой и тесной приемной,  в  которой  помещались  только
стол секретарши, допотопный  книжный  шкаф,  стулья  для  посетителей  и
развесистые растения в горшках и  кадках.  Последние  занимали  изрядную
часть площади и объема комнатушки.
   В  "предбанник"  выходили   две   одинаковые   двери,   расположенные
точнехонько друг напротив друга.
   Поскольку ни одной живой души здесь не было (если не считать  флоры),
мне  пришлось  самостоятельно  определить,  какая  из  двух  принадлежит
высшему административному руководству. В таких делах нюх у меня есть,  и
я без стука приоткрыла  левую  дверь.  Как  я  и  предполагала,  за  ней
оказалась вторая - звуконепроницаемая, обитая  коричневым  дерматином  и
тоже плотно прикрытая. Я толкнула ее, одновременно  легонько  стукнув  в
деревянный косяк:
   - Разрешите?
   Двое мужчин, сидевшие в креслах по обе стороны  директорского  стола,
почти  одновременно  вскочили  мне  навстречу.  И  я  с  удовлетворением
отметила, как мрачная физиономия  испанца  быстро  возвращается  в  свое
нормальное состояние: то есть обретает улыбку и живой интерес,  то,  что
сегодня весь вечер демонстрировал  мне  телеэкран.  Только  в  настоящую
минуту причиной положительных эмоций дона Мигеля  Мартинеса  явилась  не
встреча с юностью, а встреча с частным детективом  Таней  Ивановой.  Это
было совершенно очевидно.
   Директор выглядел минимум лет на десяток постарше своего собеседника.
Он был невысок, слегка полноват, седоват и лысоват; а впрочем, черты его
круглого лица были правильными и даже  приятными.  Словом,  Федор  Ильич
полностью соответствовал голосу, который я слышала по телефону,  и  моим
представлениям о театральных директорах.
   Прежде чем он успел открыть  рот,  герой  сегодняшних  информационных
новостей уже стоял рядом со мной:
   - Позвольте за вами поухаживать!
   Мои ноздри уловили аромат  коньяка  и  чего-то  пряно-парфюмерного  -
по-моему, из "опиумной" серии.
   В течение нескольких последующих секунд  (а  может,  и  минут  -  мне
как-то не пришло в голову наблюдать время) он галантно освободил меня от
пальто; изящно склонив голову, обеими руками поднес мою  лапку  к  своим
губам; проигнорировав этикет и робкие попытки  хозяина  кабинета,  лично
представился мне, сказав, что его имя Мигель или Михаил - как мне больше
нравится. И добавил: он  просто  сражен  тем  фактом,  что  известный  в
Тарасове частный детектив является одновременно "потрясающей"  девушкой,
в присутствии которой говорить о делах - просто преступление.
   По правде говоря, я приняла меры, чтобы  выглядеть  и  в  самом  деле
потрясающе, так что комплимент не был просто комплиментом.
   Мне пришлось в тон ему ответить тем же: я, мол,  тоже  удивлена,  что
всемирно известная звезда оперы оказалась таким галантным кабальеро.
   При слове "звезда" он поморщился:
   - Таня, пожалуйста, не портите впечатление от нашей встречи, оно  уже
и  без  того  подпорчено  -  этой  дурацкой  кражей!  Я  так  не   люблю
"звездизма", всяких дифирамбов, журналистской трескотни... Хотя понимаю,
что без этого не обойтись - издержки  профессии!  Поверьте,  в  жизни  я
совсем простой парень, и если бы не грустный повод нашего знакомства,  я
бы сейчас пригласил  вас  погулять  по  ночным  улицам  этого  чудесного
города. Если вы, конечно, не были бы против...
   Черт возьми, еще бы я была против! Но вслух этого говорить не  стала,
пожалуй, прозвучало бы слишком откровенно. И без того я чувствовала, что
общество Мигеля-Михаила становится мне все приятней и приятней.  Но  вот
ему-то об этом знать вовсе не обязательно! По крайней мере, так сразу...
   Чтобы смотреть ему в глаза - смеющиеся, с блестящими  "чертиками",  -
мне приходилось задирать  нос  кверху  (а  ведь  я  была  в  сапогах  на
высоченном каблуке!). Но даже  это  не  было  неприятно.  Я  не  ощущала
никакого напряжения, мне казалось, что мы знакомы всю жизнь  и  лишь  по
какой-то странной прихоти продолжаем обращаться друг к другу на "вы". И,
когда Федору Ильичу удалось  наконец  вставить  словцо,  мы  оба  сильно
удивились, что в комнате есть еще кто-то, кроме нас.
   - Друзья мои, я рад, что вы нашли общий язык. Но  время  идет..,  уже
достаточно поздно.
   Может быть, обсудим наше дело?
   - Конечно, Федор, простите меня.
   Тень снова легла на лицо  Мигеля,  но  это  не  помешало  ему  опять,
сверкнув глазами, приложить к губам мою ручку. Затем он  пододвинул  мне
кресло и, обогнув маленький столик,  образующий  вместе  с  директорским
букву "Т", вернулся на свое место.
   Только сейчас я заметила источник коньячных паров: на столике  стояла
початая бутылка армянского пятизвездочного и открытая коробка московских
"ассорти".
   - Как вы относитесь к коньяку,  Танечка?  Это  мы  тут  с  горя  себе
позволили.., раз уж  с  радости  не  получилось,  -  извиняющимся  тоном
добавил хозяин кабинета. - У нас ведь сейчас по программе банкет,  Таня.
Но какое уж тут веселье...
   Нам с Мигелем едва удалось улизнуть: он сослался на усталость, а я  -
на свою язву. Слава Богу, что наш маэстро сегодня тоже исчез пораньше  -
разнервничался на спектакле, а то бы мы от него не скрылись.
   К коньяку я отношусь положительно, тем  паче  -  если  мне  предстоит
минутное увлечение. Так что Федору Ильичу пришлось сходить в подсобку за
третьей рюмкой.
   - Знаете, Танечка, что для меня самое скверное в заграничной жизни? -
спросил  испанец,  разливая  по  рюмкам  густую  янтарную  жидкость.   -
Чертовски  трудно  достать  настоящий  армянский  коньяк   и   настоящий
российский  шоколад.  А  я,  как  назло,  не  могу  изменить  этим  двум
привязанностям своей юности!
   Мы выпили за успех операции под кодовым названием "Плащ Радамеса",  и
Михаил Викторович, опять посерьезнев, изложил  мне  все,  что  ему  было
известно об обстоятельствах его исчезновения.  Изложил,  кстати,  весьма
толково для творческой личности, которой положено  быть  непрактичной  и
сумбурной.
   Обстоятельства  эти  были  таковы.  Прямо  с  самолета,   как   я   и
предполагала,  Мартинес  отправился  в  гостиницу  -  "привести  себя  в
порядок".
   На это у него ушло всего полчаса: он  торопился  в  театр  к  первому
антракту - и успел. Уходя, он оставил у себя в номере своего костюмера и
гримера, испанца Хосе Мария Эстебана, распаковывающим вещи. Хосе отведен
на втором этаже "Астории" номер, смежный с "люксом" его  патрона,  между
ними есть прямое сообщение  -  этот  пункт  был  специально  оговорен  в
контракте.
   На этих словах Мигель запнулся и, прежде чем я успела  осознать,  что
за нехорошая мысль у меня промелькнула, рассмеялся, глядя на меня:
   - Ой, Таня, вы не подумайте чего! Хосе не в моем вкусе, у  меня,  так
сказать, классическая сексуальная ориентация. А прямое  сообщение  между
номерами нужно совсем не для этого. Просто все мои костюмы  и  остальные
аксессуары обычно размещаются в номере Хосе - все, кроме плаща Радамеса.
И, знаете ли, не очень сподручно  бегать  со  всем  этим  хозяйством  по
коридору туда-сюда. Это обычная практика всех  гастролирующих  артистов.
Кроме того, Хосе еще и прекрасный массажист. Одним словом,  я  без  него
как без рук.
   Этот незаменимый  Хосе  остался  в  мартинесовском  "люксе",  занятый
крайне важным делом: он должен  был  распаковать,  тщательно  осмотреть,
если  требуется,  привести  в  порядок  и  определить  на   хранение   в
специальный шкаф с сейфным замком бесценный хозяйский плащ (когда Мигель
между прочим обмолвился,  что  на  отделку  последнего  пошло  четыреста
граммов чистого золота и 628 бриллиантов, рубинов, сапфиров, изумрудов и
прочих камней различной величины, - мне стало просто дурно!).  По  опыту
на это "священнодействие" у Хосе обычно уходит от полутора до трех часов
времени - в зависимости от того, как  "плащик"  весом  почти  семь  кило
перенес дорогу. Но на сей раз египетской одежке не суждено было  попасть
в сейф!
   Прошло чуть больше часа с того момента, как  дорогой  гость  Тарасова
покинул гостиницу, когда его неожиданно и срочно вызвали из ложи (только
что началось третье действие "Пиковой дамы"). За  дверью  ему  на  грудь
упал Хосе и, почти теряя сознание от ужаса и горя, покаялся  в  страшном
преступлении: он проворонил плащ Радамеса! Его выкрали из номера - почти
из-под носа у горе-костюмера...
   А дело было так. Спустя минут сорок - сорок пять после ухода Мигеля в
номер позвонил дежурный из холла и сообщил, что какая-то дама непременно
хочет видеть господина Мартинеса или кого-нибудь из  его  служащих,  она
должна  передать  очень  важное  письмо.  Посетительница  сказала,   что
подождет в баре. А Хосе только что распаковал плащ, надел его на манекен
и готовился приступить к  кропотливой  работе:  пара  золотых  пластинок
отсоединилась, их необходимо было закрепить.
   Что было делать? Конечно, проигнорировать визит дамы костюмер не мог:
Мартинес всегда и от  всех  своих  сотрудников  требует  безоговорочного
внимания и почтения к  поклонникам,  а  тем  паче  -  к  поклонницам.  В
непредвиденных случаях, подобных этому, надлежало немедленно убрать плащ
под защиту сейфного замка, тщательно запереть все  двери  и  отправиться
выяснить, что нужно посетительнице. Хосе все так и сделал. Кроме одного:
драгоценный  плащ  остался  на  манекене  в  номере  артиста.   Костюмер
посчитал, что из-за такого пустячного дела не стоит перестраховываться и
начинать потом всю работу сначала.
   Пять минут потребовалось Хосе, чтобы спуститься  в  бар  гостиницы  и
убедиться, что нет никакой  дамы  с  письмом  для  Мартинеса  (это  было
несложно, ибо там в тот момент вообще не было ни  одной  особы  женского
пола). Дежурный в холле подтвердил, что дама была и действительно прошла
в сторону бара, после  чего  он  больше  ее  не  видел.  Как  я  поняла,
объяснялся он с Хосе в основном знаками. Костюмеру ничего не оставалось,
кроме как вернуться в номер патрона и... обнаружить, что  плащ  Радамеса
исчез. Посреди комнаты стоял пустой манекен!
   Входные двери обоих номеров были заперты, замки в порядке - все  так,
как и оставил Хосе.
   Проход между номерами он не перекрывал:  зачем,  если  есть  наружные
запоры? Но окно в номере самого костюмера оказалось открытым.
   Все, на что был еще способен Хосе в  охватившей  его  панике,  -  это
немедля броситься на поиски своего "звездного" работодателя.
   - Я просто удивляюсь, как он разыскал театр, - закончил свой  рассказ
Мартинес. - Ведь к гостинице нас подвезли на машине,  а  Хосе  по-русски
едва знает "здравствуйте" и "не понимаю"...
   Правда, слова "театр", "музыка"  и  "опера"  на  всех  языках  звучат
одинаково, наверное, сообразил, как  спросить.  Когда  он  мне  все  это
выложил, я был готов его убить! Еле сдержался...  Но  потом  даже  жалко
стало беднягу, он был так потрясен, чувствовал себя  таким  виноватым...
Цепляется за меня и твердит: только не надо милиции, не надо  милиции...
Я, говорит, сам найду плащ, моя вина... Ну, а тут как раз и Федор  Ильич
вышел вслед за  мной,  забеспокоился.  Пришлось  все  ему  рассказать  и
просить совета. Мы с ним как-то сразу друг  другу  понравились,  правда,
Федор?
   В подтверждение директор кивал головой, но сказал он совсем другое:
   - Ужасно, ужасно... - конечно же, Федор Ильич имел  в  виду  не  свое
отношение  к  знаменитому  гостю,  а   скандальную   пропажу   имущества
последнего.
   Чтобы хоть  как-то  сгладить  все  это,  хозяин  кабинета  потихоньку
потянулся  к  пятизвездочной  бутылочке.   Очевидно,   его   язва   была
деморализована стрессом и не чинила препятствий.
   А вот моим детективным мыслям последние слова Мигеля дали совсем иной
ход. Я уточнила:
   - Так Хосе просил вас не сообщать о пропаже в милицию? Но  почему  он
ее боится?
   - А черт его знает... -  Артист  неопределенно  пожал  плечами.  -  Я
думаю, дело не в милиции - Хосе ее и в глаза-то никогда не видел, просто
он был не в себе. Наверное, в тот момент он упал бы в  обморок,  если  б
рядом с ним громко просигналил автомобиль или тявкнула  собачка.  Я  его
таким никогда еще не видел!  Правда,  и  плащ  Радамеса  у  нас  впервые
украли...
   Мигель невесело усмехнулся и тоже протянул холеную руку к бутылке.  Я
опять уточнила:
   - А кто-нибудь когда-нибудь предпринимал попытки?
   - Похищения? Не-ет... Многие уговаривали продать - это было. Я имею в
виду коллекционеров. Но украсть такую  вещь!..  Я-то  считал,  что  плащ
надежно застрахован от этого самой своей уникальностью. Ну скажите: куда
вор денется с таким "товаром"? Кому он сможет его продать,  чтобы  не..,
как это? забыл жаргонное словечко...
   А, не "засветиться"! Еще капельку, Таня?
   - Разве что капельку. А насчет вашего вора - тут, по-моему, все ясно.
Он пойдет к одному из тех коллекционеров,  которые  безуспешно  пытались
купить у вас плащ Радамеса. Более того: он и  сработал-то  наверняка  по
заказу,  не  с  бухты-барахты.  Бросьте,  Мигель!  Разве  воров   и   их
заказчиков, тайных коллекционеров,  останавливает  уникальность  полотен
великих мастеров, хранящихся в музеях мира? Да нисколько!
   Он упрямо тряхнул черной гривой с серебристой "искрой" на висках:
   - Нет, все-таки что-то  здесь  не  так!  Согласен:  кое-кто  из  моих
знакомых не побрезговал  бы  попытаться  добыть  эту  вещь  криминальным
путем. Но все эти люди живут на Западе, Танечка, в Старом и Новом Свете.
Только не в России! Ну, сами посудите: кто в нашем с вами Отечестве  мог
бы пойти на такое дело? Богатых наследственных  аристократов,  уединенно
живущих в своих замках, здесь нет. Люди, которые действительно  понимают
толк в искусстве, те, как правило, бедны словно церковные крысы. А этим,
как вы их называете, "новым русским"  мой  плащ  нужен  примерно  также,
как.., скрипка Страдивари или письма Чехова. На кой  черт  ему,  "новому
русскому", сдалась штука, которой он  не  сможет  помахать  перед  носом
такого же нувориша? Да он лучше поставит себе, пардон, золотой унитаз  в
сортире или купит своей пассии очередной камушек величиной с арбуз -  на
большее у него фантазии не хватит!
   Я смотрела на него с любопытством. Может, у этого парня действительно
"золотая" глотка, как о нем кричат газеты, - не мне судить. Но голова  у
него уж точно соображает неплохо! У меня снова возникло чувство,  что  я
сижу  на  родной  российской  кухоньке  с  каким-нибудь  старым   добрым
приятелем, своим в доску и знающим нашу житуху изнутри, с  изнанки...  А
вовсе не с мировой знаменитостью, эстетом и снобом, привыкшим  к  славе,
как я к риску и опасностям, путешествующим по свету так же свободно, как
я - по своей квартире. И каким-то чудом залетевшим в наш  провинциальный
городишко, чтобы скорее всего никогда больше сюда не вернуться...
   "Русский испанец" тоже смотрел на меня, как бы ожидая моего согласия;
его глаза влажно блестели не только от коньяка, а еще от чего-то, о  чем
я могла только догадываться...  Не  дождавшись,  он  сам  закончил  свою
мысль:
   - А если заказчик живет не в  России,  то  зачем,  я  вас  спрашиваю,
похищать плащ здесь?