только товары, но и оружие, до сих  пор  ему  неизвестное,  привозятся  не
только произведения художеств, но приезжают и  сами  художники,  посредством
которых  он  приобретает  средства   побеждать   всех.   Вашему   величеству
небезызвестны силы этого врага и власть,  какою  он  пользуется  над  своими
подданными. До сих пор мы могли побеждать его только потому, что он был чужд
образованности,  не  знал  искусств.  Но  если  нарвская   навигация   будет
продолжаться, то что будет  ему  неизвестно?"  Английское  правительство  не
обращало внимания на эти опасения соседей Иоанновых и продолжало сношения  с
Москвою, стараясь доставить здесь своим подданным как можно  более  торговых
выгод; но царь при дружелюбных сношениях своих с Елисаветою имел в виду  еще
и  другое,  кроме  торговли.  Если  приятель  его,  Ерик  шведский,   просил
московских послов, чтоб взяли его в Русь, то Иоанн просил Елисавету дать ему
убежище в Англии, если будет изгнан из отечества;  Елисавета  отвечала,  что
если когда-либо ее дорогой брат, великий император и  великий  князь,  будет
принужден оставить свою страну вследствие ли заговора или нападения внешнего
врага, то она примет его, жену его и детей с почестями,  подобающими  такому
великому  государю,  что  он  будет  проводить  жизнь  в  полной  свободе  и
спокойствии со всеми теми, кого  привезет  с  собою,  и  будет  пользоваться
полною свободою относительно веры; будет отведено ему удобное место, где  он
и может жить на своем содержании, сколько времени ему будет угодно.
     Обративши все внимание свое на Ливонию, Иоанн  хотел  быть  спокоен  со
стороны Крыма. Он думал, что после действий Вишневецкого, Ржевского, Адашева
и  после  взятия  Полоцка  хан  мог  убедиться  в  бесполезности  вражды   с
могущественною Москвою и союза с слабою Литвою. Чтоб попытаться,  нельзя  ли
склонить Девлет-Гирея к миру,  отправился  в  Крым  большой  посол  Афанасий
Нагой. Завоеватель Казани и Астрахани в грамоте своей к  крымскому  хану  не
хотел употреблять прежних почтительных выражений,  писать  челобитье;  Иоанн
писал: "Божиею милостию  великого  государя  царя  и  великого  князя  Ивана
Васильевича   всея    Руси,    московского,    новгородского,    казанского,
астраханского, немецкого и иных - Великие Орды великому  царю,  брату  моему
Девлет-Гирею царю с поклоном слово". И в Крыму переменили прежнее  поведение
относительно московских послов: Нагой писал, что когда он шел к  хану  и  от
хана, то зацепки ему не было никакой: встречники и придверники о пошлинах не
поминали. Посол так говорил хану именем своего государя: "Изначала дед  наш,
великий государь Иван, с твоим дедом, Менгли-Гиреем царем, дружбу  и  любовь
держали великую, и кому из них над недругом бог помощь подаст, друг ко другу
сеунчей (вестников победы) посылывали, сами  тому  радовались,  людей  между
собою жаловали и богатили, недруги их под их ногами были, а  друзья  их,  то
слыша, радовались. Этою зимою ходили мы недруга своего короля воевать, седши
сами на конь и со всеми ратями своими многих земель, в королеву землю пришли
и, слава богу, город Полоцк взяли. Мы было хотели и к Вильне идти,  но  Рада
королева большая к нашим боярам прислала бить челом, чтоб бояре упросили нас
из земли воротиться, а государь их король сейчас же  пришлет  к  нам  послов
своих бить челом о своем неисправлении. Бояре наши били челом брату  нашему,
князю Владимиру Андреевичу, и, вместе с ним падши к нашим  ногам,  говорили:
великий государь! Вера у вас с королем одна, больше кровь  зачем  проливать!
Недруга своего землю ты воевал, рати твои богатством и  пленом  наполнились,
город у него лучший ты взял, недруг твой прислал к тебе бить челом и в твоей
воле хочет быть! И мы, не хотя братнего и боярского челобитья оскорбить,  на
свое государство пришли".  В  наказе  Нагому  было  написано:  "Если  станут
спрашивать о Казани, то отвечать: о Казани что и говорить!  Казань  во  всей
государской воле, церкви в городе и по уездам многие поставлены, в городе  и
на посаде все русские люди живут, и многие земли роздал государь княжатам  и
детям боярским в поместья; этою зимою было на государской службе в Литовской
земле одних казанских людей с 50000 кроме русских людей; астраханских  людей
было тысячи с две; а в дальние походы государь астраханских людей не  берет,
потому что им ходить далеко, а велел им государь ходить на тамошние службы -
в Шавкалы, в Юргенч, в Дербент и в  иные  места,  куда  государские  воеводы
пошлют.  Если  вспомнят  при  каком-нибудь  случае  о  великом  князе  Иване
Даниловиче Калите и о царе Узбеке и если сам царь начнет говорить, то  послу
отвечать, что он еще молод,  тех  дел  не  слыхал,  то  ведает  бог  да  вы,
государи; а если станут об этом говорить без царя князья, то  отвечать,  что
такие разговоры к доброму делу  нейдут,  то  дело  было  невзгодою  государя
нашего прародителей, а теперь божиею волею Узбеков юрт у кого в руках,  сами
знаете; известно, от кого на том юрте  посланники  и  воеводы  сидят,  и  по
Узбекову юрту кому к кому следует поминки  посылать-знаете;  Узбек  и  князь
великий Иван уже минулися, а что теперь, то всеми видимо, и что  видимо,  то
минувшего крепче; во всех государствах бог  сегодня  то  повысит,  а  завтра
иное".
     На речи Нагого хан отвечал: "Король мне дает казну ежегодно, а государь
ваш со мною бранится и казны и поминков, как  было  при  прежних  царях,  не
посылает; если государь ваш хочет со мною дружбы, то давай  мне  казну,  как
давал Саип-Гирею царю, да и ту мне казну давай же, что мне король дает, да и
сверх королевой казны поминки дай; а если не даст мне казны и  поминков,  то
мне с государем вашим для чего мириться и королеву казну из чего  потерять?"
Нагой отвечал: "Государю моему казны к тебе  не  присылывать,  и  в  пошлину
государь наш никому  не  дает  ничего,  государь  наш  дружбы  не  покупает:
станется между вами доброе  дело,  так  государь  наш  тебе  за  поминки  не
постоит". Хан жаловался, что Иоанн велел схватить  в  Путивле  посла  его  и
держать  в  Москве  под  стражею;  Нагой  отвечал,  что  это  сделалось   по
распоряжению изменников, которые были  в  приближении  у  государя,  но  что
теперь эти люди в опале. Один из князей говорил Нагому: "Татарин любит того,
кто ему больше даст, тот ему и друг". Мирные предложения со  стороны  Иоанна
дали хану случай торговаться с королем: когда последний прислал  ему  казну,
36 телег со всякою рухлядью, то хан велел сказать ему, чтоб присылал  вдвое,
иначе он помирится с московским и будет с ним вместе Литву  воевать.  Взявши
казну от короля, хан дожидался богатых поминков из Москвы, чтоб помириться и
с нею и потом смотреть, кто будет щедрее;  новый  посол  царский,  Ржевский,
привез хану такие поминки, которые ему очень  полюбились:  он  оказал  обоим
послам, Ржевскому и Нагому, большие почести, даже обдарил их, чего прежде не
бывало, и дал шертную грамоту царю.
     Крымские ханы по разбойничьему характеру своей Орды не могли  постоянно
и долго иметь в виду высших  интересов:  напуганный  Ржевским,  Вишневецким,
Адашевым, прельщенный богатыми подарками, Девлет-Гирей позабыл  на  время  о
Казани и Астрахани; но мысль об них, мысль о том,  что  христианские  церкви
поставлены в древнем убежище мусульманства,  беспокоили  другого  владельца,
который  считал  себя  главою  мусульманского  мира,  -  султана  турецкого.
Отдаленность  и  другие  заботы   помешали   Солиману   II   непосредственно
заступиться за Казань и Астрахань; он поручил это дело крымцам и ногаям,  но
мы видели, как они исполнили его поручение. Теперь, управившись с  делами  и
слыша жалобы магометан, Солиман решился заняться севером и отправить  войско
для завоевания Астрахани. Но этого намерения прежде всего испугался крымский
хан: зависимость от турок сильно тяготила его; боясь более всего  увеличения
турецкого могущества на северных берегах Черного моря, на Дону и  на  Волге,
он всеми силами начал отвращать султана от похода на  Астрахань;  притом  он
знал, что вся тяжесть этого похода  должна  пасть  на  него:  крымцы  любили
только предпринимать опустошительные набеги с верною надеждою на  добычу,  а
теперь заставят их предпринять  трудный  поход,  успех  которого  был  очень
сомнителен, заставят осаждать город,  биться  с  русскими,  которые  нелегко
поддаются, и в случае даже  успеха  грабить  своих  татар  им  не  дадут,  а
московские пленники  достанутся  туркам.  Нагой  дал  знать  Иоанну,  что  в
сентябре 1563 года турский хункер (султан) прислал к  Девлет-Гирею  чауша  с
приказанием к весне запас готовить и лошадей кормить, а  на  весну  идти  на
Астрахань; с ханом турский посылает своих царевичей, с ними многих  людей  и
янычар; велел турский хану приготовить тысячу телег под наряд; пойдут  турки
с большим нарядом на судах Доном до речки Иловли, на устье Иловли класть  им
наряд и телеги в малые суда, и плыть Иловлею вверх  до  речки  Черепахи,  до
которой от Иловли будет у них переволоки (в  нынешней  Качалинской  станице)
верст с семь, и речкою Черепахою идти им вниз до Волги; за Волгу возиться им
против Черепашского устья на Ногайскую сторону  и  идти  к  Астрахани  сухим
путем.  Присылали  к  турскому  бить  челом  черкесы,  также   астраханские,
ногайские и казанские люди, чтоб турский послал людей на Астрахань, а они  с
ними все готовы вместе промышлять; астраханские татары ждут  только  приходу
турских людей, хотят город взять. Большая досада турскому на государя за то,
что когда бусурманы с Прикавказья и из других государств поедут на Астрахань
к Магометову гробу, то московские воеводы  в  Астрахани  их  не  пропускают.
Девлет-Гирей отпустил чауша с тем, что государь московский с ним мирится,  и
послал своего человека к турскому отговорить,  чтоб  к  Астрахани  людей  не
посылал: "И возьмешь теперь Астрахань у великого князя, все же  ее  тебе  не
удержать: опять ее великий князь возьмет; только людей потеряешь, а  корысти
не получишь". Нагой заключает свое донесение следующим известием: "Обедал  у
Ржевского ага янычарский, который у хана живет с янычарами, мы и  стали  его
для вестей поить, и как он опьянел, то начал нам сказывать, что  турский  на
весну к Астрахани непременно посылает многих людей и хану велит идти, что  у
турского наряд и для подкопов буравы, заступы, топоры, лопаты и корыта  -  к
весне все готово; но хан к Астрахани идти не хочет и турскому отговаривает".
С такими же вестями присылал сам хан в Москву; по словам его  гонца,  султан
приказал на переволоке город поставить, а другой город -  против  переволоки
на  Волге,  и  между  этими  двумя  городами  переволоку  прокопать  и  воду
пропустить, чтоб можно было этим местом наряд везти, а пришедши к Астрахани,
поставить там третий город и Астрахань покорить султану. Но  вместе  с  этим
хан извещал, что султан послушался его и отложил поход.
     Довольный поведением хана и шертною грамотою,  Иоанн  отправил  к  нему
третьего посла, Писемского, с поминками, причем писал ему: "В котором платье
мы тебе, брату своему, клятву дали, и мы то платье с своих плеч тебе,  брату
своему, послали; и ты б, брат наш, то платье  и  носил  на  здоровье;  а  из
которой чары мы пили, и мы ту чару с черпалкою послали к тебе же, и ты б  из
нее пил на здоровье". Но долго жить в согласии с ханом  было  нельзя:  Нагой
обещал Девлет-Гирею, что царь будет присылать ему такие  же  поминки,  какие
присылались Саип-Гирею;  хан  согласился,  но  татары  его  не  соглашались,
требовали таких поминков, какие отец Иоаннов присылал Магмет-Гирею;  наконец
все согласились на Саип-Гиреевых поминках, и Нагой сбирался уже  выехать  из
Крыма, как приехал гонец литовский с известием, что король посылает  двойную
казну и берется присылать Саип-Гиреевские  поминки,  которые  обещает  царь,
если только хан разорвет с  Москвою.  Это  дало  хану  повод  торговаться  с
московским послом; он послал спросить  Нагого,  ручается  ли  он,  что  царь
пришлет ему Магмет-Гиреевские поминки. Нагой отвечал,  что  не  ручается,  и
тогда хан решил, что королева  дружба  выгоднее,  и  выступил  к  московским
украйнам, ибо король писал ему, что все царские войска на ливонской границе.
Действительно,  вследствие  шертной  грамоты  Девлет-Гиреевой  украйна  была
обнажена от войск, в Рязани не было  ни  одного  ратника;  несмотря  на  то,
рязанцы под предводительством любимца Иоаннова, Алексея  Басманова,  и  сына
его, Федора, отбили  все  приступы  татар,  и  хан,  услыхав  о  приближении
московских воевод, не стал их дожидаться и ушел назад, потерпев значительный
урон в людях, потому что отдельные отряды  его,  рассеявшиеся  для  грабежа,
были побиты.
     Опять, следовательно, Иоанну  нужно  было  не  спускать  глаз  с  южной
украйны или тягаться с  королем  на  крымском  аукционе,  наддавать  поминки
разбойникам. Хан не отступался от  своих  требований:  чтоб  заставить  царя
согласиться  на  Мегмет-Гиреевские  поминки,  он  стал  требовать  Казани  и
Астрахани, требовать, чтоб Иоанн посадил  в  Казани  сына  его,  Адыл-Гирея.
Нагой отвечал на это требование: "Как тому статься? В Казани, в городе и  на
посаде, и по селам государь наш поставил церкви, навел русских людей, села и
волости раздавал детям боярским в поместья; а больших  и  средних  казанских
людей, татар всех вывел, подавал им в поместья села и волости  в  московских
городах, а иным - в новгородских  и  псковских;  да  в  Казанской  же  земле
государь поставил семь  городов:  на  Свияге,  на  Чебоксаре,  на  Суре,  на
Алатыре, на Курмыше, в Арске и  город  Лаишев".  В  Москве  гонцам  ханским,
присланным с  требованием  Казани  и  Астрахани,  дан  был  ответ,  что  это
требование к доброму делу нейдет. Гонцам за столом  даны  были,  по  обычаю,
шубы,  но  полегче  тех,  которые  давались  прежде;  один  из  гонцов  стал
жаловаться на это; в ответ сам царь сказал ему: "За то ли вас нам  жаловать,
что царь ваш нарушил клятву, Рязань повоевал, а теперь Казани  да  Астрахани
просит? Города и земли за чашею да за хлебом не берутся".  Быть  может,  сам
хан и позабыл бы о Казани и Астрахани, если б ему не напоминали о них. Нагой
писал в Москву: "Пришли в Крым от ногаев послы за миром,  чтоб  с  ними  хан
помирился, и если он захочет воевать Казань и Астрахань, то они с ним готовы
идти. Вместе с ногайскими послами пришел в Крым казанец,  Коштивлей-улан,  и
говорит,  что  был  с  ногаями  в  Москве,  где  виделся  с  двумя  луговыми
черемисинами, Лаишем и Ламбердеем; они приказали с ним к хану,  чтоб  шел  к
Казани или послал царевичей, а они все ждут его приходу; как придет, все ему
передадутся и станут  промышлять  заодно  над  Казанью.  С  другой  стороны,
черкесы прислали говорить хану, что царь Иван ставит на Тереке город и  если
он город поставит, то не только им пропасть, но и Тюмен и  Шевкал  будут  за
Москвою". Хан отвечал черкесам, что у него нет силы  помешать  царю  ставить
город; у него была сила только нападать врасплох на  московские  украйны,  и
осенью 1565 года он подступил с пушками к Волхову; но  там  были  воеводы  с
людьми ратными, они сделали удачную вылазку,  не  дали  татарам  даже  сжечь
посада, а между  тем  двое  воевод,  князья  Бельский  и  Мстиславский,  уже
приближались с большим войском; хан по обыкновению бежал назад.
     И после этого нападения хан прислал  в  Москву  гонцов  с  требованиями
Казани и Астрахани для вечного  мира,  богатых  даров  для  перемирия;  царь
отвечал им: "Мы, государи великие, бездельных речей говорить  и  слушать  не
хотим".  Царь  не  позволял  также  хану  возобновлять   прежнее   поведение
относительно послов московских; так, в наказе послу Алябьеву  читаем:  "Если
станет хан говорить: посылал я к брату своему, великому князю, гонца Мустафу
с добрым делом, а князь великий велел его ограбить Андрею Щепотьеву  за  то,
что у Андрея Сулеш взял имение в зачет  наших  поминков,  так  я  велю  этот
грабеж Мустафе взять на тебе,  -  отвечать:  которые  поминки  государь  наш
послал к тебе с Андреем Щепотьевым, эти поминки Андрей до тебя  и  довез;  а
Сулеш у Андрея взял рухлядь силою, Андрей бил тебе челом  на  Сулеша,  а  ты
управы не дал; Андрей бил челом нашему государю, и государь велел ему за тот
грабеж взять на твоем гонце; если же на  мне  велишь  взять  что  силою,  то
государь мой велит мне взять вдвое на твоем после и  вперед  к  тебе  за  то
посла не пришлет никакого". Нагой уже давно жил в Крыму и не  хотел  выехать
оттуда без окончательного договора о мире и без посла ханского. Однажды  хан
попросил у него шубы беличьей для одного князя, Нагой не  дал;  тогда  мурзы
сказали ему: "Ты шубы не дал, так царь наш наложил на тебя  опалу,  высылает
тебя вон, а что наш посол задержан в Москве, то Крым пуст не будет, много  у
нашего царя таких холопей, какие на Москве померли".  Нагой  отвечал:  "Если
царь ваш отправит послов и нас отпустит, то мы ехать ради, а станет высылать
без послов и без дела, то мы не поедем; лучше  нам  в  Крыму  помереть,  чем
ехать без посла". Пребывание Нагого в  Крыму  было  необходимо  для  вестей,
которые  становились  все  важнее  и   важнее   вследствие   неудовольствий,
обнаруживавшихся в Казани и Астрахани, и замыслов  в  Константинополе.  Так,
Нагой доносил царю, что писали к хану из Казани двое  знатных  людей  и  вся
луговая черемиса, просили прислать к ним сына с воинскими людьми;  и  как  к
ним царевич придет,  то  они  от  московского  государя  отступят  и  станут
промышлять над казанским острогом; а по всем селам московские служилые  люди
будут их; и в сборе у них луговой черемисы  60000.  Ногайские  князья  также
приказывали хану: "Пока мы были наги и бесконны, до тех пор мы дружили  царю
и великому князю, а теперь мы конны и одеты: так если ты царевича в Казань с
войском отпустишь, то дай нам знать, мы сыну твоему готовы на  помощь".  Хан
не был в состоянии отнять Казань у царя, но помириться ему  с  Москвою  было
трудно: разбойники понимали, какая  опасность  грозит  им  от  ее  усиления.
"Была, - пишет Нагой, - дума у царевичей: думали царевичи,  карачеи,  уланы,
князья, мурзы и вся земля и придумали мириться с королем; поехали к  царю  и
говорили ему, чтоб помириться с королем, а с тобою, государем, не  мириться;
помириться тебе с московским, говорили они хану, - это значит короля выдать;
московский короля извоюет, Киев возьмет, станет по Днепру города ставить,  и
нам от него не пробыть. Взял он два юрта бусурманских; взял  немцев;  теперь
он тебе поминки дает, чтоб короля извоевать,  а  когда  короля  извоюет,  то
нашему юрту от него не пробыть; он и казанцам шубы давал, но вы  этим  шубам
не радуйтесь: после того он Казань взял". Хан согласился с их мнением, велел
сказать Нагому, что не хочет быть в мире с  его  государем.  Нагой  добился,
однако, свидания с ханом, который сказал ему:  "Ко  мне  пришла  весть,  что
государь ваш хочет на Тереке город ставить; если государь ваш хочет быть  со
мною в дружбе и братстве, то он бы города на Тереке не ставил,  дал  бы  мне
поминки Магмет-Гиреевские, тогда я с ним  помирюсь.  Если  же  он  будет  на
Тереке город ставить, то,  хотя  давай  мне  гору  золотую,  мне  с  ним  не
помириться, потому что побрал он юрты бусурманские, Казань да  Астрахань,  а
теперь на Тереке город ставит и несется к нам в соседи". В том же смысле хан
послал грамоту самому Иоанну;  царь  приговорил  с  боярами:  отвечать,  что
Казани и Астрахани не отдаст; на  Тереке  город  построен  для  безопасности
князя Темрюка, тестя  государева;  а  хочет  хан,  пусть  пришлет  царевича:
государь  выдаст   за   него   дочь   Шиг-Алееву   и   даст   ему   Касимов;
Магмет-Гиреевских поминков не пошлет. Царь приговорил  послать  поминков  на
триста рублей, чтоб с ханом дела не порвать.
     На предложение посадить сына в  Касимове  хан  велел  отвечать  Нагому:
"Просил я у вашего государя Казани и Астрахани, го