..  -  пробормотал  Башков,  судорожно
вцепившись в подлокотник кресла, - я приказал не стрелять, но...
   - При чем здесь Смолинцев? -  чеканя  каждое  слово,  веско  произнес
президент "Сатурна".  -  Я  не  девал  никаких  распоряжений  касательно
Смолинцева.  В  чем  дело?  -  вдруг  заорал  он  оглушительным   басом,
неожиданным для такого маленького,  похожего  на  хорька  человека.  Еще
неожиданнее был перепад между  этим  иерихонским  рыком  и  тем  мягким,
выразительным баритоном, которым он говорил прежде.
   - Дело в том, - ответил за потерявших  дар  речи  мафиозных  деятелей
Савичев, - что ваши подручные застрелили Максима Смолинцева, моего друга
и капитана "Кристалла".
   - Кто? Олег, отвечай, я тебя спрашиваю.
   - Эта я, Вадым Ныколайч, - произнес  все  так  же  стоящий  у  дверей
Нагиев, - этот скатын ударил мэна вы жывот и убэжал бы вымэсте  с  этым,
если бы я нэ стрэлал.
   - Так? - повернулся Воронин к бледному Башкову. - Он говорит правду?
   - Да, - с трудом расцепив губы, ответил тот.
   Савичев видел, какой панический, животный страх  внушал  своим  людям
этот  маленький  человек  со  свирепыми  крошечными  глазами  и  мелкими
неприятными чертами  острого,  как  у  хорька,  лица.  Здоровенный  Олег
Башков, этот бесстрашный и  беспринципный  парень,  буквально  трясся  в
кресле под пристальным взглядом  Воронина.  Значит,  было  в  президенте
"Сатурна"  что-то  непреодолимо  властное  и  пугающее,  что   буквально
парализовывало его подчиненных.
   - Кто еще убит? - спросил Вадим Николаевич.
   - Охранник на проходной базы, - ответил Олег, - по фамилии Петров.
   - Очень жаль, - проговорил Воронин, -  с  Костичкиным,  надеюсь,  все
улажено?
   - Канэщьно, - ответил Нагиев, - я сам с ным все разобрал.
   - Скверно, скверно, - резюмировал Воронин, - два трупа.
   - Тры, - влез кавказец.
   Воронин коротко взглянул на него, как обжег ударом кнута.
   - Я недоволен  вами,  -  проговорил  он,  -  идите.  Я  подумаю,  как
поступить далее.
   Башков и Нагиев вышли, оставив Савичева наедине с Ворониным и все еще
не представившимся толстяком.
   - Алексей Иваныч, - вежливо заговорил  Воронин,  -  чтобы  не  терять
времени попусту, скажу вам,  что  сюда  вы  попали  единственно  по  той
причине, что чрезвычайно хорошо играете в хоккей. Лучше всех  в  России,
несмотря на ваш юный возраст.
   Савичев угрюмо молчал.
   - Можно сказать, что  прошлый  матч  был  сделан  вами  фактически  в
одиночку. Особенно мне запомнился ваш второй гол в ворота моей  команды.
Вот этот проход. Взгляните еще раз, мистер Барнетт,  -  обратился  он  к
толстяку.
   На  экране  появился  крупным  планом  вратарь   "Кристалла"   Андрей
Красницкий, отбивший шайбу после броска нападающего из  Задольска  прямо
на крюк Савичеву. Тот резко ускорился вдоль  борта,  на  красивом  финте
обошел выскочившего навстречу  нападающего  "Сатурна",  на  великолепной
скорости прошел середину площадки, разбросал двух игроков  соперника  и,
прикрыв шайбу корпусом, внезапно отправил каучуковый диск в верхний угол
ворот.
   Московский комментатор зашелся в диком вопле восторга -  несмотря  на
то что интересы подмосковной команды должны быть ему  ближе,  чем  успех
малоизвестного поволжского клуба. Слова  "бесподобно",  "великолепно"  в
сочетании с эпитетами "виртуоз", "главная надежда российского хоккея"  и
тому подобное славословие так и пронизывали его речь.
   - Он похож на Льемье, - с легким иностранным акцентом сказал толстяк,
- прямо его маньер игры. Замьечательно.
   - Вот видите, господин Савичев, как вас ценят в стране и за  рубежом,
- проговорил Воронин. - Позвольте рекомендовать вам представителя  клуба
Национальной  хоккейной  лиги  "Чикаго  блэк  хоукс"  господина   Райана
Барнетта.
   - Чем же я могу быть полезен господину Барнетту?  -  холодно  спросил
Алексей.
   - У нас с мистером Барнеттом  есть  к  вам  очень  выгодное  во  всех
отношениях и для всех сторон предложение.
   - Я не думаю, что оно мне подойдет.
   - И  поступаете  опрометчиво,  Алексей  Иванович,  -  веско  произнес
Воронин. - Как я уже сказал, вы  здесь  потому,  что  хорошо  играете  в
хоккей. А в отдельных случаях, я бы отметил, даже слишком  хорошо.  Так,
как, например, вы играли в первом матче против команды из своего родного
города. Нехорошо, молодой человек, обыгрывать земляков.
   - Это я понял  уже  давно,  господин  Воронин,  -  с  усилием  сказал
Савичев, - так  что  ваши  разглагольствования  совершенно  излишни.  Вы
хотите выключить меня из борьбы за кубок? А этот господин  из-за  океана
здесь, бесспорно, для того, чтобы купить меня, причем немедленно.  А  вы
на этом погреете руки и неплохо заработаете. Все-таки вы имеете на  меня
права, земляки как-никак, - с горечью закончил Савичев.
   - Вы не только талантливый  хоккеист,  но  и  чрезвычайно  догадливый
человек, - с тонкой, с оттенком уважительного удивления, иронией  сказал
Воронин.
   -   О!   -   с   чисто    американской    бессмысленной    и    тупой
многозначительностью изрек мистер Барнетт.
   - Все это так. Только ничего у вас не выйдет.
   - Почему не выйдет? Вы только  послушайте  меня.  Завтра  же  вы  без
разрыва контракта с "Кристаллом" вылетаете с мистером Барнеттом в Штаты.
До вас по пути несанкционированного побега в  НХЛ  шли  великие  русские
игроки Федоров и Могильный, да  и  не  только  они,  так  что  этические
проблемы отпадают. В Штатах вы подписываете годовой контракт с  "Чикаго"
на миллион долларов! А конфликт с Федерацией  хоккея  России..,  уладить
его я беру на себя. Если вы  зарекомендуете  себя  должным  образом,  по
истечении годового контракта вы подпишете новый, на больший  срок  и  на
несравненно большую сумму.
   После выразительной паузы Воронин добавил, глядя на Алексея в упор:
   - В ближайшее время к вам могут выехать в Америку ваша  мама  и  ваша
невеста. На которую, кстати, вы не  должны  обижаться  за  то,  что  она
оказала нам небольшую помощь. Поступить лучше  для  вас  она  просто  не
могла.
   Савичев  оторопело  уставился  в  лицо  этого  маленького   страшного
человека, не в силах  произнести  ни  слова.  В  заключительных  фразах,
касающихся матери и  Наташи,  он  почувствовал  явную,  хотя  и  искусно
спрятанную угрозу...
   - Что с мамой? - наконец выдавил он.
   - О, завтра вы сможете увидеть ее.  Она  едет  сюда,  в  Тарасов.  Мы
обязательно покажем ей послезавтрашний матч, где - она очень надеется  -
уже не будет играть ее дорогой сын.
   Глаза Воронина насмешливо сверкнули, а в голосе слышалось откровенное
стремление    запугать,    уничтожить,    подавить     волю     упрямого
девятнадцатилетнего пацана.
   - Ах ты каззел! -  тяжело  дыша,  выговорил  Леша.  -  Ах  ты  хоррек
вонючий! Тваррь поганая!
   Бешенство заклокотало в груди "золотого мальчика" русского хоккея,  и
он, протянув руку, схватил Воронина за шею и,  легко  подняв  в  воздух,
затряс, как щенка.
   - Убью, гнида! - проревел Алексей.
   Барнетт оторопело попятился и упал в кресло,  глядя  на  разъяренного
русского гиганта.
   В ту же секунду в  комнату  ворвались  два  амбала  и  двумя  четкими
ударами заставили Савичева отпустить жертву. Алексей развернулся, и один
громила полетел в большое зеркало  на  стене,  с  грохотом  рухнувшее  и
засыпавшее верзилу осколками; второй, едва ли не  вдвое  толще  Алексея,
попятился  от  мощнейшего  удара  хоккеиста  в  челюсть,  споткнулся   о
туалетный столик и, ухнув на него всей тушей, превратил в щепки.
   - Стоять! -  загремел  голос  Башкова,  и  Олег  на  пару  с  Тахиром
наставили на Савичева дула крупнокалиберных стволов.
   Воронин медленно ворочался на полу,  шевеля  вывалившимся  от  удушья
языком и растирая посиневшую шею. Лицо его было серым, на гладком лбу  и
лысине блестели капли пота.
   -  Дуррак!  -  прохрипел  он.  -  Мальчишка,  дурак!   Свяжите   его!
Осторожнее, он слишком дорого стоит, чтобы с ним неаккуратно обращаться.
   - Зачем вязать? - сказал Нагиев,  вынимая  из  кармана  наручники.  -
Прикуем к батарэе, да завтра астынет, клянус, чэстноэ слово!
   Процитировав таким образом товарища Саахова из "Кавказской пленницы",
товарищ Нагиев защелкнул наручники на правом запястье  Савичева  и,  под
дулами своего и башковского пистолетов сопроводив  в  соседнюю  комнату,
прицепил наручники к мощному радиатору центрального отопления.
   - Пасиди, падумай, дарагой, - напутствовал его на прощание  кавказец,
- па-моэму, ты нэмножько пагарячился. Затшэм абыдэл Вадыма Ныколаыча?
   - Смотри, гнида, допрыгаешься  у  меня,  ублюдок!  -  хмуро  пообещал
Савичев.
   Сын гор дернулся было к обидчику,  но  при  взгляде  на  двухметровую
фигуру гордо выпрямившегося лидера "Кристалла" тут же передумал. К  тому
же он вспомнил, что на нем и так висит мокруха  со  Смолинцевым.  Нагиев
еще не знал, правда, что тот жив.
   - Я с табой еще пагаварю! - угрожающим тоном пообещал Тахир.
   - Пагавари! - передразнил его Савичев.
   В  этот  момент  в  комнату  вошел  Воронин  и,  остановившись  перед
Савичевым, коротко сказал:
   - Мы поговорим завтра. Думаю, к тому времени  ты  примешь  правильное
решение. Иначе... - Он  круто  развернулся  на  каблуках,  бросив  через
плечо:
   - В хоккей играют  настоящие  мужчины,  это  да.  Но  даже  настоящий
мужчина не будет играть в игры со смертью. Запомни это, Леша.
   И хлопнул дверью.

***

   Савичев остался один, в темной комнате, и нельзя было  включить  свет
или лечь на  диван,  потому  что  не  позволяли  наручники.  Нестерпимая
тревога, обида и боль жгли все его существо, сплетаясь в один  страшный,
неразрешимый клубок противоречий, сомнений и страха.
   Он был на крючке у мафии -  это  было  очевидно.  Слухи  о  том,  что
"Сатурн" находится на содержании у могущественной задольской  преступной
группировки, по всей видимости, подтверждались.
   Смерть Смолинцева, предательство любимой девушки - все это обрушилось
на  него  как  снежная  лавина  и  погребло  под  собой,  как  подминает
незадачливого альпиниста неистовый белый шквал, сорвавшийся с гор.
   Страх, боль, одиночество...
   Он яростно рванул наручник - и зажмурился от невыносимой, дикой  боли
в запястье.
   Даже его огромной силы не  хватало,  чтобы  освободиться  от  прочных
стальных пут.
   Он уткнулся лицом в подоконник и заплакал беспомощными  мальчишескими
слезами - горько и глухо.
   Алексей  долго  сидел  вот  так,  неподвижно  прислонившись  лбом   к
прохладной поверхности подоконника и вцепившись  онемевшими  пальцами  в
теплый  радиатор.  Но  вдруг  что-то  заставило   его   обернуться,   он
почувствовал в этой комнате присутствие еще одного человека...
   Он увидел застывший у дверей изящный женский силуэт  и  обращенное  к
нему, Алексею, лицо. Он не видел  глаз  женщины,  но  понимал,  что  они
смотрят на него, что они буквально впились в его лицо и горят, как угли.
   - Наташа? - спросил он с сомнением.
   Она молчала. , - Наташка, это ты? - еще раз спросил он.
   Щелкнул выключатель, и комната  ярко  осветилась.  Савичев  удивленно
поднял брови.
   Перед ним стояла  та  самая  девушка,  которая  в  прихожей  выразила
желание  подружиться  с  Савичевым  поближе.   Только   сейчас   Алексей
разглядел, насколько она  красива  -  совершенной,  тонкой,  благородной
красотой. Мужская рубашка на голом  теле  не  скрывала  ее  изумительной
фигуры. Большие неподвижные глаза дрогнули и  сомкнулись  от  света,  и,
прикрываясь точеной рукой, девушка сказала ленивым,  медленным  голосом,
все так же, как тогда, в холле, растягивая гласные:
   - Я не Наташа. Меня зовут Юля.
   - Зачем ты пришла? - спросил он.
   Она прикрыла дверь и подошла  к  нему  вплотную,  и  он  почувствовал
тонкий чувственный аромат, исходящий от ее тела.
   - Они все уехали, - сказала девушка, -  в  квартире  остались  только
двое охранников, ты и я.
   Она медленно расстегнула рубашку, но не для того, чтобы ее скинуть, а
чтобы достать спрятанные под ней ключи. Ключи от  наручников,  мгновенно
понял Савичев.
   - Открой, - тихо попросила она, словно  это  не  он  был  прикован  к
батарее, а ее тонкая, нежная рука.
   Он взял ключ и открыл наручники. Затем сел на диван  и  посмотрел  на
нее.
   - Зачем ты это сделала?
   - Мужчины не понимают красоты, - выгибаясь, как кошка, сказала она, -
а я понимаю. Я смотрела на тебя, на твои движения, на  то,  как  ты  вел
себя там, когда разбросал этих боровов. Ты был  красив,  как  бог.  Даже
сейчас, когда ты неподвижен и ошеломлен, ты превосходишь их всех, вместе
взятых.
   Савичев  почти  испуганно  смотрел  на  нее,  в  ее  глубокие  глаза,
полыхающие животной страстью, в это лицо, носящее отпечаток  болезненной
- и божественной - красоты.
   - Что с тобой, девочка?
   - Не уходи, - сказала она, - я знаю, ты сможешь пройти сквозь них,  я
дам  тебе  оружие...  Но  я  не  хочу  так  просто  отпустить  человека,
достойного меня.
   Она расстегнула рубашку и сбросила ее к своим ногам. Под ней,  как  и
ожидал Алексей, не было ничего. Восхитительное тело рванулось к нему,  и
он  почувствовал,  как  ее  упругая  точеная  грудь  упирается   в   его
напружинившуюся  кожу.  Тонкая  рука  обхватила  его  шею,  и  вдруг  он
почувствовал, как мороз проходит по его спине.
   Нежная кожа на локтевом сгибе ее была  усеяна  бесчисленными  точками
уколов.
   Он схватил вторую ее руку и увидел те же зловещие пятна инъекций.
   - Да, да, - прошептала Юля, падая на диван и увлекая его за собой,  -
ты все правильно понял, но разве это я тому виной?..
   - Кто? - спросил он, с неожиданной для себя нежностью целуя  ее  алые
губы, распухшие и с запекшейся кровью в уголках.  Ее  чудесные  глаза  с
длинными трепещущими ресницами, ее тонкую шею.
   - Я его племянница, - проговорила она тихо, - я проклята.
   Ее ноги сомкнулись за спиной Савичева,  и  всплеск  животной  страсти
застелил красной пеленой взор "золотого мальчика" русского хоккея.
   Как странно.., человеческая  натура  не  может  соотносить  вечные  и
незыблемые ценности с их реальной значимостью в жизни. Вот только что...
Савичев плакал, как ребенок, не находя выхода из паучьей тьмы, опутавшей
его сетями коварства, злобы и лицемерия. Он чувствовал, что попал в ад и
нет выхода из этого гнезда ненависти и порока.
   И вот.., жестокий, больной ангел этого ада обвил его  своими  нежными
руками,  и  можно  отдать  все,  лишь  бы  не  покидать  гнезда  тьмы  и
ненависти...

Глава 5

ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ТАХИРА НАГИЕВА

   Не успела я поговорить с Климовым, как на меня  словно  из-под  земли
выскочил низенький и толстенький человечек в очках и, заикаясь,  картавя
и   шепелявя,   представился   мне   Антоном   Анатольевичем   Мякшевым,
корреспондентом едва ли не всех региональных филиалов центральных  газет
в Тарасове.
   - В-вы полагаете, фто это  птефтупление  могло  б-быть  фовегшено  по
з-заказу Задольской птеступной г-гуппигофки?
   - Без комментариев! - отрезала я.
   - Фигочем, так п-полагает и Алекфандг Иваныч  Сувогов,  ф  котогым  я
только что бефедовал!.. - произнес он.
   - Он допустил это? - произнесла я.
   - А в-вы не д-допуфкаете?
   - В нашей  стране  возможно  все,  -  отрезала  я  и  повернулась  на
каблуках, чтобы уйти.
   Мякшев подкатил  с  парой  двусмысленных  вопросов  к  хоккеистам  и,
получив от них совет очистить лед от своей  журналистской  особы,  опять
пустился вдогонку за мной.
   - Фкавыте, Татьяна, -  прогнусавил  он,  забегая  вперед,  -  как  вы
фситаете, Фавичев еще жив?
   - Ну что ты пристал,  -  вздохнула  я,  -  обещаешь,  что  немедленно
испаришься, если я отвечу на твой вопрос?
   - Обефаю, - обрадовался он.
   - Я полагаю, Савичев  жив  и  вскоре  отыщется.  А  теперь,  господин
журналист,  у  вас  есть  десять  секунд,  чтобы   исчезнуть   в   любом
направлении, за исключением того, куда иду я.

***

   Ближайшей моей целью была встреча с господином Ворониным, президентом
ХК "Сатурн". Как  мне  удалось  выяснить,  он  проживал  в  номере  люкс
гостиницы "Братислава". Перед опасным походом я бросила магические кости
и получила искомый ответ:
   31+5+20.
   Что означало: "Опасайтесь особы, которая поставит  вас  в  щекотливое
положение, что вызовет поток критики, порицания и даже презрения  в  ваш
адрес".
   - Что еще за особа? - усмехнулась я. -  Уж  не  господин  ли  Воронин
собственной персоной?

***

   До гостиницы  меня  подвез  на  своей  дребезжащей  таратайке  Сережа
Суворов, поскольку моя машина все еще стояла в ремонте. Я не думаю,  что
гонки "Формулы-1" сопряжены с большим риском для жизни, чем передвижение
на этом  рыдване  эпохи  волюнтаризма  и  кукурузного  бума  в  сельском
хозяйстве. Даже на небольшие расстояния, а именно от  Дворца  спорта  до
набережной.  Автоодр  скрипел,  трещал,  хлопал  капотом,  заклинивал  в
рулевом управлении, но неуклонно продвигался вперед. Чтобы этот  процесс
шел без остановки, Суворов с быстротой фокусника манипулировал нижними и
верхними конечностями, а также вертел головой и ерзал на сиденье.
   Я  вздохнула  с  нескрываемым  облегчением,  когда  наше   суперавто,
испуская клубы дыма, чавкая  и  рыгая,  ворвалось  на  автостоянку  близ
гостиницы, едва не вписавшись в крыло большого вишневого джипа. Капот  с
грохотом открылся и застыл в строгой вертикали с земной поверхностью.
   Стоящий возле джипа коренастый широкоплечий мужчина, родом явно с гор
Кавказа, так и подскочил на месте и разразился длинной тирадой на родном
языке, перемежая исконное наречие вкраплениями  на  великом  и  могучем,
причем из самых что ни на есть народных пластов речи.
   - Ты сматри, слюшь, куда едищ, а? Глаза на затылк, штол, спратал? Щто
малчищь?
   - Ну, извини, - кратко ответил Суворов, нисколько не смутившись.
   - Какой извини, слющь? Ты мнэ маральный усчерб наньос,  слющь!  Плати
бабки, каззел, а то устройю тэбэ, панимаэщ. Нагорный  Карабах  с  Чэчня,
растудыт тываю в карамысло!
   - Полегче, гражданин, - вмешалась я, - он извинился перед вами, и  не
нужно шуметь и разводить демагогию. Мы сожалеем, что побеспокоили вас.
   Кавказец гневно сверкнул на меня черными глазами и заорал:
   - А ты ваабще малчи, женщин! Тут, панымаэщ, мэнэ рамсы путают, а  онэ
лэзэт са сваим гинилым бабским базаром, клянус, чэстноэ слово!
   - Да ну тебя, - сказала я и повернулась к нему  спиной,  -  жди  меня
тут, Сережа, с этим горячим кавказским мужчиной не спорь...
   - Если что, позвоню  отцу,  этого  чурку  мигом  на  британский  флаг
порвут, - хмуро сказал Сергей вполголоса.
   - Вот-вот, валы атсюда, щалава, - грубо напутствовал меня на прощание
тот, - а нэ то...
   Остаток фразы я вбила ему в глотку четким  ударом  левой  ноги  -  не
оборачиваясь и не сходя с места. Он забулькал и отлетел на капот  своего
джипа.
   - Ах ты, щлюх, - зарычал он и кинулся было на  меня,  но  Суворов  от
души приложил ему в подбородок, а потом я удалила его ударом правой ноги
под ребра.
   - Хойе-о-о!.. - прохрипел тот и упал на асфальт.
   - Перегоним машину, - сказала я Суворову, и мы стронулись с места под
ругательства кавказца. Машину вместе  с  Сергеем  я  оставила  во  дворе
близлежащего дома, а сама направилась в вестибюль гостиницы.
   - Могу ли я узнать, в  каком  номере  остановился  господин  Воронин,
девушка? - спросила я  у  сидящей  здесь  довольно  миловидной  особы  в
гостиничной униформе.
   - Господин Воронин? - Меня пронизал внимательный взгляд церберши, но,
очевидно, я прошла по каким-то ее  критериям,  потому  что  она  сказала
несколько менее холодно:
   - Он счел нежелательным  пускать  к  нему  посетителей,  но  если  вы
настаиваете, я могу сообщить вам его номер. Но вас не допустят к нему.
   - В самом деле? - улыбаясь, спросила я. - Я почему-то думаю иначе.
   После того, как я узнала, в каких апартаментах расположился президент
ХК  "Сатурн",  я  поднялась  на  шестой  этаж  и,  пройдя  по  коридору,