ит,  тот  папа  -
сопрестольник этим великим папам и апостолам; а который папа не по  Христову
учению и не по апостольскому преданию станет жить, тот папа  -  волк,  а  не
пастырь". Поссевин сказал на это: "Если уже  папа  -  волк,  то  мне  нечего
больше говорить" - и замолчал.
     Видя  неудачу  в  главном  намерении,  иезуит  хотел  по  крайней  мере
достигнуть двух целей, могших,  по  его  мнению,  содействовать  мало-помалу
сближению  русских  с  западною  церковию:  он  настаивал,  чтоб   католикам
позволено было иметь свою церковь в Москве и чтоб  царь  отпустил  несколько
молодых русских людей в Рим  для  изучения  латинского  языка.  Но  и  этого
достигнуть не мог; царь  отвечал:  "Теперь  вскорости  таких  людей  собрать
нельзя, которые бы к этому делу были годны; а как, даст бог, наши  приказные
люди таких людей наберут, то мы их к  папе  пришлем.  А  что  ты  говорил  о
вепецианах, то им вольно приезжать в наше государство и  попам  их  с  ними,
только бы они учения своего между русскими людьми не плодили и  костелов  не
ставили: пусть каждый остается в  своей  вере;  в  нашем  государстве  много
разных вер; мы ни у кого воли не отымаем, живут все по своей воле,  как  кто
хочет,  а  церквей  иноверных  до  сих  пор  еще  в  нашем  государстве   не
ставливали". Поссевин выехал из Москвы вместе с царским гонцом;  в  грамоте,
отправленной к папе, Иоанн  писал:  "Мы  грамоту  твою  радостно  приняли  и
любительно выслушали; посла твоего, Антония, с великою любовию  приняли;  мы
хотим быть в братстве с тобою, цесарем и с другими христианскими государями,
чтоб христианство было освобождено из рук мусульманских и пребывало в покое.
Когда ты обошлешься с цесарем и со всеми христианскими  государями  и  когда
ваши послы у нас будут, то  мы  велим  своим  боярам  договор  учинить,  как
пригоже. Прислал ты к нам с Антонием книгу о Флорентийском соборе, и  мы  ту
книгу у посла твоего велели взять; а что ты писал к нам и посол  твой  устно
говорил нам о вере, то мы об этом с Антонием говорили". Гонцу было наказано:
"Если папа или его советники  станут  говорить:  государь  ваш  папу  назвал
волком и хищником, то отвечать, что им слышать этого не случилось".
     Мы видели, что Иоанн решил на боярском совете помириться с Баторием для
того,  чтоб  свободнее  можно  было  наступить  на  шведа,  отнять  у   него
завоеванные им города и Ревель, следовательно, в Эстонии  вознаградить  себя
за потерю Ливонии. Русские войска  имели  успех  в  одном  деле  с  шведами,
двукратный приступ последних к Орешку был отбит; но когда в начале 1583 года
Делагарди приготовился  опять  вступить  в  русские  владения,  новгородские
воеводы предложили ему мир; уполномоченные для переговоров съехались на реку
Плюсу в мае месяце  и  заключили  перемирие  только  на  два  месяца,  потом
съехались снова в августе и заключили его на три года  с  условием,  чтоб  у
обоих государств осталось то, чем владели до сих пор;  вследствие  этого  за
шведами остались русские города:  Ям,  Иван-город,  Копорье.  Это  поспешное
заключение перемирия со шведами объясняют непрочностию перемирия с Польшею и
особенно опасным  восстанием  луговой  черемисы  в  Казанской  области.  Но,
принимая в соображение  и  эти  причины,  можно,  однако,  с  достоверностню
положить, что  главною  причиною  была  потеря  в  Иоанне  надежды  получить
какой-либо успех в войне с европейскими народами до тех пор, пока русские не
сравняются с ними в искусстве ратном; защита Орешка не  могла  внушить  царю
надежды, что легко будет взять у шведов Нарву и Ревель; притом  он  обязался
уже перед Баторием не воевать Эстонии.
     Что Иоанн не оставлял мысли о возвращении прибалтийских берегов, но был
убежден, что достигнуть этого можно  было  только  в  союзе  с  каким-нибудь
европейским государством,  которое  бы  снабдило  Россию  плодами  западного
искусства, - это всего яснее  видно  из  переговоров  Иоанна  с  Елисаветою,
королевою английскою. Еще в 1569 году Иоанн тайным образом, чрез английского
агента Дженкинсона, переслал Елисавете следующие предложения: царь  требует,
чтоб королева была другом его друзей и врагом его врагов, и, наоборот,  царь
обязывается этим же самым относительно королевы. Англия и Россия должны быть
во всех делах заодно. Король польский -  недруг  царю  и  королеве:  прошлым
летом был захвачен лазутчик его  с  письмами  на  имя  английских  купцов  в
России, где написано: "Я, Сигизмунд, король польский, прошу вас,  английских
купцов, слуг моих верных, помогать подателю этого письма и оказывать  помощь
русским моим друзьям как деньгами, так и всякими  другими  способами".  Царь
сначала был этим сильно оскорблен, но потом лазутчик признался,  что  письма
были подосланы нарочно для возбуждения негодования царя  против  англичан  и
разорвания дружбы между ним и королевою и также для заподозрения  сановников
царских в измене. Вследствие этого царь просит королеву  соединиться  с  ним
заодно против поляков и  запретить  своему  народу  торговать  с  подданными
короля польского. Царь просит, чтоб  королева  позволила  приезжать  к  нему
мастеровым, умеющим строить корабли и управлять ими, позволила  вывозить  из
Англии в Россию всякого рода артиллерию и вещи, необходимые для войны.  Царь
просит убедительно, чтобы между ним  и  королевою  учинено  было  клятвенное
обещание такого рода: если бы кто-нибудь из них по несчастию  принужден  был
оставить свою землю, то имеет право приехать в сторону другого для  спасения
своей жизни, будет принят с почетом и может жить там без страха и опасности,
пока беда минует и бог переменит дела. Это обязательство  должно  хранить  в
величайшей тайне.
     Елисавете, разумеется, не было никакой выгоды входить  в  такой  тесный
союз с царем и втягиваться в его войны с соседями; она длила время и наконец
отвечала  уклончиво  и  неопределенно,  что   не   будет   позволять,   чтоб
какое-нибудь лицо или государь вредили Иоанну или его  владениям,  не  будет
позволять этого в той мере, как по возможности или справедливости  ей  можно
будет  благоразумно  этому  воспрепятствовать,  но   против   общих   врагов
обязывалась действовать  оборонительно  и  наступательно.  Принятие  царя  и
семейства  его  в  Англии  и  содержание  с  почетом  было  обещано.   Иоанн
рассердился и велел написать Елисавете грамоту (в октябре 1570 года): "Ты то
дело отложила на сторону, а делали с нашим послом твои бояре все о  торговых
делах. И мы чаяли того, что  ты  на  своем  государстве  государыня  и  сама
владеешь и своей государской чести смотришь и своему государству прибытка. И
мы потому такие дела и хотели с тобой делать. Ажно у  тебя  мимо  тебя  люди
владеют, и не токмо люди, но мужики торговые, и о наших государских головах,
и о честях, и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков.
А ты пребываешь в своем девическом  чину,  как  есть  пошлая  (обыкновенная)
девица. И коли уж так, и мы те дела отставим на сторону. А мужики  торговые,
которые отставили наши государские головы и нашу государскую честь  и  нашим
землям прибыток, а смотрят своих торговых дел, и они  посмотрят,  как  учнут
торговати. А Московское  государство  покамест  без  английских  товаров  не
скудно было. А грамоту б еси, которую есмя к тебе послали  о  торговом  деле
(льготная грамота английским купцам), прислала к нам. Хотя к нам тое грамоты
и не пришлешь, и нам по той грамоте не велети делати ничего. Да и  все  наши
грамоты, которые есмя давали о торговых делах по сей день, не в грамоты".
     В угоду  "торговым  мужикам"  Елисавета  отправила  в  Россию  любимого
Иоанном Дженкинсона с  грамотою,  в  которой  писала:  "Дженкинсон  правдиво
расскажет вашему пресветлейшеству, что никакие  купцы  не  управляют  у  нас
государством и нашими делами, а мы сами печемся о ведении дел, как  прилично
деве и королеве, поставленной богом, и  что  подданные  наши  оказывают  нам
такое повиновение, каким не пользуется ни один государь. Чтоб снискать  ваше
благоволение, подданные  наши  вывозили  в  ваше  государство  всякого  рода
предметы, каких мы не позволяем вывозить ни к каким другим государям на всем
земном шаре. Можем вас уверить, что многие  государи  писали  к  нам,  прося
прекратить с вами  дружбу,  но  никакие  письма  не  могли  нас  побудить  к
исполнению их просьбы". Иоанн смягчился, возвратил английским купцам прежние
льготы, хотя и не все, но не переставал упрекать Елисавету, что она не хочет
заключить с ним союза; выражал неудовольствие и на то, что королева,  обещая
ему принять его в Англии, не  выговаривала  для  себя  такого  же  приема  в
России: здесь царь видел гордость Елисаветы  и  собственное  уничижение.  "А
похочешь нашей к себе любви и дружбы большей, - писал ей царь, - и  ты  б  о
том себе помыслила и учинила, которым делом тебе к нам любовь своя умножити.
А чтоб еси велела к нам своим людем привозити доспеху и  ратного  оружья,  и
меди, и олова, и свинцу, и серы горячей на продажу".
     Елисавета исполняла последнее желание, присылала и людей, нужных  царю.
Приславши к нему медика Роберта Якоби, аптекарей и цирюльников, Елисавета  в
письме своем старалась показать, какое важное пожертвование сделала она этим
для царя, писала, что Якоби нужен был ей самой, аптекарей же  и  цирюльников
послала неволею, сама себя ими оскудила. У этого Якоби Иоанн спросил, нет ли
в Англии ему невесты, вдовы или девицы.  Якоби  отвечал,  что  есть,  именно
Мария Гастингс, дочь  графа  Гонтингдона,  племянница  королеве  по  матери.
Любопытно, что расспросить доктора о  девке,  как  тогда  выражались,  Иоанн
поручил Богдану Бельскому и Афанасию Нагому, брату  своей  жены.  В  августе
1582  года  отправился  в  Англию  дворянин  Федор   Писемский   с   наказом
договориться о союзе  России  с  Англиею  против  Польши  и  начать  дело  о
сватовстве; он должен был сказать Елисавете от имени Иоанна: "Ты бы,  сестра
наша любительная, Елисавета  королевна,  ту  свою  племянницу  нашему  послу
Федору показать велела и парсону б ее (портрет) к нам прислала на доске и на
бумаге для того: будет она пригодится к нашему государскому чину,  то  мы  с
тобою, королевною, то дело станем  делать,  как  будет  пригоже".  Писемский
должен был взять портрет и меру роста, рассмотреть  хорошенько,  дородна  ли
невеста, бела или смугла, узнать, каких она лет, как приходится  королеве  в
родстве, кто ее отец, есть ли у нее братья и сестры. Если скажут, что  Иоанн
женат, то отвечать: "Государь наш по многим государствам  посылал,  чтоб  по
себе приискать невесту, да не случилось, и государь взял  за  себя  в  своем
государстве боярскую дочь не по себе; и если королевнина племянница  дородна
и такого великого дела достойна, то государь наш, свою отставя, сговорит  за
королевнину племянницу". Писемский должен был  объявить,  что  Мария  должна
принять греческую веру, равно как те бояре и боярыни, которые приедут с  нею
и захотят у государя жить на дворе, а которые не захотят креститься, тем  на
дворе жить нельзя; им  вольно  жить  у  государя  в  его  жалованьи:  только
некрещеным жить у государя  и  у  государыни  на  дворе  ни  в  каких  чинах
непригоже. Посол должен был  объявить  также,  что  наследником  государства
будет царевич Феодор, а детям, которые родятся от Марии, даны  будут  уделы,
иначе делу статься нельзя.
     4 ноября Писемский представился королеве в Виндзоре; когда он отговорил
свои речи, то Елисавета с веселою улыбкою отвечала: "Я брата своего и вашего
государя братской любви и приязни рада и желаю, чтоб  велел  бог  мне  брата
своего, вашего государя, в очи видеть". Посол сказал: "У нашего государя  со
многими царями и королями ссылка, а ни с одним такой любви нет, как с тобою,
ты у него сестра любительная, и любит он  тебя  не  словом,  а  всею  душою,
вправду". Елисавета: "Я брату своему на его любви челом бью, рада быть с ним
в братской любви и докончании и на всех недругов стоять заодно.  Земля  ваша
Русская и государство Московское по-старому ли, и нет ли в вашем государстве
между людьми какого волнения (шатости)?" Посол: "Земля  наша  и  государство
Московское, дал бог, по-старому, а люди у  государя  нашего  в  его  твердой
руке; в которых людях была шатость, и те, вины  своя  узнав,  били  государю
челом, просили милости; государь им свою милость показал, и теперь все  люди
государю служат прямо, а государь их  жалует".  Потом  королева  спросила  у
посла, как  ему  показалась  Английская  земля.  Писемский  отвечал:  "Земля
Английская очень людна и угожа и всем изобильна".
     После первого приема прошло много времени; посол начал  скучать.  Когда
вельможи от имени королевы предложили  ему  ехать  охотиться  на  заповедные
острова, бить оленей, то он отвечал: "На королевнине жалованье  много  челом
бью, а гулять ездить  теперь  не  годится,  потому  присланы  мы  от  своего
государя к королевне по их великим делам; мы у королевны на посольстве были,
а государеву делу до сих пор и почину нет; да нынче же у нас пост,  мяса  мы
не едим, и нам оленина к чему  пригодится?"  Англичане  отвечали:  "Мы  мясо
едим, а если не поедете с нами на охоту, то королевне будет на вас досадно".
Посол поехал на острова. В половине декабря в селе  Гриниче  Писемский  имел
первое совещание с английскими министрами,  объявил,  что  король  польский,
союзник папы и цесаря,  враждует  с  царем,  что  Иоанн  хочет  заключить  с
Елисаветою тесный союз, дабы иметь одних  друзей  и  врагов,  помогать  друг
другу  людьми,  а  где  нельзя  людьми,  то  казною,  чтоб  королева  велела
пропускать к государю снаряд  огнестрельный,  доспехи,  серу,  нефть,  медь,
олово, свинец, велела  пропускать  мастеров  всяких,  ратных  и  рукодельных
людей, а государь за это всякие товары велит пропускать в Англию без вывета.
Английские министры соглашались на  союз,  однако  с  условием,  что  прежде
объявления войны врагу царскому королева  будет  стараться  помирить  его  с
Иоанном;  за  это  посредничество  они  требовали  исключительной  торговли.
Писемский отвечал: "Пусть советники  королевнины  сами  рассудят:  можно  ли
Английской земле пробыть с одним русским торгом,  а  с  другими  землями  не
торговать и к себе других купцов не пускать ни с какими  товарами?  Но  если
Английской земле с одним русским торгом быть нельзя, то и русским  людям  об
одном английском  торгу  пробыть  нельзя  же".  Положили  для  окончательных
переговоров отправить с Писемским в Москву  посла  от  королевы.  За  обедом
после переговоров министры сказали Писемскому: "Папа хвалится,  что  помирил
царя с Баторием". Посол отвечал: "Воля папе, что хочет, то говорит заочно; а
если бы он государя нашего с королем помирил, то государь бы наш  литовского
короля себе недругом не называл".
     После переговоров с министрами  Писемский  повел  дело  с  королевою  о
сватовстве. Елисавета отвечала ему: "Любя брата своего, вашего  государя,  я
рада быть с ним в свойстве; но я слышала, что государь  ваш  любит  красивых
девиц, а моя племянница некрасива, и  государь  ваш  навряд  ее  полюбит.  Я
государю вашему челом бью, что, любя меня, хочет быть со мною в свойстве, но
мне стыдно списать портрет с племянницы и послать его к царю, потому что она
некрасива, да и больна, лежала в оспе, лицо у нее теперь красное,  ямоватое;
как она теперь есть,  нельзя  с  нее  списывать  портрета,  хотя  давай  мне
богатства всего света". Писемский согласился ждать несколько  месяцев,  пока
Мария совершенно оправится. Между тем в Англии узнали, что у царя  от  Марии
Нагой родился сын  (Димитрий);  Писемский  послал  сказать  министрам,  чтоб
королевна таким ссорным речам не верила: лихие люди ссорят, не хотят  видеть
доброго дела  между  нею  и  государем.  Наконец  в  мае  месяце  1583  года
Писемскому показали невесту в саду, для того чтоб посол  мог  ее  хорошенько
разглядеть на открытом месте. Мария Гастингс, доносил Писемский царю, ростом
высока, тонка, лицом бела; глаза у нея  серые,  волосы  русые,  нос  прямой,
пальцы на руках тонкие и долгие. Увидавши Писемского после смотра, Елисавета
опять сказала ему: "Думаю, что государь ваш племянницы моей не полюбит, да и
тебе, я думаю, она не понравилась?"  Посол  отвечал:  "Мне  показалось,  что
племянница твоя красива; а ведь дело это становится судом божиим".
     Окончив дела, Писемский отправился в Россию с грамотами от Елисаветы  к
царю; королева изъявляла желание лично повидаться с Иоанном,  писала:  "Наша
воля и хотенье, чтоб все  наши  царства  и  области  всегда  были  для  тебя
отворены; ты приедешь к своему истинному приятелю и любимой сестре".  Вместе
с Писемским отправился в Москву английский посол Боус. Последний  принял  на
себя очень трудное и неприятное поручение: он должен  был  домогаться,  чтоб
английские купцы получили право исключительной  и  беспошлинной  торговли  в
России, и в то же время должен был отклонить союз Елисаветы с Иоанном против
врагов его, ибо союз этот не приносил никакой пользы,  не  имел  смысла  для
Англии, и потом отклонить брак царя на Марии Гастингс, потому что,  несмотря
на  все  желание  пожилой  девушки  пристроиться,  невеста   была   напугана
известиями  о  характере  жениха.  Отсюда   понятна   неловкость   Боуса   и
раздражительность, происходившая от затруднительности его положения.
     В переговорах с боярами Боус объявил, что королева его не прежде  может
начать войну с врагом царским, как попытавшись помирить его с  царем.  Бояре
отвечали на это: "Это условие как написать  в  договор?  Если  обсылаться  с
недругом, то недруг в это время изготовится: и как его  извоевать,  если  он
готов будет?" Боус возражал: "У нас так не ведется,  что  не  обославшись  с
недругом, да идти на него ратью". Потом Боус начал требовать  исключительной
торговли для англичан; бояре отвечали: "Что это за любовь к государю  нашему
от королевны Елисаветы, что всех государей хочет отогнать от нашей  земли  и
ни одного гостя не хочет пропустить к государю нашему в его землю? От  этого
будет прибыль только одной королевне, а государю нашему убыток будет".  Боус
говорил: "Дорогу к Белому морю нашли гости нашей государыни,  так  они  одни
пусть и ходят этою дорогою". Бояре донесли о переговорах Иоанну, и тот велел
писать в грамоту: Елисавета должна послать к Баторию с требованием, чтоб  он
помирился с царем, возвратил ему Полоцк и Ливонию, а  не  отдаст,  то  пусть
Елисавета рать свою на него пошлет. Боус, услыхавши об этом условии, сказал:
"Это дело новое, мне с ним к королевне ехать нельзя, меня королевна  дураком
назовет".  Царь  соглашался,  чтоб  одни  англичане   входили   в   пристани
Корельскую, Воргузскую, Мезенскую,  Печенгскую  и  Шумскую,  но  Пудожерская
останется  для  испанского  гостя,  Ивана  Белоборода,  а  Кольская  -   для
французских гостей. Посол говорил, что  по  прежней  льготной  грамоте  одни
англичане входили во  все  северные  гавани;  ему  отвечали,  что  прежде  у
Московского государства было морское пристанище  -  Нарва;  но  шведы  стали
этому пристанищу помешку делать и  вместе  с  шведскими  пленными  при  этом
пойманы и английские наемные люди, за что первая и вторая  льготные  грамоты
англичанам уничтожены, а дана третья - полегче; бояре говорили: "Вот  теперь
к государю нашему прислал французский король к морскому пристанищу  к  Коле,
просит любви и братства; мы слышали, что Елисавета королевна  с  французским
королем в дружбе и с Нидерландами тоже: так как нам  их  не  пускать  -  сам
рассуди?" Боус на все отвечал одно: "Мне  ничего  другого  говорить  нельзя,
чего мне от королевны не наказано: пусть государь посылает к королевне своих
послов". Бояре продолжали: "К Пудожерскому устью пожаловал  государь,  велел
приходить  Испанской  земли  гостю  из  Антропа-города  (Антверпена)   Ивану
Белобороду: Иван Белобород и ходит,  и  к  его  царскому  величеству  всякие
узорочные многие