прочтете книгу о проклятии  рода  Баскервилей,  и  в  ваши  окна
поползет тоскливый, протяжный, жуткий и тревожный - собачий вой...
   ...Так и есть. Рама распахнулась  под  напором  ветра,  и  в  комнату
проник будоражащий, леденящий душу, заставляющий тоскливо звенеть  нервы
собачий вой...

***

   Я резко вскочила.
   - Эвелина, это воет собака! - произнесла  я,  пытаясь  стряхнуть  это
невыразимо жуткое оцепенение.
   - "Не спрашивай, по ком воет собака  Баскервилей,  ибо  она  воет  по
тебе", - продекламировал Бельмов, перефразируя  эпиграф  хемингуэевского
романа.
   Но  лицо  журналиста  было  мрачно,  пальцы  судорожно  вцепились   в
подлокотники кресла.
   - Ах, вот как! - неожиданно рявкнул Аметистов,  вставая.  -  Тогда  я
п-пойду и убью эту тварь!
   Ноги его подкосились  -  не  от  страха,  скорее  от  лошадиной  дозы
поглощенных за вечер спиртных напитков, - и  он  грузно  упал  назад,  в
мягкое кресло.
   - Да успокойтесь вы, Глеб Сергеевич, - стал  утешать  его  Баскер,  -
подумаешь, завыла собака!..
   - Я знаю, что она... - Аметистов снова поднялся на ноги, на этот  раз
более успешно, и, выписывая синусоиду, пошел к окну. - Она там, я должен
увидеть ее!
   - Да ты хватил лишнего, Глеб Сергеевич, - говорил ему Андрей, но зубы
хозяина виллы стучали, и видно было, что он не верит своим словам.
   Соловьев поднялся и прошел к окну.
   - Отсюда не видно, Глеб Сергеевич, -  произнес  он,  -  пройдемте  на
балкон. С него открываются болота.
   Аметистов повернулся к Соловьеву - побагровевший, смертельно  пьяный,
с перекошенным от ужаса и злобы лицом.
   - А откуда ты знаешь, что она там? - хрипло спросил он.
   -  Перед  вами  огромная  Гримпенская  трясина,  -  холодно   ответил
Соловьев, цитируя строки из повести Конан Доила, - попади в эту  трясину
человек или лошадь, и все.., все будет кончено.
   Конечно, на Волге нет торфяных болот, засасывающих в  свои  бездонные
недра все, чего ни коснутся их липкие щупальца. Но и невозможно было  не
воспринять слова психоаналитика буквально, потому что я почти  физически
ощущала, как что-то огромное и  темное  ворочается  за  окном,  наполняя
собой стылый воздух. И в этом чем-то неслышно ступали  черные  бесшумные
лапы чудовищного пса, чей вой мы слышали только что...
   В руках Глеба Сергеевича блеснул пистолет,  он,  злобно  оскалившись,
повернулся к Эвелине:
   - Значит, ты веришь, что это наяву... Я покажу тебе!..
   Он заговорил так, как не говорил раньше, меня передернуло, и я нервно
закурила, забыв о том, что курить разрешалось только на балконе.
   - Мне надоело, что все тычут мне в нос этими.., этими... -  Аметистов
задыхался от бешенства, не находя нужных слов.  На  секунду  предо  мной
приотворилась  створка,  и  я  подумала,  что  все  мы  -  особенно  шеф
"Парфенона"  -  находимся  под  действием  какого-то  сильнодействующего
наркотика, бередящего мозговые центры агрессии и страха.
   Баскер лязгнул зубами и прошел по  комнате,  стараясь  не  глядеть  в
окна.  Наконец  он  угловатыми  резкими  движениями  опустил  жалюзи   и
произнес:
   - Не дури, Глеб Сергеевич... Что ты, как дите малое?
   - Ах, я еще и дите?! - взвыл Аметистов. - А теперь ты послушай  меня,
Баскер. Я с самого начала понял, что дело  нечисто...  Твоя  жена...  ее
недомолвки.., этот базар темный!.. И посмотри на своего  психоаналитика,
- Глеб Сергеевич впервые проговорил это слово без запинки, - у  него  же
на лице написано, что он и твоя жена хотят уничтожить меня!
   По толстому его лицу заструился пот, маленькие  глазки  раскрылись  и
бешено заблестели, а дрожащие пальцы судорожно гладили  дуло  пистолета.
Баскер встал и тревожно глянул на Глеба Сергеевича, потом перевел взгляд
на Соловьева.
   - Успокойся, Глеб Сергеевич, -  произнес  психоаналитик,  -  никто  и
никогда не уничтожит человека, если он не захочет этого сам.
   Если кто-то убьет вас, значит, вы замоделировали финальную  жизненную
ситуацию так, что обстоятельства рано или поздно ликвидируют вас.
   Тоскливый вой снова ворвался в  дом,  и  я,  кусая  фильтр  сигареты,
почувствовала, как наливается свинцовым холодом и сгибается  спина,  как
немеют руки и падают под непосильной тяжестью собственного веса.  Потому
что к жутким звукам добавился еще один голос -  почти  стенающий,  почти
человеческий. Голос черного пса,  второго  -  который  также  ждал  свою
жертву.
   - Их там что, целая стая? -  прохрипел  Аметистов.  -  Ты  не  хочешь
посмотреть на это, Андрей? Наверно, ты и так не раз видел эти... фантомы
своей милой супруги?
   В Баскере происходило какое-то страшное  противоборство,  это  трудно
было не заметить.
   Эти влажные остекленевшие глаза, переплетенные судорогой пальцы обеих
рук, подергивающийся уголок рта - я никогда раньше не видела его  таким.
В голове крутилось неуместное слово "передозировка", сплетаясь с  другим
ключевым словом - "страх".  Передозировка  страха.  Я  прикурила  вторую
сигарету от первой, и в этот момент Баскер  крупными  шагами  подошел  к
притаившемуся в углу дубовому секретеру и, резко дернув, пошарил  внутри
его. Руки выплыли на свет, в одной из них все увидали "ТТ".
   - Ну, коли так... - пробормотал он, дрожа всем телом, - отчего  не..,
не прогуляться.
   Патологический, безрассудный животный страх,  заставляющий  жертву  в
злобе самосохранения кидаться на источник  этого  первородного  ужаса...
Краем глаза я увидела позеленевшее от страха лицо  Бельмова,  и  в  этот
момент пелена кошмара разодралась, и  появилась  Воронкова.  Ее  лицо  в
затянутой душным полумраком комнате показалось мне странно светлым...
   - Ты что, Пургеныч, совсем с рельс соскочил? - едва не завизжала  она
и с силой ухватила Аметистова за плечо. - Куда это ты собрался, да еще с
пушкой?
   Она посмотрела на остальных, и скованные ужасом лица, видимо,  не  на
шутку испугали ее.
   - Э-э, ребята, бросьте так хохмить, - произнесла она очень  тихо,  но
обострившийся слух каждого из нас подхватил эти слова в нависшей тишине.
- Не сходите с ума... Я, конечно, понимаю, я тоже  человек  нервный,  но
такие массовые психозы...
   - Ты слышала это?.. -  Пальцы  Аметистова  рванули  воздух  и  тяжело
скрючились на плече девушки. - Хочешь, пойдем с нами, если ты такая...
   - Погоди, Глеб Сергеевич, - проговорил Соловьев, вставая из-за  стола
и направляясь к Аметистову. Держал он себя  на  удивление  выдержанно  и
даже не выпустил из пальцев бокал вина. - Ее-то зачем тащить? Если уж ты
так раззадорился, то...
   - Ты,  умник,  -  тяжело  набычившись,  глянул  исподлобья  президент
"Парфенона", - ты это что же, значит..,  понимаешь  ли...  -  Он  злобно
схватил Соловьева за плечо и вместо логического довершения фразы высыпал
целую россыпь нецензурных эпитетов, а завершил  ее  богатырским  замахом
кулака.
   Соловьев легко увернулся от неуклюжего выпада  "нового  русского"  и,
гневно сцепив губы, с силой выплеснул содержимое  бокала  в  лицо  и  на
горло Аметистову.
   - Освежитесь, господин Аметистов! - холодно  вымолвил  он  и,  пройдя
мимо остолбеневшего толстяка, уселся на свое место. - Конечно,  я  прошу
извинения, Глеб Сергеевич, но признайте, что и вы изрядно погорячились.
   Глеб Сергеевич некоторое время смотрел  на  психоаналитика,  раздувая
тонкие ноздри, неожиданно изящные  для  этого  рыхлого  небритого  лица,
потом буркнул нечто вроде: "Кхе!" - и вышел из комнаты, увлекая за собой
Баскера и Воронкову. Через минуту звучно хлопнула дверь парадного входа,
и Соловьев, глянув в окно, коротко заметил:
   - Нет, Виля, он все-таки не читал Конан  Доила.  Иначе  бы  он  знал:
"Остерегайтесь выходить  на  болото  в  ночное  время,  когда  силы  зла
властвуют безраздельно..."
   Голос этого железного человека  дрогнул,  и  я  невольно  сжалась  от
ужаса, потому что в этих на грани надрыва  словах  я  услышала  приговор
тем, ушедшим...

***

   Больше я не могла находиться в этой комнате и потому,  налив  себе  в
большой фужер  водки,  проглотила  ее  одним  махом.  Почувствовав,  как
нервное напряжение чуть отпустило, я спустилась на первый этаж и зашла в
сауну. За мной, волоча онемевшие ноги, вяло двигался Бельмов. По пути он
натыкался на все, что могло послужить препятствием - мебель,  лестничные
перила, двери, - а на самом входе в банный комплекс на первом  этаже  не
вписался в дверной проем и ударился головой об косяк.
   В лицо плеснул горячий воздух, веселый смех и плеск водяных струй.  В
предбаннике за деревянным отлакированным  столом  сидели  четверо:  двое
молодых людей из охраны Аметистова и две девушки из офиса  тимофеевского
"Атланта". Они пили пиво, играли в карты и хохотали. Вся  четверка  была
закутана лишь в белые простыни. Здоровенный парень по имени Дима  встал,
чтобы достать из стоящего неподалеку ящика очередную порцию пива, в  тот
момент, когда я и  Бельмов  заходили  в  предбанник.  По  неосторожности
бравый телохранитель не охранил собственного тела, упустил простынку,  и
та, под хохот окружающих, свалилась к его ногам.
   В этот миг они увидели нас.
   - Эге, -  сказал  второй  охранник,  -  откуда  такие  угрюмые,  ваша
мрачность? Шеф, что ли, задолбал?
   - Можно и так сказать, - пролепетал Бельмов и сел на  второй  столик,
откинулся назад, опершись на руки, а  ноги  бросил  на  спинку  стоящего
рядом стула. - Уф, как у вас тут здорово!
   - Ну да, не жалуемся, - ответил потерявший простынку.
   - Да тебе грех жаловаться, - приободрившимся  голосом  произнесла  я,
оценивающе глядя на его атлетическую фигуру.
   Тот ухмыльнулся, но простынку таки поднял и обмотался ею.
   - Ну их всех к черту! -  громко  объявила  я.  -  Бельмов,  возьми-ка
пару-тройку пива и пошли плавать в бассейне.
   - Кого к черту - нас? - внезапно ощетинился Дима.
   - В какой бассейн, на улицу, что ли? - озадачился Бельмов.
   - Прошу в порядке очереди, - последние остатки  того  непередаваемого
кошмара, неприятно цепляясь  и  садня,  окончательно  покидали  меня.  -
Во-первых, к черту я рекомендовала идти той  компании  наверху,  которая
нас с Бельмовым чуть в гроб не вогнала. Причем некоторые уже последовали
моему совету загодя.
   - Это кто же?
   - А это Глеб Сергеевич, Андрей Карлович и  Аня.  Они  вооружились  до
зубов и пошли на болото отстреливать назойливо воющих собачек.
   Охранники ухмыльнулись, девушки недоуменно глянули на меня.
   - Воют там всякие, а Глеб Сергеевич и  рассерчали,  -  подобострастно
пропела я, паясничая. Чем больше  отступали  мои  недавние  страхи,  тем
циничнее мне хотелось высмеять их. - Схватили, понимаешь ли,  левольверт
и убежали с Андреем Карловичем. Зылы-ы-ые!! - прогнусавила я в нос.
   Все рассмеялись, даже Бельмов, которому всего пару минут  назад  и  в
голову  бы  не  пришло  не  только  смеяться  над  странным   поведением
руководителя фирмы "Парфенон", но и смеяться вообще.
   - Теперь по второму вопросу. Знаете  ли  вы,  господин  Бельмов,  что
каждый уважающий себя  "новый  русский"  оборудует  на  своей  даче  два
бассейна: один большой - на улице, перед или за домом и второй - малый -
при сауне.
   Вот в этот последний я и хочу идти. Не знаю, как вы, а я пошла.
   ...Бассейн оказался на диво современным.
   Помимо джакузи, при  нем  имелись  каскадные  водопады,  как  в  моем
любимом водном комплексе в Тарасове "Русалка". Правда, под одним из этих
замечательных устройств  находился  не  менее  замечательный  архитектор
Филипп Владимирович Солодков, а под  вторым  нежилась  его  несравненная
супруга. Оба в костюмах Адама и Евы соответственно.
   Впрочем, я никогда не страдала  чрезмерной  скромностью  -  при  моей
профессии  она  просто  опасна  для  жизни.  А  потому  я  без  раздумья
освободилась от одежды  и  с  нескрываемым  наслаждением  погрузилась  в
прохладные воды, Бельмов некоторое время таращился на  меня  -  и  Лену,
вероятно, тоже, - потом решительно влил в себя бутылочку пива, содрал  с
себя одежду и, взметнув снопы брызг, свалился в бассейн, взвыл и  поплыл
на глубину. На том месте, куда он столь опрометчиво прыгнул,  вода  едва
ли дошла бы ему до середины бедер...

***

   Впрочем, мы не успели насладиться всеми прелестями бассейна и  сауны,
потому что дверь, ведущая в предбанник,  распахнулась,  и  оттуда  пулей
вылетел Кузнецов. За ним в  дверном  проеме  показались  любопытствующие
охранники и тимофеевские дивы.
   Кузнецов?!!
   - Простите, где здесь Иванова? - подслеповато щурясь, сказал  он,  и,
оступившись, упал в бассейн.
   - Кузнецов, ты сошел с ума? - спросила я, подплывая к нему.
   - Я-то нет, а вот пассия вашего толстопуза Аметистова - кажется, да.
   - Ты что несешь?..
   - Танечка, быстро одевайся и наверх, тебя зовет  доктор  Соловьев,  -
выпалил он на одном дыхании, - только не задавай вопросов!
   Бельмов, Солодков и Лена с интересом прислушивались к его  словам,  и
неприкрытая тревога проступала на их лицах.
   - Ну хорошо, хорошо, - я вылезла из  бассейна,  наскоро  вытерлась  и
оделась. Все это  в  авральном  режиме,  без  жеманных  отворачиваний  и
закрываний. - Я готова.
   - Идем, идем. - Он схватил меня за руку и поволок за собой. За  нами,
не попадая руками в рукава рубашки, бежал Бельмов, ругаясь на ходу.
   ...Первое, что я увидела, влетев в гостиную, это  лицо  Эвелины.  Оно
было совершенно белым и безжизненным, и на этой мертво застывшей  маске,
скованной каким-то  страшным  душевным  недугом,  с  чудовищным  усилием
шевелились губы. Слишком алые и  чувственные  для  этих  помертвевших  и
как-то сразу истончившихся черт.
   Я сразу подумала, что с ней что-то случилось, но, оторвав  взгляд  от
ее безжизненного лица и окаменевшей фигуры,  поняла,  что  самое  худшее
случилось не с ней.
   На диване распростерлось массивное тело Баскера, над которым хлопотал
Соловьев. Подойдя ближе, я увидела, что голова Андрея перевязана и  бинт
весь пропитался кровью, хотя повязка была наложена, по всей вероятности,
только что. Из другого  угла  послышался  короткий,  сдавленный  смешок,
потом мерзкое хихиканье, сорвавшееся на хрип... Я повернулась и  увидела
Воронкову: ее удерживали в кресле двое молодых людей,  один  из  которых
был Казаков, а во втором я признала - в основном по  очкам  и  кудрям  -
того самого Суворика, что рассказал нам историю о  трех  черных  псах  у
столбов.
   Я  не  обмолвилась,  именно  удерживали.  Потому  что  Аня   пыталась
вырваться, вскочить, ее лицо странно  кривилось,  она  то  хихикала,  то
строила страшные гримасы, то что-то бормотала, всхлипывая и  разбрасывая
слюну... Я помертвела.
   В этот момент Соловьев обернулся и, увидев меня, покачал  головой,  и
на лице этого выдержанного, хоть и сильно чудаковатого молодого  мужчины
я увидела отчаяние.
   - Что произошло? - сдавленно произнесла я, хватая его  за  плечо,  Он
махнул рукой, потом, собравшись с духом, произнес:
   - Это я и хочу выяснить.
   - Что с ними?!
   - Их принесли вот эти  молодые  люди,  -  он  кивнул  на  Казакова  и
Суворика, которые с явными усилиями удерживали девушку. - И он.
   Кузнецов, в  чью  сторону  был  обращен  взгляд  Соловьева,  с  шумом
выдохнул и выговорил:
   - Он лежал с пробитой головой и не двигался.  Она  же  бегала  вокруг
него на четвереньках с перекошенным лицом и бормотала  что-то  под  нос,
иногда выла.., смеялась и лаяла.
   - Она успокаивается. - Суворик ослабил хватку на воронковской руке  и
плече.
   - Да, я ввел большую дозу успокоительного, так что... -  кивнул  Олег
Платоныч.
   - Но где Аметистов? - вскричала я. - Только не говорите, что он...
   - Он валяется у столбов на болоте с перегрызенным горлом и лицом... -
Кузнецов осекся и  провел  рукой  по  собственному  лицу,  словно  желая
удостовериться в его сохранности. - Лицо у него все вырвано...
   - То есть как? - Я села  на  подлокотник  дивана,  на  котором  лежал
Баскер, и ошеломленно уставилась на Кузнецова. - Как - вырвано?
   - Зубами, - мрачно произнес стоящий  в  дверях  Бельмов,  -  я  прав,
Костя?
   Кузнецов кивнул.
   - Пасть, наверно, у этой твари огромная, - пробормотал он.
   - О господи, спаси нас и помилуй! -  прошептала  я  и  посмотрела  на
Соловьева. - Но что вы хотели от меня, Олег Платонович?
   - Налицо убийство, - сухо ответил он. - А вы еще спрашиваете? Ведь вы
детектив.
   - Но... - я  не  находила  слов,  -  я  ищу  преступников,  а  тут..,
дьявольщина какая-то, мистика... Откуда там взялась эта собака?
   - Псы, Танечка, - перебил Кузнецов, - чудовищные черные псы. И откуда
они, кто натравил их на  Аметистова  -  вот  это  и  нужно  выяснить,  -
вымолвил Кузнецов.
   - Андрей Карлович заплатит вам любые деньги, я  уверен,  -  прозвучал
голос Соловьева. - Я могу сделать это за него, пока он не в состоянии.
   Я тяжело вздохнула:
   - Вот тебе и проклятие рода Баскеров, черт побери...
   - Мы с Казаковым, Сувориком, Пидерманом и еще двумя девчонками ходили
на пляж, - начал рассказывать Кузнецов, - дело было уже затемно. Ну,  мы
искупались и пошли домой, да, видно, сослепу с дороги  сбились..,  да  и
бухие мы были изрядно. А у нас еще с собой было,  будь  оно  неладно!...
Ну, сели мы на поваленное дерево и стали квасить  дальше.  Где  мы,  как
назад дорогу найдем - без понятия, да и побоку нам было, как  говорится.
И вдруг слышим - дикий вопль, как будто режут кого...
   Страшно  кричали,  но  тут  же  оборвалось.  Мы   думаем   -   спьяну
померещилось, "беляк" пристегнул, что ли... Да  только  вопль  снова,  и
будто ближе, или просто орали громче... Мы уж на что пьяные были,  да  и
то до печенок жуть пробрала. Пидерман с девками деру дали, и Суворик  за
ними, да пьяный был, ноги запутались ли, зацепился ли за что, да  только
- бряк и лежит, значит. Мы с Казаковым его подымать, а вопли не утихают,
и мы думаем: может, кому помочь  надо...  И  вдруг  слышим  визг  бабий,
пронзительный, и еще страшней, чем мужик, орет. А тот, первый, затих...
   Кузнецов замолчал, переводя дыхание, и видно было,  с  каким  усилием
дается ему этот рассказ.
   - Ну, дальше, - властно сказал Соловьев.
   - А  дальше..,  дальше  мы  побежали  туда  с  Казаковым..,  и  вдруг
слышим.., рычание такое хриплое, жуткое и дыхание.., тяжелое дыхание.
   Мы хоть и в говно пьяные были, все равно так  и  рухнули...  И  потом
голос человеческий... странный он нам показался, что-то вроде:
   "А-авяв идды-ы..." И с таким подвыванием.
   Ох, какая жуть!
   - Человеческий? - непослушными губами выговорила я. - Значит, там был
человек?..
   Я имею в виду, что с этими...
   Кузнецов затряс головой, бледный как полотно.
   - Я не знаю, - сказал он, комкая ворот рубашки, словно тот душил его,
- я сейчас ничего не скажу точно... Я даже поверю, что это говорил  один
из псов... Мало ли сейчас какие мутации бывают. Чернобыли там всякие...
   - Ну да, - перебил Соловьев, - конечно. - И вы пошли туда?..
   - Минут через двадцать. Там еще были выстрелы, вопли, рычание.., даже
смех был. Мы лежали в траве и боялись сдвинуться с места.
   Хорошо, все утихло, мы допили.., у  нас  осталось  еще  грамм  триста
водки. Она пошла, как вода, но не так страшно стало...
   - Дальше, дальше! - подгонял его Соловьев. - Вы видели что-нибудь?
   - Вы имеете в виду этих исчадий ада? - переспросил Кузнецов. - Да  вы
и сами можете увидеть.., сейчас же.
   - То есть как? - встревоженно произнес Соловьев.
   - Когда мы подошли к столбам, первое, что мы увидели, это  он..,  вот
этот толстый. Мы подошли, Казаков его повернул, а у него...  -  Кузнецов
обессиленно схватился за виски. Договорил Казаков, молчаливо  стоящий  с
Сувориком у кресла уже спящей Воронковой:
   - Я его повернул, а у него голова набок свешивается...  Шея,  похоже,
сломана, горло разорвано.., что-то оттуда торчит, на  трахею  похоже.  А
лица просто нет.
   -  Лоб  остался,  -  сумрачно  выговорил  Кузнецов,  -  а  нос,  рот,
подбородок - все начисто.
   И глаз один вытек.
   - Господи!.. - пробормо