ебедев отстранился, не отпуская моих рук,  и  смерил  меня
презрительным взглядом:
   - Так, может, ты его уже испробовала, а?
   Вернее, он тебя...
   - Ах, ты мне будешь мораль читать!.. - Я сделала ненастоящую  попытку
вырваться, и у меня, конечно, ничего не получилось.
   - Иди сюда... - Он не грубо, но очень настойчиво притянул меня к себе
вплотную. - Сейчас я тебе покажу, как это делается, твоему дяде  Мише  и
не снилось...
   Мы сидели на банкетке неподалеку от двери склада. Вернее, теперь  уже
почти лежали.
   И тут за этой самой дверью  раздался  отчетливый  шорох.  Я  схватила
нового "героя-любовника" за руку.
   - Коля! Там кто-то есть...
   - Не ерунди. Никого там нет.
   Шум повторился, хотя и несколько слабее.
   Театральный  звукорежиссер  постарался  на  славу:   было   полнейшее
ощущение, что шорох слышится со склада,  хотя  на  самом  деле  источник
звука находился вверху, над нами.
   Лебедев тоже прислушался.
   - Мыши, наверное. Не бойся.
   - Мыши! - взвизгнула я. - Как это: "мыши" и "не бойся"! Там  заперто,
Коля?
   - Нет, Валерка забыл запереть, балда. Я смотрел, там никого.
   - Коль, посмотри еще! Если это мышь, она может выскочить  сюда.  Я  с
ума сойду!
   - Дурочка...
   Однако новое шуршание за дверью  заставило  Лебедева  чертыхнуться  и
вскочить на ноги:
   - Да это уже и не мышь, а будто кабан! Может, кошка забралась?
   Он  распахнул  дверь  темного  склада  и  прислушался.  Я  с  опаской
выглядывала из-за  его  спины,  чтобы  он,  чего  доброго,  не  повернул
обратно.
   Сделав шаг вперед, Николай включил свет.
   Ни кабана, ни кошки, ни даже мышки в пределах видимости, конечно,  не
было. А шорох явственно слышался теперь сверху, из партера.
   - Черт, как я  сразу  не  догадался!  -  усмехнулся  Лебедев.  -  Это
наверху. Здесь слышимость аховая.
   Он увлек меня к выходу, но внезапно приостановился:
   - Постой-ка, Танек...
   Бессвязный шорох в партере постепенно облекся в форму мужских  шагов,
затем послышались голоса.
   - Вы закончили здесь? - начальственно спросил кого-то директор.
   - Да, Федор Ильич, ухожу, - ответил женский голос.
   Мягкие шаги и - звук прикрывшейся двери партера.
   - Вот, Мигель, теперь мы одни. Отойдем подальше.
   - Здесь нас  не  услышат,  Федор?  -  спросил  нервный  голос  фамозо
кантанте.
   - Исключено. До первого звонка нам тут не помешают. А  то  у  меня  в
кабинете сами видели, что творится.
   Я попробовала увлечь Лебедева к выходу, но он крепко обхватил меня за
плечи и не двинулся с места.
   - Федор  с  твоим...  -  Он  мотнул  головой  в  сторону  потолка.  -
Послушаем, Танек. Может, что интересное расскажут, а?
   - Ко-оль!
   Я сделала вид, что мне все это не нравится,  но  он  только  приложил
палец к губам и весь превратился в слух.  Слабая  женщина,  конечно,  не
стала перечить мужчине и господину.
   - Так что вы хотели рассказать мне, Мигель?
   Это касается плаща Радамеса?
   - О madre mia, ну конечно! Я ни о чем другом сейчас и думать не могу.
Эта паршивая газетенка заварила такую кашу, я вам скажу! А туг  еще  КГБ
со своим советом...
   - ФСБ, Мигель, ФСБ!
   Кошачьи  глаза  Лебедева  оставались  тусклыми,  на   губах   застыла
равнодушная усмешка, но его пальцы чуть сильнее впились мне в плечо.
   - Ну да, только какая разница... Содержание-то  осталось  прежнее!  Я
говорю - посоветовали мне выступить по  телевидению  и  от  всего  этого
откреститься. Ясно, что они спасают честь мундира. Но  если  сегодняшняя
операция не даст результатов, Федор, то что будет?  Они-то  останутся  в
стороне, а меня после завтрашнего провала  все  газеты  мира  смешают  с
грязью как лгуна и душителя свободы прессы!
   Черт побери, "дядюшка" играл смятение превосходно! Да  он  не  только
фамозо кантанте, но и  фамозо  артисто...  Впрочем,  возможно,  "артист"
по-испански звучит совсем не так.
   Я чуть было не позабыла, что мне  тоже  надо  убедительно  изображать
удивление, но вовремя спохватилась.
   - Полно вам убиваться, Мигель, еще не  все  потеряно!  В  ФСБ  же  не
дураки сидят. Мы с вами со вчерашнего дня не говорили... У них  появился
подозреваемый ?
   - Нет, пусто. В том-то  и  ужас  ситуации!  Вернее,  они  подозревают
одного человека.., из моего прежнего окружения  здесь,  в  Тарасове.  Но
против него никаких улик. И еще они считают, что у него  есть  сообщник,
который имеет отношение к вашему театру.
   - О Господи!
   - Да, милейший Федор Ильич, потому я и  затеял  с  вами  этот  тайный
разговор.   Некоторые   обстоятельства   слишком   явно   указывают   на
причастность к похищению плаща человека театра.
   И более того: в ФСБ склонны считать, что этот самый сообщник  спрятал
плащ Радамеса где-то здесь, в этих стенах.
   - Но это безумие! Вы не шутите, Мигель?
   - Увы, мне не до шуток. Они обыскали  весь  город,  Федор.  Проверили
всех хоть сколько-нибудь подозрительных, всех их родственников, друзей и
знакомых.  Камеры  хранения,  даже  банковские  сейфы.  И  всюду  пусто,
понимаете? Вместе с тем они уверены, что плащ Радамеса  не  вывозили  из
Тарасова. Вот почему они склонились, наконец, к тому, что плащ находится
в театре. А это значит, что, скорее всего, плащ спрятал человек, который
работает здесь! Но на  проверку  каждого  члена  коллектива  уйдет  уйма
времени, поэтому они решили действовать иначе.
   - Я просто не верю своим ушам, я потрясен, дон Мигель... Так, значит,
эта операция сегодня... у нас?!
   - Да, господин директор. Тотальный обыск.
   Сразу после спектакля, как только зрители разойдутся. Они перетряхнут
все, заглянут в  каждую  щелочку.  Думаю,  искать  они  умеют.  Это  моя
последняя надежда, Федор! Я решил сказать вам, чтобы это  не  стало  для
вас неожиданным ударом.
   Я  знаю,  что  вы  надежный  человек,  и  не  меньше   меня   и   ФСБ
заинтересованы в том, чтобы плащ Радамеса был найден и чтобы это дело не
получило огласки.
   - Да... Спасибо вам... Мигель", что предупредили...
   Послышался скрип кресла, и тут же - смятенный голос Мартинеса:
   - О Господи, что с вами, Федор?! Вам плохо!
   - Нет, нет, не  беспокойтесь...  Сейчас  отпустит.  Все  эти  ужасные
события... Ну вот, полегчало.
   Однако мой второй клиент тоже неплохо справляется с ролью! Как бы там
ни  было,  разыгравшееся  (хотя  и  "за  сценой"!)  действие,   кажется,
полностью поглотило единственного неискушенного слушателя. Коля  Лебедев
в самой бесцеремонной форме пресекал все мои  попытки  вытащить  его  со
склада или хотя бы отвлечь. Надеюсь, что и мне удался  образ  несчастной
возлюбленной, покинутой и страдающей.
   - Ох, Ми... Дай-то Бог, чтобы они нашли его, дай-то Бог! У меня  тоже
сердце  останавливается  при  мысли  о   возможном   скандале.   Правда,
преступники так и останутся неизвестными, но это все же меньшее зло...
   - А вот  тут  вы  ошибаетесь,  дорогой  Федор!  -  злорадно  хихикнул
"дядюшка". - Стоит только найти плащ Радамеса,  и  он  сам  покажет  нам
похитителя! Как только об этом узнали в ФСБ, они сразу воспрянули духом.
   - То есть как это "покажет"?! Что вы такое  говорите,  я  уже  совсем
ничего не понимаю...
   - В буквальном смысле покажет, господин директор, в самом буквальном.
Ладно уж, я вам расскажу все до конца...
   Мартинес понизил голос до полушепота, но нам все  равно  было  слышно
так, как если бы он склонился не к Федору Ильичу, а к нам  с  Лебедевым.
Эта парочка заговорщиков в партере сидела рядом с осветительной.
   - Дело в том, Федор,  что  плащ  Радамеса  имеет  секрет,  о  котором
известно только мне и моему костюмеру Хосе. Ну а теперь вот еще и вам.
   Это своего рода "противоугонное" средство. В один из..,  ну,  словом,
неважно  куда,   вмонтировано   крохотное   электронное   устройство   с
фотоэлементом...
   Николай взглянул на меня ничего не выражающими глазами и подтолкнул в
бок: смотри-ка, мол,  что  творится!  Мы  подошли  к  кульминации  нашей
маленькой комедии.
   Федор Ильич тоже издал восклицание полного изумления и потрясения.
   - Я в электронике полный профан, Федор, так что технических  терминов
вам привести не могу, но делали эту  штуку  люди  знающие,  уверяю  вас.
Устройство закодировано на меня и Хосе, и только на  нас  двоих  оно  не
реагирует. Любой же другой человек или объект,  который  приближается  к
плащу Радамеса, фиксируется на микропленке. Только на время спектаклей я
отключаю этого  "сторожа"  -  компьютер  там  маломощный,  и  от  обилия
движущихся образов на сцене он просто "взбесится"... Ну, теперь поняли?
   - Фантастика, Мигель, просто фантастика!
   Но  если...  О  Боже,  что,  если  преступники  случайно   обнаружили
устройство и уничтожили его?
   -  Абсолютно  исключено.  Оно  микроскопическое.  Этакая  совершенная
современная  шпионская  техника!  Конечно,  если  методично  в   течение
нескольких дней обследовать плащ по квадратному сантиметру, да к тому же
знать, что ищешь, да еще и обладать некоторыми специальными  познаниями,
тогда, возможно...  Но  только  не  случайно!  Более  того,  электроника
снабжена даже противопожарной и противохимической защитой.
   Так что если, скажем, кто-то захочет уничтожить плащ Радамеса,  то  и
тогда преступник не сможет остаться неизвестным. Правда, это  не  спасет
драгоценную реликвию, но...
   Слова Мигеля заглушил первый звонок.
   Чисто  механически  продолжая  обнимать  меня  за  плечи,   "одинокий
странник" будто слепой побрел к выходу, выключил свет  и  прикрыл  дверь
склада.
   - Ой, Коль, что ж это будет, а? - Глаза  у  меня,  надеюсь,  были  по
пятаку. - Значит, все это правда, в газете...
   - Что будет?..
   Он заставил себя  очнуться  от  транса.  Ухмыльнулся,  кошачьи  глаза
сузились.
   - Шмон будет ночью, ты же слышала. Да, не повезло нам с тобой, Танек!
Придется перенести удовольствия на другой раз.
   - А после спектакля? Тебе ж не надо присутствовать на обыске...
   - Ну и шуточки у тебя!.. Присутствовать-то не  надо,  да  тут  видишь
какая штука... Не сказал тебе сразу: дельце у меня появилось  одно.  Так
что сегодня ничего не выйдет, детка.
   - Дельце с женщиной?
   - Ну, брось, Танек! Для меня теперь никого, кроме... - Он склонился к
тому месту, где начиналось мое платье (впрочем, кончалось  оно  немногим
ниже).
   Я ожидала от Лебедева несколько  более  панической  реакции  на  наше
представление. Однако ему удалось сохранить  самообладание,  хотя  и  не
удалось скрыть полностью охвативший его страх. Но даже и страх  не  смог
отбить у него кобелиный инстинкт!
   - Ко-оль... - уже закутанная в шаль, я на прощание обвила руками  его
шею. - Ты никому не проболтаешься обо всем этом?
   - О плаще-то? Очень нужно... Да чихать мне на твоего дядю-Радамеса  и
на его плащ! Пусть сам выгребается из этого дела, я-то тут при  чем?  Ну
ладно, ладно, не дуйся... На тебя-то мне не чихать!
   Что ж, "дорогой Коля", это у нас взаимно! Мне тоже на тебя не чихать.
Очень хочется, например, сейчас врезать тебе в солнечное сплетение - как
говорится, за все хорошее. А еще лучше - чуть пониже!
   У самой лестницы я встретила  Валерия  Дьякова,  который  неуверенной
походкой направлялся в свои владения. При виде меня он залился  краской,
как девица, откуда я заключила: Лебедев не делал тайны из того, с кем он
собирался встречаться в музее в пять часов.
   Обо всей сегодняшней истории Дьякову полагалось знать лишь то, что  у
него совершенно непонятным образом  подевался  куда-то  ключ  от  склада
(того же, что сейчас он не менее чудесным образом отыщется, Валера  пока
еще не знал).
   Значит, теперь пределы его компетенции несколько шире. Ладно, тебе  и
это зачтется, мой несостоявшийся милый! Но если директор музея и в самом
деле не болтлив, как говорит, то - не так уж страшно.
   Двух  моих  клиентов  я  встретила  в  фойе  неподалеку  от  входа  в
директорскую ложу. Так как дон Марти, как обычно,  был  окружен  плотным
человеческим кольцом, я не  смогла  выразить  им  своего  восхищения  их
недавним "спектаклем". Но взглядом  дала  понять,  что  все  в  порядке:
"наживка" проглочена.
   Зато в ответном взгляде "дядюшки" я увидела  отчаянную  надежду,  что
"приманка" при этом не очень пострадала.
   Когда в зале погас свет, Мигель не вперился в  сцену,  как  вчера,  а
наклонился ко мне и выдохнул:
   - Таня, простите меня за все! Вчера я вел себя как последний дурак...
   - Дядя, увертюра начинается, - промурлыкала я.
   Сегодня в  директорской  ложе,  кроме  нас  двоих,  сидела  еще  пара
почетных гостей.  Сам  же  Федор  Ильич,  устроив  всех  нас,  удалился,
сославшись на неотложные дела. И  в  самом  деле,  директору  надо  было
подготовиться к предстоящему "тотальному обыску" театра.
   "Одинокий странник", с тех пор как мы  расстались  с  ним  внизу,  не
попадался мне на глаза.
   Лишь в самом начале антракта, единственного сегодня, - когда  публика
стала подниматься с мест, я заметила его  темно-русые  вихры  и  зеленую
водолазку в третьем ряду  балкона  прямо  по  центру  зала,  где  обычно
усаживаются "все свои".
   По-моему, он смотрел на нас. Но когда через минуту я снова  взглянула
в ту сторону, его там уже не было.
   Мигель понимал, что у меня  сегодня  тоже  "неотложные  дела",  и  не
пытался удержать возле себя свою "племянницу". Завернувшись в  блестящую
шаль, чтобы не шокировать солидную публику, я носилась на своих шпильках
по  ярусам  и  цепким   взглядом   выхватывала   из   толпы   "студентов
консерватории". А однажды мне  попался  на  глаза  их  мудрый  наставник
"профессор" Кедров.
   Он разглядывал акварельки на выставке в "голубом зале", мило  беседуя
с какой-то молодой дамой. Возможно, это была  его  собственная  жена,  а
может быть, - товарищ по работе.
   После второго звонка я оперлась о мраморный парапет на третьем ярусе,
любуясь великолепным видом на "голубой зал", который открывался  отсюда.
Через полминуты в метре от меня облокотился о парапет мой  друг  детства
собственной персоной. Это мне не понравилось: значит, произошло ЧП.
   - Мы потеряли его, Татка, - ровным голосом сказал он, глядя вниз.
   - Поздравляю! - ответила я "голубому залу". - Ищите. У  него  остался
час. Но в любом случае, надеюсь, ему не сорваться с крючка?
   На вопрос Серега ответил приказом:
   -  После  спектакля  бегом  дуй   в   вестибюль,   старушка.   Будешь
"просеивать" публику. Думаю, он скорее всего пойдет через главный  вход,
с толпой народа.
   Спустившись на один  пролет  беломраморной  лестницы  (уже  прозвенел
третий звонок), я увидела,  как  какая-то  темноволосая  женщина  быстро
выпорхнула  из  балконной  двери  и   застучала   каблучками   вниз.   Я
инстинктивно отпрянула назад, но она меня не заметила. Ба,  какие  люди!
Анна  Сергеевна  Коркина,  Анечка  из  гостиницы   "Астория".   Женщина,
подарившая свой портрет "милому Коле", "одинокому страннику".
   Вот те раз. А мы-то с Кедровым сочли, что она ни при чем, что Лебедев
без ее ведома увел у нее ключики! Решили, что не стоит ее трогать, чтобы
не спугнуть нашу птичку...
   Я рванулась назад, но у парапета было уже пусто.
   Скорее вниз, ведь она может уйти и спокойно вынести  из  театра  плащ
Радамеса! А мы тут будем сидеть и ждать Лебедева, который в конце концов
посмеется над нами!
   В  пустом  гардеробе  у  меня  почти   не   было   надежды   остаться
незамеченной. Но Анечка, казалось,  в  принципе  не  замечала  никого  и
ничего вокруг. Я сделала вид,  что  поправляю  тушь  на  ресницах  перед
большим зеркалом, и увидела, как она в  обмен  на  номерок  получила  от
гардеробщицы свой плащ и сапоги.., и больше ничего.
   Не заходя в дамскую  комнату,  сняла  туфли,  сунула  их  в  пакетик,
застегнула сапоги... Накинула  плащ  и  быстро  бросилась  на  лестницу,
ведущую в вестибюль. Я еле успела туда вслед за нею,  чтобы  увидеть  ее
спину, мелькнувшую у входа. Вот и все.
   Никакой поклажи, кроме маленькой сумочки и пакета с туфлями.
   А  я-то,  дурочка,  вообразила,  что  сейчас  изловлю  соучастницу  с
поличным! Уж нельзя бедной женщине и в театр прийти только  потому,  что
ее любовник-артист - вор... Пусть даже она пришла сюда для  того,  чтобы
встретиться с Лебедевым и объясниться  с  ним,  -  так  ведь  и  это  не
криминал!
   В общем, сбавь обороты, старушка, и иди послушай  остаток  "Иоланты":
музыка-то какая красивая!
   Я на всякий случай поискала глазами: ни одного без  дела  шатающегося
"студента", все на своих незаметных постах. Впрочем, если б я и  увидела
кого-то из "фискалов", все равно подходить и  тем  более  обращаться  не
могла. Место встречи изменить нельзя!
   А что они потеряли его - ничего  удивительного:  здесь  потеряться  -
пустячное дело, уж в этом я сегодня убедилась! Он знает театр, а  они  -
нет (иметь план здания и знать его - далеко не одно и то же!). Ему  надо
подготовить к эвакуации плащ Радамеса! Как же ему не "потеряться"?..
   Интересно, догадывается ли  он,  что  за  ним  следят?  Мне  хотелось
думать, что нет, но ведь он далеко не дурак... А если догадывается -  то
что тогда? Тогда... О Боже! Как же я сразу не сообразила?!
   Ведь он  загримируется,  изменит  внешность,  и  ни  одна  собака  не
признает его в густой толпе театралов,  валом  валящей  к  выходу...  Не
останавливать же каждого, у  кого  в  руках  большая  сумка  или  пакет!
Правда, таких среди людей, выходящих из театра, обычно не слишком много,
но все-таки...
   С этими паническими мыслями, будто  с  иголками  в  мягком  месте,  я
ерзала до конца спектакля. И даже рука Мигеля, сжимающая мою кисть между
нашими креслами, не могла меня  успокоить.  Когда  прозревшая  от  любви
Иоланта вместе с хором  запела  величественный  гимн  солнечному  свету,
"дядя" мягким пожатием подал знак, что мне пора его покидать.  Наверное,
важные гости, сидевшие с нами в ложе, чертыхались про себя на  чем  свет
стоит: вот чертова девка, все второе отделение носится как угорелая...
   Едва лишь я заняла свой пост на  банкетке  у  администраторской,  как
самые нетерпеливые начали вылетать из  дверей  партера  и  ссыпаться  по
лестнице с  верхних  ярусов.  Еще  через  несколько  минут  гром  оваций
возвестил о конце  спектакля  и,  соответственно,  о  моем  переходе  на
усиленный режим несения службы. Вестибюль мгновенно наполнился  народом,
и  поток,  протянувшийся  из  гардероба  к  выходу,  с  каждой  секундой
становился все "полнолюднее".
   К черту банкетку! Я пробралась к самой двери и теперь переминалась  с
ноги  на  ногу  среди  билетеров  и  администраторов,   которые   всегда
выстраиваются "почетным караулом", провожая гостей.
   Уже через пять минут  в  своей  "стеклянной"  шали  я  замерзла,  как
бездомный цуцик, но деваться было  некуда.  Вот  еще  дура:  вырядилась!
Вернее, разделась... И для кого - для  Лебедева!  Глаза  уже  болели  от
напряжения, в висках ломило...
   Лица, руки, сумки, опять лица... Ребенок с  большим  пакетом  -  нет,
недостаточно большим...
   Старушка с каким-то пальто, перекинутым через руку... Чье это?  Ее  -
на ней... Ага, отбивается от "стада", кого-то ждет... Да, все равно  это
не плащ Радамеса...
   Лица, лица, тыща человеческих лиц, и надо среди них найти одно.
   Только тебе, Татьяна, нужно не лицо, а маска. Ну да, вроде  тех,  что
ты видела в своем сне!
   Подобие человеческого лица, но не настоящее лицо. Лишенное жизни. Вот
такое и ищи! Ты его должна сразу заметить, сосредоточься...
   Я никогда не могла постичь, почему во всех  театрах  из  трех-четырех
дверей вестибюля всегда открыта только одна. Ну, когда  публика  идет  в
театр, еще можно понять: экономят на билетерах.
   Но когда из театра? Казалось бы, распахнул все двери разом - и гуляй,
братва! И через пять минут в театре никого, и вся обслуга пошла по домам
гонять чаи. Так нет, толкаются люди  битый  час,  просачиваясь  в  узкую
щелочку, дышат друг другу в затылок...
   И только сейчас я поняла - почему: чтобы удобнее было