у
завтрашнего взрыва на рынке "Южный".
   В мертвой тишине, разом воцарившейся в подвале, я  слышала  -  именно
слышала! - как  прыгает  черное  дуло  в  руке  чеченца.  Его  вроде  бы
безмолвный ритуальный танец казался мне симфонией смерти.
   - Как видишь, нам известно и это. Ты не ожидал?
   Кстати:  раз  уж  представился  случай,  может,  предупредишь   своих
подельников, чтоб вовремя смылись? А то ведь они  газет  не  читают,  не
знают, чем знаменит Лечи Акмерханов - он же Махмуд, он же Рафик Мирзоев,
он же...
   - Заткнись, сука!!!
   От меня не ускользнуло движение его пальца, нажимающего  курок,  и  я
скорее инстинктивно, чем с расчетом спастись, бросилась снова на  пол  -
под защиту массивного  письменного  стола.  Но  короткая  очередь  -  на
удивление! - прогремела из-за моей  спины,  и  я  увидела,  как  Лечи  с
искаженным лицом трясет рукой. Прямо на уровне его локтя в стенке  зияла
внушительная дыра, из которой тонкими струйками стекала рассыпавшаяся  в
пыль  штукатурка.  Очевидно,  пули   попали   в   американскую   "пушку"
террориста, которая и причинила этот урон Альбертовой недвижимости.
   Во второй раз за вечер я смотрела  на  затянутого  в  камуфляж  Алика
снизу вверх. В этом чертовски выгодном ракурсе он  казался  самим  богом
войны.
   - Извини, командир, ноты погорячился, - долетело до меня.
   - Ты стрелял в меня, Али! Ах ты...
   - Не в тебя, Лечи. Я стрелял в твое оружие -  и  не  промахнулся.  Ты
хотел убить женщину.
   - Да, сын шайтана! С каких пор ты стал ее адвокатом?
   На лице боевика не дрогнул ни один мускул.
   - Нет, командир. Я защищаю себя. Если тебе не нужна жизнь женщины, то
мне она нужна. Кто как, а я собираюсь выйти отсюда живым. Если все,  что
она рассказала, правда, то эта  женщина  -  наша  единственная  надежда,
Лечи! Она заложница, понимаешь?
   Я не успела умилиться сообразительности Али, которая и для меня  была
единственной надеждой. Надеждой  прожить  несколько  лишних  минут.  Как
минимум. А как максимум... Ох, об этом лучше помолчать...
   Яростно заскрипело кожаное  кресло:  это  Реваз  Кохнадзе  наконец-то
обрел дар речи.
   - Погодите, погодите, уважаемые. Я не понял: что  она  тут  говорила?
Про убийство Ирины и.., про какой-то взрыв на "Южном"?  Что  за  ерунда?
Объясни, дорогой Махмуд!
   - Что тут объяснять, дорогой Реваз? Разве ты не видишь - она блефует,
чтобы мы перегрызли друг другу глотки,  как  паршивые  псы.  Ты  же  сам
только что это говорил!
   Я набрала в легкие побольше воздуха.
   - Нет, Ревазик, я  не  блефую!  Твой  дорогой  Махмуд  решил,  сорвав
солидный куш на операции с отправкой оружия в Чечню,  спрятать  концы  в
воду Завтра в "час икс" "Южный" должен взлететь на воздух  -  вместе  со
всеми вами,  естественно.  Не  веришь,  батоно  Реваз?  Можешь  спросить
Славика Парамонова из своей бригады - если, конечно, тебе удастся теперь
его достать. Он вчера завез на склад несколько мешков якобы с сахаром  -
сказал, на два-три дня, пока выйдет из отгулов. Ты же сам отпускал его в
отгулы, правда?
   Кохнадзе, с налитыми кровью глазами, повел шеей - совсем как  бык  на
корриде перед решающим броском. Этот жест вполне можно было  принять  за
знак согласия. Впрочем, он мог означать и многое другое...
   Лечи, позабыв про отшибленную руку, дернулся было ко мне, но...
   - Не спеши, дорогой Махмуд. Пусть она говорит!  -  раздался  властный
голос.
   Я  увидела,  как  навстречу  горцу,  лениво  отделившись   от   стен,
выдвинулись вассалы Реваза.  Чеченец  больше  не  был  в  этой  компании
"старшим по званию"!  Маска  палача  осталась  непроницаемой,  но  глаза
выдали Лечи: он вдруг осознал, что оказался в меньшинстве.
   - Говори, Танико! - ободрил меня бригадир рубщиков.
   - Да я уже все сказала, остались только детали.
   Не знаю,  как  Парамонов  снюхался  с  Махмудом  -  то  бишь  с  Лечи
Акмерхановым, известным террористом.
   Только роль Иуды в Тарасове отведена именно ему.
   И наш "тюха" с ней неплохо справился! Что за "сахарок" в тех мешках и
когда именно он должен рвануть, это Славику вряд ли  известно  -  мелкая
сошка. Об этом  тебе  лучше  расспросить  "старшого",  -  я  кивнула  на
оскалившегося "гостя Тарасова". - Если, конечно, интересуешься, Ревазик.
А заодно можешь попросить его рассказать, как он перерезал горло  бывшей
супруге твоего шефа. Только потому, что Ирина опознала его по фотороботу
в газете и могла выдать.
   - Не верь ей, Реваз! Она врет! Сука... Я не мог убить жену  Альберта,
моего дорогого друга и партнера!
   И тут меня прорвало.
   - Это ты врешь, гад! Ради денег ты готов убить  кого  угодно  -  хоть
жену друга, хоть родную маму Ради денег  ты  врешь  всем.  Тем  дуракам,
которых толкаешь на верную смерть своими сказками о священной  войне  за
свободу и чистоту ислама. Своим так называемым  партнерам,  а  на  самом
деле - подельникам.
   Даже своему Аллаху - и тому врешь!  Тоже  мне  -  воин  ислама!  Даты
воюешь за свое право хапать и ни с кем не  делиться,  за  бесконтрольную
власть  над  стадом  "овец",   за   возможность   безнаказанно   резать,
насиловать, взрывать...
   Говорить было  трудно,  голова  раскалывалась,  язык  распух  и  едва
шевелился, металлический привкус во рту вызывал тошноту Но, собравшись с
силами, я закончила:
   - Сам ты сука, Лечи Акмерханов! Или  как  там  тебя  по-настоящему...
Нет! Сука  -  это  слишком  мягко  для  тебя.  Тебя  нельзя  назвать  ни
человеком, ни животным. Ты - выродок, отморозок.  Компьютерная  мерзость
из  ужастика!  Таких,  как  ты,  незачем  судить.  Таких   надо   просто
ликвидировать.
   - Падла... Задавлю!
   Это выплюнул уже не Лечи. Это было обращено к нему! Тени вокруг  меня
сгустились, кто-то щелкнул затвором...  Все  дальнейшее  показалось  мне
неимоверно растянутым во времени, словно кадры замедленной киносъемки.
   В руке чеченца - в его левой руке! - голубой молнией блеснуло лезвие.
Я не видела его полета -  видела  только,  как  Реваз  схватился  обеими
руками за рукоятку кинжала, торчащую из его горла. Его  племянник  успел
выстрелить в убийцу, но тут же сам отлетел к стене, прошитый от плеча до
бедра очередью из "Калашникова". Последнее,  что  я  видела,  -  красные
пятна,  которые  проступили  вокруг  черных  пулевых  отверстий  на  его
белоснежной рубашке. И тут в подвале погас свет.
   В  "кинопроекторе"  перегорела  лампа,  однако   крутой   боевик   не
прекратился. Он продолжался  в  полной  темноте,  раздираемой  вспышками
выстрелов, свистом пуль и дикими матерными  воплями.  Распластавшись  на
полу ни жива ни мертва, я во второй раз за этот вечер  переживала  конец
света.
   Кто-то истошно крикнул: "Девку! Девку хватай!"
   И почти сразу на меня шлепнулось тяжелое тело, а ухо  обожгло  жарким
шепотом:
   - Ползи под стол, живо! Там подземный ход, я  уже  сдвинул  крышку...
Никто о нем не знает. Давай, я их задержу!
   Невероятно: после всего, что случилось сегодня, судьба указывает  мне
путь  к  спасению...  Однако  "судьба",  подтверждая  серьезность  своих
намерений, не просто указывала путь, но даже подталкивала  меня,  причем
обеими руками.
   - Алик, почему ты это делаешь?
   -  Тише,  женщина!  Нашла  время  исповедовать  грешника...  Быстрее,
быстрее... Осторожно: там вначале крутые ступеньки. Фонарик  не  припас,
извини.
   Ухватилась? Все, я закрываю.
   - Погоди... Идем вместе! Ты же собирался выйти отсюда.., живым.
   Я не увидела его горькую усмешку - почувствовала.
   - Нет, поздно... Там для меня нет места.  Останешься  жива  -  помяни
Алика Кадыр-оглы... Все, все!
   Выйдешь куда надо, не ошибешься, только не дрейфь.
   Удачи тебе, сестра...
   Его сильные руки оторвались от моих, и я услышала над головой  легкий
стук: это мой спаситель закрыл крышку люка. Тотчас  же  грохот  сражения
наверху стал намного глуше,  а  темнота,  прошиваемая  огнем  выстрелов,
сменилась полным мраком. И настоящим могильным холодом. Ощупывая  босыми
ногами замшелые ступени, а руками - скользкие мокрые стены, я  добралась
наконец до кирпичей, которыми было  выстлано  дно  подземного  хода.  И,
тихонько поскуливая от жалости к самой себе, двинулась вперед...
   Когда далеко впереди непроглядная тьма подземелья слегка посерела, до
моих ушей долетел шорох ночного ветерка, а ноздри втянули запах пожухлой
листвы. А ведь я уже попрощалась с жизнью. В третий раз за сегодня. И  в
третий раз судьба подарила мне счастливое  избавление  от  "чрезвычайных
обстоятельств".
   Выбравшись  ползком  из  кошачьего  лаза,  замаскированного   кустами
акации, я без сил повалилась на  землю  прямо  здесь,  под  кустиком.  И
пролежала, должно быть, не менее получаса, как самый настоящий  мешок  с
картошкой, под видом которого  меня  сегодня  вынесли  с  рынка.  Потом,
постепенно, до меня стало доходить все случившееся. Я села, подобрав под
себя ноги и завернувшись  в  то,  что  осталось  от  моего  французского
пиджака, и дала волю слезам.
   Вернее, слезы полились сами, не спрашивая у меня воли.
   В таком виде и нашел меня человек в камуфляжной форме и в  маске.  Он
неожиданно отделился от осенней ночи и наставил на меня автомат.
   - Встать, руки за голову! Кто такая?
   После всего, что видела и слышала в последние часы, этого парня с его
игрушкой я уже не могла воспринимать серьезно. Поэтому я и  не  подумала
вставать, а просто вытерла нос рукавом и ответила вопросом на вопрос:
   - Фээсбэ?
   На мою наглость маска отреагировала более чем странно.  Она  опустила
автомат, приблизилась вплотную и  заглянула  мне  в  лицо,  бесцеремонно
приподняв его за подбородок.
   - Вы.., оттуда? - Человек с ружьем неопределенно кивнул  куда-то  мне
за спину - Вы Иванова, да?
   - Мне хотелось бы ответить утвердительно,  но  сейчас  я  в  этом  не
уверена.
   - Нет, вы в самом деле Татьяна Иванова? Заложница из "Башни"? Живая?!
   - Иванова, Иванова! Только  жизнью  я  обязана  совсем  не  вам,  мои
дорогие коллеги из ФСБ! Вас только за смертью посылать...
   - Да какое там ФСБ, е-ка-лэ-мэ-нэ...
   Парень содрал с себя маску Под ней обнаружилось  совсем  мальчишеское
незнакомое лицо,  на  котором  удивление  было  перемешано  с  радостным
возбуждением.
   - Но как же это вы, а? Е-мое! Капитан обалдеет, когда я вас  приведу.
Он ведь только из-за вас штурм откладывал,  не  хотел  рисковать.  Троих
охранников за воротами ребята скрутили, но они ничего про вас не знали -
живая или нет. Сказали только, что здесь вы, в подвале. И наш капитан...
   - Погоди, какой еще капитан? А где Кедров, разве он не здесь?
   - Кедров? - Оперативник вытаращил глаза. - Такого не знаю.  Операцией
руководит капитан Папазян из УВД.
   - Е-пэ-рэ-сэ-тэ!.. - только и смогла выговорить я.

ЭПИЛОГ

Два дня спустя

   Я открыла глаза. Черт возьми, до  чего  же  все-таки  хорошо!  Чисто,
светло, цветы на тумбочке... И отчего это  я  раньше  терпеть  не  могла
больницы?
   Впрочем, знаю отчего. Одно дело - угодить сюда из мирной,  нормальной
жизни, после привычной домашней обстановки  вдруг  оказаться  наедине  с
тяжелой болезнью. И совсем  другое  -  попасть  в  больничную  палату  с
передовой или из вражеского плена. Тогда даже казенная  забота  медиков,
отдающая запахом лекарств, покажется настоящим раем на земле. Тем  более
- если руки-ноги у тебя на месте, голова и живот без дырок и надо  всего
лишь восстановиться  после  перенесенного  шока  и  залечить  примочками
несколько ушибов и ссадин.
   В голове, затуманенной лечебным сном, мысли и воспоминания ворочались
лениво, словно жирные карпы в пруду. До того, пока  я  не  выбралась  из
подземного хода на волю, я помнила отчетливо каждую мелочь.  А  после...
Память выдавала какие-то размытые кадры.  Гарик  Хачатурович,  хохочущий
сквозь причудливую русско-армянскую ругань.  Я  вырываюсь  из  его  лап,
сдавивших меня до комариного писка, и лепечу что-то про мешки с сахаром,
рынок "Южный"  и  Славика  Парамонова.  Приемный  покой,  люди  в  белых
халатах,  шприцы  и  капельницы.   Встревоженные   лица   родственников,
нечеткие, но бесконечно милые. Фарид Тагиров с огромным  букетом  роз  -
кажется, вот этих самых, что стоят сейчас у изголовья и  пахнут.  Помню,
он все ловил мою руку и твердил про какой-то чек, а я  глупо  улыбалась,
ничегошеньки не понимая: так безумно хотелось спать...
   Спать все еще  хотелось,  однако  этим  мои  желания  теперь  уже  не
ограничивались. Жизнь уже вернулась в  мое  тело,  хотя  еще  не  совсем
окрепла,  а  вместе  с  ее  инстинктами  и  потребностями   возвращались
профессиональный инстинкт и потребность  в  информации.  Чем  закончился
штурм "Башни"? Удалось ли задержать  этого  подонка  Акмерханова  и  его
"посылку" в Чечню?
   Где теперь Альбертик Кравчук, так бесславно лишившийся своей  "правой
руки"? И если б только ее... Господи! А бомба-то, бомба! О ней я  совсем
забыла, а ведь это главное! Сколько же времени я тут валяюсь?
   Я даже привскочила на кровати, но  от  резкого  движения  закружилась
голова, привыкшая к горизонтальному положению тела, и я  была  вынуждена
снова опустить ее на подушку.
   - Кажется, она еще спит, - услышала  я  за  чуть  приоткрытой  дверью
голос лечащего врача. - Впрочем, если и так, разрешаю вам ее  разбудить:
уже пора.
   Только недолго, больная еще слаба.
   - Не беспокойтесь, доктор, - шепотом ответил мужчина, чей голос я  не
узнала.
   Каблучки  докторши  застучали  по  коридору.  Дверь  скрипнула,  и  я
зажмурилась,  на  всякий  случай   притворившись   спящей.   Разумеется,
зажмурилась неплотно: сквозь густые ресницы мне прекрасно был виден вход
в палату.
   - Что же ты стоишь столбом, капитан? Голова застряла, что ли?
   - Виноват, товарищ начальник из ФСБ. Только  после  вас!  Но  глядите
сами не застряньте: бока у вас что-то того.., широковаты.
   - Ох, договоришься ты у меня, капитан!
   Еще не видя посетителей - судя по всему, у них там происходило то же,
что у Чичикова с Маниловым, - я не верила своим ушам. Может, сон все еще
длится? Но это и правда были они - два моих самых лучших и самых  верных
друга. Те, с кем до сих пор я дружила только порознь и кого  никогда  не
видела вместе.
   Они ввалились в палату одновременно - лысеющий  крепыш  Кедров,  и  в
самом  деле  заметно  потяжелевший  со  времени  появления  персональной
"Волги", и поджарый  дылда  Папазян,  неуклюже  приглаживающий  пятерней
буйные черные вихры. В сочетании с белыми халатами, так странно  на  них
сидевшими, картинка была еще та!
   - Спит, - шепотом констатировал Сергей Палыч и неуверенно позвал:
   - Татка!
   - Черта с два - спит она! - расплылся Гарик Хачатурович. - Ты что, не
видишь, как ресницы дрожат? Да она почуяла нас,  когда  мы  были  еще  в
приемном покое! А спящей притворилась  только  потому,  что  у  нее  нет
возможности накраситься и нацепить какое-нибудь развратное  мини-бикини.
Эй, дорогая!
   Я прав?
   Не приходя в сознание, я расхохоталась.
   - Какой же ты все-таки мерзавец, Папазян! Хоть бы высокого начальства
постеснялся, тем более что он у нас человек женатый, положительный...
   - Ох, и не говори. Татка! - притворно сокрушился Кедров, чмокая  меня
в щеку. - Хорошо еще, что я, перед тем  как  сюда  отправиться,  укрепил
свой дух благочестивой беседой с отцом Леопольдом. А то и не  знаю,  как
бы выдержал общество твоего капитана!
   - Слышишь, дорогая? Он сказал - "твоего  капитана"!  По-моему,  стоит
прислушаться к мнению давнего друга, а? Ведь человек, как  ты  говоришь,
женатый, положительный... Ладно, ладно, товарищ начальник!  Поцеловались
- и хватит, уступите место другому Бесцеремонно  отодвинув  старшего  по
званию, Гарик навис надо мною - распростертой и беспомощной.
   - Сергей, оттащи от меня этого маньяка! Он сейчас воспользуется  моей
слабостью.
   -  Не  волнуйся,  старушка:   ему   субординация   не   позволит,   -
глубокомысленно изрек Кедров, однако Гарика все же оттащил.
   Наконец они расселись и немного успокоились.
   - Глупенькая! - Папазянчик снисходительно ухмыльнулся. - Да если б  я
хотел воспользоваться твоей слабостью, уж я, поверь, выбрал  бы  момент,
когда ты была еще более слабой, чем сейчас. И когда поблизости  не  было
этого моралиста из ФСБ! Позавчера в Гаевке, например.  -  Гарик  почесал
щетину на подбородке, с которой не могла  совладать  никакая  бритва,  и
добавил,  склонив  голову   набок,   придирчиво   разглядывая   меня   с
уморительной гримасой:
   - Правда, выглядела ты тогда, гм.., не слишком аппетитно, дорогая. Да
и теперь еще, если честно... Морда лица в синяках, макияжа  нет,  волосы
как мочалка...
   Хотя эта  рубашечка  в  розовый  цветочек  -  она,  должен  признать,
вызывает определенные ассоциации, но все же...
   Придерживая рубашку в цветочек, чтобы ассоциации Гарика не стали  еще
более определенными, я потянулась за тапкой, но Папазян опередил меня  и
ловким пинком загнал тапочки далеко под кровать.
   А швырять в него розами Тагирова - слишком большая честь,  поэтому  я
ограничилась "говорящим" взглядом.
   Кедров, хоть и с порозовевшими ушами, еле сдерживал смех.
   - Не слушай его, Татка:  выглядишь  вполне  терпимо,  честно  говорю.
Синяк всего один, да и тот уже почти незаметен. А макияж  и  прическа  -
дело наживное. Мне рассказы вал и, этот  Джеймс  Бонд  из  Еревана  тоже
смотрелся неважнецки после того, как выволок Акмерханова  из  подземного
хода, так что зря он тут корчит из себя эстета.
   - Ах, вам рассказывали, коллега из ФСБ? - ядовито парировал опер,  но
я не дала Гарику развернуться.
   - Да хватит вам, надоели! Вы мне расскажете наконец,  что  произошло?
Так Лечи арестован? Слава богу! Значит,  Витек  Кохнадзе  не  пристрелил
его?
   - Нет, только задел - царство ему  небесное!  Девятнадцать  лет  было
дураку... Дядюшку-то не жалко: этот был  матерая  сволочь,  туда  ему  и
дорога. Свидетелей по делу и без него достаточно.
   - По делам, капитан, - поправил Кедров. - Эта  история  на  несколько
уголовных дел потянет.
   - Само собой. Один Лечи, гад, чего стоит! Надо же, что придумал, гад:
рвануть рынок в двенадцать часов дня, в самый пик...
   - Обезвредили? - выдохнула я.
   Кедров усмехнулся - скромно, но с достоинством.
   - Фирма веников не  вяжет,  старушка.  Я  же  тебе  говорил!  Правда,
задачка была посложней, чем обыскать подвал  твоего  дома:  можешь  себе
представить, сколько на рынке мешков с  сахаром!  А  ведь  проверяли  на
всякий случай не только сахарок - крупы и все такое прочее... Ну  ладно,
подробности я тебе как-нибудь потом расскажу.  Естественно,  только  те,
которые не будут составлять тайну следствия.
   Я вздохнула: вот она, черная неблагодарность. Да если б  не  я...  Но
возмущаться - знала по опыту - бесполезно.
   - Сколько же там было, Сергей? Не зря хоть искали?
   - Четыреста килограммов в тротиловом эквиваленте.
   - Ничего себе!
   - Вот именно. Если б эта  штука  сработала  -  не  только  от  твоего
"Южного" не осталось бы камня на камне, но и  от  соседних  домов  тоже.
Такой вот сюрприз с гексагеном...
   Несколько  секунд  все  молчали,  не  в  силах  подобрать  слова  для
комментариев. Сергей Палыч очнулся первым - как и положено  старшему  по
званию.
   - В общем, Татка, получается,  что  ты  у  нас  -  герой  дня.  Хотя,
конечно, ты прескверная девчонка и с тобой не  оберешься  неприятностей,
однако на этот раз должен признать:  если  б  не  ты...  Мы  знали,  что
Акмерханов прибыл в Тарасов, однако выйти на его след и установить связи
никак не удавалось. Проверяли жилые дома, общественные места, конечно, и
рынки  тоже...  Но  никто  и  подумать  не   мог,   что   этот   подонок
заинтересуется "Южным": такая глухомань...
   - Не могли подумать, говоришь? Странно! Ведь фирма веников не  вяжет,
Сергей Палыч?
   - Давай, давай -  мордуй  старого  друга.  Бей  по  больному..  Одним
словом, спасибо тебе, старушка!
   Заслужила.
   - Боюсь, одним