овгородцы отложили, только бы государь не выводил их, в вотчины их,  земли,
воды и в имущества не вступался, позвы отложил и службы им в  Низовую  землю
не наряжал. Великий князь всем этим  их  пожаловал.  Тогда  они  стали  бить
челом, чтоб государь дал крепость своей отчине, Великому Новгороду, крест бы
целовал, и получили в ответ: "Не быть моему целованию"; просили, чтоб  бояре
целовали крест, - и в том получили отказ;  просили,  чтоб  по  крайней  мере
будущий наместник присягнул, - отказано и в  этом;  наконец,  просили,  чтоб
великий князь позволил им возвратиться в город и опять подумать, -  и  этого
позволения не  дано.  Прошло  тринадцать  дней,  прошел  праздник  Рождества
Христова, владыка с посадниками все жил в  стане  московском,  а  между  тем
последний служивый князь новгородский, Василий Васильевич Шуйский, сложил  к
новгородцам крестное целование на имя великого князя; и новгородцы из страха
перед последним не  смели  ни  слова  молвить  Шуйскому,  который  безопасно
оставался у них после того два дня. Наконец  29  декабря  владыка  и  другие
послы сказали боярам московским: "Если государь не жалует, креста не  целует
и опасной грамоты нам не дает, то пусть сам объявит нам свое жалованье,  без
боярских высылок". Иоанн велел им войти к себе и сказал: "Просили  вы,  чтоб
вывода, позва на суд и службы в Низовую землю не было, чтоб  я  в  имения  и
отчины людские не вступался и чтоб суд был по старине, всем этим я вас, свою
отчину, жалую". Послы поклонились и вышли.  Но  скоро  нагнали  их  бояре  и
начали говорить: "Великий князь велел вам сказать: Великий  Новгород  должен
дать нам волости и села, без того нам нельзя держать  государства  своего  в
Великом Новгороде". Послы отвечали: "Скажем  об  этом  Новгороду".  Новгород
предложил две волости: Луки Великие и Ржеву Пустую; великий князь  не  взял;
предложили десять волостей - не взяли и их; тогда послы  сказали,  чтоб  сам
великий князь  назначил,  сколько  ему  надобно,  волостей;  Иоанн  назначил
половину волостей владычных и монастырских и все  новоторжские,  чьи  бы  ни
были.  Новгородцы  согласились,  но  просили,  чтоб  половина   монастырских
волостей была взята только у  шести  богатых  монастырей,  у  остальных  же,
бедных,  малоземельных,  не  брать.  Великий  князь  исполнил  их   просьбу;
пожаловал и владыку: вместо половины волостей взял  у  него  только  десять.
Затем начались переговоры о дани:  сначала  великий  князь  хотел  брать  по
полугривне с обжи: новгородскую обжу  составлял  один  человек,  пашущий  на
одной лошади; три обжи составляли соху; пашущий на трех лошадях и сам-третей
составлял также соху. Но владыка от  всего  города  стал  бить  челом,  чтоб
великий князь смиловался, брал бы по семи денег с трех обжей один раз в год;
Иоанн согласился брать, однажды в год по полугривне с сохи со всех  волостей
новгородских, на Двине и  в  Заволочье,  на  всяком,  кто  пашет  землю,  на
ключниках, старостах и холопях  одерноватых.  Владыка  просил  также,  чтобы
великий князь не посылал по новгородским волостям своих писцов и  даньщиков,
потому что это тяжко будет христианству: положил бы  государь  это  дело  на
новгородскую душу; новгородцы скажут сами, сколько у кого  будет  сох,  сами
соберут дань и отдадут по  крестному  целованию,  без  хитрости  тому,  кому
великие князья прикажут; а кто утаит хотя одну обжу  и  будет  уличен,  того
пришлют к государям на казнь. Иоанн исполнил и эту просьбу, после чего велел
очистить для себя двор Ярославов и объявить новгородцам присяжную запись, на
которой они должны были целовать ему крест. 13 января  1478  года  пришел  к
великому  князю  владыка  со  многими  боярами,  житыми,  купцами  и  принес
присяжную запись; писал ее  дьяк  владычний,  подписал  владыка  собственною
рукою и печать свою приложил, приложили по печати и со всех пяти  концов.  В
тот же день в стане целовали крест на этой  записи  многие  бояре,  житые  и
купцы перед боярами великокняжескими, которые заставили их  также  обещаться
на словах не мстить псковичам за помощь их Москве, не мстить  тем  боярам  и
женам их и детям, которые служат великому князю, отказаться  от  пригородов,
Двинской области и Заволочья. Присягнувши, новгородцы  просили  бояр,  чтобы
Иоанн сказал им всем вслух свое  милостивое  слово,  и  слово  это  было  им
сказано: "Даст бог, вперед тебя, своего богомольца, и отчину  нашу,  Великий
Новгород, хотим жаловать". 15 января приехал в Новгород князь  Иван  Юрьевич
Патрикеев с четырьмя другими московскими боярами и созвал  весь  Новгород  в
палату, а не на площадь, потому что с этого дня веча уже  не  было  более  в
Новгороде; Патрикеев начал говорить: "Князь  великий  Иван  Васильевич  всея
Руси, государь  наш,  тебе,  своему  богомольцу  владыке,  и  своей  отчине,
Великому Новгороду, говорит так: ты,  наш  богомолец,  и  вся  паша  отчина,
Великий Новгород, били челом нашим братьям, чтобы я  пожаловал,  смиловался,
нелюбье с сердца отложил; и я, князь великий для  братьев  своих,  пожаловал
вас, нелюбье отложил. И ты бы, богомолец наш, и отчина наша, на  чем  добили
нам челом, и грамоту записали, и крест целовали, то бы все исполняли;  а  мы
вас вперед хотим жаловать по вашему исправлению  к  нам".  После  этой  речи
московские бояре стали приводить лучших новгородцев к присяге  на  владычном
дворе, а по концам посланы были для этого дети боярские  и  дьяки;  целовали
крест все, не исключая жен и людей боярских; тут,  при  крестном  целовании,
взята была и грамота, которую новгородцы написали и укрепили между собою  за
58 печатями. 18 января били челом великому князю в службу бояре новгородские
и все дети боярские и  житые  люди.  20  января  отправлена  была  в  Москву
грамота, что великий князь отчину свою, Великий Новгород, привел во всю свою
волю и учинился на нем государем, как и на Москве. Наместниками в  Новгороде
были  назначены  князь  Иван  Васильевич  Стрига  да  брат   его,   Ярослав,
Оболенские, а через несколько дней приданы были к ним еще двое  наместников.
Оболенские поместились на дворе Ярославовом, сам же великий князь  продолжал
жить в стане и два раза только въезжал в Новгород для слушания обедни у  св.
Софии, потому что в городе был мор.  Перед  отъездом  Иоанн  велел  схватить
старосту купеческого Марка Панфильева, боярыню Марфу Борецкую со  внуком  ее
Василием Федоровым, еще пятерых новгородцев и отвезти их  в  Москву,  имение
отписать на себя;  забраны  были  и  все  договоры,  когда-либо  заключенные
новгородцами с князьями литовскими. 17 февраля тронулся Иоанн  из  стана,  5
марта приехал в Москву; за ним  привезли  из  Новгорода  вечевой  колокол  и
подняли на колокольню  на  площади  кремлевской  звонить  вместе  с  другими
колоколами.
     Но не вдруг мог забыть Новгород свой прежний быт,  и  противная  Москве
сторона ждала только первого удобного случая,  чтоб  снова  подняться.  Этот
удобный случай не замедлил представиться, когда в 1477 году хан Золотой Орды
в союзе с Казимиром литовским начал грозить Москве нашествием и когда братья
великого князя хотели также воспользоваться  этим  случаем  для  возвращения
себе старых удельных прав. Иоанну дали тайно знать,  что  многие  новгородцы
пересылаются с Казимиром, зовут его к себе, пересылаются и с немцами, король
обещал явиться с полками и послал, с одной  стороны,  к  хану  Золотой  Орды
звать его на Москву, а с другой - к папе с просьбою о  денежном  вспоможении
для успеха в деле, которое неминуемо повлечет за собою присоединение  важной
области к римской церкви. Папа назначил на военные  издержки  сбор  со  всех
церквей польских и литовских. Иоанн хотел предупредить  Казимира  и  застать
врасплох новгородцев: взяв с собою только тысячу человек, он  отправился  26
октября к Новгороду миром, а между тем под предлогом войны с  немцами  велел
сыну набирать войска и спешить за собою  следом;  заставы  были  расставлены
повсюду, дабы в Новгороде не узнали о наборе  и  приближении  многочисленной
рати.  Несмотря  на  то,  в  Бронницах  он  получил  весть,  что  новгородцы
затворились и не намерены пускать его миром.  Тогда  Иоанн  дождался  полков
своих и приступил  к  городу,  в  котором  по-прежнему  имел  многочисленных
приверженцев: они не хотели биться и  перебегали  к  москвичам;  архиепископ
послал за опасною грамотою, но Иоанн отвечал: "Я сам  опас  для  невинных  и
государь ваш; отворите ворота:  когда  войду  в  город,  невинных  ничем  не
оскорблю". А между тем разрушительная стрельба  из  пушек  не  прекращалась.
Наконец ворота отворились, и владыка,  посадник,  тысяцкий  (ибо  новгородцы
поспешили восстановить свои древние формы правления), старосты пяти  концов,
бояре и народ вышли навстречу к великому князю, пали ниц и просили прощения.
Иоанн благословился у архиепископа и сказал во  всеуслышание:  "Я,  государь
ваш, даю мир всем невинным, не бойтесь ничего!" - и отправился по  обычаю  к
св.  Софии,  а  потом  в  дом  Ефима  Медведева,  нового  посадника,  где  и
остановился. В тот же день 50 человек главных врагов Москвы были захвачены и
пытаны. Тут только великий князь узнал об участии владыки  в  заговоре  и  о
сношениях братьев  своих  с  новгородцами.  Феофил  был  взят  и  отослан  в
московский Чудов монастырь под стражу, богатство его отобрано в  казну;  100
главных заговорщиков подверглись смертной казни. 100 семей детей боярских  и
купцов разосланы по низовым городам. Но и этим дело  не  кончилось:  в  1481
году схвачены были четверо новгородских бояр; вражда сторон продолжалась,  и
следствием было то, что в 1484 году сами  же  новгородцы  прислали  донос  в
Москву, что некоторые из их  сограждан  пересылались  с  королем;  по  этому
доносу человек тридцать  больших  и  житых  людей  было  схвачено,  дома  их
разграблены, сами подвергнуты пытке; когда их приговорили к смертной  казни,
то перед виселицею стали они прощаться друг с другом и каяться, что напрасно
клепали друг друга на пытке. Услыхав об этом,  великий  князь  не  велел  их
вешать, но велел сковать и посадить в тюрьму, а жен и  детей  их  послать  в
заточение. В то же время была схвачена и  разграблена  Настасья,  славная  и
богатая, по выражению летописца, взят и пограблен был  также  Иван  Кузьмин,
который во время новгородского взятия с тридцатью слугами убежал в Литву, но
король не оказал ему никакой милости, слуги отстали от него, и он сам-третей
прибежал назад, в Новгород, где и был схвачен. В том же 1484 году  принужден
был по болезни оставить архиепископию владыка Сергий, посвященный в Новгород
на  место  Феофила  из  старцев  Троицкого  Сергиева  монастыря.  Московские
летописцы говорят, что новгородцы не хотели покориться Сергию, ибо он не  по
их мысли ходил; не могши ничего сделать над ним явно, они волшебством отняли
у него ум, говоря, что  Иоанн-чудотворец  наказал  его.  Новгородские  же  и
псковские летописцы рассказывают, будто бы Сергий стал притеснять игумнов  и
священников, ввел новые пошлины, будто бы, заехав на дороге  в  Сковородский
Михайловский  монастырь,  от  гордости,  потому  что  приехал  из  Москвы  к
гражданам плененным, не захотел вскрыть гроб похороненного тут новгородского
владыки Моисея и будто бы с этих пор нашло на него изумление: иногда видали,
как он сидел на Евфимьевской паперти в одной  ряске  без  мантии,  а  иногда
видали его в полдень сидящим в том же виде у св. Софии. По другому рассказу,
новгородские владыки начали являться Сергию то во сне, то  наяву  с  укором,
как  он  смел   принять   святительское   поставление   при   жизни   своего
предшественника, не уличенного в ереси, но изгнанного неправдою; когда же он
презрел этими укорами, то невидимая сила поразила его и на  некоторое  время
лишила употребления языка. В 1487 году переведено из Новгорода  во  Владимир
50 семей лучших купцов. Тогда же выехала из Новгорода  и  московская  ратная
сила, стоявшая здесь 17 недель. В 1488 году привели из  Новгорода  в  Москву
больше  семи  тысяч  житых  людей  за  то,  что  хотели   убить   наместника
великокняжеского Якова Захарьича; некоторых Яков  казнил  еще  в  Новгороде,
других казнили в Москве, остальных отправили на житье  в  Нижний,  Владимир,
Муром, Переяславль, Юрьев, Ростов, Кострому и другие  города;  на  их  место
посланы в Новгород из Москвы и других городов низовых дети боярские и купцы.
     В одно время с окончательным прекращением новгородских смут через вывод
лучших граждан окончательно усмирена и древняя колония новгородская - Вятка,
и тем же самым средством. Еще в 1466 году вятчане ратью прошли  мимо  Устюга
на Кокшенгу, утаившись от городских  сторожей;  шли  по  Сухоне-реке  вверх,
воевали Кокшенгу, а назад шли Вагою вниз. Наместник устюжский Сабуров послал
гонца в Москву с вестью об этом, и великий князь велел  перехватить  вятчан;
Сабуров действительно перенял их под Гледеном; но вятчане дали  ему  хорошие
подарки и, простоявши три дня, спокойно отправились домой. В 1469  году,  во
время похода на Казань, московские воеводы требовали от вятчан, чтоб  шли  с
ними  вместе,  и  получили  ответ:  "Казанский  хан  неволею  заставил   нас
поклясться, что не будем помогать ни ему  на  великого  князя,  ни  великому
князю на него"; на второе же требование воевод вятчане отвечали, что,  когда
пойдут в поход братья великого князя, тогда пойдут и они.  Не  знаем,  какое
следствие имело для вятчан такое поведение их; знаем только, что, не помогши
против Казани, они помогли Москве против Новгорода. В 1485 году  повторилось
прежнее явление: во время похода на Казань  вятчане,  по  словам  летописца,
отступили от великого князя, который послал на них воеводу Юрия  Кутузова  с
большою силою; тот помирился с ними, и они опять возвратились  в  московское
подданство; но  под  следующим  годом  другой  летописец  рассказывает,  что
вятчане приходили на Устюг и стояли под городом Осиновцем, но что воевода их
Костя  начальствовал  ими  поневоле  и,  воспользовавшись  случаем,  ушел  в
Осиновец, а оттуда  -  в  Москву.  Митрополит  два  раза  писал  к  вятчанам
увещательные грамоты. "Называетесь вы именем христианским, - писал он,  -  а
живете хуже нечестивых: святую церковь  обижаете,  законы  церковные  старые
разоряете, господарю великому князю  грубите  и  пристаете  к  его  недругам
издавна, с поганством соединяетесь, да и одни, сами собою,  отчину  великого
князя воюете беспрестанно, христианство губите, церкви  разоряете,  а  челом
государю за свою грубость не бьете.  Великий  князь  вас  жаловал,  слушаясь
нашего смирения, потому что я молил его о вас со многими слезами; но от  вас
нет никакого исправления. И я теперь уже  в  последний  раз  послал  к  вам:
"Бейте челом великому князю за  свою  грубость,  пограбленное  все  отдайте,
пленных отпустите. Если же не послушаете  нас,  то  кровь  христианская  вам
отольется; священники ваши церкви божии затворят и пойдут вон из земли; если
же так не сделают, то будут и сами от нас прокляты". Увещания митрополита не
помогли, и в 1489 году, подчинивши себе  Казань,  великий  князь  послал  на
вятчан шестидесятичетырехтысячную рать под начальством двух главных воевод -
князя Даниила Щени и Григория Морозова. 16 августа  воеводы  подступили  под
Хлынов, а на другой день вятчане, большие люди, вышли бить  им  челом,  чтоб
рать земли Вятской не воевала, "а мы великому князю челом  бьем,  покоряемся
на всей его воле, дань даем и службу служим". Воеводы отвечали: "Целуйте  же
крест великому князю от мала до велика, а изменников и крамольников  выдайте
головами: Ивана Аникиева, Пахомья Лазарева,  Палку  Богодайщикова".  Вятчане
сказали на это: "Дайте нам, господа, сроку до  завтра,  мы  это  ваше  слово
скажем всей земле Вятской". Срок им дали, вятчане  думали  два  дня,  но  на
третий отказали воеводам, что не выдадут тех  трех  человек.  Тогда  воеводы
велели всей силе своей готовиться к приступу:  ставить  по  городу  плетень,
запасаться смолою и берестою; но вятчане, видя свою погибель,  добили  челом
на всей воле великого князя и выдали изменников. Воеводы развели всю  Вятку,
взяли лучших людей, купцов и отправили  их  с  женами  и  детьми  в  Москву.
Великий князь  велел  Аникиева,  Лазарева  и  Богодайщикова  бить  кнутом  и
повесить, а других вятчан пожаловал, дал им поместья в Боровске, Алексине  и
Кременце, и написались они в слуги великому  князю,  купцов  же  поселили  в
Дмитрове. Вместе с вятчанами привезены были в Москву и  туземные  вотякские,
или арские, князья; но великий князь отпустил их на родину.
     Псков удержал на время  свою  старину  благодаря  постоянному  старанию
угодить великому князю, покорностью утишать гнев  его.  Еще  Василий  Темный
незадолго до кончины своей прислал  во  Псков  наместником  князя  Владимира
Андреевича не по псковскому  прошению,  не  по  старине;  псковичи,  однако,
приняли его с честью и посадили на  княжение.  Но  в  следующий  год  -  год
вступления на престол Иоанна III - они выгнали князя Владимира,  потому  что
приехал не по старине, псковичами не позван и на народ не  благ.  Столкнутый
со ступени на  вече,  с  бесчестием  поехал  Владимир  в  Москву  жаловаться
великому князю, поехали за ним и  псковские  послы  оправдываться.  Три  дня
Иоанн не пускал их к себе на глаза, наконец  принял  их  челобитье  и  велел
сказать Пскову: "Какого князя псковичи  захотят,  и  я  им  его  дам,  пусть
пришлют ко мне грамоту с боярином".  Псковичи  выпросили  себе  князя  Ивана
Александровича Звенигородского, потом князя Федора Юрьевича,  которому  дали
держать наместников  на  двенадцати  пригородах,  тогда  как  прежде  княжие
наместники бывали только на семи пригородах. Мы видели,  как  беспрекословно
принимали псковичи решения великого князя и митрополита касательно отношений
своих к новгородскому владыке, как потом беспрекословно ходили  на  Новгород
вместе с полками московскими. Иоанн твердил  псковским  послам:  "Какой  мой
князь будет вам надобен в  наместники,  того  я  к  вам  отпущу,  только  не
бесчестите тех наместников, которые будут дурно с вами поступать: мое дело -
их наказывать, а я вас, свою отчину, жалую". Помня этот  наказ,  псковичи  в
1472 году послали к великому князю просить к себе в наместники  князя  Ивана
Стригу-Оболенского, потому что князь Федор Юрьевич начал дурно вести себя во
Пскове и сам стал засылать грамоты к великому князю. Узнавши,  что  псковичи
послали в Москву жаловаться на него и просить себе другого князя,  Федор  на
другой же день вышел на вече, сложил с себя крестное целование и  выехал  из
города. Псковичи, чтоб  оправдать  себя  вполне  в  глазах  Иоанна,  послали
посадника, детей боярских и сотских  провожать  с  честью  князя  Федора  до
рубежа, с хлебом, вином, медом; но как скоро Федор подъехал  к  границе,  то
силою завел за нее псковских провожатых,  отнял  лошадей,  самих  ограбил  и
чуть-чуть не нагих отпустил во Псков. Иоанн дал  псковичам  брата  Стригина,
князя Ярослава Васильевича Оболенского, потому что  Стрига  ему  самому  был
нужен. В 1474 году, оказав Пскову деятельную  помощь  против  немцев,  Иоанн
ждал больших послов с благодарностью, но вместо  них  приехал  гонец.  Гонец
этот возвратился во Псков с вестью, что великий князь сильно  сердит,  тогда
псковичи послали  к  своему  государю  в  Москву  князя-наместника  Ярослава
Васильевича, троих посадников, бояр изо всех концов и поминку 100 рублей; но
Иоанн сослал их с подворья, на глаза к себе не пустил,  дара  не  принял,  и
послы, простоявши пять дней шатром на поле, без ответа  приехали  назад,  во
Псков. Вслед за ними приехал посол великокняжеский с приказом Пскову  сейчас
же отправлять новых послов в  Москву,  и  поехали  трое  других  посадников,
повезли 150 рублей в подарок; этих послов Иоанн принял и  дал  такой  ответ:
"Рад свою отчину по старине  держать,  если  мне  положите  прежних  великих
князей грамоты пошлинные".
     Это