олосы уже  слиплись  и  мокрым  комом  залепили
шею... Н-да, влипла!
   Тут еще километров восемь идти, потому как крюк очень солидный.
   Впрочем, этот ночной моцион не будет напрасным. Кое-что в этой темной
истории начало проясняться...
   Впрочем, это все равно как внести свечку в Колонный зал Дома  союзов,
лишенный электричества.
   Да, тяжело искать, как говорили, кажется,  китайцы,  черную  кошку  в
темной комнате. Тем более, если ее - кошки - там нет...
   ...Или черную собаку в темном лесу?..

***

   До "Баскер-холла" я дошла часа через полтора. Надо сказать,  к  концу
пути я была согласна на встречу хоть с десятью черными  псами,  лишь  бы
скорее попасть домой. Впрочем, если бы я встретилась с чем-то  подобным,
я действительно преодолела  бы  эти  километры  куда  быстрее.  Если  бы
преодолела.
   Дверь баскеровской виллы была, естественно, закрыта, и я, вне себя от
этого   возмутительного   факта,    забарабанила    кулаками    в    это
пуленепробиваемое стекло. А что, если  в  него  бросить  того  остолопа,
сломавшего калитку, тоже, кстати, довольно стальную?..
   Замок  щелкнул,  и  я  увидела  сонную  и   очень-очень   недовольную
физиономию Димы Селиверстова с неизменным  "узи"  в  руке.  И  дуло  его
смотрело мне в лоб.
   - Да ты что, Дима? - воскликнула я. - Еще пристрелить спросонья.
   - Неплохо бы, - проворчал он, - только  задремал,  а  тут,  понимаешь
ли...
   - Вы  все,  что  ли,  заражены  этим  аметистовским  "понимаешь  ли"?
Вавилов, а теперь ты... - произнесла я, входя и закрывая за собой дверь.
   - Н-да, - процедил Селиверстов, когда  мы  вошли  в  ярко  освещенный
вестибюль.
   - А что такое?
   - Посмотри на себя. Прямо-таки картина с  выставки  "Пастушонку  Пете
трудно жить на свете, длинной хворостиной управлять скотиной",  -  выдал
Селиверстов, нахально ухмыляясь и явно сменив гнев на милость.
   - А что такое-е?  -  пропела  я,  невинно  хлопая  ресницами.  Однако
опустила глазки и тут же пробормотала:
   - Где это я так уделалась?
   - Действительно - уделалась, -  сказал  Селиверстов,  глубокомысленно
почесывая дулом пистолета-автомата лоб.
   До самого колена мои черные джинсы были густо  забрызганы  рыжеватого
оттенка плотной грязью, она запеклась целыми  соцветиями,  а  ботинки  и
джинсы до щиколоток и еще немного выше и вовсе залиты слоем все той  же,
странного красноватого оттенка, грязи. Порванная наискосок черная  майка
тоже была усеяна, хоть и не столь часто, пятнышками брызг. Именно на них
и  уставился  Селиверстов,  да  и  неудивительно,  благо   под   изрядно
изувеченной майкой ничего не было. Ну и тепло было в эту веселую ночь  с
десятого на одиннадцатое мая!
   - Так, - Селиверстов направил на меня "узи", - а ну быстро  в  сауну,
пока не поздно!
   - А после чего может быть поздно? - серьезно спросила я.
   Селиверстов, не отводя дула, ответил:
   - Ну, например, после того как я выйду на улицу и поваляюсь в  грязи,
чтобы иметь законное основание пойти в сауну вместе с тобой.
   - А это обязательно?..
   - Идти с тобой?..
   - Да нет. Валяться в грязи...
   - В самом деле, - произнес Дима, опуская "узи", - ты умная девочка.
   С этими словами он  легко  подхватил  меня  на  руки  и,  не  обращая
внимания на мой демонстративный визг, понес в сауну.
   - А кто же будет охранять вход? - выгнувшись, как кошка, промурлыкала
я, оказавшись на лежаке в предбаннике.
   Он свирепо улыбнулся в ответ  и  одним  ловким  неуловимым  движением
разорвал надвое мою и без того многострадальную майку...

***

   Утром, выйдя к завтраку, я  увидела  в  гостиной  Баскера,  о  чем-то
оживленно беседующего с Соловьевым и Эвелиной. Психоаналитик  напряженно
улыбался, показывая прекрасные ровные  зубы,  и  держал  руку  на  плече
Эвелины.
   - Андрей Карлович, у  меня  к  вам  маленький  разговор,  -  подходя,
сказала я. Конечно, я могла бы и не говорить об этом, а  побеседовать  с
Баскером после завтрака, но меня  взбесил  контраст  между  насупленным,
только что вставшим  на  ноги  после  ранений  Баскером  и  ухмыляющимся
Соловьевым, нахально держащим руку на плече его жены.
   - Хорошо.
   Мы отошли в  сторону,  и  я  выложила  ему  результаты  своих  ночных
похождений. Естественно, за исключением эпизода с Селиверстовым.
   - Примерно то же самое мне  говорил  и  капитан  Вавилов,  -  покачал
головой Баскер.
   - Вавилов? - воскликнула я. - Он здесь?
   Надо признаться, что я не сказала о том, что Новаченко  с  Тимофеевым
упоминали капитана. Это всегда можно сделать, а пока...
   - Да, он приехал полчаса назад, - ответил Баскер. - Да  вот  он  сам,
спроси  у  него.  Капитан,  Татьяна  Александровна  интересуется  вашими
успехами.
   - А-а-а, Таня, - проговорил Вавилов, -  я  только  что  из  Тарасова,
привез очень интересную информацию. Но об этом после завтрака.
   Жр-ррать хочу, как крокодил!
   После весьма обильной - особенно для утреннего приема  -  трапезы,  в
которой участвовали супруги Баскеры, Соловьев, Вавилов и я (охранники  и
люди лейтенанта Боброва ели отдельно и только собственные продукты), все
вышли на террасу курить и пить кофе.
   - Вы отдали на анализ фрагмент собачьей  шерсти,  Денис  Иванович?  -
спросил Соловьев, галантно поднося зажигалку к моей  сигарете,  а  потом
сигарете Вавилова. - Есть результаты?
   Вавилов внимательно посмотрел на Олега Платоновича и произнес:
   - Да, кое-что имеется. Замечательные результаты, господа.
   - Да что же может быть замечательного в результатах анализа  собачьей
шерсти? - наивно воскликнула Эвелина.
   - Ты забываешь, Виля, что  это  собачья  шерсть  могла  светиться,  -
выговорил Баскер, - если  меня  не  слишком  ударили  по  голове,  а  та
кузнецовская компания не перепила.
   - Вас,  безусловно,  ударили  по  голове  очень  сильно,  -  произнес
Вавилов, - а упомянутые вами молодые  люди,  если  судить  по  их  лицам
наутро, приняли на грудь по принципу "ни  в  сказке  сказать,  ни  пером
описать". Но заключение экспертов таково: в  шерсти  содержится  большое
количество окисленных  люциферинов.  Раз  в  сто  больше  нормы.  А  это
означает,  что  эти  вещества  переходят   из   своей   так   называемой
"возбужденной" формы в обычное состояние, или люциферозу. А этот процесс
перехода  сопровождается  испусканием   света,   так,   как   происходит
люминесценция светящихся организмов - жучков, паучков там, светлячков..,
ну, и  собачек.  Я  верно  описал  процессы  химического  порядка,  Олег
Платонович? - внезапно обратился Вавилов к Соловьеву.
   - А почему вы спрашиваете у меня? - спокойно ответил тот.
   Я посмотрела на Эвелину: та заметно побледнела.
   - Но вы же врач, - ответил Вавилов.
   - И вы полагаете, что я знаю процессы деоксидирования люциферинов?  -
произнес Соловьев.
   - Почему бы нет? Я  слышал,  вы  были  неплохим  фармацевтом  и  даже
получили  патент  на   изобретение   нового   психотропного   препарата,
ослабляющего течение шизофрении, - проговорил Вавилов.  -  Да  и  другие
замечательные разработки у вас, верно, были, а?
   - Я давно этим не занимаюсь, Денис Иванович, - примирительно  ответил
Соловьев. - К тому же подобные слова  в  ваших  устах  звучат  для  меня
угрожающе. Неужели  занятия  фармакологией  по  новому  законодательству
являются преступлением?..
   - Ну, не фармакология.., а  вот  вивисекция  всегда  возбранялась,  -
сказал  капитан,  пристально  глядя  на  Соловьева.  -   Впрочем,   Олег
Платонович, я не инкриминирую вам  ничего  этого,  хотя  вы  у  меня  на
подозрении... Так же, как и все присутствующие.
   - Милые шутки капитана Вавилова, -  проговорила  я,  -  а  то  мы  уж
подумали, что Олег Платонович вырастил извращенных  песиков,  пичкая  их
всякими препаратиками, заставил, понимаете ли, светиться, а на роль сэра
Чарльза Баскервиля подыскал Глеба Сергеевича Аметистова. А теперь,  коли
мы все на подозрении, мне позволительно  не  считать  Олега  Платоновича
злобным Стэплтоном, а переориентировать на эту роль, скажем,  себя.  Или
вот Андрея Карловича.
   - Что? - Баскер вздрогнул и переменился в лице. - И ты...
   - ..Брут?.. - докончила я  с  феноменально  сыгранной  вопросительной
интонацией. - Успокойтесь, Андрей Карлович, просто,  по  мысли  капитана
Вавилова, вы вполне подходите на эту роль.
   Вавилов ухмыльнулся.
   - Ну, знаете... - произнес он. - Кстати, лично я  полагаю,  что  этих
псов в округе уже нет.
   - Отчего так? - спросила я.
   - После такого преступления исполнителей нужно уничтожать.
   - А если готовится еще одно преступление? - вдруг спросила Эвелина.
   Вавилов пристально посмотрел на нее, и снова в его  маленьких  глазах
вспыхнуло то странное  выражение,  что  я  уже  видела  в  его  взгляде,
обращенном на ту, разъяренную Эвелину, сыплющую десятиэтажными матерными
проклятиями.
   - Ладно, - произнес Баскер, ощупывая виски, - что-то  у  меня  голова
кружится.
   - Пойди полежи, Андрюша, - предложила Эвелина, - может, тебя  довести
до комнаты?
   - Я сам, Виля, - пробормотал Баскер, - я сам...

***

   Я вышла на улицу и задумалась. В этот  момент  на  автостоянку  перед
домом въехала белая "девяносто девятая" со  свежей  царапиной  на  левом
крыле. Из нее вылез Солодков, а за ним Лена.
   - Молодец, муженек, - сказала она, рассматривая живописную вмятину  с
ободранной краской, - как ты мастерски ехал, а!
   - А что такое? - подходя, спросила я.
   - Да так, - уклончиво ответил Фил, - в поворот не вписался и об столб
чиркнул. Паадумаешь... Правда, купил только вчера...
   - Ну конечно, дорогой, - протянула Лена, - панночка помэрла...
   В слове "помэрла" ударение приходилось на второй слог, на  эту  самую
совершенно замечательную "э".
   - Какая панночка? - не поняла я.
   - Да это она, знаешь, начинает вылеплять, когда сказать уже нечего, -
словоохотливо пояснил Фил, - она эту фразу периодически вставляет в свой
репертуар, когда,  значит,  я  чего-то  там  скайфоломил.  Вот  недавно,
понимаете ли, играл "Спартак" с "Интером", наши ведут один-ноль,  и  тут
лысый ублюдок Рональде - хлоп два гола! У меня тут  же  проект  накрылся
нового фасада одному там толстопузому... Я водки  -  хряп,  на  диван  -
бряк, лежу и чуть не плачу. А тут она входит, смотрит на меня и говорит:
"Ага.., он совсем уже не дышит, ручкой-ножкой не колышет", трали-вали  и
так дале...
   Потом смотрит на экран, там  счет  один-два  в  пользу  итальяшек,  и
говорит:  "А-а,  панночка  помэрла!.."   -   Панночка   помэрла!   -   с
невообразимой  интонацией  повторил  архитектор  и  злобно  пнул  колесо
стоящей рядом вавиловской машины.
   - Отойди  оттуда!  -  прикрикнула  на  него  Лена,  я  покосилась  на
пострадавшую от Солодкова покрышку вавиловской "Нивы" и так и замерла.
   Все колеса, нижняя часть дверцы и бамперы были забрызганы грязью: эта
грязь была того самого редкостного красноватого оттенка, что и  на  моих
джинсах и майке.
   Несложно объяснить, откуда взялась на машине Вавилова эта  редкая  по
своей цветовой гамме грязевая корочка. Из тех  же  мест,  где  я  ходила
ночью. Из огромной лужи недалеко от дачи Новаченко.  Но,  возможно,  что
это не единственная грязевая ванна такого оттенка в окрестностях.  Нужно
проверить.
   Я решительно направилась к своей машине.

***

   Эвелина Баскер тревожно посмотрела на Соловьева.
   - Олег,  что  имел  в  виду  Вавилов,  когда  говорил  об  этом..,  о
фармакологии и ви.., ну, это...
   - Вивисекции? - отозвался тот. - Я не знаю, Виля, не знаю...
   - Может, он о чем-то узнал?
   - О чем? Просто покопался в моей биографии.  Если  он  в  самом  деле
связан с мафией, ему это не составило труда.
   Эвелина опустилась в кресло  и,  обхватив  голову  руками,  несколько
минут сидела молча, устремив взгляд прекрасных темных глаз в пол.
   - Я устала, Олежка, - наконец выговорила она, -  я  больше  не  могу.
Просыпаться  каждое  утро,  обливаясь  холодным  потом,  щупать   голову
непослушными руками и думать, что уже... быть может, сошла  с  ума.  Мне
страшно и больно, и я не хочу...
   - Успокойся, моя хорошая, - Соловьев присел на подлокотник кресла,  в
котором находилась Эвелина, и осторожно обнял ее хрупкие  плечи,  -  все
будет хорошо, скоро мы окажемся далеко-далеко отсюда,  и  уже  не  будет
ничего...
   - Ни сырого подвала, ни жадных болот, ни росчерка  кривых  столбов  в
лунном свете... А может, мы просто тихо сойдем с ума от передозировки  и
будем счастливы и слепы.., так, как наш Васик, - мечтательно  выговорила
молодая женщина.
   - Не говори так, - резко ответил Соловьев, -  ты  не  понимаешь,  что
говоришь.
   - Почему вот так.., все могут быть счастливы, эти жалкие люди..,  они
встречаются  и  расстаются,  они  наслаждаются  любовью   и   обжигаются
разлукой.., но все так просто, так естественно. Совсем  не  так,  как  у
нас. Нет сил ни соединиться, ни уйти навсегда, ни забыть друг о Друге.
   Соловьев покачал головой.
   - Скоро все изменится, - выговорил  он,  -  изменится.  Ты  принимала
сегодня лекарства? - вдруг спросил он.
   - Да, да, - откликнулась она, - мы уедем отсюда?
   - Куда захочешь.
   - В Испанию, в Барселону, - произнесла Эвелина, - забыть обо всем.
   - Я обещаю тебе, - ответил он.
   В этот момент в дверь постучали, и на пороге возник капитан Вавилов.
   - Простите,  если  помешал,  -  проговорил  он,  хотя  в  его  голове
совершенно отсутствовало сожаление по поводу причиненного беспокойства.
   - Да нет, что  вы,  -  несколько  озадаченно  отозвался  Соловьев,  -
входите, прошу вас.
   Эвелина вспыхнула, яростно раздувая ноздри, и взор  ее  перескочил  с
Соловьева на громоздкую фигуру Вавилова. Заметив ее  волнение,  Соловьев
незаметно погладил ее по плечу.
   - Я не буду откладывать дела в долгий ящик, - начал Вавилов. - У меня
к вам есть одна занятная история и одно небольшое  предложение  делового
плана.  От  очень  влиятельного  человека,  который  хоть  завтра  может
отправить вас за границу.., куда угодно,  например,  в  Барселону.  Есть
такой  замечательный  город  в  Испании.  Столица  провинции  Каталония,
знаете.., там есть прекрасный футбольный клуб "Барселона"...  Там  играл
мой любимый футболист Рональде,  вы  же  знаете,  Олег  Платонович,  мне
известно, как вы любите футбол.
   Эвелина  смертельно  побледнела  и  выкрикнула  едва  ли  не  в  лицо
Вавилову:
   - А что вам еще известно?..
   - Спокойнее, Виля, - остановил ее Соловьев, - тебе нельзя нервничать.
Простите, Денис Иванович, - повернулся он к Вавилову,  -  я  не  понимаю
ваших слов "может отправить вас за границу". Как это -  "вас"?  Если  вы
имеете в виду  меня  и  Эвелину  Марковну,  то  это,  по  меньшей  мере,
непонятно:  как  замужняя  женщина  может  уехать  за  границу  с  чужим
мужчиной?..
   - При живом-то муже, -  насмешливо  перебил  его  капитан,  и  в  его
выразительных глазах блеснула зловещая ирония.
   - Перестаньте, капитан, - холодно выговорил Соловьев, - я не знаю, на
какой эффект вы рассчитываете, говоря нам подобный абсурд, но не пора ли
объясниться?
   - Вот это другой разговор, - сказал Вавилов, - я действительно должен
вам многое объяснить.
   -  Да,  обещанная  занимательная  история  и  замыкающее  ее  деловое
предложение, - без тени волнения произнес психоаналитик. - Или я ошибся,
и упомянутые история и предложение не имеют отношения друг к другу и  не
соотносятся между собой?
   - Да нет, соотносятся. А выдержка у вас, я посмотрю,  железная,  Олег
Платонович, - одобрительно проговорил Вавилов и продолжил:
   - Жила в городе Тарасове одна простая семья... виноват, семья  далеко
не простая и вообще...
   - Вы нас за идиотов считаете, капитан? - резко спросила Эвелина.
   - Если бы я считал, вы у меня давно бы в  КПЗ  сидели,  -  в  тон  ей
рявкнул толстяк и после паузы вкрадчиво добавил:
   - Попрошу не перебивать, хотя такие соблазны  определенно  возникнут.
Добро?
   Соловьев коротко кивнул.
   - Ну так, значит, в этой семье было трое детей.  Сын  и  две  дочери.
Бедный мальчик страдал олигофренией в тяжелой стадии, да  и  сестры  его
психически  были  не  совсем  нормальны,   обе   стояли   на   учете   в
психиатрической клинике. Хотя младшая была еще получше, и с наступлением
половой зрелости стала вроде бы более-менее нормальным человеком.
   Белое лицо Эвелины с  пылающими  ненавистью  темными  глазами  словно
окаменело, и только едва шевельнулись яркие чувственные губы:
   - Хватит издеваться, капитан. Если я должна  это  слушать,  называйте
имена. Думаете, мне  от  этого  станет  хуже,  чем  теперь?  -  Ее  лицо
передернулось. - Ничуть...
   - Хорошо. Профессор немецкой филологии  Марк  Вениаминович  кособокий
имел троих детей: старшую дочь, Эвелину, вышедшую  замуж  за  бизнесмена
Баскера, сына Василия, больного олигофренией в  стадии  имбецильности  с
претензией на идиотию, и постоянно содержащегося в лечебнице. И  младшую
дочь Елену, в семнадцать  лет  отданную  замуж  за  архитектора  Филиппа
Солодкова. Пять лет назад вы, Эвелина, в  период  одного  из  регулярных
стационарных обследований познакомились с молодым сотрудником  областной
клиники, умным и талантливым. Да вот  беда  -  молодой  психиатр  грешил
опытами над людьми, кроме того,  он  увлекался  наркотиками..,  издержки
таланта, что хотите. Однажды после  инъекции  препарата,  изготовленного
этим  врачом,  у  него  в  кабинете  скончался  пациент,  некий   Сергей
Алексеевич Аметистов, бывший профессор его...
   - Мой, так уж и говорите, - перебил его Соловьев.
   - Ну да. Профессор был обречен, ему оставалось жить от силы неделю, и
он согласился на  последнюю  попытку  хоть  немного  облегчить  болезнь.
Последним шансом был сильнейший гормональный препарат, еще не получивший
апробации.  Сергей  Алексеевич  подписал  документ,  что   согласен   на
проведение опыта, потому что иного шанса выжить  у  него  нет.  Препарат
подействовал, Аметистов  почувствовал  прилив  сил,  но  вскоре  умер  в
страшных мучениях. После этого сын Аметистова  Глеб  посадил  вас,  Олег
Платонович, в тюрьму, наплевав на все расписки и прочее...  Он  и  тогда
уже был влиятельным человеком,  Глеб  Сергеевич  Аметистов.  Вас  спасла
Эвелина Марковна.., она сумела вытащить  вас  из-за  решетки  с  помощью
члена совета директоров ЗАО "Атлант-Росс"
   Тимофеева и вице-президента ЗАО "Парфенон" Баскера, за  которого  она
по  расчету,  естественно,  вышла  замуж.  Ведь  вы   и   с   Тимофеевым
расплатились тем, что были его любовницей, да?
   Эвелина не шелохнулась, но если бы Вавилов заглянул  в  ее  глаза,  в
которых уже не осталось ничего человеческого, он убежал бы без оглядки.
   - Три года в тюрьме, - продолжал Вавилов, - ни за что. И вы научились
ненавидеть, Олег Платонович. Ненавидеть Аметистова, засадившего  вас  за
решетку  и  при  этом  в  глаза  не   видевшего,   ненавидеть   Баскера,
завладевшего  вашей  любимой  в  обмен  на  вашу   свободу.   Ненавидеть
Тимофеева, который и рекомендовал  вас  Баскеру  в  качестве  психиатра.
Баскер не знал о вашей любви, а Тимофеев знал.
   - Вы из меня какого-то байроновского героя сделали, Денис Иванович, -
холодно улыбнувшись, проговорил Соловьев. - Вам не в школе МВД надо было
учиться, а в Литинституте. С чего это вы так поэтично?..
   Зловещая улыбка пробежала по его лицу, но Вавилов не заметил ее.  Или
постарался не заметить.
   - Вы хорошо отомстили, Олег Платонович.
   Это была блестящая идея - сделать из этих  мест  подобие  Гримпенской
трясины и иже с ней, -  продолжал  Вавилов.  -  Как  раз  год  назад  из
психбольницы исчез Василий Косовский, брат Эвелины. Я не сомневаюсь, что
это  именно  его  лицо  видел  Баскер.  Погонщик  адских   псов,   какая
великолепная миссия для имбецила!.. Думаю, мне не  нужно  говорить,  как
великолепно вы осуществили ваш замысел...
   Стэплтон отдыхает! А  эта  мысль  с  парализующим  волю  психотропным
средством, конечно, не нова, но предельно