на  торговлю  за  морем  во  всех
местах; об этой грамоте купцы английские и прикащики их не знали; притом эти
купцы и прикащики их сказывали русским людям, которые теперь ищут  на  Мерше
своих денег, чтоб они ему не верили и с ним не  торговали,  а  русские  люди
отвечали, что они с ним не торгуют; королеве  известно  также,  что  Мершевы
деньги остались на сохраненье в  государевой  земле  и  они  не  отданы  его
заимодавцам. Чтоб вперед в таких делах царю докуки не  было,  королева  бьет
челом, чтоб приказные люди считали членами  компании  только  тех  англичан,
которых имена принесет к ним прикащик. На это  отвечали:  сыскано  подлинно,
что, в то время как Мерш занимал деньги,  английские  купцы  жили  на  своем
дворе все вместе и торговали заодно; на то, чтоб  считать  принадлежащими  к
компании только тех англичан, о которых прикащик  даст  знать,  согласились.
Королева просила, чтоб позволено было английским купцам покупать все  товары
без вывета; на это отвечали, что позволение уже дано, исключая воск, который
позволено променивать только на селитру, порох и  серу.  Елисавета  просила,
чтоб не пытать англичан, которые будут обвинены в каком-нибудь преступлении;
на это отвечали, что англичан никогда не брали и за недельщика не давали,  о
пытке же никогда и помину не было и вперед не будет. Елисавета просила, чтоб
суд над англичанами поручен был  самому  Годунову;  на  это  отвечали:  дело
несходное  судить  купеческие  дела  Борису  Федоровичу;  Борису  Федоровичу
приказаны дела государственные, которыми  государство  держится;  английских
купцов будут судить приказные люди, а вершить дела будут, докладывая  Борису
Федоровичу.  Елисавета  просила,  чтоб  царь  позволил   английским   гостям
проезжать чрез свою землю в Бухарию, Шемаху, Казбин, Персию, а другим гостям
туда ездить запретил бы, кроме  своих  посланников;  на  это  отвечали,  что
государь велит пропускать английских купцов в эти страны беспошлинно,  но  и
государевы люди в те земли будут также ходить: как тому можно статься,  чтоб
государевым людям туда  не  ходить?  И  то  велико  государево  жалованье  к
английским гостям, что им позволено ходить в такие  дальние  государства,  а
другим иноземцам  за  версту  дальше  Москвы  ходить  не  велено.  Елисавета
просила, чтоб позволено было англичанам  на  Вычегде  двор  поставить,  руды
железной искать и железо выделывать, и лесу дать им верст  на  семь  или  на
восемь около тех мест, где станут дворы и мельницы железные ставить, за  что
англичане будут платить тамги по московке за каждый фунт. Отвечали, что царь
этим англичан пожалует. Королева просила, чтоб английским  купцам  позволено
было держать у себя и нанимать барышников и  скупщиков,  которым  они  будут
платить наем по договору. Ответ: тому быть непригоже; в  этих  барышниках  и
наймитах большая смута и  воровство  бывает.  Прежде  с  такими  барышниками
английские гости, Роман Романов с товарищами, дошли до большой вины:  был  у
них на дворе в купчинах торговый человек, ярославец Вахруш Семенов, и  когда
английские гости посылали людей  своих  тайком  чрез  Литовскую  землю,  без
проезжих грамот, то Вахруш этим промышлял, извощиков нанимал под тех  воров,
которые от гостей ездили с грамотами, а в грамотах  Роман  писал  непригожие
дела про наше государство. Елисавета просила, чтоб позволено  было  денежным
мастерам во всех мостах переделывать на английских гостей  ефимки  в  деньги
беспошлинно, гости будут платить только за уголье и мастерам за  работу.  На
это согласились, но пошлина оставлена общая. Елисавета опять  просила,  чтоб
царь запретил  торговать  в  своей  земле  англичанам,  не  принадлежащим  к
компании и другим иноземцам. Ответ:  это  дело  нестаточное  и  ни  в  каких
государствах этого не ведется; если Елисавета королевна к государю  об  этом
приказывает, то этим нелюбье свое объявляет царскому  величеству,  к  убытку
государевой земле хочет дорогу в  нее  затворить.  Елисавета  просила,  чтоб
вольно было купцам английским, их прикащикам и слугам жить по своей вере; на
это отвечали: государю нашему до их веры дела нет; многих вер люди  живут  в
нашем государстве, и никого государь от веры отводить не велит, всякий живет
в своей вере. Наконец Елисавета просила, что если  английские  гости  пошлют
искать Китайской земли, то вольно было  бы  им  брать  проводников,  судовых
людей, суда,  корм  на  людей  и  всякие  другие  запасы.  Ответ:  это  дело
нестаточное; государю нашему чрез свое государство  пускать  на  отыскивание
других государств непригоже.
   Вместе с этими ответами Флетчеру дали роспись, что  взять  на  английских
купцов по кабалам Мерша; всего приходилось  более  23000  рублей,  но  потом
объявлено было послу, что государь, любя сестру  свою  Елисавету  королевну,
приказал взыскать только половину этих денег. Между тем Антон  Мерш  объявил
министрам Елисаветиным, что все деньги, которые он занял  на  имя  компании,
заняты были по наущению дьяка Андрея Щелкалова, который велел ему  и  печать
сделать такую же, какая была у него, когда он еще служил у гостей, дал слово
во всем этом его очистить и помочь собрать все долги, что он, Мерш, не  смел
ослушаться Щелкалова, который был канцлер и один из самых  больших  людей  у
государя, притом же у  него,  Мерша,  не  было  никакого  другого  приятеля.
Елисавета переслала эти показания в Москву, давая им полную  веру,  прислала
назад и самого Мерша. Но Флетчеру, который представил об этом деле государю,
дан был ответ, что Мерш, вор ведомый, сказал ложные  слова  на  государского
дьяка Андрея Щелкалова и то диво  великое,  что  люди  честные,  королевнины
думные люди, не умели такого ведомого вора обличить в своей земле,  обыскать
об его воровстве его же товарищами.
   Елисавета продолжала льстить Годунову в своих грамотах; Годунов  повторял
ей в своих, что государь оказал  разные  милости  английским  купцам,  "любя
тебя, сестру  свою  любительную,  а  за  моим  челобитьем  и  печалованием".
Королева присылала ему подарки; однажды он их не взял  и  извинился  в  этом
таким образом: "Ты, государыня, прислала ко мне свое жалованье, поминки, и я
твоего жалованья не взял, потому что посол твой привез от  тебя  к  государю
нашему в поминках золотые - в половицу золотой, и в четверть  золотой,  и  в
деньгу золотой. Такие поминки между вами,  великими  государями,  прежде  не
бывали. Государь наш этих поминков  брать  нс  велел,  и  я  поэтому  твоего
жалованья взять не посмел, а за твое  жалованье  тебе,  великой  государыне,
челом бью. Я вперед хочу видеть и государя своего умолять и на то  наводить,
чтоб между вами любовь братская утвердилась навеки и больше  прежнего;  твое
жалованье вперед хочу на себе держать и твоих гостей хочу держать под  своею
рукою во всяком береженье". Знаменитый министр Елисаветин, Сесиль (который в
русских  грамотах  величается:  Вилим  Сисель,   честнейшего   чину   рычард
подвязочной, то-есть кавалер ордена  Подвязки),  писал  Годунову:  "Вздумали
было наши гости не торговать больше в вашем государстве для многих обид;  но
теперь  они  хотят  торговать  многими  всякими  товарами,  если  ты,  Борис
Федорович, станешь их беречь, вперед они другого помощника  себе  не  ищут".
Сесиль просил уничтожения остающихся кабал, данных  Мершем,  и  беспошлинной
торговли. Борис отвечал: "На английских гостях и то  взяли  только  половину
долгов, не велю брать и другой половины, убытков им никаких не  будет  и  во
всем их стану беречь, по всем приказам от  всяких  убытков,  и  торговля  им
будет повольная по-прежнему, государь не велел брать  с  дворов  их  никаких
пошлин". Но Сесиль продолжал жаловаться на обиды:  "Как  приедут  английские
гости в вашу землю, то им не велят торговать никакими товарами, а  велят  им
покупать государев товар по указной цене, а не по той, чего  стоит;  и  если
наши гости не захотят покупать этого товару по такой  высокой  цене,  то  их
задерживают долгое время в устье Двинском, и они живут в большом страхе, как
им идти назад в морозы и бури. Тебе известно, что  насилье  не  годится  над
торговыми людьми: если будут вперед делать им насилие, навязывать им товары,
которые им ненадобны, а надобным товарам  цену  указывать  высокую,  то  это
будет не вольная торговля, а насилие". Борис в  ответе  своем  говорил,  что
жалобы на насилия  несправедливы,  и  по-прежнему  обещал,  что  торг  будет
повольный еще больше прежнего.
   С  Даниею  были  в  царствование  Феодора  неважные  сношения  по  поводу
определения  границ  с  Норвегиею.  Гораздо   больше   внимания   московское
правительство должно было обращать на юг,  где  из  Крыма  ежечасно  ожидали
нападения и где Турция не переставала грозить отнятием завоеваний  Грозного.
С 1584 до 1588 года крымцы несколько раз нападали на  Украйну;  но  счастьем
для Москвы было то, что в это время, когда ждали войны с Баторием,  в  Крыму
происходили усобицы: хан Магмет-Гирей был убит братом Ислам-Гиреем;  сыновья
Магмет-Гирея, Сайдет и Мурат, прогнали было  дядю,  причем  опустошили  весь
Крым, ханскую казну всю разграбили, жен и детей русских и литовских  в  плен
побрали; но были прогнаны опять дядею Исламом и отдались  в  покровительство
московского царя: Сайдету позволено было кочевать с ногаями близ  Астрахани,
а Мурат стал жить в  самой  Астрахани.  Ислам,  боясь  племянников,  которых
любили в Крыму, должен был опираться на турок,  позволять  им  всякого  рода
насилия, что еще больше ожесточило против него крымцев:  "Мы  всем  Крымским
юртом желаем, - говорили они, - чтоб  был  царем  Сайдет-Гирей,  царевич,  а
Ислам-Гирея все люди не любят. Турецкими людьми Крымский юрт  опустошил,  от
янычар насильство и убийство великое". До чего  дошел  Крым  во  время  этих
усобиц, видно из  слов  калги  Исламова,  Алп-царевича,  московскому  гонцу:
"Государь ваш прислал мне поминки легкие; но мы не думали, чтоб государь ваш
в такое время захотел и  сноситься  с  нами".  Ислам  писал  Феодору:  "Если
захочешь с нами в самом деле быть в дружбе, то ты бы наших недругов, Сайдета
и Мурата, у себя не держал, хотя они тебе и в руки попались; ты бы сослал их
туда, где бы их не слыхать, не видать; а денег и казны не годится им давать.
Если ты с нами подружишься, то мы  непременно  станем  над  неверною  Литвою
промышлять". Московский посол должен был поручиться хану, что Сайдет и Мурат
не пойдут на Крым, если только сам хан  не  пойдет  на  московские  украйны,
царевичей не отпустит, султану поход на  Астрахань  отговорит,  а  в  Москву
весть пришлет о замыслах турецких людей.
   Большую услугу также оказывали  Москве  запорожские  козаки,  которые  не
давали покоя туркам и татарам,  раздражали  султана  и  хана  против  Литвы,
отвлекали внимание их от Москвы. Козаки  то  приходили  войною  на  крымские
улусы, то присылали к  хану  с  предложением  своей  службы  и  потом  опять
нападали на Крым. Так, в 1585 году козаки с атаманом своим  Яном  Ярышевским
два раза приходили на крымские  улусы,  отогнали  лошадей  и  всякого  скота
больше 40 000 и людей многих в плен взяли. А потом от этого же Ярышевского и
от всех атаманов приехали к хану четыре козака и говорили ему: "Прислали нас
атаманы днепровские, чтоб ты, государь, их пожаловал,  с  ними  помирился  и
давал им свое жалованье; атаманы же и все черкасы тебе хотят  служить:  куда
их пошлешь на своего недруга, кроме литовского короля, и  они  готовы".  Хан
отвечал: "Я атаманов и всех  черкас  рад  жаловать,  и  как  они  будут  мне
надобны, то я им тогда свое жалованье пришлю, и  они  бы  были  готовы".  Но
вместо службы хану козаки взяли Очаков, а в 1588 году, в числе 1500,  пришли
морем в судах на крымские улусы в Туптарахань, между Козлевом  и  Перекопью,
взяли 17 сел. Султан присылал к Ислам-Гирею с  угрозою,  что  если  все  так
будет, то он выгонит его из Крыма. Ислам умер в  1588  году;  преемник  его,
Казы-Гирей, в исполнение воли султана должен был мстить  Литве  за  козацкие
опустошения и потому дружелюбно сносился с Москвою; царь отвечал  ему  таким
же образом: "Прежде, как был на крымском юрте  Ислам-Гирей,  то  мы  послали
рать свою большую на Дон и Волгу со многими воеводами,  а  идти  было  им  с
Мурат-Гиреем царевичем на Ислам-Гирея царя за его не правды. Да и  на  Днепр
за пороги к князю Кирику и к князю Михайлу Ружинским, к атаманам и  черкасам
послали мы голов Лихарева и Хрущева, велели им идти со  всеми  черкасами  на
Крым. Но когда услыхали мы, что ты воцарился, то поход отложили и послали  к
тебе языка - татарина, которого прислали к нам с  Днепра  головы  Лихарев  и
Хрущев и князья Ружинские". В Москве считали нужным оказывать  хану  услуги,
по крайней мере на бумаге, услуги в  татарском  вкусе:  Казы-Гирей  писал  к
царю, чтоб тот велел извести одного татарина, Аталык  Муслы,  попавшегося  в
плен к русским, потому что он негодный человек; царь  отвечал,  что  просьба
ханская исполнена, Аталык изведен.
   Впрочем, из тона царских грамот и из небольшого количества поминков видно
было, что в Москве не очень боялись хана: царь писал хану только  поклон,  а
не челобитье, а хан в грамотах к Годунову обращался  таким  образом:  "Брата
нашего, многого крестьянства государя, большому визирю и доброму карачею и в
боярах начальнейшему и в крестьянском законе  в  своей  стране  между  своих
сверстников честнейшему, другу нашему Борису  множеством  мног  поклон".  Не
посылая в Крым  богатых  подарков,  правитель  не  хотел  кормить  и  дарить
многочисленную толпу татар, которые обыкновенно приходили  с  гонцами,  чтоб
попользоваться государевым жалованьем;  гонцу  Мишурину,  отправлявшемуся  в
Крым, было наказано:  царю,  царевичам  и  царевым  ближним  людям  говорить
накрепко, чтоб посылали к государю гонцов своих немногих, больше 30  человек
не посылали бы, а что посылают многих гонцов, от того  государеву  и  цареву
делу поруха. Вот теперь прислал Казы-Гирей царь гонца своего, а с ним пришло
80 человек, чего никогда не бывало. Вперед бы  царь  велел  посылать  гонцов
немногих, а станут гонцы ходить многие, то им государева жалованья  и  корму
не будет.
   Мы видим, что царь  в  грамоте  к  хану  упоминал  о  сношениях  своих  с
запорожцами, которые должны были вместе с московскими войсками идти на  Крым
при Ислам-Гирее. Какого рода отношения были у  московского  правительства  к
черкасам, видно из наказа, данного гонцу Петру Зиновьеву, отправлявшемуся  в
Крым; как пойдет Петр с Ливен, и весть будет, что пришли на Донец с  Днепра,
из  Запорожья,  черкасы,  Матвей  Федоров  с  товарищами,  стоят  смирно   и
государевым людям от них зацепки нет никакой, то Петру послать наперед  себя
станицу к запорожским черкасам и велеть про себя сказать, что есть с ним  от
государя к ним ко всем грамота и речь, и Матвей бы Федоров и товарищи его  с
ним виделись, и черкасам своим всем по всему Донцу заказали бы, чтоб они над
Петром и над крымскими гонцами и над провожатыми их ничего не сделали, а он,
Петр, идет в Крым с крымскими гонцами легким делом наскоро и поминков с  ним
ничего не послано. Да как с ним атаманы и молодцы  запорожские  съедутся,  и
Петру от государя поклон им  исправить  и  грамоту  от  государя  подать;  а
говорить им от государя, чтоб они его, Петра, и крымских гонцов пропустили и
провожатых ничем не тронули, а государево к ним жалованье будет сейчас же  с
государским сыном боярским. А государь, увидя их перед собою службу, пришлет
к ним на Донец большое свое  жалованье.  Службу  свою  запорожцы  показывали
по-прежнему; гонец Мишурин в 1589 году доносил, что черкасы  взяли  турецкий
корабль на море близ Козлова; потом дали  знать  Казы-Гирею,  что  пришли  в
Козлев, в посад, ночью литовские люди, атаман  черкасский  Кулага  и  с  ним
черкас 800 человек, пришли они морем  в  малых  стругах.  Казы-Гирей  тотчас
пошел в Козлев со всеми людьми, но  черкас  в  городе  уже  не  застал:  они
выграбили здесь лавки, выбирая из них лучшее,  турок  и  жидов  одних  били,
других забирали в плен, но тут напал на них калга Фети-Гирей  и  был  бой  в
самом посаде, татары взяли у черкас человек с тридцать в  плен,  Кулага  был
убит, остальные ушли. Кроме того, черкасы вокруг  Белгорода  (Акермана)  все
посады пожгли, воевали в Азове посад, взяли в плен  300  человек,  бухарских
купцов побили. После этого султан прислал три каторги (судна), в  каждой  по
500 янычар, с огненным боем, да по четыре пушечки, за ними  будет  еще  пять
каторг с янычарами, велел им турский  султан  при  устье  Днепра  беречь  от
черкас проходу на море, а к хану турский писал, чтоб шел на Литву.
   Козаки донские и терские также беспокоили татар и  турок,  хотя  и  не  в
такой степени, как запорожцы. Хан писал Годунову: "Ваши козаки донские Азову
городу досаждают; ваши же козаки с Дона и с Самары к Овечьим водам  приходят
украдкою к нашим улусам, воруют скот. Султан ко мне писал,  что  казну  свою
потратил, взял город Дербент, а теперь из Азова в Дербент людям его  прохода
нет: русские козаки, которые на Тереке живут, на перевозах и  топких  местах
на них нападают; султан не может этого терпеть с  большою  ратью  и  нарядом
хочет города брать и Москву воевать". Султан приказывал  хану  наблюдать  за
Литвою; Казы-Гирей хотел, чтоб царь московский платил ему за это;  он  писал
Феодору: "Хотим этою зимою зимовать на Днепре и караулить, а у  вас  просим,
чтоб вы за этот караул прислали нам  наем".  Казы-Гирею  хотелось,  с  одной
стороны, чтоб царь отпустил к нему Мурат-Гирея,  который  продолжал  жить  в
Астрахани, а с другой, выманить побольше денег, и потому  он  написал  очень
ласково: "Русские козаки приходили на наши стада и отогнали с  700  лошадей;
наши люди вместе с азовскими козаками пошли за ним в погоню; но мы за  этими
погонщиками послали людей своих,  велели  их  перехватать  и  опалу  на  них
положили; да привели было они одного сына боярского, мы его у  них  взяли  и
послали к вам, брату нашему". Но в Москве, не трогались  этими  учтивостями,
не присылали ни Мурат-Гирея, ни денег.  Легко  понять,  как  это  раздражало
хана, особенно последнее. Мурат-Гирей умер в Астрахани; русские  утверждали,
что он был отравлен людьми, подосланными из Крыма, а в Крыму утверждали, что
его отравили русские - новое побуждение к вражде и мести;  побуждал  хана  к
этой вражде и султан, который сердился на  Москву  за  нападение  донских  и
терских козаков;  наконец,  побуждал  хана  к  нападению  на  Москву  король
шведский Иоанн, обещал ему богатые  поминки,  если  он  извоюет  московского
царя, давая знать, что сопротивления татарам не  будет,  потому  что  войска
царские находятся на севере,  у  границ  шведских.  Хан  решился  посмотреть
берегов Оки и, если можно, пробраться дальше. В конце 1590  года  приехал  в
Крым русский посол Бибиков; когда он правил поклон и посольство от государя,
а потом правил челобитье от  боярина  Бориса  Федоровича,  подал  грамоту  и
поминки, то хан против государева поклона и здоровья  не  встал.  11  января
1591 года приехал в жидовский город  Кыркор,  где  стоял  посол,  Ахмет-ага,
велел Бибикова позвать к себе и говорил ему царевым словом: "Посылал царь  к
тебе просить пятидесяти шуб бельих, да пяти  шуб  куньих,  что  не  прислано
муллам, да списков, наказов и росписей, а ты царева  слова  не  послушал,  и
царь у тебя велел взять все  твое  имение".  Приставы  ограбили  Бибикова  и
толмачей, взяли у них все -  шубы,  шапки,  платье,  деньги,  запасы,  вино.
Весною орда собралась в поход, и 5 мая хан послал сказать Бибикову,  что  он
идет не на государеву Украйну, а на литовского короля.
   Но в июне в Москве узнали, что татары идут не на Литву, а  на  государеву
Украйну;  тогда,  26  числа,  велено  было   воеводам   изо   всех   полков,
расположенных по обычаю на берегу Оки, и из городов украйных идти в Серпухов
в сход к боярину князю  Федору  Ивановичу  Мстиславскому;  но  когда  узнал