Чтобы потом с  огромным  риском  тащить  его  через
границу, а может, и не одну... Это же верх абсурда!
   Не проще ли было бы украсть его где-нибудь поближе к месту назначения
- я ведь в эти три года где только не побывал... Нет, тут что-то не так!
   Только никак не пойму - что. Какой собаке  понадобилось  увести  плащ
Радамеса именно в Тарасове, и главное - зачем?!  Вы  должны  помочь  мне
разобраться, Таня!
   На последней фразе Мигель с неожиданной для "эстета" силой и  с  явно
испанским темпераментом хлопнул ладонью по  маленькому  столику,  отчего
стоящая на нем бутылка (уже  почти  пустая)  и  мирно  задремавший  было
директор театра подскочили на месте.
   - Друзья мои! -  испуганно  закричал  потревоженный  Федор  Ильич.  -
Кажется, я немного... сошел с дистанции. Прошу меня извинить! Если вы не
возражаете, давайте обсудим финансовые условия, и.., засим мне  хотелось
бы откланяться.
   Вряд ли у вас, Танечка, будут сейчас ко мне вопросы: об этом  деле  я
знаю только со слов Мигеля, он вам все расскажет значительно лучше.
   Так мы и сделали. Мои финансовые условия были приняты  администрацией
театра безропотно. Единственное дополнение внес гость Тарасова: мне было
обещано десять тысяч долларов в случае успешного исхода  операции  "Плащ
Радамеса" до начала спектакля  вечером  в  пятницу  (а  об  ином  исходе
Мартинес и думать  не  хотел.)  Я  сочла,  что  это  вполне  по-Божески:
ожидать, что мне предложат пятьдесят процентов от  стоимости  бесценного
плаща, было бы с моей стороны верхом наглости.
   Прощаясь с нами, сошедший с дистанции радушный хозяин сказал, что мы,
разумеется, можем оставаться  на  его  территории  так  долго,  как  это
потребуется, - вахтершу он предупредит.
   - А вас, Танечка, прошу ко мне без церемоний в любое время, по любому
делу! - С этими словами Федор Ильич, уже облаченный в пальто,  исчез  за
двойной дверью, держа в руке свою шляпу.
   Как  только  мы  остались  вдвоем,  влажный  блеск  в  глазах   моего
собеседника усилился; в их темных глубинах появилось новое  выражение  -
как будто там поселилась какая-то смутная мысль или надежда, до  которой
пока еще не дошла  очередь.  Но  он,  конечно  же,  был  слишком  хорошо
воспитан, чтобы с ходу делать мне  "недостойные"  предложения.  И,  увы,
слишком озабочен своей пропажей.
   - Вы рассказали мне все, что знаете, Мигель?
   -  Нет.  Я  еще  не  доложил   о   результатах   моего   собственного
предварительного расследования.
   Правда, они очень скромные, но все же...
   - Чего, чего?
   - Ну, неужели вы думаете, Танечка, что я, выслушав Хосе,  стал  рвать
на себе волосы, а потом с горя сел хлестать коньяк с  милейшим  Федором?
Конечно, я тут же помчался в гостиницу, чтобы самому во всем убедиться и
разобраться.
   Надо было хорошенько расспросить людей об той даме под вуалью.
   - Под вуалью?
   - Ну да, она  была  в  шляпе  с  широкими  полями  и  густой  вуалью,
совершенно скрывающей лицо. Об этом я узнал, разумеется, уже от портье в
холле, не от Хосе - ведь он не  мог  никому  задать  ни  одного  вопроса
толком, объяснялся как глухонемой. Дама была высокая и  говорила  низким
грудным  голосом,  слегка  глуховатым.  На  ней  было  длинное   пальто,
застегнутое на все пуговицы, и кожаные перчатки. Кроме этой самой вуали,
ничего особенного в ее облике портье не приметил.
   Но обратил внимание на одну маленькую странность: когда  дама  хотела
достать деньги, чтобы отблагодарить портье за услугу (она дала ему  пять
долларов), то сперва полезла в карман пальто,  и  только  потом  открыла
сумочку, и достала купюру из кошелька. Кстати, не снимая перчаток... Вам
это о чем-нибудь говорит?
   - Переодетый мужчина?!
   - Точно. Я тоже так подумал. Ну скажите, какая женщина, держа в руках
сумочку, полезла бы за деньгами в карман?..
   Я вынуждена была признать, что, став оперным певцом, Мигель  Мартинес
похоронил в себе отличного детектива. Он усмехнулся:
   -  Спасибо  за  комплимент.  Только  я  очень  хотел  бы,  чтоб   эти
способности никогда больше мне не пригодились! Но я еще  не  сказал  вам
самого главного, Танечка. Я попросил портье припомнить дословно все, что
сказала эта "дама".
   Тоже не бесплатно, разумеется... Ничего особенного  в  ее  словах  не
было. Кроме одной любопытной детали - по-моему, очень даже любопытной!
   Она сказала (или он): "У меня важное письмо для  "дона  Марти".  -  .
Скажите,  Таня,  встречали  вы  где-нибудь  в  печати,  чтобы  меня  так
называли?
   - Да нет вроде бы...
   - Правильно. И не встретите. Потому что это прозвище употребляется  в
очень узком кругу.
   Только среди оперного бомонда. Вернее, в основном в  кругу  известных
теноров и никогда - публично. Так сказать, ласковое "семейное" прозвище.
По-моему, только однажды Лючано...
   Паваротти, я имею в виду, назвал меня так на публике. Правда, тогда и
публика  была  специфическая..,  в  основном,  члены  королевских  семей
Европы. И уж, во всяком случае, никакой  прессы.  Так  что  я  в  полном
недоумении, Таня! До сегодняшнего вечера я  мог  бы  поклясться,  что  в
Тарасове никто и не слышал этого имени - "дон Марти"...
   Я согласилась, что это и в самом деле очень интересно.
   Приватная беседа со служащим "Астории", которого Мартинес  называл  -
портье, была  центральным  пунктом  в  "расследовании"  испанца,  но  не
единственным. Он выяснил также, что в  бар  мужеподобная  дама  даже  не
заходила - там ее никто не видел. Зато у нее была прекрасная возможность
подняться незамеченной на второй этаж по служебной  лестнице,  выход  на
которую находится как раз рядом с дверью злачного места.
   А дальше - попасть в номер Хосе или  Мартинеса  уже  не  представляло
труда:  с  позиции  дежурной  по  этажу  двери  номеров  23  и   24   не
просматриваются, ее столик расположен за поворотом коридора,  у  главной
лестницы. Не  представляло  труда,  конечно,  при  условии,  что  "дама"
располагала либо ключами от одного из  номеров,  либо  профессиональными
навыками попадать за запертые двери без помощи ключей.
   К слову сказать, замки в номерах этого старинного тарасовского  отеля
были самые что ни есть допотопные -  это  я  знала  по  своему  богатому
опыту. Так что открыть их - плевое дело даже для начинающего  взломщика.
Впрочем, учитывая острый дефицит времени у вора и то, что Хосе обнаружил
оба номера запертыми, логичнее предположить, что  похититель  действовал
все-таки ключами. Но в таком случае, где он их раздобыл?..
   - Вы,  конечно,  говорили  и  с  дежурной  по  этажу?  -  спросила  я
"детектива-любителя".
   - Конечно, говорил. Мне она  показалась  очень  милой  женщиной.  Она
никуда не отлучалась в это время, но не видела никакой дамы с  вуалью  и
не слышала ничего подозрительного. С того момента, когда Хосе  спустился
вниз, и до тех пор, когда он вернулся минут через десять,  вообще  никто
не попадал в поле ее зрения. Правда, у нее все время звонил телефон:  то
начальство с распоряжениями, то постояльцы с вопросами.  К  ним  сегодня
заехали еще какие-то немцы-ученые. В общем, день хлопот.
   - А как же ваша таинственная "гостья" покинула гостиницу?  Кто-нибудь
ее видел?
   - Ну, это-то,  думаю,  совсем  простой  вопрос:  она  воспользовалась
окном. Я еще не успел вам  сказать,  что  рядом  с  окном  Хосе,  слева,
проходит пожарная лестница. По ней без труда мог бы спуститься вниз даже
ребенок. А там - вы знаете, наверно?  -  глухие  дворы  выводят  вас  на
маленькую улочку, параллельную проспекту Кирова, - уже  забыл,  как  она
называется Так что "даму" больше никто не видел, и это не удивительно.
   - Вы что же - и глухие дворы сами проверили?!
   "Коллега" скромно пожал плечами, опустив глаза: как же,  мол,  иначе,
раз взялся за дело - доводи до конца...
   - Я привык к блеску юпитеров, это правда,  но  и  темноты  не  боюсь,
Танечка!
   А я, пожалуй, пошла бы в разведку с этим баловнем славы!
   - Мигель, так вы никому из гостиничного персонала  не  обмолвились  о
пропаже? Все-таки вы их расспрашивали... Они ничего не заподозрили?
   - Обижаете, сударыня. Я был очень осторожен. Всем им  я  сказал,  что
это, по-видимому, приходила моя давняя знакомая, и  я  очень  расстроен,
что она разминулась с Хосе. И эти люди, разумеется, не  задавали  лишних
вопросов. Только дежурная по этажу немного  разволновалась  и  спросила,
все ли в порядке.  Но  ее  можно  понять:  если  случается  какая-нибудь
неприятность - спрос с нее первой. Я ее успокоил.
   Да уж, я думаю, вы умеете успокаивать женщин, "дон  Марти"...  Только
если  бы  администрация  "Астории"  пронюхала,  что  в  действительности
произошло  у  вас  в  номере,  -  даже  ваших  талантов   оказалось   бы
недостаточно!
   - Танечка... - Мой клиент выпрямился в  кресле.  -  Не  сочтите  меня
нахалом, напоминающим даме о времени... Но,  боюсь,  нам  пора  покидать
кабинет гостеприимного Федора Ильича. Скоро час  ночи,  и  с  минуты  на
минуту здешняя публика начнет расходиться с банкета.  Мне  страшно  даже
подумать, что будет, если они меня здесь "засекут": ведь они думают, что
я уже вижу десятый сон у себя в отеле...
   - Вы правы, Мигель. Извините, я вас замучила, а ведь вы с дороги...
   - Не говорите так, прошу... - Он осторожно, кончиками длинных пальцев
коснулся моей руки, лежащей на столе.  -  С  вами  я  провел  прекрасный
вечер, несмотря ни на  что.  Как  говорится,  не  было  бы  счастья,  да
несчастье помогло!
   Мартинес легко поднялся с кресла, опять обогнул столик, за которым мы
сидели, и, теперь уже смело взяв со стола мою конечность, совершил  свой
"рукоприкладный" ритуал. Только на этот раз  он  несколько  затянулся  -
настолько, что мне вдруг захотелось зарыться носом в его шевелюру...
   Черт, это все армянский коньяк играет! Скорее на воздух...
   - И потом, вы так уж сильно не  спешите.  Я  намерен  вас  проводить,
Танечка. На этот раз - даже если вы против - я не могу допустить,  чтобы
глубокой ночью вы добирались до дома одна.
   - Боже мой, да я живу в двух шагах отсюда!
   И к тому же, будучи детективом, я умею  за  себя  постоять.  Так  что
давайте лучше я вас провожу: так мне будет спокойнее, что дорогого гостя
Тарасова не похитят вслед за его знаменитым плащом!
   Он выпрямился и посмотрел на меня с каким-то даже удивлением:
   -  Таня,  я  согласен  считать  это  шуткой,   но   на   большее   не
рассчитывайте! Вы что же, серьезно считаете,  что  я  не  могу  за  себя
постоять?! Я ж вам уже сказал, что не боюсь темноты. К вашему  сведению,
детектив, я весьма неплохой боксер. И вообще считаю, что  артист  должен
уметь все.., неплохо. Так что идемте!
   Мне еще сильнее захотелось пойти с ним в разведку. Желательно на  все
три ночи и три дня - до самой "Аиды"... Нет,  конечно,  виноват  коньяк,
что же еще!
   Мигель помог мне облачиться в пальто (чуть дольше,  чем  требовалось,
задержав руки на моих плечах), надел свое,  которое,  оказывается,  тоже
обреталось в директорском шкафу; и, только  распахнув  передо  мной  обе
двери, щелкнул выключателем. Правильно сделал,  хотя  я  тоже  не  боюсь
темноты, но бывают особые случаи...
   Перед   закрытой   дверью   "предбанника"    мой    спутник    сделал
предупреждающий знак  и  прислушался.  Кажется,  разгоряченных  банкетом
служителей муз в коридоре не было.
   - Пожалуйста, взгляните, Таня...
   Я выглянула. Все было чисто, только вахтерша со своего места, заметив
меня, помахала рукой:
   - Идите, идите, никого!
   Очевидно, старушка была в курсе, что нас в театре "нет".
   Мы   спортивным   шагом   преодолели   свое   коридорное   крыло:   с
противоположной стороны слышался приближающийся шум голосов и ног.
   Я кубарем скатилась по ступенькам  к  массивной  входной  двери  -  и
услышала за спиной вкрадчивый голос испанца:
   - Доброй вам ночи, до свидания. Вы помните, конечно, что  меня  здесь
нет уже три часа?..
   Спасибо,  спасибо!  Вот  племянница  меня  разыскала,  представляете?
Троюродной сестры дочка...
   Заболтались и совсем забыли о времени.
   Я обернулась и ослепительной  улыбкой  подтвердила  свои  родственные
чувства:
   - Бежим, "дядюшка", а то коллеги заметут!
   Оказавшись  на  улице,  мы  пробежали  полквартала  и  только  тогда,
остановившись, расхохотались.
   - Вы бесподобны, дон Марти! - искренне  сказала  я,  цепляя  его  под
руку. - Надеюсь, мне можно называть вас так, по-домашнему?
   - Разумеется, Танечка, вы же моя племянница! В свою очередь  надеюсь,
что вы не откажетесь немного побыть моей родственницей, для конспирации?
Хотя бы дальней...
   Бог его знает, что он хотел сказать  последней  фразой.  Я  не  стала
уточнять.
   Ночка была явно не для прогулок по городу.
   Промозглый ветер не утих  -  напротив,  к  нему  добавилась  какая-то
мерзкая изморось. И стало еще холоднее, чем днем.
   Мне было жалко непокрытой головы моего спутника, терзаемой ветром,  и
я быстро потащила его по пустынной улице Горького, залитой разноцветными
огнями фонарей, неоновых вывесок и  витрин.  Редкие  машины  проносились
мимо  нас,  не  обращая  никакого  внимания  на  мигающий  желтый   глаз
светофора.
   А Мартинес как будто и не замечал ни отвратной погоды, ни моей заботы
о клиенте. Он глазел по сторонам.
   - Не спешите, Таня, пожалуйста! Дайте мне посмотреть. Ведь это  почти
мой родной город, самые лучшие, самые светлые годы прошли здесь.
   Боже мой! Я не был тут восемнадцать лет...
   - Но, Мигель, вы простудитесь! - сопротивлялась я.  -  И  не  сможете
петь в пятницу.
   - Ерунда, Танечка, я буду петь в любом состоянии! У артиста не  может
быть причин, чтобы не выйти на  сцену.  Кроме  смерти,  конечно,  но  до
этого, надеюсь, еще далеко. Ну хорошо, хорошо, подниму воротник! Нет, вы
только подумайте: будто совсем другой город! Так все изменилось...
   И все-таки я его узнаю.., да, узнаю! Вы  тарасовская,  Таня?  Правда?
Значит, мы с вами жили здесь в одно и то же время!
   - Я тогда была еще совсем девчонкой.
   Это  прозвучало  как  невольный  намек.   Михаил   Викторович   сразу
погрустнел:
   - Да. Мы принадлежим к разным поколениям, это правда. - Он смотрел  в
сторону, будто разглядывал старинное здание, оставшееся в его памяти.  -
Но я как-то привык не думать о годах.
   Этот бешеный ритм жизни... Бесконечные поездки, самолеты,  теплоходы,
отели; разные страны, города, люди. И -  работа,  работа,  работа...  Со
всем этим ты как бы вне возраста: возраст - лишний груз, за борт его!  А
здесь, в Тарасове, я и подавно чувствую себя двадцатилетним  мальчишкой.
Наверное, это выглядит смешно, да?
   Он наклонился ко мне и заглянул в глаза:
   - Скажите мне правду, Таня: я и в самом деле  кажусь  вам  безнадежно
старым?
   Я попыталась отшутиться:
   - Давайте лучше сменим тему. Не то  вы  вытяните  из  бедной  девушки
какое-нибудь признание!
   Он упрямо тряхнул головой:
   - Обязательно вытяну! А уж потом сменим тему, если хотите. Отвечайте:
считаете вы меня смешным старым дяденькой или нет?
   - Нет, черт вас побери! Даже слишком нет!
   Весь вечер пытаюсь убедить себя, что вы намного старше меня, и что вы
знаменитость, и вообще человек из другого мира, - и  у  меня  ничего  не
получается. Ничего! Ну что, довольны?
   - Да, - просто ответил он, по-прежнему пристально глядя мне в  глаза.
- Спасибо вам. Так о чем мы будем говорить теперь?
   Мы как раз проходили мимо "Астории". Холодная ночь выветрила из  меня
коньячные пары и настроила на деловой лад.
   - Мигель, расскажите  мне,  пожалуйста,  об  этом  вашем  Хосе  Мария
Эстебане. Что за человек? Давно вы его знаете?
   - Почти три года... Постойте, вы что, подозреваете в чем-то Хосе?
   - Я пока еще никого ни в чем не подозреваю.
   Я просто отрабатываю версии. А Хосе в этом деле - ключевая фигура,  с
этим, думаю, даже вы, упрямец, спорить не будете.
   - Я понимаю... Ну хорошо. Хотя я не верю в  причастность  Эстебана  к
похищению плаща, но вы правы. Я расскажу вам о  Хосе.  Три  года  назад,
вскоре после моего пышного юбилея - слишком пышного, на  мой  взгляд,  -
умер мой старый костюмер, итальянец Пьетро. Славный  был  старик,  почти
десять лет он работал у меня... Тогда-то и появился на  горизонте  Хосе.
Уже не помню, от кого я о нем впервые услышал, но нашел он меня сам, это
точно. У него были прекрасные  рекомендации,  а  мне  срочно  требовался
специалист...
   В общем, я его взял. И в самом деле, работником он оказался отличным,
дело знает превосходно.
   Содержит мое театральное хозяйство в образцовом порядке.
   - Ну а как человек? Характер? Склонности?
   Слабости? Привычки?
   - Как человек? Хм... Знаете, Таня, а ведь вы своим вопросом попали  в
"больную" точку. Я совсем не знаю,  что  за  человек  Хосе.  Правда,  не
скажу, что очень  уж  старался  узнать,  но  кое-какие  попытки  все  же
предпринимал. И это тем более странно, что вообще-то я легко  схожусь  с
людьми. И перед обслуживающим персоналом - что в театре, что  в  быту  -
никогда нос не задираю. Со стариком Пьетро, например, мы были друзья.
   Мне его до сих пор не хватает. А Хосе.., совсем другое дело.
   Мой спутник задумчиво смотрел вдоль пустынного "тарасовского Арбата".
   - Ну, что могу сказать о нем?  В  общении  выдержан,  холодно-вежлив,
ровен. Не помню ни одного случая, чтобы он сорвался. Что бы ни случилось
- даже на полтона голос не повысит. Сначала меня это доводило  порой  до
бешенства,  но  теперь  привык.  Говорю  ему:  "Хосе,  вы  человек   без
темперамента!" - но он и на это не реагирует.
   Мне, говорит, дон Мигель, темперамент ни к чему, я  не  артист.  Меня
называет только "доном", хотя сам даже постарше - с сорок девятого года.
   Документы, кстати, у него в порядке, я проверял.
   А на вид, как мне кажется, - человек без  возраста.  Ему  можно  дать
тридцать восемь точно так же, как и сорок восемь...
   - Это он все время был рядом с вами  в  аэропорту?  Невысокий  такой,
невзрачный... Вы ему еще цветы передавали.
   Мигель кивнул:
   - Он. "Невзрачный"...  Это  вы  очень  точно  сказали.  Пожалуй,  это
словечко лучше всего характеризует Хосе. И не только внешне...
   - Не очень-то он похож на испанца!
   - А он и не испанец, он баск. Так, по крайней мере,  он  сам  о  себе
говорит. Это совсем не одно и то же. Баски - северяне, почти французы! -
пошутил "русский испанец". -  По-моему,  национальные  признаки  у  Хосе
столь же размыты, как и возрастные. Во всяком случае,  определенно  могу
сказать, что французским, английским и немецким языками он  владеет  так
же хорошо, как и испанским.
   Я присвистнула: "хорош "костюмер"!
   - Но как же вы такого полиглота за три года не обучили русскому?
   - Я же сказал, что предпринимал попытки, но .. Очень скоро понял: то,
что этот человек хотел знать, он давно уже знает. А что не хочет -  того
узнавать и не собирается. Что ж, это его право.  В  конце  концов,  свою
основную работу он делает хорошо, так чего мне еще?
   Тут я вспомнила нечто важное. Оно давно засело в мозгу "занозой",  но
только сейчас оформилось наконец в вопрос:
   - Послушайте, Мигель... Я не  могу  понять  одного:  если  этот  Хосе
совсем не сечет по-русски, то как же тогда до него  дошло,  что  говорил
ему портье по телефону? Ведь он ему довольно много наболтал, если я  вас
правильно поняла.
   Что пришла дама с письмом и хочет видеть вас  или  кого-то  из  ваших
сотрудников и что она будет ждать в баре...
   - Черт! - Он даже остановился, отчего я, все так же крепко  державшая
его под руку, развернулась к нему лицом. - А ведь правда... Я сразу и не
сообразил. Но все это я и в самом деле услышал от Хосе, я  точно  помню!
Ну, он мог, конечно,  догадаться  о  смысле  целой  фразы  по  отдельным
понятным словам: например,  "дама",  "бар",  мое  имя...  Но  все  равно
странно. Я обязательно спрошу у него.
   - Нет, только не у него! Расспросите еще раз  этого  портье,  хорошо?
Пусть вспомнит, что и как он  сказал  Хос