ти, свойственные  любви,  ибо  ей
одной обязаны они своей властью".
   "Какие там еще слабости, - возмущенно подумала  я,  -  у  меня  целую
неделю ни одного мужчины не было!" Такой сезон отчаяния и одиночества  -
целых семь дней! - выдавался нечасто.
   Впрочем, посмотрим, что там в соседней комнате...
   Я  осторожно  открыла  окно  и,   перекинувшись   через   подоконник,
зафиксировала ноги на карнизе. Вниз лучше не смотреть,  все-таки  третий
этаж дома с потолками по три метра, так что никакой собаки, если что, не
потребуется.
   Разве что кости с тротуара подъесть.
   Я медленно продвинулась  до  окна  и  заглянула  в  промежуток  между
неплотно задернутыми тюлевыми занавесками.
   Ну конечно, как я могла не распознать природу этих звуков!  "Вот  что
значит воздержание на протяжении аж семи дней, - раздраженно подумала я.
- Теряешь нюх, дорогая!"
   Большая  комната  была  оборудована  под  спальню.   Огромное   трюмо
отображало роскошное двуспальное ложе, на котором среди скомканных белых
простыней и раскиданных подушек виднелись два обнаженных  тела.  Мужчина
лежал на спине, и мне были видны только ноги его, обращенные к окну. Вся
верхняя часть его тела была скрыта ритмично двигающимся  телом  женщины,
сидящей на нем  верхом.  Мне  не  обязательно  было  видеть  ее  лицо  -
достаточно было один раз увидеть эту изумительную фигуру с великолепными
очертаниями полных бедер, тонкой изящной талией, грациозно  выгибающейся
спиной - увидеть тогда, в бассейне! -  чтобы  понять,  что  это  Эвелина
Баскер.
   "Позвольте, - недоуменно произнесла я, - а кто же в таком  случае  ее
любовник?.. Уж точно не  Андрей,  который  валялся  в  одной  из  спален
второго этажа с тремя травмами черепа!
   Господи, какая же я дура, - невольно выругалась я  про  себя,  -  это
надо же спутать Эвелину с  ее  сестрой  Леной!  Ну  конечно,  тогда  все
просто, а этот мужчина, разумеется, Фил".
   Я уж хотела оставить  свои  наблюдения,  но  в  этот  момент  женщина
вскрикнула сильнее обычного, ее дыхание перешло в прерывистый,  глубокий
хрип, тело задергалось почти  конвульсивно,  и  со  стоном  она  рухнула
назад, на спину, запрокинув голову и открыв лицо.
   Это была не Лена Солодкова. Это бледное, влажное от  экстаза  лицо  с
полуприкрытыми  большими  глазами  и  ярко-красным  коралловым  ртом   -
по-моему, со вспухшими от укусов и поцелуев губами - могло  принадлежать
только Эвелине Баскер!
   Она пошевелилась, разметав скомкавшиеся под головой волосы и выбросив
вперед закинутые под затылок руки. Мужчина лежал неподвижно, на лицо его
упала простыня, но даже так - даже если предположить, что я не знала  бы
о недугах Баскера - я могла точно утверждать, что это не муж Эвелины.
   И тут мужчина приподнялся,  и  я  узнала  строгие  черты  и  холодные
голубые глаза доктора Соловьева.

***

   Но если бы черты были строгими, а  глаза  холодными!  Я  отказывалась
верить, что передо мной Соловьев, но это был, несомненно, он.
   Соловьев сел и положил руки  на  грудь  лежащей  перед  ним  Эвелины.
Конечно, там было  на  что  положить  -  размер  не  меньше  четвертого,
прикинула бы я в  иной  ситуации,  но  не  это  и  даже  не  несомненные
достоинства фигуры психоаналитика, стройной грациозной и мускулистой,  с
широкими плечами и массивными, но тем не менее изящными почти  по-женски
руками, - нет, не это привлекло мое внимание.
   Соловьев неотрывно смотрел на Эвелину, и столько мучительной  страсти
отражал его обычно бесстрастный взор...  Его  рука  протянулась  дальше,
коснулась лба женщины, и длинные пальцы нежно погладили прядь волос, еще
и еще...
   Я много раз видела, как ведут  себя  мужчины  после  ночи  любви.  Но
такого я не видела ни разу. В глазах Соловьева блестели слезы,  и  будто
глубокое горе снедало  этого  человека,  а  не  глубокое  упоение  телом
лежащей перед ним обнаженной женщины. Он гладил ее по голове,  как  отец
гладит больного ребенка, и слезы катились по его лицу...
   Всегда неловко смотреть, как плачет мужчина, и  я  отвела  взгляд  от
окна.

***

   К  завтраку  я   вышла   часов   в   одиннадцать,   когда   все,   за
немногочисленным исключением, сидели в гостиной и жадно поглощали только
что  привезенный  провиант.  На  лицах  присутствующих   были   написаны
подавленность и растерянность.
   У входа в гостиную стоял с автоматом "узи" тот самый Марик, что вчера
сопровождал нас в походе на болото.
   Я оглядела гостиную: за столом сидели Бельмов,  Кузнецов,  архитектор
Солодков, его жена Лена, тут же были Оля и Наташа из офиса "Атланта".  В
кресле,  в  самом  углу  комнаты,  у  огромного  камина,  развалился   с
пистолетом в руках Дима.
   Ни Эвелины, ни Соловьева не было.
   - Ты не слыхала, что тут вытворяет вон тот молодой человек в  кресле?
- наклонившись  ко  мне,  шепнул  Кузнецов,  когда  я  присоединилась  к
завтракающим.
   - Дима Селиверстов, - пискнула одна из "атлантовских" девиц.
   - Так вот, этот милый Дима Селиверстов посадил под  арест  весь  дом.
Уже подъехали из города ребята охраны "Парфенона", все вокруг оцепили...
У столбов стоит парочка со стволами, у комнаты  Баскера  -  охранник,  -
продолжил Кузнецов. - Уже  названивали  в  областную  прокуратуру,  дело
возбудили едва ли не, как говорится...
   - В общем, милый Дима пообещал, что приедет некий капитан  Вавилов  и
из нас всю подноготную вытрясет, - закончил Бельмов.
   - Вавилов, Вавилов... - Фамилия показалась мне знакомой, но я  так  и
не смогла вспомнить, откуда я могла бы знать ее обладателя.
   - А что с Воронковой? - спросила я довольно тихо.
   - В "дурке" твоя Воронкова, - неожиданно отозвался через всю  комнату
Дима, - приехали, осмотрели и сказали, что все, ку-ку! - чердак  сорвало
у девочки. Кстати, Баскер говорил правду: на самом деле она его грохнула
по башке. Мы нашли в траве пистолет в крови, и на нем ее пальчики.
   - Вы уже и отпечатки взяли? - Я одобрительно усмехнулась.
   - Я в свое время в ментовке работал, - ответил Селиверстов, - так что
все это хорошо знаю. А тебе, орел, - повернулся он к Кузнецову, -  я  не
советую особо иронизировать. Я, конечно,  человек  незлобивый,  но  если
достанут.., да ты у меня еще и под  подозрением..,  так  что,  в  случае
чего, пеняй на себя.
   - Ну и слух у тебя, амбал, - проворчал себе под нос Кузнецов.
   - Чего? - вскинулся тот.
   - Да слух, говорю, хороший у вас, - угрюмо ответил Костя.
   - А где Соловьев? - спросила я.
   - Не знаю, не видели. - Бельмов пожал плечами.
   - А Эвелина?
   - И ее тоже.
   - Арестовали, поди, - вздохнул Фил, ковыряя вилкой в тарелке.
   - Да и нас арестовали, но пожрать-то выпустили, - возразил Кузнецов.
   - Кишки выпускают, - мрачно отпарировал Бельмов,  -  а  им,  наверно,
даже из комнаты выйти не  дают,  потому  как  они  и  Баскер  -  главные
подозреваемые.
   - Так, - я встала, - они точно там?
   - А где им быть? - ответил журналист. - В комнате они, которая справа
от той, где мы дрыхли.
   Я поднялась наверх. У дверей в комнату Эвелины  в  кресле  развалился
охранник, один из тех, кто приехал из Тарасова на подмогу.
   Увидев меня, он с любопытством уставился на мои ноги, благо я была  в
коротких джинсовых шортах.
   - Я частный детектив Татьяна Иванова, - не откладывая дела  в  долгий
ящик, заявила я, - расследую это дело по  поручению  господина  Баскера,
вице-президента  фирмы  "Парфенон".  Мне  нужно  поговорить  с  доктором
Соловьевым. Он здесь?
   - Здесь-то, здесь, - отвечал тот, - но я не могу пустить вас к нему.
   - Почему?
   - Приказ Селиверстова.
   - А по какому праву Селиверстов здесь приказывает?
   Охранник нагло осклабился:
   - Селиверстов? Он начальник  охраны  нашей  конторы,  "Парфенона"  то
есть.
   - Ладно, дай мне свой телефончик, - кивнула я на "мобильный" у  пояса
амбала.
   - Это еще зачем? - подозрительно спросил тот.
   - Селиверстову вниз звякнуть, чтоб долго не ходить.
   - Это можно, - снисходительно произнес детина. - Але, Димон! Тут баба
какая-то... хочет поговорить с тобой. А, ну, ну да... На! - Он  протянул
мне трубку.
   - Дима, это Таня Иванова. Меня тут твой мальчик не пускает. Мне нужно
срочно поговорить с Соловьевым. Может, что и выясню.
   - Ну... - в голосе Селиверстова послышалось сомнение, -  ты  думаешь,
это необходимо?
   - Возможно, он скажет мне то, что  никогда  не  сказал  бы  тебе  или
твоему  обещанному  капитану  Вавилову  из  облпрокуратуры,  -  поспешно
выговорила я.
   - Посмотрел бы я, как он будет нам темнить... - угрожающе-насмешливым
голосом начал Селиверстов, но я перебила его:
   - Ты не понял меня, Дима. Он все-таки психоаналитик, а я  женщина,  и
ему легче будет сказать мне, чем тебе или Вавилову.
   - Делай как знаешь! - согласился он.
   -  Тогда  скажи  своему  бультерьеру,  чтобы  он  меня  пропустил,  -
очаровательно улыбнувшись стражу соловьевских дверей, проговорила я.
   - Ы-ы, - глубокомысленно откликнулся "бультерьер", когда я  протянула
ему трубку. - Але... Да. Чево? А-а-а.
   Он открыл дверь и пропустил меня в комнату, которую  я  рассматривала
утром.
   Соловьев, в светлых мятых брюках и расстегнутой  на  груди  цветастой
рубашке, сидел на краю кровати и  задумчиво  перебирал  волосы  Эвелины,
раскинувшейся  через  все   ложе   и   положившей   голову   на   колени
психоаналитика.
   Услышав мои шаги, оба вздрогнули. Эвелина резко поднялась и  села  на
край кровати. На ней  был  короткий  белый  халатик,  который  при  моем
появлении она поспешно запахнула на груди.
   Меня поразило выражение глубокого отчаяния на ее лице, как  будто  не
эта женщина несколько часов назад упоенно  изменяла  своему  лежащему  в
беспамятстве мужу. Лицо Соловьева, напротив, было лишено эмоций,  и  при
взгляде  на  эту  бесстрастную  маску  холодного  достоинства   мне   не
поверилось, что что-либо может придать теплоту и  сердечность  застывшим
этим чертам.
   - Я ждал вас, - сказал Соловьев.
   - Именно меня?
   - Я не ясно выразился? - без тени насмешливости переспросил он.
   - Просто, кроме меня, есть много желающих с вами побеседовать.
   - А, господин Селиверстов?
   - И еще капитан Вавилов, который вот-вот сюда подъедет.
   - Тоже мне, Лестрейд, - равнодушно отозвался Соловьев, - опять глазки
выпучит, брюшком заколышет, и ну орать.
   - Вы знаете его?
   - Как же, это же филиал фирмы "Парфенон" в органах! - иронично бросил
Соловьев. -  Денис  Иваныч  -  человек  замечательный,  не  раз  помогал
Аметистову в затруднительных ситуациях. Сейчас, на мой взгляд,  ситуация
для Глеба Сергеевича как нельзя более затруднительная. Наверно, он и сам
не знает, в какой степени он мертв и где находится если не его душа, так
хотя бы тело.
   - У вас опасное чувство юмора, Олег Платонович, - произнесла я, -  не
думаю, что его оценят родные и близкие Аметистова,  а  равно  и  капитан
Вавилов.
   - Да, я согласен, - проговорил он, настороженно взглянув на  Эвелину.
Что-то опасное,  хищное  промелькнуло  в  его  глазах,  когда  он  снова
посмотрел на меня своим тяжелым, почти немигающим взглядом и сказал:
   - У нас мало  времени,  Таня.  Мы  все  на  прицеле  у  аметистовских
амбалов, и я не поставлю и ломаного гроша за  мою,  а  также  Эвелины  и
Баскера жизни, если что...
   Он запнулся и снова коротко взглянул на красавицу Баскер.
   - Если вы нам не поможете, - договорила она, положив руку  на  колено
Соловьева.
   - Значит, так, - вновь вступил он в  разговор,  -  будем  работать  в
блиц-режиме: ваш вопрос - мой ответ.
   Я взглянула на дверь.
   - Не думаю, - предупредил мою мысль психоаналитик, - он слишком  туп,
чтобы попытаться подслушать и понять.
   - Вы хотите говорить нечто, чего не следовало бы знать  Селиверстову,
Вавилову и его компании?
   На лице Соловьева появилось некое подобие слабой улыбки.
   - Кто знает, -  негромко  проговорил  он,  -  это  зависит  от  ваших
вопросов.
   - Хорошо. Как давно вы знаете Глеба Сергеевича Аметистова?
   - Два года. С тех пор, как меня рекомендовали на место психоаналитика
госпожи Баскер.
   - Дача Андрея Баскера начала строиться примерно в это время?
   - Да, примерно через месяц.
   - Кто выбирал место постройки?
   - Я, - тихо ответила Эвелина.
   - Почему именно это место, как  мне  кажется,  не  самое  лучшее  для
коротания уикэндов?
   - Ну, так же думал и Глеб Сергеевич, - холодно ответил Соловьев, -  а
оно оказалось вполне пригодным. Для того, чтобы  он  умер.  Я  правильно
определяю вектор ваших дальнейших вопросов?
   - В принципе да. Кто строил дачу? Кто подрядчик?
   - У нас был один ответственный  человек,  соединивший  в  одном  лице
подрядчика, архитектора и прораба.
   - Кто он?
   - Да вы его знаете, - улыбнувшись, произнесла Эвелина, - это муж моей
сестры, Филипп.
   - Он?.. Да ему же... - Я осеклась.
   - Вы имеете в виду, что он чересчур  молод  для  таких  масштабных  и
дорогих работ? Да, ему было тогда двадцать два, и по  моей  рекомендации
Андрей  согласился  назначить   его   руководителем   строительства,   -
проговорила Эвелина.
   - Ну, если он согласился строить дом между лесом, топью и  кладбищем,
то почему бы и не принять на работу мальчишку? - усмехнулась я.
   -  Я  думаю,  стоит  рассказать  то,  о  чем  вы,  возможно,   только
догадывались,  -  начала  Эвелина.  Вы  позволите   мне   обойтись   без
подробностей... Одним словом, я с детства страдаю сильным  расстройством
нервной системы.
   Я давно бы загремела в психиатрическую клинику, если бы не Олег. Он и
держит меня на краю... - Она  надолго  замолчала,  потому  что  Соловьев
задумчиво посмотрел на нее, погладил по плечу и обратился ко мне:
   - Мне тяжело  говорить...  Одним  словом,  у  Эвелины  параноидальные
психозы, в числе прочего зацикленные на...
   - На собаке Баскервилей, - докончила я, - рецидивы детства.
   - Верно, - произнес Соловьев, - вчера был один  из  таких  приступов,
интенсивность которого мне, к счастью, удалось ослабить.
   Интуитивно я понимала,  что  Соловьев  недоговаривает.  Впрочем,  это
вполне объяснялось мотивами врачебной этики.
   -  И  потому  вы  пытаетесь   воссоздать   картины   конандойловского
повествования, - произнесла я, - отсюда это болото, эти столбы...
   - Их установил Филипп, - произнесла Эвелина.
   - Он же сделал барельеф, великолепный силуэт пса?
   - Да.
   - Он талантлив...
   - Если бы мы в этом сомневались, не взяли бы его архитектором.
   - И, верно, так же ненормален психически?.. - предположила я.  -  Ой,
простите... Одним словом, несбалансированная психика, фантазия на полную
катушку и все такое... Не  отрицайте,  я  видела  барельеф,  он  слишком
хорош, чтобы в нем не узнать руку именно такого человека. Да и дом...
   -  Кто  в  наше  время  нормален?  -  Соловьев  пожал  плечами.  -  А
Солодков.., конечно, он странный человек, но  никакой  патологии  в  нем
нет.
   -  Хорошо,  -  продолжала  я,   -   если   вы   склонны   имитировать
художественное пространство "Собаки Баскервилей", почему вам не  завести
такую собаку? Тогда легко объяснить смерть Аметистова...
   - ..Обвинив в ней меня  или  Эвелину,  а  скорее  обоих,  -  дополнил
Соловьев. - Да, вы правы, собака у нас есть. Черный мастино неаполитано,
его щенка вы вчера видели.
   - Фосфором мажете его?
   - Разумеется, - ответила Эвелина. - Вы можете даже взглянуть на него.
   - На фосфор?
   - На пса, намазанного фосфором. Ему не повезло с хозяйкой, вот  он  и
сидит в темной комнате, отделанной под  пещеру,  и  перед  ним  валяется
обглоданный скелет спаниеля.
   - О господи! - пробормотала я. - Странно, но я хочу вам верить.
   "Особенно  в  отношении  психической  патологии.  Это  видно   и   не
вооруженным знаниями психопатолога глазом", - отметила я про себя.
   - Хорошо,  -  продолжала  я,  -  ваши  недоброжелатели,  естественно,
предположат, что именно вы убили Аметистова, натравив на  него  каких-то
чудовищных псов. Но если уйти от  этой  гипотезы,  можно  подумать,  что
какой-то достаточно богатый и влиятельный человек решил  таким  забавным
способом разделаться с Аметистовым. Тогда вывод: собак держат в одном из
коттеджей неподалеку  от  вас,  откуда  они  вышли  погулять  да  Глебов
Сергеевичей повидать. Конечно, все  это  схематично,  но  пока  ситуация
обрисовывается так. Более  подробно  можно  расписать,  детально  изучив
место убийства.
   - Отсюда выходит, что нас подставили, - произнес Соловьев, - я думаю,
такой грубый способ убийства выбран не случайно. Невозможно промахнуться
в выборе подозреваемых, раз налицо все предпосылки и мотивы!
   - Я тоже так думаю.
   - А как насчет Воронковой? Она что, запасной вариант?
   - Тут сложнее. Но я думаю, что она не знала о  псах,  иначе  была  бы
подготовлена и не сошла бы с ума от шока. Впрочем, я считаю,  что  и  ее
возможно  приткнуть  в  схему  преступления.  Ее  могли  использовать  в
качестве отравителя.
   - Вы имеете в виду, что в еду и питье был подмешан какой-то наркотик,
раздражающий мозговые центры,  ведающие  эмоциями  страха  и  инстинктом
самосохранения?
   - Вы заметили?
   - Я психиатр.  Я  прекрасно  понимал,  что  в  аффективном  поведении
Аметистова есть  неестественный  фактор.  Этим  фактором  мог  послужить
психотропный препарат, дающий эффект животного ужаса  и  агрессии.  Ведь
это так взаимоперетекаемо. А эта смерть... Хотя я думаю,  что  Воронкова
здесь ни при чем!
   - Вот как?
   - Не могла она подмешать этот наркотик.
   Равно как и никто в доме, за исключением - опять же! - меня,  Баскера
и Эвелины. Ну, еще сторожа Валеры и поварихи Марии Сергеевны.
   - Да, улики и тут против вас, - произнесла я.
   - На это и рассчитывали преступники. Но я  думаю,  что  препарат  был
задействован раньше. Ведь всю еду и питье присылали из ресторана.
   - Из какого?
   - Вот этого я не знаю, - ответил Соловьев, и я воскликнула:
   - Тогда достаточно узнать, кто владеет этим рестораном, и установить,
кто готовил еду, чтобы хоть как-то прояснить дело.
   - Ресторан "Лира", - произнесла Эвелина,  -  муж  всегда  пользовался
услугами их сервисного отдела.
   - Ах да, - сказал Соловьев, - а кому там принадлежит "Лира"?
   -  Это  можно  сказать  совершенно   точно,   -   произнесла   я.   -
"Атлант-Россу", Тимофееву, разве вы не знаете?
   - Тимофеев... - произнесла Эвелина. - Тимофеев...  А  тут  неподалеку
дача этого, как его... начальника охраны их... Такой здоровенный, рыжий,
с наглой мордой.
   - Новаченко? - подсказала я.
   - Да, так его зовут.
   - Ну, артисты, -  проговорила  я,  -  а  у  них  могут  быть  причины
устранять Аметистова?
   Так, для наглядности...
   -  Причины?  Не  знаю,  -  произнес  Соловьев.  -  Счета  "Парфенона"
находятся в "Атлант-банке", так что Тимофеев вряд  ли  бы  отказался  от
такого жирного источника, как фирма Аметистова.
   - Вот как? - воскликнула я. - Счета?..
   Ну, это просто замечательный момент в биографии Аметистова.
   - Если говорить о замечательности всех  моментов  в  биографии  Глеба
Сергеевича, то наиболее замечательный - это то, что в случае его  смерти
президентом фирмы стал бы Андрей  Карлович,  -  проговорил  Соловьев.  -
Перед таким мотивом бледнеют и счета в банке, и сервис в ресторане.
   - Стал бы? -  переспросила  я.  -  Вы  полагаете,  что  президентская
должность ему едва ли светит?
   - Да ну, скажете тоже, - ответил Соловьев.  -  Если  он  даже  сумеет
отвести обвинение, аметистовская братва ему этого так не оставит.
   - И вы так думаете, Эвелина? - повернулась я к молодой женщине.
   - Я не знаю, - растерянно ответила та, - я  боюсь  даже  предполагать
что-то.
   - Хорошо, об этом я поговорю с Баскером, - проговорила  я.  -  Думаю,
ему дела фирмы, степень ее криминализированности и, быть может,  опасные
знакомства Аметистова известны несколько лучше.
   В этот момент дверь отворилась,  и  на  пороге  показалось  еще  одно
действующее лицо этой драмы, которому суж