грести их воедино и положить на хранение.
   За себя беспокоиться пока не стоило. По тому же  соглашению  с  Явой,
если, конечно, он намерен выполнять его условия  до  конца,  утром  меня
освободят. Но я отдала им Дмитрия, откупаясь от поруки,  ответственности
и всего прочего, что навещалось  на  меня  в  ходе  дела  не  без  моего
согласия.
   Противная штука усталость. И безнадега - дитя ее.
   Вытащить Дмитрия из этой переделки  я  возможности  не  находила.  Не
увещевать же Яву, в самом  деле!  Такая  христианская  добродетель,  как
всепрощение,  погребена  под  собором,  вытатуированным  на  его  груди.
Дмитрия я сдала в полной уверенности в том, что сумею  его  своевременно
вызволить, пользуясь обстоятельствами, но они, похоже, складываются не в
его пользу.
   Дмитрий зашевелился, зашуршал и, судя по звукам,  поднялся  на  ноги.
Сделал  осторожный  шаг,  другой  и,  запнувшись  обо  что-то,  едва  не
свалился, чертыхнувшись, затих.
   - Уж лучше сидеть! - проговорил.
   - Долго? - спросила я.
   Он промолчал, может, не так понял?
   - Справились, Татьяна, с нами. Сказано  было  таким  тоном,  что  мне
стало стыдно за свою роль и поведение в этой переделке.
   - Их было больше, - отозвалась смиренно, успокаивая к основном себя.
   - Права ты, я с тобой согласен. - Если он и дальше будет  выдерживать
такой тон, то я  и  разрыдаться  могу!  -  Надо  было  с  самого  начала
рассказать тебе все и не пытаться действовать в одиночку.
   Вот так люди и умнеют!
   - Откровенность, Дмитрий, -  начала  я  нравоучительно,  но,  вовремя
заметив, осеклась и продолжила по-другому:
   -   Своевременная   откровенность   способна   уберечь   от    многих
неприятностей. Вопрос в том, как определять ее своевременность.
   Отвечать он не стал. Искал сочувствия,  а  получил  назидание.  Встал
опять и, шурша по полу подошвами, двинулся в сторону. Пыхтел в  темноте,
звякал металлом, запинался обо что-то.
   - Стоп! - скомандовал сам себе. - Ага!
   Завозился,  зашептал  что-то,  и  в  погребе  нашем  вспыхнул   свет.
Сощурившись, одарил меня довольной улыбкой, держа а руках толстый провод
с висящей на нем голой лампочкой,
   - Так-то лучше!
   - Как ты ее включил?
   - Подвывернута была. Вкрутил до конца, и все дела!
   - Так лучше, - кивнула ему.
   Он поднял лампочку вверх и, загородясь ладонью от света, вгляделся  в
меня.
   - Таня, ты что, родная, киснешь? Кисну я, да, если я не буду киснуть,
раскиснешь ты. Кому-то же надо и  унывать.  С  тобой  возиться  чересчур
хлопотно будет. Хлопочи лучше обо мне, я - женщина!
   - Нет! - тряхнула головой и отвернулась.
   - Ну что ты! - Он  взялся  за  предложенную  роль  без  колебаний.  -
Частный детектив из породы железных леди, а духом падаешь!
   - Породы только у животных бывают, - пролепетала, не поднимая глаз.
   Он расстался с лампочкой, подошел, присел, пожал  холодными  пальцами
мои руки.
   - Ошибаешься, Танечка Иванова, люди тоже породу имеют. Есть, конечно,
и дворняги.
   - Да? - глянула на него жалко и влажно.
   Знаю я, приятель, твои истины, не разливайся певчим дроздом. Вот ты -
мужчина породистый. Породистой женщине, если действовать  умно,  вертеть
тобой можно, как собаке  хвостом.  Сейчас,  к  примеру,  ты  действовать
начнешь, порода обязывает.
   - Встань-ка, пожалуйста. - Он посмотрел вверх. - Пропусти меня. И  на
железяке тебе сидеть не следует.
   Я освободила лестницу.  Он  забрался  наверх,  пробуя  ногами  каждую
ступеньку на крепость. Осмотрел снизу крышку, ощупал.
   - Посветить никак нельзя? Попробуй!
   Я протянула лампочку в его сторону на всю длину провода.
   - Даже щели нет! - пожаловался  и,  упершись,  напрягся  до  дрожи  в
ногах.
   Изменил  позу,  достал  крышку  плечом  и  напрягся  еще  раз.   Лицо
потемнело, на лбу жила  вздулась,  сквозь  сжатые  в  веревочку  губы  с
шипеньем прорвался воздух. Выдохнул Дмитрий, посмотрел на меня виновато,
сел где был, наверху.
   - Хреновый из меня сейчас Геркулес! - извинился и понурил голову.
   - И Геркулесу не все по силам было, - попыталась я его успокоить.  Он
только рукой махнул.
   Подвальчик был небольшим, низким и вытянутым,  как  коридор.  Хозяева
использовали  его  в  качестве  свалки  разного  автохлама.   Все,   чем
пользоваться в ближайшее время  не  планировалось,  а  выбрасывать  было
жалко, валилось сюда. К таким местам руки прикладывают  редко,  а  когда
берутся - выбрасывают все без сожаления. В темноте разгуливать по  этому
помещению,  не  рискуя,  свалившись,  разбиться  в  кровь,   невозможно.
Лампочку, единственную здесь, Дмитрий отыскал чудом.
   - Что делать будем?
   Он спустился вниз, пошел по подвалу, перешагивая через  железо,  мимо
меня, в другой его конец.
   - Могу сказать наверняка  одно,  -  попыталась  пошутить,  -  любовью
заниматься не придется, как советовали, условия не те.
   - И настроение тоже, - поддержал он. - Ко  сну  обстановка  также  не
располагает. А ну!
   Дмитрий, выбрав из кучи хлама довольно толстый  и  длинный  стержень,
неподъемный, на мой непросвещенный взгляд, выдернул  его  с  грохотом  и
взвесил на руке.
   - Оружие! - повернулся ко мне.
   - С железкой против пистолета?
   - Ты думаешь? - засомневался.
   -  Думаю,  тебя,  агрессивного,  отсюда  просто  не  выпустят.  Поищи
чего-нибудь менее заметное.
   - А если так...
   Он вернулся к лестнице и занялся пристраиванием стержня  под  крышку,
опирая его о металлические перила. Когда удалось, удовлетворенно хмыкнул
и надавил на свободный конец.  Скрежетнуло  и  заскрипело  протяжно,  он
приналег, и показалось, что успех рядом - рычаг медленно двинулся вниз и
сорвался, грохоча по ступеням, полетел под лестницу. Дмитрий едва  успел
ухватиться за что-то, выругался в сердцах. Перила в  месте,  на  которое
пришелся упор рычага, оказались прогнутые самым безобразным образом!
   - Подставить бы что!
   Он занялся было поисками, но,  вспомнив  нечто  важное,  прервал  это
занятие.
   - Татьяна, кстати, насчет оружия... В моей квартире,  в  комнате,  от
входа налево, на полу ничего подобного не валялось?
   - Да.
   - Да? - быстро переспросил он. - И где?
   Чудак, он что,  надеется,  что  сейчас  я  его  пистолет  из  кармана
достану?
   -  Вчера  валялось,  Дима,  но  подобрано  было,  когда  мы  с  Верой
осматривали твое жилище, надеясь определить, куда ты делся.
   - И что же, что? - перебил нетерпеливо.
   - Твой пистолет вчера же  чавкнул  два  раза  и  лишил  жизни  одного
негодяя. Без этого я не добралась  бы  до  места,  где  тебя  собирались
похоронить.
   - И где? - настаивал он.
   - Нет теперь, Дима, ни подонка, ни пистолета, успокойся.
   Он успокоился и  потащил  к  лестнице  какой-то  черный  промасленный
чурбак, чтобы установить его на самом верху. А я  рассматривала  грязный
обрубок, обозначившийся в том месте, где он рылся только что, и  вначале
не могла понять, что это такое, а когда догадалась, то  тихонько,  чтобы
не спугнуть удачу, подобралась поближе и, забыв о чистоте  белых  ручек,
отерла с него масляную грязь.
   - Дмитрий! - позвала негромко. Он не отреагировал, увлекшись возней с
деревяшкой.
   - Иди ко мне быстрее!
   Что-то было в моем голосе, и  он  это  расслышал,  оставил  чурбак  в
покое.
   - Ты же, Татьяночка, сказала, что для любви не те условия!
   А когда подошел, желание шутить с него как рукой сняло.
   - Домкрат!
   И замер, одурев от  счастья.  Ко  мне  вернулось  хладнокровие,  и  я
прокомментировала:
   - Вот-вот, а я  смотрю,  что-то  знакомое,  а  как  называется  -  не
припомню. Любопытство, знаешь ли!
   - Домкрат!
   Он вцепился в эту грязь обеими руками, поднял не без усилия и  бухнул
на свободное место. Присел рядом, позабыв обо всем.
   Через десяток минут Дмитрий, избавившийся  от  мешавшей  ему  куртки,
стал потным, грязным и счастливым. Механизм действовал, хоть  и  не  был
вполне исправен. Это я, дилетантка, поняла из бессвязных восклицаний, на
которые Дмитрий не скупился. Сунулась было помочь, когда  он,  с  трудом
подняв тяжелую железяку, потащил ее к лестнице, но,  посланная  к  бесу,
покорно вернулась к роли пассивной наблюдательницы.  Дмитрий,  пыхтя  от
усердия, со знанием дела долго пристраивал находку  на  пришедшийся  так
кстати чурбак, подводил подвижную его часть под крышку люка, разыскал  и
приладил к месту металлический штырь и, лихорадочно работая им, проверил
получившуюся систему на жизнеспособность.
   - Действует! - только и сказал, утомленный всей этой суетой.
   Я была счастлива от появившейся надежды и смотрела на  него,  как  на
героя. Это было ему приятно.
   Выудив из-под лестницы вал, он вручил  его  мне  и,  заставив  встать
рядом, перекрестился и заработал штырем  с  изумляющей  скоростью.  Шток
домкрата медленно двинулся вверх,  уперся,  чурбак  просел,  продавливая
ступеньку. Издав прерывистый скрип, крышка подалась, а когда между ней и
притвором образовалась щель, в домкрате что-то тоненько запищало.
   - Давай! - взвыл Дмитрий, еще более  убыстряя  движение  штыря.  Я  с
размаху вбила вал между крышкой и притвором. Дмитрий расслабился,  вытер
пот со лба, передохнул.
   - Начало есть! - проговорил он, довольный результатом.
   Домкрат он  запускал  еще  два  раза,  подкладывая  под  него  всякую
всячину, но тот, сочась маслом, действовал все хуже Дело дошло до  того,
что Дмитрий, потеряв терпение, с проклятиями спровадил бывшую только что
драгоценной железяку вниз, в просвет между ступенями.  Та  тяжко,  глухо
воткнулась   в   пол.   Щель   была   уже    достаточно    широка    для
экспериментирования с  более  простыми  предметами,  способными  служить
рычагом и упором, и через некоторое время,  манипулируя  отобранными  из
хлама орудиями, нам удалось расширить ее  до  размеров,  удовлетворяющих
наши желания. На этой стадии работы мы старались производить  как  можно
меньше шума, хотя, конечно, полностью  стуков  и  звяканья  избежать  не
удалось.  Поэтому,  добившись  своего,  мы  не  кинулись  сломя   голову
выбираться наружу, а замерли в обнимку, вслушиваясь и всматриваясь в то,
что делалось наверху. Наверху же было тихо и безлюдно. Мир виделся нам в
одном направлении и на уровне пола, но и этого  было  достаточно,  чтобы
понять, что в мастерской никого нет.
   - Тс-с! - остановил меня Дмитрий, когда я, подавшись вперед,  взялась
руками за край притвора. - Сначала я!
   Сжав  в  руке  штырь,  которым  он  работал  с  домкратом,  с  трудом
протиснулся в щель и встал там во весь рост.  Переступив  несколько  раз
башмаками, а только они и были в поле моего зрения, он стукнул  пальцами
по крышке и отошел в сторону. Некоторое усилие, и я  оказалась  рядом  с
ним, на свободе.
   На крышке подвала стоял  колесом  "Ниссан",  скособоченный  сейчас  в
результате наших подземных усилий.
   Дмитрий, осмелев от безлюдья, шагнул  без  опаски  к  воротам,  но  я
поймала его за руку и кивком указала на лестницу, ведущую  в  сторожевую
будочку на крыше. Он все понял без слов, крадучись двинулся вдоль стены,
держа штырь наготове, чтобы пройтись этой дубинкой по голове  возможного
охранника, который - если он есть в будочке -  обязательно  спустится  к
нам, уж я об этом позабочусь. Сдернув с гвоздя возле раковины полотенце,
я догнала Дмитрия и, остановив, шепотом попросила обернуть штырь и, если
случится, бить не сильно. Возражений не последовало, и вскоре он  сел  в
засаду под  лестницу,  держа  наготове  свое  усовершенствованное  таким
образом  оружие.  Предположение   об   охране,   похоже,   готово   было
подтвердиться - из полутемной сейчас мастерской был  хорошо  виден  свет
там, куда вела лестница, и в  тишине  ясно  различались  звуки  какой-то
простецкой песенки. Радио или телевизор без человека неподалеку работать
не будут. Так что стоило попробовать.  Я  повнимательнее  осмотрелась  и
направилась к верстаку, стоящему поблизости. Подойдя, с силой пнула один
из стульев, и тот, подлетев, с грохотом покатился  по  цементному  полу.
Для  верности  я  негромко  вскрикнула,  простонала  и,  повернувшись  к
лестнице, стала ждать результатов. Они не замедлили  последовать.  Мягко
зазвучали шаги, что-то передвинулось, и сверху глянул на  меня  хлопчик,
который  выгнал  нас  из  "Ниссана".  Бедняга,  вот,  оказывается,  кому
придется подставлять голову под удар  штырем  в  полотенце.  Хлопчик  со
свету видел плохо,  а  я  не  дала  ему  времени  привыкнуть  глазами  к
полумраку - отошла в сторону, стуча каблуками так, что  шаги  отзывались
коротким эхом.
   - Кто там? - крикнул он громче, чем нужно. - Кто?
   Не теряя времени на мысли о безопасности, хлопчик  загрохотал  ногами
по лестнице и, опустившись до ее  середины,  встал,  глазея  на  меня  в
полном недоумении.
   - Ты кто?
   Тот случай, когда наилучшим действием является полное бездействие.
   Я  стояла  соляным  столбом,  без   единого   движения.   Большинство
светильников в мастерской были отключены  за  ненадобностью,  а  горящие
находились за моей спиной, и на фоне  такого  освещения  я  должна  была
выглядеть темным силуэтом, без деталей и  подробностей.  Поэтому  узнать
меня охранник не мог. Он и не узнавал.  Видел  только,  что  женщина,  а
женщин у нас пока не опасаются. Озадаченный моим необъяснимым появлением
в запертом на все  замки  помещении,  хлопец,  не  сводя  с  меня  глаз,
медленно двинулся вниз. В его специфически функционирующеи голове сейчас
шел процесс перехода от "кто это?" до "хватай ее!", и надо было  уловить
середину. Хлопец ступил на пол и, подчиняясь  остаткам  нерешительности,
задержался и с опаской двинулся ко мне. За его спиной  я  заметила  едва
уловимое движение, и  из-под  лестницы  по-звериному  бесшумно  появился
Дмитрий, шагнул, поднимая вверх руку.
   - Осторожно! - взвизгнула я так, что гул  пошел  по  всем  закоулкам.
Хлопец дернулся от неожиданности. От неожиданности же и Дмитрий задержал
движение руки.
   - Ты чего? -  спросил  хлопец  и,  привлеченный  шорохом  за  спиной,
обернулся так, что падающий уже удар, направленный в затылок,  угодил  в
лоб. Охранник пошатнулся" вцепился  в  Дмитрия,  но,  приняв  еще  удар,
расслабил ноги и мягко повалился вперед. Дмитрий посторонился.
   - Все! - сказал он и,  постояв  над  упавшим,  бросил  на  него  свою
железно-матерчатую дубинку. Я присела над хлопцем, ощупала  его  голову.
Обошлось даже без ссадин. Удачно.
   - Пошли, Татьяна, а то скучно девается.
   К Дмитрию настроение возвращается. Хорошо! Посмотрела на  него  снизу
вверх долгим взглядом. Нет, как все-таки  неприятности  сближают  людей!
Знакомы с ним всего ничего, а как родной он мне. Настроению его радуюсь.
   Мы не торопясь обошли мастерскую, потолкались во все  двери,  ворота,
калитки, какие только попались  нам  по  пути.  Как  я  и  ожидала,  все
входы-выходы были добросовестно заперты.
   - Наверх? - предложил Дмитрий.
   - Да, там окна есть, - ответила я и первой потопала в будочку, откуда
неясно шептала музыка.
   Имел место риск нарваться на  еще  одного  охранника,  но  небольшой,
поскольку времени с момента выхода  хлопца  прошло  немало,  а  никакого
беспокойства мы пока не заметили. Разве что спит он там беспробудно.
   Мои  опасения  на  этот  счет  были  напрасными.  Будочка   оказалась
клетушкой со столом, стулом и тремя окнами, выходящими  на  три  стороны
света.  Под  настольной  лампой  лежала  раскрытая  книга,  за   ней   -
транзисторный приемник. Вдвоем здесь было бы тесно. В заиндевевшие  окна
видна вся округа, освещенная прожектором, находящимся вне поля зрения, -
заснеженные крыши, хорошо уезженный проезд между  гаражами,  в  котором,
приткнувшись в тупичке, совсем рядом,  виднеется  крыша  оставленной  на
улице машины.  Мои  глаза  пристыли  к  ней,  захотелось  рассмеяться  и
хлопнуть в ладоши или Дмитрия по плечу. Мне ли не узнать свою "девятку"!
   Дмитрий  начал  нудную  возню  с  телефонным  проводом  от  аппарата,
прикрепленного к стенке, крутил его и дергал. Для хорошего рывка ему  не
хватало места. Выдернув провод из его пальцев, как вырывают какую-нибудь
дрянь из  рук  малыша,  я  властным  движением  отодвинула  его,  слегка
опешившего, в сторону, с силой швырнула бормочущий транзистор в окно  и,
не  успели  еще  отзвенеть  осколки  стекла,  жестом  пригласила  его  в
путешествие.
   - Прошу вас, милостивый государь!
   - А телефон?
   Послав телефон к черту, я спровадила его на крышу гаражного  ряда.  С
крыши он спустил меня за руки, и вскоре мы сидели в машине, радостные  и
нетерпеливые. Только бы ворота на выезде из гаражного городка  оказались
открытыми!
 
ГЛАВА 10 
 
   Во   дворе    дома    Дмитрия    шумела    ребятня,    контролируемая
сударушками-пенсионерками, чинно гулявшими взад-вперед перед домом.
   Машину  я  припарковала,  выбрав  уголок  потемнее  и   подальше   от
пешеходных маршрутов, но с хорошим обзором окрестностей.
   Дмитрий, положив  ладонь  на  мою  руку,  слегка  сжал  ее,  погладив
запястье. Его глаза, отражавшие свет неблизких фонарей, влажно мерцали.
   - Татьяночка! - проговорил почти шепотом.  -  С  тобой  все  удается.
Судьба тебе ворожит, что ли?
   - Судьба, - отозвалась я. - И сама ворожу тоже. Смотри.
   Я достала  из  "бардачка"  замшевый  мешочек  с  гадальными  костями,
распустила веревочку.
   Бандиты, перегнав машину от  дачи  Филипповых  до  своей  мастерской,
спички горелой с пола не тронули.  Уцелели  не  только  кости,  но  даже
бумажки в несколько сотен рублей, лежавшие в "бардачке" так,  как  я  их
там положила.
   - Выходит, недаром тебя Ведьмой зовут? Почетное звание.
   Я поморщилась:
   - Это кличка, Дмитрий. Так меня уголовники зовут.
   -  Я  знаю,  Ведьма,  чародеи  должны  отличаться  от  пестрой  массы
способностями и умом. Так что не морщись.
   Я исполнила его желание - улыбнулась и со вздохом ответила:
   - К сожалению, любезный, ты на чародея не тянешь.
   - Какой чародей! - Он  коснулся  лбом  моего  уха.  -  Разве  чародей
попадает в передряги так, как я?
   Ситуация постепенно развивалась в интимную сторону. Это было  лишним,
каким бы симпатичным он ни был, и я вытряхнула из мешочка кости.
   3+17+33. Сочетание нечеткостей.
   "Окончание, завершение, эпилог - иллюзия, которой живет  человеческий
ум, дробящий на части  непрерывность  действительности.  День  сменяется
ночью. За расставанием следует встреча.  Будьте  готовы  встретить  утро
нового дня".
   Я продекламировала это Дмитрию по памяти, как короткое стихотворение.
Он смотрел на меня распахнутыми, слегка удивленными  глазами  с  мягкими
искорками  в  глубине  зрачков.  Мне  хотелось  взъерошить  его  волосы,
погладить щеки.  Это  не  влюбленность,  не  слабость,  это  наваждение,
наведенное предчувствием расставания после совместно пережитых волнений.
Это наваждение всего лишь, и я была его сильнее. Я его контролировала  и
сопротивлялась ему, а Дмитрия, похоже, оно  одолевало.  Обижать  его  не
хотелось, поэтому вести себя следовало осмотрительно  и  осторожно.  Тем
более что назревший разговор о деньгах господ Филипповых  начать  только
еще предстояло.
   - Утро нового дня, - задумчиво повторил  он.  -  Надеюсь,  оно  будет
приветливей вечера. Хотя чего сетовать - на свободе и в безопасности,  в
обществе очаровательной женщины...
   - Не расслабляйся, приятель!
   Не удержалась я, погладила-таки его по щеке,  почувствовала,  как  он
напрягся. Не скажу, что это не доставило мне удовольствия.
   - Счет нашего времени идет на минуты. Пашина  "братва"  скорее  всего
уже на коней садится. А искать нас начнут с самого простого - с проверки
квартир.
   Слава богу, трезветь начал! Смотрит на меня уже не так завороженно.
   - "Десятка" моя - вон она, дожидается. Сейчас домой заскочу минут  на
десять и, как ты выразилась, - на коня! Минут через двадцать меня  здесь
не будет, это точно! А к утру за город выберусь - и ищи  ветра  в  поле.
Мне проще, а каково т