ворянин Исленьев, который отправился в июле 1594  года.
Исленьев должен был отдать грамоту и  жалованье  терновскому  митрополиту  и
сказать ему: "Как был посланник Нащокин, то ты государю служил, и  эта  твоя
служба государю известна, послужи и  теперь".  К  патриарху  повез  Исленьев
паробка для наученья греческому языку. Подробности переговоров  этого  посла
нам неизвестны; из сношений с Австрийским двором узнаем,  что  Исленьев  был
задержан в Константинополе новым султаном, Магометом III.
   Изо всех этих переговоров мы видим, что султан, кроме сведения козаков  с
Дону, требовал еще уничтожения крепости московской на Тереке. Мы видели, как
после взятия Астрахани Московское государство должно было войти в сношения с
народцами кавказскими,  которые,  враждуя  друг  с  другом,  боясь  турок  и
крымцев, требовали его  покровительства,  предлагали  подданство;  Иоанн  IV
вошел в родственный союз с черкесскими владетелями и  построил  крепость  на
Тереке, которую потом оставил по требованию султана.  При  Феодоре,  в  1586
году, явились в Москве послы  от  кахетинского  князя  Александра,  который,
угрожаемый с одной стороны турками, с другой - персами, бил  челом  со  всем
народом,  чтобы  единственный  православный  государь  принял  их   в   свое
подданство, спас их жизнь и  душу.  Царь  принял  Александра  в  подданство:
отправлены были в Кахетию учительные люди, монахи,  священники,  иконописцы,
чтоб восстановить чистоту христианского учения и богослужения среди  народа,
окруженного иноверцами; дана была и помощь  материальная:  отправлен  снаряд
огнестрельный. Терская крепость исправлена и занята  стрельцами.  Из  Москвы
требовали, чтоб Александр доставил в эту крепость запасы на 2500 человек, но
он отказался: "Для дальней дороги, для гор  высоких,  да  и  запасу  собрать
столько нельзя".  Московскому  войску  легко  было  защитить  Александра  от
владельца тарковского (Шевкала),  сделать  последнему  утеснение  великое  и
отнять у него реку Койсу, вследствие чего он и бил челом государю, но нельзя
было решиться за Кахетию вступить в явную борьбу с страшными турками:  турки
требовали от Александра запасов и пропуска  войскам  их  чрез  его  землю  в
Дербент и Баку; Александр отвечал: "С запасом чрез свою  землю  не  пущу,  и
своих запасов не дам: я холоп царя русского, а турского  не  боюсь".  Но  из
Москвы дали ему знать, чтоб он жил с турским, переманивая его, пока  промысл
над ним учинится. Александр видел, что чрез подданство Москве он  не  достиг
главной цели своей, не может надеяться скорой и сильной обороны, видел,  что
ему советуют по-прежнему, как слабому, хитрить с сильными, переманивать  их,
и потому не мог быть усерден. Он бил челом, чтоб государь  опять  послал  на
Шевкала  большую  рать,  взял  Тарки  и  посадил  тут  из  своих  рук  свата
Александрова, Крым-Шевкала. Из Москвы отвечали, что рать  будет  отправлена,
но чтоб и он с своей стороны послал туда же свою  рать  с  сыном  и  сватом;
московский воевода, князь Хворостинин, действительно вошел в землю Шевкалову
и взял Тарки, но понапрасну дожидался полков кахетинских; вместо них явились
неприятели, разные горские народцы; Хворостинин принужден был разорить Тарки
и выступить оттуда; но он возвратился на  Терск  с  немногими  людьми:  3000
человек  было  у  него  истреблено  горцами.  Было  ясно,   что   Московское
государство в конце XVI века еще  не  могло  поддерживать  таких  отдаленных
владений; но Феодор уже принял титул  государя  земли  Иверской,  грузинских
царей и Кабардинской земли, черкасских и горских князей.
   Ведя  переговоры  с  императором  немецким  о  союзе  всех   христианских
государей против турок и приказывая послам говорить  султану,  что  царь  из
дружбы к нему не слушает предложений императора, королей и папы,  Годунов  в
то же время вел переговоры с Персиею о том же самом союзе  против  турок,  и
также московские послы утверждали в Константинополе,  что  царь  не  слушает
предложений шаха. Неудачная борьба с турками заставила шаха Годабенда в 1586
году предложить царю союз против султана; шах не  щадил  обещаний,  говорил,
что отдаст русским Баку и Дербент, если даже и сам возьмет их у  турок.  Сын
его, Аббас Великий, продолжал сношения все  с  тою  же  целию;  этот,  кроме
Дербента  и  Баку,  уступал  царю  Кахетию,  владение  русского   присяжника
Александра; посол его, склоняя Годунова к  союзу,  говорил,  что  такие  два
великие государя, как царь и шах, не только смогут стоять  против  турского,
но и  сгонят  его  с  государства.  От  этого  нового  союзника  московскому
правительству нечего было позаимствовать хорошего в нравственном  отношении.
Аббас велел сказать Годунову, что перемирие, заключенное им с султаном, есть
только хитрость, что он отдал туркам  в  заложники  шестилетнего  племянника
своего - и это ничего: "Ведь племянника своего мне  убить  же  было".  Посол
персидский также говорил Годунову: "Один племянник шахов у турского, а  двое
у шаха посажены по городам и глаза у них  повынуты;  государи  наши  у  себя
братьев и племянников нс любят". И переговоры с Персиею о союзе против турок
кончились так же, как и переговоры с Австриею), ничем.
   Но  если  Московское  государство  не  могло  утвердить  свою  власть  на
юго-востоке, в странах кавказских, по условиям местным и по столкновению там
с государствами магометанскими, бывшими тогда еще во всей силе: то оно могло
беспрепятственно распространять  свои  владения  в  обычном  направлении,  к
северо-востоку. В бывшем Казанском царстве и при Феодоре, как при отце  его,
волновались черемисы, но были укрощаемы; главным средством  к  их  усмирению
служили постройки городов, населенных русскими  людьми:  Цывильска,  Уржума,
Царева-города  на  Кокшаге,  Санчурска  и  других.   Русские   люди   успели
утвердиться и за Уралом, в Сибири,  куда  при  Иоанне  IV  проложили  дорогу
козаки с Ермаком. Мы видели,  что  Грозный,  узнав  об  успехах  последнего,
послал в Сибирь воевод, князя Волховского и Глухова. Эти воеводы соединились
с Ермаком осенью 1583 года, были приняты с большою честию,  козаки  надарили
им дорогих мехов, но не озаботились главным, собранием съестных припасов  на
зиму для гостей. Сделался голод между русскими, и много  померло  козаков  и
московских служилых людей, в том числе и воевода  князь  Волховской.  Весною
1584 года голод прекратился, но постигли  несчастий  другого  рода:  Карача,
который покинул Кучума после плена Маметкулова, стоял с своим улусом на реке
Таре; он прислал к Ермаку  просить  помощи  против  Ногайской  орды;  Ермак,
поверив одной шерти, не взявши заложников, отправил к нему  Ивана  Кольцо  с
сорока  человеками  козаков,  которые  все  были   изменнически   истреблены
Карачею); другой атаман, Яков Михайлов, подошедший к улусу на разведку,  был
также убит. После этого Карача облег малочисленных козаков в городе и  стоял
с половины июня, желая выморить русских  голодом;  но  в  одну  ночь,  когда
улусники спали, ничего не подозревая,  атаман  Мещеряк  вышел  из  города  и
ударил на неприятельский стан: Карача, потерявши двоих сыновей,  побежал  из
стана; на рассвете  улусники  собрались  и  дали  битву  козакам  в  надежде
подавить их числом, но Мещеряк, засевши в стану Карачи, отбивался до полудня
и заставил неприятеля отступить; Карача потерял надежду  одолеть  козаков  и
ушел за Ишим. Но торжество козаков не было продолжительно;  бухарские  купцы
дали знать Ермаку, что Кучум не  пропускает  их  в  город  Сибирь;  Ермак  с
небольшим отрядом (50 человек) отправился по  Иртышу  к  ним  навстречу,  не
нашел их и с 5 на 6 августа расположился ночевать на  берегу  реки;  козаки,
утомленные путем, крепко заснули, а  на  другом  берегу  не  спал  Кучум.  В
глубокую ночь, под проливным дождем, он переправился через  реку,  напал  на
сонных козаков и истребил их; Ермак,  как  носился  слух,  желая  достигнуть
своего струга, утонул в Иртыше.
   После голода и трех поражений козаков осталось так  мало  в  Сибири,  что
атаман Мещеряк счел невозможным оставаться здесь долее и выступил по  дороге
на Русь. Сибирь снова была занята Кучумом, который, однако, скоро был выгнан
из нее соперником своим Сейдяком. Но эти князьки недолго  могли  на  свободе
выгонять друг  друга.  Новое  правительство  московское  высылало  в  Сибирь
воеводу за воеводой. Осенью  1585  года  пришел  воевода  Мансуров,  который
поставил городок на Оби, при устье Иртыша.  Остяки  пришли  осаждать  его  и
принесли с собою славного идола, к которому на поклонение ходили из  дальних
мест, но пушечное ядро, вылетевшее  из  русского  городка,  разбило  его,  и
остяки, потерявши надежду на свое божество, не  беспокоили  больше  русских;
мало того, Лугуй, князь двух городов и четырех городков на  Оби,  приехал  в
Москву с челобитьем, чтоб русские ратные люди, которые  сидят  в  городе  на
устье Иртыша, не воевали его племени и людей,  а  он  будет  давать  дань  в
Вымской земле приказным людям. За то, что он приехал прежде всех бить челом,
государь его пожаловал, велел привозить дань ему самому или его братьям, или
племянникам по семи сороков соболей лучших. Воеводы Сукин и Мясной  основали
на берегу Туры город Тюмень, а воевода Чулков в 1587 году основал  Тобольск;
Сейдяк вздумал было приступить к этому городу, но был разбит и взят в  плен.
Соперник его, Кучум, держался в  Барабинской  степи  и  нападал  на  русские
владения; в 1591 году воевода князь Кольцов-Мосальский разбил его близ озера
Чили-Кула, взял в плен двух жен его и сына, Абдул-Хаира. После  этого  Кучум
обратился к царю с просьбою, чтоб тот отдал ему юрт  и  отпустил  племянника
Магмет-Кула, а он, Кучум, будет под царскою высокою рукою; три года  ему  не
было ответа, а на четвертый, как видно, Кучум опять показался  опасен,  и  в
1597 году отправлена была к нему царская грамота,  в  которой,  перечисливши
все грубости Кучума при царе Иоанне и после, Феодор писал: "Теперь  в  нашей
отчине, в Сибирской земле, города поставлены, в них осадные люди с  огненным
боем устроены, а большой своей рати в Сибирскую землю на тебя послать мы  не
велели для того, что ожидаем от тебя обращенья: а если б наша  большая  рать
послана была в Сибирь, то тебя бы нашли, где б ты ни был, и не  правды  твои
тебе отомстили бы. Мы, великий государь, хотели тебя пожаловать, устроить на
Сибирской  земле  царем,  а  племянник  твой  Магмет-Кул  устроен  в   нашем
государстве, пожалован городами и волостями  по  его  достоинству  и  служит
нашему царскому величеству. А как ты козаком кочуешь  на  поле  с  немногими
людьми, то нам известно. Ногайские улусы, которые кочевали вместе  с  тобою,
на которых была тебе большая надежда, от тебя отстали; Чин-Мурза  отъехал  к
нашему царскому величеству, остальные твои люди от тебя пошли прочь с  двумя
царевичами, а иные пошли в Бухары, ногаи, в козацкую орду,  с  тобою  теперь
людей немного, - это нам подлинно известно; да хотя б с тобою было  и  много
людей, то тебе по своей не правде против нашей рати как стоять? Знаешь  сам,
какие были великие мусульманские государства Казань и Астрахань, и  те  отец
наш, пришедши своею царскою персоною, взял, а тебе, будучи на поле и  живучи
козаком, от нашей рати и огненного боя как избыть? Теперь  за  твои  прежние
грубости и не правды пригоже было нам на тебя послать свою рать  с  огненным
боем и тебя совсем  разгромить.  Но  мы,  истинный  христианский  милостивый
государь, по своему царскому милосердому обычаю смертным живот даем и винным
милость кажем, видя тебя в такой  невзгоде,  наше  жалованное  и  милостивое
слово тебе объявляем, чтоб ты ехал к нашему царскому величеству безо всякого
сомнения: захочешь быть в нашем государстве Московском,  при  наших  царских
очах, и мы тебя устроить велим городами и волостями и денежным жалованьем по
твоему достоинству; а если, бывши у нас,  захочешь  быть  на  прежнем  своем
юрте, в Сибири, и мы тебя пожалуем на Сибирской земле царем  и  станем  тебя
держать милостиво". Кучум отвечал требованием  Иртышского  берега,  писал  к
тарским воеводам: "До сих пор я пытался  против  вас  стоять,  Сибирь  не  я
отдал, сами вы взяли. Теперь попытаемся помириться: на  конце  не  будет  ли
лучше? С ногаями я в союзе, и только с обеих сторон станем, то княжая  казна
шатнется; а хочу помириться правдою, и  для  мира  на  всякое  дело  уступки
сделаю". О дальнейших сношениях мы  не  знаем;  по  всем  вероятностям,  они
прекратились  вследствие  несогласия  Кучума  ехать  в  Москву.   Не   скоро
успокоились и другие князьки: так, в июле 1592 года царь писал  Строгановым,
чтоб они собрали с  своих  городов  сотню  ратных  людей,  давали  им  найму
помесячно и запасов дали бы на всю осень и зиму: из них  50  человек  пеших,
которые должны были идти в Сибирь с воеводою  Траханиотовым,  и  50  конных,
назначенных на войну против пелымского  князя.  Но  самым  верным  средством
укрепления Сибири за Москвою было построение городков, население их  и  мест
окрестных русскими людьми; в царствование  Феодора  были  построены:  Пелым,
Березов, Сургут, Тара, Нарым, Кетский острог.

Глава 4

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ФЕОДОРА ИОАННОВИЧА

   Царская власть. - Соборы. - Приказы. - Финансы. - Торговля. -  Города.  -
Береговая служба. - Козаки. - Местничество. - Укрепление крестьян. - Холопи.
- Переселения. - Церковь. - Учреждение патриаршества. - Нравы  и  обычаи.  -
Искусство.
   Царствование Грозного было тяжело не для одного только сословия,  которое
особенно испытывало гнев царский, не для одних только тех мест, которые были
разгромлены Иоанном: кроме того,  что  земщина  должна  была  испытывать  от
опричнины, страшно изнурительны были беспрерывные войны, и  государство  при
восшествии на престол Феодора находилось в самом  незавидном  положении.  На
соборе, созванном в июле 1584 года,  было  положено  отставить  тарханы  для
воинского чина и  оскудения,  "пока  земля  поустроится  и  помощь  во  всем
учинится царским осмотрением". В тринадцатилетнее царствование Феодора земля
имела возможность поустроиться, потому что продолжительных войн не  было,  а
правитель Годунов  там,  где  дело  не  шло  о  его  личных  выгодах,  любил
показывать свое попечение о благе общем, свою вражду к злоупотреблениям  лиц
правительственных,  свое  милосердие,  и  потому  современники  имели  право
прославлять царствование Феодора как счастливое, безмятежное,  в  которое  и
начальные люди, и все православное  христианство  начали  от  бывшей  скорби
утешаться.
   Годунов действовал именем царским, был силен властию, от царя истекавшею,
властию,  которая  давала   ему   средство   осиливать   людей   знатнейших:
естественно, что в выгодах Годунова было поддерживать  царское  значение  на
той высоте, на которую оно было возведено  государями  предшествовавшими.  В
важнейших делах, как, например,  для  временного  прекращения  тарханов,  по
поводу переговоров с Польшею и т. п., созывались  соборы,  или  чрезвычайные
собрания Думы, где, кроме бояр и думных людей,  присутствовало  духовенство.
По свидетельству  Флетчера,  царь  приказывал  призывать  на  собор  тех  из
принадлежавших к Думе вельмож,  которых  сам  заблагорассудит,  патриарх  же
приглашал, кроме митрополитов и архиепископов, тех епископов,  архимандритов
я монахов, которые пользовались особенною известностию и  уважением.  Соборы
обыкновенно созывались по пятницам,  в  Столовой  палате;  царь  садился  на
троне, недалеко от него, за небольшим  четырехугольным  столом,  за  которым
могло поместиться человек двенадцать,  садился  патриарх  с  духовенством  и
некоторые из знатнейших членов Думы с двумя дьяками, которые записывали все,
что происходило; прочие члены садились на скамьях около стены. Потом один из
дьяков излагал содержание дела, для  рассуждения  о  котором  созван  собор;
спрошенные о мнении духовные лица обыкновенно отвечали, что государь и  Дума
его премудры, опытны, гораздо способнее их судить о  том,  что  полезно  для
государства, потому что они, духовные, занимаются только  служением  богу  и
предметами, относящимися до религии, и потому просят государя и думных людей
сделать нужное  постановление,  а  они  вместо  советов  будут  помогать  им
молитвами.
   Для управления делами внешними  и  внутренними  существовали  приказы,  и
некоторые из них носят название четвертей, или четей: первый  -  Посольский,
находившийся в ведении  думного  дьяка  Андрея  Щелкалова,  получавшего  100
рублей жалованья; второй - Разрядный  -  в  ведении  Василия  Щелкалова,  за
которого управлял Сапун Абрамов; жалованье и здесь было то же - 100  рублей;
третий - Поместный - в ведении думного дьяка Елизара Вылузгина,  получавшего
500 рублей жалованья; четвертый - Казанского  дворца  -  в  ведении  думного
дьяка Дружины Пантелеева, человека замечательного по уму и расторопности; он
получал 150 рублей в год. В царских грамотах четверти  называются  по  имени
дьяков,  ими  управлявших,  например:   "Четверть   дьяка   нашего   Василья
Щелкалова". В других же приказах сидели бояре и окольничие: так, в 1577 году
царь  приказал  сидеть  в  Разбойном  приказе  боярину  князю   Куракину   и
окольничему князю Лобанову. При областных правителях находились  по-прежнему
дьяки, помощники, или, лучше сказать, руководители их, потому что эти  дьяки
заведовали всеми делами. Областные  правители  обыкновенно  сменялись  через
год, за исключением некоторых, пользовавшихся особенным  благоволением:  для
них срок продолжался еще на год или на два; они получали жалованья  по  100,
по 50, по 30 рублей; народ,  по  свидетельству  Флетчера,  ненавидел  их  за
взятки, и русский летописец говорит, что Годунов, несмотря на доброе желание
свое, не мог истребить лихоимства; правители областей брали взятки и  потому
еще, что должны были делиться с начальниками четей или  приказов.  В  четыре
самые важные пограничные города назначались правителями люди знатные, по два
в каждый город: один - из  приближенных  к  царю  лиц.  Эти  четыре  города:
Смоленск, Псков, Новгород, Казань. Обязанностей у  правителей  этих  городов
было больше, чем у других, и  им  давалась  исполнительная  власть  в  делах
уголовных. Их также сменяют каждый год, исключая особенные случаи; жалованья
получают они от 400 до 700 рублей.
   Дворцовый  приказ,  или  приказ  Большого  дворца,  управлявший  царскими
вотчинами,  находился  при  Феодоре  в   заведовании   дворецкого   Григория
Васильевича Годунова, отличавшегося бережливостию:  при  Иоанне  IV  продажа
излишка податей, доставляемых натурою,  приносила  Приказу  не  более  60000
рублей ежегодно, а при Феодоре - до 230000;  Иоанн  жил  роскошнее  и  более
по-царски, чем сын его. Четверти собирали тягла и подати с остальных  земель
до  400000  рублей  в  год:  область  Псковская  доставляла  18000   рублей,
Новгородская - 35000; Торжокская и  Тверская  -  8000;  Рязанская  -  30000;
Муромская - 12000; Холмогорская и Двинская  -  8000;  Вологодская  -  12000;
Казанская - 18000; Устюжская -  30000;  Ростовская  -  50000;  Московская  -
40000; Костромская - 12000; Сибирь  -  20000.  Пошлины  торговые,  судные  и
другие и остатки сумм из разных приказов, шедшие в приказ Большого  прихода,
доставляли ежегодно 800000 рублей; с Москвы торговых  пошлин  сходило  12000
рублей, Смоленска - 8000, Пскова - 12000, Новгорода - 6000,  Старой  Русы  -
18000 (от солеварения), Торжка  -  800,  Твери  -  700,  Ярославля  -  1200,
Костромы - 1800, Нижнего Новгорода - 7000, Казани - 11000, Вологды  -  2000.
Таким образом, ежегодно поступало в казну чистого дохода до 1430000  рублей.
Торговые пошлины собирались целовальниками и отдавались на откуп из наддачи;
в грамотах, которые давались откупщикам, говорилось: "Отказать  ему  пошлину
до сроку за два месяца, а не  откажет  до  сроку  за  два  месяца  и  станет
отказывать на срок, то вперед брать откуп на откупщике и н