латного, и  Петра,  пушечника;  наконец,  под  1504  годом  встречаем  еще
известие о  привозе  послами  новых  многих  мастеров  из  Италии.  Один  из
венецианских мастеров, Антон Фрязин, поставил на Москве-реке  стрельницу,  а
под  нею  вывел  тайник;  Марко  Фрязин   поставил   стрельницу   на   углу,
Беклемишевскую; Петр Антон Фрязин поставил две стрельницы, одну у Боровицких
ворот, другую у Константиноеленинских, и построил часть стены от Свибловской
стрельницы до Боровицких ворот и провел стену  до  Неглинной;  в  1495  году
великий князь велел сносить дворы  и  церкви  за  Москвою  против  города  и
заложил стену каменную не по старой стене, возле Неглинной; между  стеною  и
дворами велено было оставить 109 сажен пустого пространства. В последний год
жизни Иоанновой разобрали  старый  собор  Архангельский  и  заложили  новый,
неизвестно, по плану какого архитектора. Мастера, выписанные было из  Пскова
для строения Успенского  собора,  не  остались  без  дела  и  после  приезда
Аристотелева; они построили Троицкий собор в  Сергиеве  монастыре,  соборные
церкви в монастырях московских - Златоустовом и  Сретенском,  Благовещенский
собор на дворе великокняжеском, церковь  Ризположения  на  митрополичьем.  В
1496 году поставлена была церковь Успения в Кириллове Белозерском монастыре,
ставили пять месяцев, издержали 250 рублей; каменщиков и стенщиков  было  20
мастеров, из них старший - Прохор Ростовский.
     Через семь лет после построения Успенского собора, в 1487 году, великий
князь велел венецианскому архитектору Марку заложить большую палату на своем
дворе, где стоял терем;  в  1491  году  она  была  готова  -  это  была  так
называемая Грановитая палата, которая назначалась для торжественных  приемов
и собраний, а жил  великий  князь  в  старом  деревянном  дворце.  Только  в
следующем, 1492 году он велел разобрать этот деревянный дворец  и  поставить
каменный за Архангельским собором, а сам во время его постройки жил  в  доме
князя Патрикеева; но в следующем же, 1493 году этот новый дворец сгорел, так
что великий князь принужден  был  на  некоторое  время  перебраться  в  домы
простых людей к Яузе, к церкви Николы в Подкопаевом; наконец, в 1499 году он
велел заложить дворец каменный, а под ним погреба и ледники на старом  своем
дворе у Благовещения и вести стену каменную от двора  своего  до  Боровицкой
стрельницы; строителем был мастер Алевиз из Медиолана. Митрополит Геронтий в
1473 году поставил у двора своего ворота из обожженного кирпича,  а  в  1477
году  -  палату  кирпичную  на  четырех  подклетях  каменных;  в  1493  году
митрополит Зосима поставил три кельи каменные  с  подклетями.  В  1471  году
купец Таракан заложил себе кирпичные палаты у Фроловских ворот; в 1485  году
трое вельмож построили  себе  кирпичные  палаты.  Церкви  и  палаты  строили
художники  иностранные;  церковная  живопись  оставалась  в  руках   русских
мастеров;  в  1482  году  ростовский  владыка   Вассиан   дал   сто   рублей
мастерам-иконникам - Дионисию, попу Тимофею, Ярцу и Коню,  которые  написали
Деисус в новую церковь Богородицы, и написали чудно  вельми  с  праздниками;
тот  же  Дионисий  написал  икону  Одигитрии   в   Вознесенский   монастырь;
упоминается также иконник Далмат.
     Из пушечных мастеров кроме Аристотеля  известен  был  италианец  Павлин
Дебосис, который в 1488 году слил пушку  большую.  Мы  видели,  что  великий
князь вызывал из-за границы мастеров, умевших находить руду и отделять ее от
земли: в 1491 году немцы Иван да Виктор нашли руду серебряную да  медную  на
реке Цымле, за полднища от реки Космы и за семь  днищ  от  реки  Печоры.  Мы
видели также, что Иоанн вызывал и лекарей;  судьба  последних,  сколько  нам
известно, была печальна в Москве. Лекарь Леон, родом  немец,  приехавший  из
Венеции, обещал вылечить сына  великокняжеского,  Иоанна  Молодого,  обрекая
себя в противном случае  смертной  казни;  больной  умер,  и  великий  князь
исполнил условие: после сыновних сорочин велел отсечь голову лекарю;  другой
лекарь, немец Антон, которого великий князь держал в  большой  чести,  лечил
татарского князя Каракучу, принадлежавшего к  дружине  царевича  Даньяра,  и
уморил его смертным зельем насмех,  как  говорит  летописец;  великий  князь
выдал лекаря сыну Каракучеву,  который,  получив  его,  хотел  отпустить  за
деньги; но великий князь не согласился и велел его убить; тогда татары свели
Антона на Москву-реку под мост зимою и зарезали ножом, как овцу; Аристотель,
видя, какой участи подвергаются иностранные мастера в  Москве,  испугался  и
начал проситься домой; но  великий  князь  велел  его  за  это  схватить  и,
ограбив, посадить на дворе Антоновом. Вызывая лекарей из-за границы, великий
князь  заботился  о  недопущении  заразительных  болезней   из-за   границы;
отправляя послом в Литву Мамонова, Иоанн велел ему справиться:  не  приезжал
ли в Вязьму из  Смоленска  кто-нибудь  больной  тою  болестью,  что  болячки
мечутся и слывет французскою и говорят, будто бы в вине ее привезли?
     Наконец, говоря о материальных средствах  Московского  государства  при
Иоанне III, мы должны упомянуть о ямах, или  почтах.  Учреждение  их  мы  не
можем приписать Иоанну: они существовали прежде и,  без  сомнения,  возникли
сначала вследствие татарских отношений; в  завещании  своем  Иоанн  говорит:
"Сын мой Василий в своем великом княжении держит ямы и подводы на дорогах по
тем местам, где они были при мне". Из грамоты новгородского владыки Геннадия
к митрополиту узнаем, что гонцы из Москвы в Новгород приезжали в три дня.
     В нравственном  состоянии  русского  общества  и,  во-первых,  в  сфере
церковной в правление Иоанна III видим  любопытные  явления,  относящиеся  к
определению отношений между властию церковною и гражданскою и  к  стремлению
улучшить нравственное состояние духовенства и мирян. В 1464 году  митрополит
Феодосии оставил митрополию и удалился  в  Чудов  монастырь;  тогда  великий
князь послал за братьями своими, князьями удельными,  за  всеми  епископами,
архимандритами и игумнами, и когда они  собрались,  то  изволением  великого
князя, братьев его и всех епископов избран  был  в  митрополиты  суздальский
епископ Филипп; которые же епископы лично  не  присутствовали,  те  прислали
соизволительные грамоты; таким же образом избраны были и преемники Филипповы
-  Геронтий  и  Симон;  на   поставлении   последнего,   когда   совершилась
божественная  служба  и  приспело  время   возвести   новопоставленного   на
митрополичье  место,  великий  князь  обратился  к  нему  с   такою   речью:
"Всемогущая и животворящая Святая  Троица,  дарующая  нам  государство  всея
Руси, подает тебе сей святой, великий престол архиерейства, митрополии  всея
Руси рукоположением и  священием  святых  отцов  архиепископов  и  епископов
нашего Русского царства. Отче! Прими жезл пастырства  и  взыдь  на  седалище
старейшинства святительского во имя господа Иисуса Христа  и  пречистой  его
матери; моли бога и пречистую его матерь  о  нас,  о  наших  детях,  о  всем
православии, и да подаст тебе господь бог здравие и долгоденствие на  многие
лета!" Дьяки запели: "Ис полла ети  деспота"  митрополиту,  который  отвечал
Иоанну: "Самодержавный владыко государь! Всемогущая  и  вседержащая  десница
вышнего да сохранит богопоставленное  твое  царство  мирно,  да  будет  твое
государство  многолетно  и  победительно   со   всеми   повинующимися   тебе
христолюбивыми воинствами и прочими народами; во все дни живота твоего здрав
буди, добро творя на многа лета". Дьяки пропели многолетие великому князю.
     В  1478  году  великий  князь  вступился  в  спор,   начавшийся   между
митрополитом  Геронтием  и  ростовским  архиепископом  Вассианом  по  поводу
Кириллова Белозерского монастыря. Монахи этого монастыря, не желая быть  под
управлением  ростовских  архиепископов,  просили  своего  удельного   князя,
Михаила Андреевича Верейского, взять их под свое ведение; князь обратился  с
просьбою к митрополиту, и тот дал грамоту, по которой монастырь  поступал  в
ведение князя Михаила, а  ростовский  архиепископ  лишался  над  ним  всякой
власти.  Вассиан  обратился  сначала  к  митрополиту  с  просьбою,  чтоб  не
вступался в его предел; когда же Геронтий его не послушал, то он обратился к
великому князю, прося суда с митрополитом по правилам. Иоанн принял  сторону
архиепископа, но митрополит не послушал и его. Тогда  великий  князь  послал
взять у князя Михаила митрополичью грамоту и велел съезжаться  в  Москву  на
собор всем епископам и архимандритам. Митрополит испугался соборного суда  и
упросил Иоанна потушить дело: великий князь помирил его с Вассианом, грамоту
изодрали, и Кириллов монастырь перешел  по-прежнему  в  ведение  ростовского
архиепископа. Иначе кончился спор, возникший  у  великого  князя  с  тем  же
митрополитом Геронтием  по  поводу  чисто  церковного  дела.  Нашлись  люди,
которые наговорили Иоанну, что  митрополит  во  время  освящения  Успенского
собора поступил не  по  правилам,  ходил  с  крестами  около  церкви  не  по
солнечному восходу. Великий князь рассердился, начал говорить,  что  за  это
бог пошлет гнев свой; начались толки, розыски; в книгах не нашли, как ходить
во время освящения церкви, по солнцу или против солнца; но речей было много:
одни говорили за митрополита, а другой говорил: "Я сам видел, как на  Святой
горе освящали церковь; там с крестами против солнца ходили", -  и  был  спор
большой,  которого  не  решили  ростовский  владыка  Вассиан   и   чудовский
архимандрит Геннадий, призванные великим князем. Митрополит в доказательство
своего мнения приводил, что когда диакон  кадит  престол  в  алтаре,  то  на
правую руку ходит с кадилом, а они говорили: "Солнце праведное Христос на ад
наступил, смерть связал и души освободил, для этого на Пасху исходят  против
солнца". Нашествие Ахмата и смерть Вассиана Ростовского прекратили на  время
спор; но когда все успокоилось, он опять возобновился; митрополит,  негодуя,
что великий князь все держится мнения его противников, выехал  из  Кремля  в
Симонов монастырь, оставив посох свой в Успенском соборе и  взявши  с  собою
только ризницу; он говорил, что если великий князь не  приедет  к  нему,  не
добьет челом и спора не прекратит, то он окончательно оставит  митрополию  и
будет жить в келье, как простой монах. Много между тем было выстроено  новых
церквей, которые оставались без освящения вследствие нерешенного дела о том,
как ходить с крестами: все священники и книжники,  иноки  и  миряне  держали
сторону митрополита, за великого  князя  стояли  только  преемник  Вассиана,
ростовский  владыка  Иоасаф,  родом  из  князей  Оболенских,  да   чудовский
архимандрит Геннадий. Видя на своей стороне такое меньшинство, великий князь
послал к митрополиту в Симонов  сына  своего  с  просьбою  возвратиться;  но
митрополит не послушал; тогда великий князь поехал сам бить  челом,  объявил
себя  виноватым,  обещал  вперед  во  всем  слушаться  митрополита,  и   тот
возвратился в Москву на свой стол. Случай скоро дал ему и  другое  торжество
над  противником  его,  Геннадием,  архимандритом  чудовским:  в  1482  году
крещенский сочельник пришелся в воскресенье, и Геннадий позволил братии пить
богоявленскую воду, поевши. Митрополит, узнавши  об  этом,  послал  схватить
Геннадия и привести к себе, тот убежал к великому  князю;  тогда  митрополит
сам пошел к великому князю с жалобами: обвинял Геннадия, во-первых,  в  том,
что  поступает  самовольно,  разрешает  такие  важные  вещи,   не   спросясь
митрополита; во-вторых, обесчестил такую священную воду. Великий князь выдал
его митрополиту, и тот велел  сковать  Геннадия  и  посадить  в  ледник  под
палату; великий князь с боярами упросил, однако, митрополита смиловаться над
преступником, приводя в  пример  милосердие  митрополита  Ионы,  уже  теперь
прославленного  чудесами,  над  ростовским  владыкою  Феодосием,  дерзнувшим
разрешить мясо  в  богоявленский  сочельник.  Через  два  года  после  этого
происшествия Геронтий заболел, решился оставить митрополию и опять  уехал  в
Симонов монастырь; великий князь, как видно, был доволен этим и уже назначил
ему в преемники  Паисия,  благочестивого  игумена  троицкого;  но  Геронтий,
выздоровевши, захотел опять на митрополию; тщетно великий  князь  посылал  к
нему  Паисия  уговаривать  остаться  при  прежнем  намерении;  Геронтий   не
соглашался  и  несколько  раз  убегал  из  монастыря  в   Москву,   но   его
перехватывали  на  дороге.  Соблазн  был  большой;   великий   князь   начал
советоваться с Паисием, можно ли взять Геронтия опять на митрополию.  Паисий
объявил, что можно, и объявил также, что  сам  никогда  не  согласится  быть
митрополитом: он по принуждению великого же князя согласился быть и троицким
игуменом и скоро потом оставил игуменство,  потому  что  не  мог  превратить
чернецов на божий путь, на молитву, пост, воздержание; они хотели даже убить
его, потому что между тамошними монахами были бояре  и  князья,  которые  не
хотели повиноваться ему. Великий князь, лишившись надежды видеть  Паисия  на
митрополии, согласился  на  вступление  Геронтия  опять  в  должность;  а  в
следующем,  1485  году  Геннадий  Чудовской  посвящен  был  в   архиепископы
Новгороду Великому.
     Здесь Геннадий нашел явление, которое грозило  русской  церкви  большею
опасностию. В половине XV века, а может быть и ранее, в Киеве явилась ересь,
как  видно,  смесь  иудейства  с  христианским  рационализмом,   отвергавшая
таинство св.  троицы,  божество  Иисуса  Христа,  необходимость  воплощения,
почитание угодников божиих, икон, монашество и т. д. Глава или член общества
киевских еретиков, жид Схария, приехал из Киева в Новгород вместе  с  князем
Михаилом Олельковичем. Неизвестно, зачем, собственно, приехал он в Новгород,
для распространения ли ереси или по делам  торговым,  неизвестно,  долго  ли
оставался; известно только то, что он с помощию  пятерых  сообщников,  также
жидов, насадил в Новгороде свою ересь. Первыми учениками Схарии  здесь  были
два священника, Дионисий и Алексей; как во время стригольничества,  наружное
благочестие первых еретиков обратило на них внимание народа и  содействовало
быстрому распространению ереси; еретики  старались  получить  священнические
места, чтобы успешнее действовать  на  своих  духовных  детей:  если  видели
человека твердого в православии, перед таким и сами являлись  православными;
перед  человеком,  обличающим  ересь,  они  и  сами  являлись  строгими   ее
обличителями, проклинали еретиков; но где видели человека  слабого  в  вере,
тут были готовы на ловлю. Еретики отличались ученостию, имели  книги,  каких
не было у православного духовенства, которое потому и не  могло  бороться  с
еретиками; Геннадий писал к ростовскому архиепископу Иоасафу: "Есть ли у вас
в Кириллове монастыре, или в Ферапонтове, или на Каменном книги:  Сильвестр,
папа римский, Слово Козьмы пресвитера на  ересь  богомилов,  Послание  Фотия
патриарха к болгарскому царю Борису,  Пророчества,  Бытия,  Царств,  Притчи,
Менандр, Иисус Сирахов, Логика, Дионисий Ареопагит, потому что эти  книги  у
еретиков все есть". Положение Новгорода  во  время  окончательной  борьбы  с
Москвою и непосредственно после нее не давало его  церковному  правительству
возможности обратить надлежащее внимание на ересь. Слава благочестивой жизни
и мудрости двух главных еретиков новгородских, Дионисия и Алексея,  достигла
до того, что обратила на них внимание великого князя,  когда  он  приехал  в
Новгород в 1480 году, и оба  они  взяты  были  в  Москву:  один  был  сделан
протопопом в Успенский, другой - священником в Архангельский  соборы;  здесь
они  скоро  распространили  свое   учение   и   между   людьми   известными,
могущественными по своему  влиянию;  в  числе  принявших  это  учение  были:
симоновский архимандрит Зосима, славный своею грамотностию  и  способностями
дьяк Федор Курицын с братом Иваном Волком, невестка  великого  князя  Елена,
мать наследника престола; Иоанн знал, что эти люди держат новое  учение,  но
по характеру своему не спешил  принять  решительных  мер,  ждал,  пока  дело
объяснится, особенно видя приверженность к новому учению людей,  которых  не
мог не уважать в том или другом отношении.
     Новгородский владыка Феофил, по известному нам уж положению его, не мог
обратить должного внимания на еретиков в своей пастве; еще менее мог сделать
это преемник Феофила Сергий;  но  Геннадию  скоро  случай  открыл  глаза;  с
распространением ереси в числе ее приверженцев,  разумеется,  нашлись  люди,
которые уже не отличались такою чистотою поведения, как первые еретики,  или
уже не считали более нужным притворствовать. Геннадию донесли, что несколько
священников в пьяном виде надругались над  иконами;  архиепископ  немедленно
дал знать об этом великому князю и митрополиту, нарядил  следствие,  обыскал
еретиков и отдал их на поруки, но они убежали в  Москву;  Геннадий  отправил
туда следственное дело. 13 февраля 1488 года он получил  от  великого  князя
такую грамоту: "Писал ты ко мне и к митрополиту грамоту о ересях, о хуле  на
Христа, сына божия, и на пречистую его богоматерь и о  поругании  св.  икон,
что  в  Новгороде  некоторые  священники,  дьяконы,  дьяки  и  простые  люди
жидовскую веру величают, а нашу веру, православную Христову, хулят, и список
этих ересей прислал ты к нам; я с своим отцом митрополитом, епископами и  со
всем собором по твоему списку рассудили, что поп  Григорий  семеновский,  да
поп Герасим никольский, да Григорья попа сын,  дьяк  Самсонка,  по  правилам
царским заслужили гражданскую казнь, потому что на них есть свидетельства  в
твоем  списке,  а  на  Гридю,  дьяка   борисоглебского,   в   твоем   списке
свидетельства  нет,  кроме  свидетельства  попа  Наума.  Попов  -  Григорья,
Герасима - и дьяка Самсонка я велел здесь  казнить  гражданскою  казнью  (их
били на торгу кнутом) и послал их к тебе: ты созови собор, обличи их ересь и
дай им наставление; если не покаются,  то  отошли  их  к  моим  наместникам,
которые казнят их гражданскою же  казнию;  Гридя  дьяк  к  тебе  же  послан,
обыскивай его там, обыскивай вместе с моими наместниками и  других,  которые
написаны в твоем списке; если найдешь их достойными вашей  казни  церковной,
то распорядись сам, как знаешь; если же будут заслуживать гражданской казни,
то отошли их к моим наместникам; да велите вместе с наместниками  переписать
имение Григорьево, Герасимово и Самсоново". Митрополит писал к  Геннадию  от
себя в том же смысле.
     Геннадий исполнил предписание, начал обыскивать еретиков и, которые  из
них покаялись, на тех положил епитимью, велел во время службы  стоять  перед
церковью, а в церковь не входить; тех же, которые не покаялись и  продолжали
хвалить  жидовскую  веру,  отослал   к   наместникам   великокняжеским   для
гражданской казни и обо всем деле послал подробные известия великому князю и
митрополиту. Но на эти известия он не получил  никакого  ответа  из  Москвы;
митрополит Геронтий, по словам Геннадия,  не  хотел  докучать  ими  великому
князю. Узнавши об этом, узнавши, что в Москве  еретики  живут  в  ослабе,  а
новгородские еретики, покаявшиеся было и находившиеся под епитимьею, убежали
в Москву, начали  здесь  ходить  беспрепятственно  в  церковь  и  алтарь,  а
некоторые даже служили литургию; видя такое послабление еретикам  в  Москве,
Геннадий обратился к человеку, который по своему характеру  и  нравственному
значению стоил многих могущественных помощников:  то  был  знаменитый  Иосиф
Волоколамский.
     Мы уже видели, что нравственные недуги вызывали в свежем и крепком теле
древней  России  сильное   противодействие   и   что   это   противодействие
преимущественно обнаруживалось  в  ряде  христианских  подвижников,  иноков,
которых дивная, строгая жизнь для  людей  с  лучшими  потребностями  служила
щитом против нрав